Часть 29
21 декабря 2019 г. в 23:19
Все так быстро.
Слишком.
Быстро.
Я как будто под наркозом сижу на голом асфальте и заторможенно смотрю, как падает снег.
Он падает прямо на твое такое же белое лицо, но вы не сливаетесь, нет.
Потому что ты мертвенно, леденяще бледный.
Самый белый из всех оттенков смерти.
Я много чего видел, но не думал, что на самом деле все катастрофы происходят вот так.
Пугающе мгновенно.
Страшно.
Кажется, что всего минуту назад мы шли мимо рыбного ресторана и ты еще пошутил над его подходящим названием «Гамбринус», и кинул в меня непонятно когда слепленным снежком, радостно смеясь.
И внезапно все меняется.
Шум распахнувшихся в соседнем здании дверей, чьи-то крики и выстрелы, заставляющие умолкнуть разговорчивую вечернюю улицу.
Ты качаешь головой, глядя мне за плечо и в глазах мелькает решимость.
Через секунду ты отталкиваешь меня в сторону, прямо под крыльцо салона красоты, и падаешь.
Падаешь спиной назад, а я лишь открываю рот в немом крике.
Это самое страшное, что я видел в своей жизни.
И все не так, как в дурацких фильмах.
Медики не выскакивают из-за угла с носилками, никто не бежит навстречу.
Никого.
И тихо.
Жутко тихо.
Как в пустыне.
Я сижу только потому, что уткнулся боком в дурацкую елку, увешанную новогодней мишурой и серпантином.
В мозгу что-то оборвалось и гудит, как сломанный радиоприемник.
За углом шумит, отъезжая, автомобиль и слышны уходящие в темноту шаги.
Но мне все равно.
Измайлов, нет.
Посмотри на меня.
Пожалуйста, посмотри.
Я, как завороженный, наблюдаю, как на твоей любимой синей куртке распускается экзотическая орхидея.
Больно, господи, как же больно.
Боль бьется во мне единственным импульсом в пустой голове.
В парализованных руках.
В окоченевших ногах.
В пепельной тьме моих мертвых глаз.
В неотвратимой глубине безвозвратности последних пяти минут.
Я отдал бы все, чтобы повернуть время вспять и не дать тебе дойти до этого поворота.
Я люблю тебя так, что ты давно стал для меня всем.
Светом.
Воздухом.
Смыслом.
Как медленно падает сегодня снег.
Как странно, прихотливо ложатся снежинки на мою ладонь.
Горячо, от них мне горячо.
Наверное, оттого, что я мертв.
Я мертвый, а они живые.
Снег, оказывается, может быть таким горячим.
Сжигающим.
Я хватаю его руками, до боли сжимая кулаки и все смотрю на тебя.
Ну почему снег такой горячий, почему?
Я растираю его по лицу, ничего не чувствуя.
Воздух густой и неожиданно колючий, мне нечем дышать и я даже с какой-то тайной радостью ощущаю, как захлебываюсь в этой бесконечной боли.
И пусть.
Лишь бы только смотреть на тебя.
Я знаю, что не смогу встать, но никто не сможет отнять у меня этого.
Права смотреть на любимое лицо.
В последний раз.
Прощаясь.
Я люблю тебя, Гриша, и всегда любил.
Я не смогу без тебя.
Отчаяние хлещет меня проволокой по губам, когда я шепчу, как зачарованный, эти слова.
Давящая, сильная тяга за грудиной увеличивается, и, теряя сознание, я успеваю подумать только об одном.
Какая это все же дурацкая елка!..
Володя вскакивает, не понимая, что происходит.
Он дома, Гриша спит на соседней подушке.
Господи боже, это был сон.
А я умер.
Ведь я остался там, на заснеженной улице, прислонившийся к идиотской елке.
Потерявший тебя.
Яковлев озирается, боясь, что мог нечаянно разбудить Измайлова.
Бес и так устал, вчера он пришел поздно, поужинал практически на автопилоте и сразу же отключился, привычно прижавшись к Володе теплым боком.
Володя выдыхает, тихо вылезает из-под одеяла, не забыв укрыть все время раскрывающегося демона и идет на кухню.
Мысли разбегаются в разные стороны, как прохожие от поливальной машины.
«Еще один такой сон, и я поздороваюсь с инфарктом за ручку!» — думает Володя, накапав себе валокордина.
Сердце стучит и рокочет, как сорвавшийся с цепи голодный пес, и заснуть больше не удастся.
Я действительно не могу жить без тебя, Гриша.
Не смогу.
Не сумею.
Не удержусь на краю.
Если не почувствую приятную тяжесть твоей руки в моей.
Если не увижу этот волшебный оттенок аквамарина в твоих счастливых глазах.
Если тебя не будет рядом.
Зачем тогда все?...