Часть 62
18 февраля 2023 г. в 21:49
— Володь… Не молчи. Чего притих?
Гриша, лежащий на кровати, верен себе.
Только пришел в себя.
Арчи, методично осмотрев его, ничего не нашел, они шептались о чем-то, пока не потерявший всякое терпение Яковлев не рыкнул.
— А ну хватит тайн. Как у нас дела?
Арчи, дипломатично улыбнувшись, сообщил, что все хорошо, Измайлову нужен покой и сон.
Затем медикус хотел было еще что-то шепнуть Грише, но тот, правильно считав Володю, многозначительно зыркнул колдовскими очами так, что Арчи тут же исчез.
Лично исследовав непокорного беса, Яковлев наконец-то выдыхает.
Тьма отступила, и он обессиленно сидит на стуле возле кровати Измайлова, пока в голове весело и дико пляшут духи.
— Володь… Володенька.
Гриша шумно пьет воду так, словно бы и ничего не случилось.
Невинно и неспешно.
Странно, но это простое донельзя действие одновременно и успокаивает, внося в мир нотку нормальности, но и…
И вместе с тем... бесит.
Бесит.
Беспокоит.
Заводит.
Нервирует.
Свежеспасенный демон выглядит лучше, почти живчиком, не то что Володя.
И вообще, стоило им добраться, хоть и не без приключений, до дома, Гриша моментально стабилизировался.
Он шутил, задирал Челентано и всячески отвлекал.
Правда, это Яковлев понял не сразу.
Измайлов, благодаря своей легендарной чуйке, вычислил, сколько у Володи вопросов, и нагло заманивал его в свои дьявольские сети всеми невозможными способами.
Невозможными, потому что все возможные Гриша успешно перепробовал, пока они шли домой.
И именно потому из всей кутерьмы Яковлев запомнил лишь одно.
Беса.
Его.
И только его.
Почуяв, что его труды не пропали втуне, бес удвоил усилия по отвлечению по поступлении в родные пенаты.
Растрепанный, взлохмаченный, с закусанными до крови губами, он волновал немыслимо.
Особенно, когда не молчал.
Впрочем, умением молчать Измайлов пользовался довольно дозированно, и этот случай для сего не годился.
«Хорош, стервец.»
Незатейливая мысль настолько ярко выражает все, что Володя чувствует сейчас, глядя на то, как руки Гриши лихо скачут по покрывалу, что Яковлев невольно вздыхает.
«Люблю. Все одно люблю… Люблю так, что сердце замирает. Жить без него не могу… Володя-Володя, как ты дошел до такого…»
Но справиться с собой Володя не в силах.
И даже если бы захотел.
И даже если бы ему сказали, что можно переиграть.
Нет.
Зачем?
Мне хорошо.
Сердце колотится в реакции отката, боль чуть стихла и откатывает назад, словно пьяный в доску июльский морской ветер.
Так... неправильно.
И правильно.
Радостно и тревожно.
Страх, горечь, сожаления, безумие, слабость и внутренний зверь с зелеными глазами воют все вместе.
В унисон.
И слушать его, беса, дыхание — самое важное.
Конечно, Гриша заслуживает наказания.
Естественно, он дурил и всегда будет дурить.
Но…
Только вот за одно то, как вдруг остро кольнули тоской его глаза на повороте к речке, словно ножом под лопатку, пригвоздив к земле и Володю, можно все отдать.
Бес все знает.
И понимает.
И он любит.
Черт…
И заметив тот горестный Гришин взор, Володя едва не прикусил свой язык и не улетел вместе с Гришей в канаву, нежданно споткнувшись.
И пусть.
В сотый раз наметив себе, что он первым делом сделает с неуловимым демоном в Москве, Володя тяжело выдыхает.
Он не может отвести взгляд.
Это невозможно.
Пусть Измайлов делает все, что хочет.
Дерзит, делает глупости и влезает в дебри.
Пусть только будет.
Будет.
Рядом.
Яковлев вздрагивает.
Он не хочет думать о дурном.
Об ядовитых мыслях, клубком анаконд накатывающих и отравляющих Яковлева, будто дурманом.
О том, что он с ума сходит.
И о том, что сил все меньше, а с бесом — день за два.
И о том, что он тоскует.
Весь извелся, измаялся.
Плюнуть бы на все, схватить Гришу в охапку и уволочь домой.
В их дом.
Знакомый до последней шероховатости на столе.
И, крепко обняв Гришу, Яковлев улыбается.
Солнечно.
И говорит ему в шею, наслаждаясь ощущениями.
Тем, как бес жарко дышит.
И целует, целует, целует.
Завораживая, маня.
«Володя. Прости, умоляю. Я не хотел… Так вышло. Если б я знал, то никогда, клянусь тебе...»
Измайлов слишком жаркий.
И тихий.
Обманчиво тихий.
И томно закрывающий глаза в ответном, распаляющем, как пожар, поцелуе.
И растворяясь в этом счастье, Володя смог сказать немногое.
«Измайлов, уймись. И не клянись. То, что тебя чудом не убили — уже плюс. Об остальном поговорим у нас. Не здесь. И не сегодня.»
И тонет.
Бесконечно падая.
В искрящиеся звездными дождями любимые глаза.
«Во-ло-дя… Виноват… Кругом виноват. Но я тебя люблю…»
Люблю — губами по губам.
Люблю — голова к голове.
Так, чтобы задохнуться.
Касаниями по телу.
Пробегающими, как змейки в летнем душном поле.
Теплыми обещаниями остаться.
И этим.
Пламенным ласканием, обнимающем уже изнутри, летящим светом.
«Володя… Прос-ти… Больше ни за что… Ты…»