Всего одна неделя

      Путь до нужной остановки показался Дазаю целой вечностью. Автобус давно проехал те места, которые Осаму знал как свои пять пальцев, и теперь он с трудом узнавал родной город. Дазай начал нервно теребить лямку рюкзака; желания потеряться в незнакомой части не было абсолютно.       Федор наконец направился к дверям, и Осаму, не отставая от русского ни на шаг, последовал за ним. Выйдя из автобуса, второкурсник быстро зашагал к нескольким стоящим рядом пятиэтажным мрачноватым зданиям.       Парни зашли в подъезд одного из них, того, в котором и жил Федор. Внутри оказалось довольно темно — ламп либо вообще не существовало в природе этого дома, либо все они перегорели. Окна были настолько маленькими, что едва пропускали солнечный свет.       — Лифт не работает, — предупредил Достоевский собиравшегося нажать на кнопку Дазая. — Думаю, если мы поднимемся пешком на третий этаж, ты копыта не откинешь.       Тяжело вздохнув, Осаму поплелся за Федором. Правда, вздох, скорее всего, был нужен лишь для привлечения внимания.       Переступив порог квартиры Достоевского, оказавшейся на удивление уютной, Дазай в наглую начал рассматривать ее. Однокомнатка, односпальная кровать, один письменный стол, один стул на кухне... все здесь указывало на одиночество хозяина.       — Не дворец, но жить можно, — сказал Федор, откидывая рюкзак в сторону. — Только сильно не шуми.       — Осторожно, злые соседи? — хихикнул Осаму.       — Угадал.       Дазай развалился на кровати, подложив портфель под голову. И только теперь он увидел стоящую в углу напротив виолончель.       — Ты умеешь играть? — немного удивленно спросил Осаму, указывая взглядом на музыкальный инструмент.       — Умею, — коротко кивнул Достоевский. — А теперь не мешай мне делать домашку.       — Серьезно? — усмехнулся Дазай. — Ты разрешил мне прийти, рассчитывая на то, что я от тебя отстану?       Смеясь от души, Осаму поймал полетевшую в него с другой стороны комнаты книгу. Кажется, это был русско-японский словарь.       — Даже не предложишь мне чаю? — не переставая веселиться, поинтересовался Дазай. — Как грубо, Федор-ку-ун.       — А без приглашения заявиться ко мне и лежать на кровати — это, по твоему, по всем правилам этикета, да? — с сарказмом ответил русский вопросом на вопрос.       — Ну ты ж не против, — прыснул Осаму.       Спустя минут двадцать, которые Дазай потратил на попытки разговорить Федора, Осаму все-таки успокоился, чему сам Достоевский несказанно обрадовался. Третьекурсник сполз с кровати и незаметно подошел к виолончели. Счастье русского длилось недолго — Дазай решил поучиться играть на музыкальном инструменте.       — Прекрати, — холодно взглянув на Осаму, произнес Федор.       — А что мне за это будет? — хитро улыбнувшись, спросил Дазай.       — Ну... — на секунду задумался русский. — Я тебя не убью.       — Как жаль! — воскликнул Дазай, всплеснув руками. — А я так надеялся на скорую смерть!       — Ножи у меня на кухне есть. Только, пожалуйста, постарайся зарезаться не здесь, — посоветовал Федор. — Серьезно, у меня нет желания отмывать пол от твоей крови.       — Мне придется отказаться, — театрально прикрыв рукой глаза, сказал Осаму. — Я не люблю боль, — он замолчал, но тут же радостно взглянул на русского. — Только если ты составишь мне компанию!       — Хватит выносить мне мозг.       Цокнув языком, Дазай вышел из комнаты и направился на кухню. Нет, парень вовсе не собирался резаться, он стал изучать содержимое немногочисленных шкафчиков. Открыв один из них, Осаму достал упаковку черного чая.       — А ничего покрепче нет? — спросил Дазай у молча наблюдавшего за ним Федора. Второкурсник неслышно подошел, встал в дверном проходе и оперся на стенку. Наткнувшись на его взгляд, Осаму закрыл шкафчик. — Нет? Я и не настаиваю...       — Ты, я вижу, совсем обнаглел? — отозвался русский.       — Наглость — второе счастье, — улыбнулся Дазай. — Кстати, когда мы будем обедать?       — Сразу, как только ты сходишь в магазин и купишь что-нибудь, — хмыкнул Федор. — В холодильнике мышь повесилась, можешь даже не открывать его.       — Хотел бы я знать, куда идти. Ты меня в какую-то глушь завез, я понятия не имею, где...       — Ты сам решил пойти ко мне, так что не жалуйся, — перебил русский Осаму. — Надеюсь, с голода не помрешь, но у меня правда ничего нет.       — Волнуешься за меня, да? — Дазай состроил милое личико, на что Федор только закатил глаза.       Осаму все-таки проверил холодильник: лежавшие в нем полбатона какой-то древней колбасы и небольшой кусочек сыра парня не устроили. С мыслью "Интересно, сколько им лет?" Осаму закрыл дверцу.       — Съешь это. Стопроцентная вероятность отравиться, — подсказал Достоевский.       — Не всегда из-за отравления можно умереть, — обиженно поджав губки, сказал Дазай, но тут же сменил тему. — А ты, оказывается, обманщик, — недовольно проговорил Осаму. Русский приподнял бровь. — Говорил, что дома снимаешь перчатки.       — Я сейчас сниму их и придушу тебя голыми руками, — пригрозил Федор.       — Ладно-ладно, но не надейся, что я просто так от тебя отстану, — произнес Дазай. — Тогда... скажи, чем ты обычно занимаешься, когда заканчиваешь с домашкой?       — При тебе я все равно этого делать не буду, — холодно посмотрев на Осаму, сказал русский.       — Лучше нормально ответь, — хитро улыбнулся Дазай. — Я ведь могу и не о том подумать.       — Думай о чем хочешь, — ляпнул Федор.       — М-м-м... — протянул Осаму.       — Ты... ты на что намекаешь? — шикнул на него русский. — Отдыхаю... играю на виолончели.       — Поиграешь сегодня на моей?.. — спросил Дазай, готовясь поймать летящую в него кружку.       К счастью Осаму, ничего ловить не пришлось. Кроме убийственного взгляда Достоевского.       — Да шучу я, что ты так реагируешь, — замахал руками Дазай, чувствуя, что ему становится как-то не по себе. — Я хотел, чтобы ты для меня поиграл... знаешь ведь, сейчас редко можно услышать живую музыку, — начал оправдываться он.       — Нет.       — Пожа-алуйста, — молясь, чтобы щенячьи глазки помогли, попросил Осаму. Ему вдруг действительно очень захотелось узнать, как играет Достоевский. — Ну Федор-ку-ун...       — Я никогда не играл для кого-то, — ответил тот. — Привычнее одному. Так хотя бы ноты не путаю.       — Да путай сколько хочешь, — одобрительно кивнул Осаму. — Я все равно ничего не пойму. Никогда в этом не разбирался.       — Я постараюсь, — нехотя согласился Федор. — Но на идеальную игру не рассчитывай.       Парни вернулись в комнату, что служила и спальней, и кабинетом. Сев за виолончель, русский с минуту поразмышлял, какую мелодию он будет исполнять. В отличие от ее названия, ноты пришли в голову сами. Прикрыв глаза и откинув голову назад, Федор, не особо обращая на это внимания, начал водить смычком по струнам.       Не упуская из виду ни одного движения русского, Дазай восхищенно наблюдал за ним. Для Осаму все это было в новинку — начиная от того, что виолончель была реальной, а не изображенной на картинке, он мог потрогать музыкальный инструмент и даже попробовать поиграть на нем, заканчивая мастерством, с которым исполнял мелодию Достоевский.       — Это шикарно, — выдохнул Дазай, когда Федор закончил. — Так бы и слушал целую вечность, — мечтательно улыбнулся он. — Правда, думаю, мне домой пора. Я же домашку не сделал, — на последних словах Осаму поморщился.       — Спасибо, — отмечая про себя, что игра действительно была безупречной, ответил русский. — Дорогу до остановки найдешь?       "Все-таки беспокоится за меня"       — Найду. Не пережи...       — Я и не переживаю! — фыркнул Федор. — До завтра, — уже мягче сказал он.       Выйдя на улицу, Дазай огляделся. И снова у парня появилось ощущение, что он тут впервые.       "Ну, не найду — так на что карта?.."