Демоны начинают и выигрывают?

       Смотрит.        Он все время смотрит.        Неотрывно.        Новенький опер Кирилл Платонов не сводит с Измайлова глаз.        Вообще.        А демон как будто ничего не замечает, он даже весел, смеется и бегает по отделению, как бешеный тушканчик.        Как ни в чем ни бывало.        Неужели все это вижу только я?        Платонов по уши влюбился в беса.        Черт.        Яковлев горит, каждый день видя одно и то же.        Светящиеся синие глаза новенького.        И нерасшибаемого об дорогу демона.        Постоянно.        Да сколько же можно?..        Володя, сжигаемый заживо ревностью, напрасно считает, что Гриша ничего не видит.        Бес все понимает, но не знает, что ему делать.        Измайлов ничего не может дать Платонову, никакой надежды.        Гриша не хочет приближаться к Кириллу, чтобы не переходить узкие, как деревенские мостки, рамки служебных отношений.        Но напряжение неумолимо растет.        И Измайлов видит, как осыпается каждый вечер Володя, в его глазах плещется отчаяние и незаданные вопросы.        Так не может дальше продолжаться.        Какой же ты мудак, Платонов, ну что же ты творишь!        Какого дьявола тебя принесло работать именно сюда?        Ты симпатичный, синеглазый шатен.        Все бы ничего, вот только ты мне не нужен.        Кирилл, ты рушишь все.        Чертов Платонов, ты ломаешь, как бульдозером, все то, что я строил несколько лет.        Ты подрываешь под корень мои отношения с человеком, за которым я бегал много месяцев.        С человеком, которого я люблю.        Пропади ты пропадом, Платонов!        Мое сердце занято.        Я не твой, и никогда не буду твоим.        «Нужно что-то делать, иначе мы рухнем в бездну.» — понимает Гриша, снова заметив вечером в глазах Володи тревожное ожидание удара и тоску.        Невозможно.        И бес решает расставить все точки над "i".        Измайлов долго ждет момента, чтобы подловить Кирилла без свидетелей в коридоре.        — Привет, надо поговорить! В пять на «дискаче». — хмуро бросает Гриша в сторону Кирилла и сразу же уходит, провожаемый обычным щенячьим восторженным взглядом.        «Дискачем», или дискотекой народ метко прозвал разукрашенное граффити местной шпаной место, с кирпичными техническими сооружениями, прилегающее к самому забору отделения.        Может быть, мне пристрелить тебя, Платонов?        Господи боже, ты же интересный, нормальный парень, девки, наверное, табунами вешаются к тебе на шею, так какого хрена ты так смотришь на меня?..        Демон по одной выбивает спички из коробка, ловко пуляя их гибкими пальцами.        Измайлов нервничает все больше и больше.        Он совсем не хочет, чтобы их увидели вместе с новеньким, все и так уже шепчутся по углам, но поговорить им жизненно необходимо.        — Привет, Гриша! — тихо здоровается Кирилл, присаживаясь на соседнюю с Измайловым хлипкую лавочку.        «Слава богам, хоть рядом не сел, Ромео хренов.» — думает про себя Гриша, не зная, как начать.        Бес вздыхает, предсказуемо преследуемый этим влюбленным взглядом и встряхивает головой, приступая к непростой беседе.        — Кирилл, послушай! Давай начистоту. Я не дурак и не слепой, я же вижу, что происходит. Но я ничего… — Измайлов как будто пишет эти слова в осеннем сыром воздухе прописными буквами. — ничего тебе не могу дать. Совсем. Понимаешь? Я уже люблю, и это серьезно. Я живу с человеком, которого люблю, и он любит меня. Мы вместе. — Гриша замолкает, выпалив все на одном дыхании и осекается.        Яковлев со своей неописуемой, нездоровой ревностью просто не знает всей правды. Демоны по натуре однолюбы, мы, как чертовы лебеди, выбираем себе пару только один раз и навсегда…        Платонов молчит, как рыба. Смотрит на меня в упор этим идиотским взглядом и молчит.        «Онемел, что ли?» — думает Гриша, вдруг озаряемый дурацкой догадкой, от которой все внутри Измайлова холодеет. Кирилл смотрит на него точно также, как сам Измайлов смотрел на Яковлева первое время до эпохальной новогодней истории. Пока Гриша не понял, что влюблен, как мальчишка.        Вот черт.        Как нам теперь из всего этого выбираться?        — Кирилл, ты в норме? — уточняет Гриша, старательно изучая рисунок собственных ботинок.        — Да. — звучит в ответ одно тихое слово. И умоляющий взгляд синих сапфиров пробивает в Измайлове дыру.        — Гриша! Я услышал тебя, правда. Прости! Я все понял. — Платонов говорит это, будто заставляя себя, как под пыткой.        Измайлов не знает, что для него тяжелее — слышать это или ловить на себе, как сачок, этот взгляд?        Гриша выбрасывает опустевший коробок в урну, встает с лавки и подводит итоги, отвернувшись от Платонова и бездумно смотря в серое ноябрьское небо: — Кирилл, это наш первый и последний разговор. Я надеюсь, что ты меня услышал и понял. Не ломай жизнь ни себе, ни мне, не стоит! Реши сам, как тебе поступить. Только прошу, не ходи за мной больше никогда! — Измайлов поплотнее запахивает куртку, охваченный порывом налетевшего не по-осеннему холодного ветра и чувствует, как его гладят по плечу.        Гриша моментально вскидывает на Кирилла злые глаза:«Я же просил!».        Платонов тут же убирает свою руку, глядя Измайлову прямо в глаза и отвечая:«Прости, не смог удержаться! Я все понял, больше не будет ничего, я обещаю тебе, Гриша!» — твердо говорит Кирилл.        Измайлов кивает, собираясь уходить, но вдруг замечает, что они не одни.        В тени засохшей рябины стоит белый, как полотно, Яковлев и молчит.        Он не мигая, смотрит на Гришу замороженным взором.        Нет.        Только не это.        Володя чертовски медленно, как оглушенный, поворачивается и уходит, не проронив ни единого слова.        Все на хер.        Измайлов с размаха бьет левой рукой по кирпичной стене, расшибая в кровь костяшки пальцев.— Черт! Иди к черту, Платонов! — кричит он в ярости, уже не сдерживая себя.        Гриша свирепо осаживает ледяным взглядом вскочившего было со скамьи Кирилла и с ненавистью шипит:«Не подходи ко мне, слышишь!».        И уходит, сунув руки в карманы и прибавляя шаг…        Искать Яковлева бесполезно, он исчезает, как угорь под застрехой, оставив на двери своего кабинета наспех набросанную записку, что он уехал в главк.        Ага, сейчас.        Небось зализывает раны где-нибудь в парке, глядя невидящими глазами в хмарь осенней распутицы.        Или еще хуже, надирается до ватерлинии в каком-нибудь заштатном баре, уныло выковыривая соленые орешки из тарелки.        Господи, зачем, ну зачем я пошел разговаривать с этим дураком Платоновым?        Только окончательно все испортил.        Как теперь мне прикажете объясняться с Володей?        Он ревнивый, как миллион Отелло.        Что мне делать?        Телефон выключен, и ночь стучится ветками берез в окно, бередя мне душу.....        Измайлову с огромным трудом удается только на следующий день узнать, у кого из старых друзей скрывается Яковлев и, применив все свое обаяние, уговорить таки безумно расстроенного Володю объясниться с ним.        Бес клянется всем, чем угодно, что не давал Платонову ни одного повода и заверяет Яковлева, что любит только его.        Яковлев долго маринует беса, обдумывая его слова, но улыбается, позволяя демону в очередной раз убедить его, и с удовольствием подписывает заявление о переводе в другое отделение решившему все Платонову.        Демон выдыхает, наконец-то вернув Володю и мир в свою душу.        Измайлов никогда не признается в этом Яковлеву, но бес сильно все это переживает, до боли не желая терять отношения, стоящие для демона дороже всего.        Ведь у бесов тоже есть сердце...