Белый тамплиер

      1177г.       Маленький, каштановый с белым зверек истекал кровью, лежа на камнях. Свежая, еще теплая кровь оросила траву под ним. Вокруг — давящая тишина, и пение птиц в ней казалось неестественным. Как можно петь, когда рядом кто-то умирает? Ветер едва шелестел листвой деревьев, играя и пропуская солнечные лучи сквозь образовавшиеся прорехи. И не было больше никаких звуков, кроме этих. Из цветов — зеленая листва, серые камни, золотистый свет и алая кровь темного зверька.       — Потыкай в него палкой, может, он сдох. — Тишину внезапно нарушил хриплый от волнения голос одного из двух мальчиков-подростков, склонившихся над зверушкой. Один из них, чуть постарше, смуглый и темноволосый, второй — неестественно белый под этой зеленой сенью, разительно не вписывающийся в пейзаж леса.       — Нет, дышит, — ответил светленький.       Друзья переглянулись, и черные глаза Захида ибн Джаффара встретились с алыми, опушёнными белыми ресницами глазами Мордериго де Кенуа. Чалма Захида сбилась, и непокорные тёмные кудри вылезли наружу. Весь встрепанный и взволнованный, он даже забыл свою вечную присказку «э», которую ляпал к месту и не к месту. Воспитанник тамплиеров, напротив, оставался спокойным. На его обескровленном лице сквозило легкое недоумение — он первый раз увидел раненое дикое животное. Присев на колени, Мордериго осторожно протянул руку, но коснуться побоялся.       — Если укусит — значит, не так уж ему и плохо, — проронил Захид и тоже опустился рядом.       — А может, он из последних сил будет защищаться? — предположил Мордериго. — Я боюсь.       — На’ам энта, брат, э! Не будет, — ассасин пихнул приятеля в плечо.       — Это тебя да ну! Укусит — и чего делать будем? Я как объясню своим-то, кто и где меня укусил?       — Э-э-э, Риго, брат, а ты что, опять из замка сбежал? — захихикал Захид.       — Сбежал, — насупился Мордериго.       — Э-э-э, не годится так. Я думал, отпустили тебя.       — Ага. Сейчас прям и отпустили. Особенно, если бы знали, что я с тобой пошел, они бы меня так отпустили, ух!       — Гляди-гляди, нарвешься! Эльфа соу’соффани.       — Гляжу, — уныло сказал Мордериго. — И секир-башка тебе тоже будет, не обольщайся. Ты лучше скажи, что нам с этим делать, — он кивнул на зверька.       — Варианта два, — Захид растопырил пальцы. — Вылечить или добить, если вылечить нельзя.       — Добить? — Мордериго в ужасе уставился на приятеля.       — А ты как хотел, э! — по-арабски заговорил Захид. — Ну ничего, добьешь, будет тебе воротник на плащ.       — Я из тебя сейчас воротник сделаю! — недовольно отозвался Мордериго. За семь лет общения с Захидом он научился не только понимать мусульманскую речь, но и бегло говорить «как неверный», и читать арабскую вязь.       — Так что ты предлагаешь, э? Ты разве знаешь, как его лечить?       — Разберемся. Давай тряпку сюда.       — Какую тряпку?       — С твоей головы! — Мордериго потерял терпение и перешел на латынь.       Ворча, Захид немного размотал чалму, вынул блеснувший на солнце кинжал и резким движением отрезал лоскут.       — Столько хватит, э?       — Вполне, — приятель кивнул и осторожно завернул зверька в ткань, уже не боясь быть укушенным. — Пошли быстрее. Надо ему как можно скорее помочь.       — Проводить тебя, брат?       — Не надо, а то эльфа соу’соффани, — фыркнул Мордериго и выпрямился. Он медленно зашагал в сторону резиденции, боясь потревожить раненое животное и понимая, что ему еще невесть как предстоит попасть в замок.       — Ну, я тогда к себе побежал, э, — слегка расстроившись, фыркнул Захид.       — Погляди у своих какое-нибудь лекарство или врачебную книгу, может, тебе удастся что-то стянуть.       — Ладно, бывай, брат.       — И тебе не хворать, — отозвался Мордериго и замер, наблюдая, как ассасин поскакал прочь — длинноногий, худой и темный, как олененок.       Захид сильно вытянулся с того дня, когда они с де Кенуа познакомились, и стал куда больше походить на мужчину. У него над губой начал пробиваться пушок, он окреп, но при этом приобрел подростковую непропорциональность и нескладность — короткое тело, длинные конечности и крупные черты лица.       Мордериго, разумеется, тоже повзрослел — пока еще узкий в плечах, но куда менее нескладный, чем Захид, он понемногу терял присущую детям курносость и округлость щёк. Теперь при взгляде на него уже можно было с уверенностью сказать, что его нос будет крупным и крючковатым, а губы тонкими — нижняя чуточку полнее — и будто искривленными в презрительной усмешке. Его борода и усы росли плохо — пару волосков, нелепых и куцых, Мордериго предпочел сбривать, чтобы не позориться, хотя втайне мечтал о красивой, ухоженной бородке. В отличие от приятеля-ассасина, у него были изящные руки, которым еще предстояло увиться венами, пальцы постепенно приобретали чувственность, резкость и четкость, начали выделяться костяшки и сухожилия. Черное одеяние с красным крестом он теперь носил регулярно, поэтому в компании полураздетого, обмотанного в белые ткани темного олененка-Захида смотрелся еще более странно, чем раньше.       Безусловно, тамплиеры и ассасины не простили бы ребятам того, что они смеют находиться в обществе друг друга! Несмотря на это, Мордериго часто провожал Захида до входа в логово исламистов-убийц, и наоборот, мусульманский юноша сопровождал приятеля почти до самой резиденции Бедных рыцарей Христа. Однако сегодня этому помешал маленький раненый зверек с длинным, вытянутым тельцем.       Мордериго ужасно расстроился, что пришлось отказаться от прогулки с Захидом до замка, но другого выхода не видел, и очень надеялся, что не обидел друга своим отказом. Он подождал, пока Захид скроется и быстрым шагом отправился к своим, еле сдерживаясь, чтобы не сорваться на бег, ведь от тряски несчастное маленькое животное потеряло бы еще больше крови.       Им предстояло осторожно выбраться из леска и проскользнуть в город так, чтобы не нарваться на патруль тамплиеров, или, хуже того, иоаннитов! Госпитальеры бы устроили Мордериго такую выволочку, которая не снилась ему даже от рук самого сурового наставника, и сделали бы это просто ради своего удовольствия.       Первый раз на госпитальеров во главе с Риганом де Мотье он налетел, когда ему было восемь. Они заранее договорились с Захидом встретиться, и ради этого Мордериго, рискуя быть выдранным, убежал от Марка-Антуана — молоденького рыцаря, которому тогда «посчастливилось» отрабатывать с мальчиком прыжки. Брат де Кан быстро смекнул, что его ученик пытается улизнуть, и бросился в погоню. Мордериго долго петлял по городским проулкам и в итоге оторвался. Но так спешил, то и дело озираясь, поглядывая из-под низко натянутого на глаза капюшона, что не заметил на пути всадника и на полном ходу врезался в конскую ногу. Испуганно шарахнувшись, он поднял голову, однако сделать ничего не успел — сильные руки вдруг подняли его в седло. Капюшон слетел, и Мордериго мельком заметил горящие как у зверя желтые глаза и огромный рубец, пересекавший правую часть лица.       — Риган, гляди, какая тварь! — Пленника встряхнули, держа за шкирку. Высокий мужчина с длинными черными волосами резко развернулся, его льдисто-синие глаза сузились, а «меченый» торжествующе прохрипел, продолжая трясти: — Гляди, какой белый!       — С ним можно позабавиться, — оценил Риган.       — Отпустите!       — Нет, тамплиерское отродье, ты никуда не пойдешь! — ощерился де Мотье. — Мы научим тебя смотреть, куда прешь, белый ублюдок. — Он вытащил нож. — Как думаешь, Шрам, что можно вырезать на его теле в память о нас?       Он изучающе и пристально осмотрел свою жертву. Его усы как-то странно дернулись, когда Шрам с готовностью задрал рубаху Мордериго, оголив живот и бока. Затем ухмыльнулся, погладил себя по клиновидной бородке и занес нож. Мордериго сначала испуганно сжался, когда лезвие коснулось кожи, но потом вывернулся и вцепился зубами Шраму в руку. Тот заорал и разжал пальцы. В тот день Мордериго вернулся в резиденцию ордена, слегка придерживаясь за бок — ему удалось вырваться и убежать, отделавшись лишь алой полосой на ребрах.       Вернувшемуся позже Марку-Антуану, за то, что он упустил негодного мальчишку, выволочку устроил сам прецептор, а затем отправил в чулан, посадив на хлеб и воду на целую неделю. Мордериго потом еще долго чувствовал на себе обжигающий ненавистью взгляд обиженного брата и со страхом ожидал, когда же тот решит поквитаться. Светло-голубые глаза Марка-Антуана злобно щурились каждый раз, когда он попадал в поле его зрения. Мордериго даже не знал, что хуже: жить в замке и бояться, что вот-вот обозленный де Кан подстроит ему какую-нибудь пакость, или тайком выбегать с Захидом погулять, рискуя попасться в лапы госпитальеров.       В памяти Мордериго еще свежа была последняя встреча с Риганом де Мотье — красивым, жгучим мужчиной с характером рассерженного тигра. Тот уже дослужился до Великого Госпитальера, и свой гадкий, вспыльчивый темперамент часто прятал за змеиной холодностью, но порой обрушивал на подвернувшихся под руку нижестоящих рыцарей всю свою дурь и злобу. Мордериго и другие тамплиеры не раз становились свидетелями, как Риган избивал оруженосцев, опрокидывал мелочь у нищих на городской площади, направлял лошадь прямо на идущий поток людей, и его жеребец распихивал всех грудью, давил копытами и создавал хаос на дороге. С него вполне могло статься оттрепать попавшегося под руку ребенка или прилюдно унизить своих рыцарей.       И вот к этому человеку однажды прямо в лапы угодил молодой воспитанник тамплиеров!       Захид и Мордериго нарвались на патруль иоаннитов, когда возвращались со своей очередной вылазки. Пешие, они в любом случае не успели бы удрать от конных рыцарей, поэтому госпитальеры просто окружили их и стали теснить, загоняя в кольцо, прорваться через которое было невозможно.       — О, ну надо же, старые знакомые! — ощерился де Мотье, поглаживая бородку. — Ты думал, я забыл тебя, белый уродец, а?! — он наклонился и злобно улыбнулся Мордериго, а затем поглядел на Захида. — О, и чернявый неверный здесь! Вы якшаетесь?       Парни молчали.       — Братья мои, — протянул Риган и распростер руки, — напомните-ка мне, что мы делаем с неверными?!       — Убить его немедля! — крикнул кто-то из госпитальеров.       Мордериго перевел взгляд на крикуна и, к своему ужасу, узнал в нем Шрама — сильного, крепкого парня без имени, с темными жесткими волосами, которые едва прикрывали уши и торчали во все стороны, такой же бородой и пронзительными желтыми глазами, как у ягуара. Правую часть лица его пересекал огромный, безобразный рубец, за который он и получил свое прозвище. Шрам был верным прихехешником Ригана и часто появлялся в его компании.       — Убить — это для человека, а это нелюди! — рявкнул другой.       — Совершенно верно, братья, — осклабился Риган. — Это нелюди. Как и тамплиеры, которые якшаются с неверными. — Захид вздрогнул, и это дало Ригану повод для новой порции издевок. — Ты ничтожество. Черный ублюдок, который верует в Аллаха, когда надо верить во Христа.       Захид попятился, а перепуганный до смерти Мордериго переводил взгляд то на Великого Госпитальера, то на своего бедного приятеля.       — Можно поступить с вами, как кошка с мышкой, — задумчиво сказал Риган, встряхнув длинноволосой головой. — Кошка любит поиграть с ней, прежде чем ее съесть.       Шрам, поняв, чего тот хочет, первым вскинул арбалет. Остальные госпитальеры немедленно последовали его примеру.       Выстрел, и болт вонзился куда-то под ноги поспешно отскочившему Захиду. Следующие мгновения ассасин и тамплиер оказались под дождем арбалетных болтов. Они плясали, отпрыгивая и уворачиваясь от острых наконечников, которые били их со всех сторон, забавляя иоаннитов, прыгали до тех пор, пока Мордериго не начала застилать глаза слепая ярость, которая оказалась сильнее, чем страх.       Пара болтов вонзилась ему в плечо, один Захиду в бедро и другой в лопатку.       Ох, госпитальеры, вам очень не повезло!       Через черную ткань Мордериго не видел своей крови. Именно поэтому не упал в обморок, а смог осуществить задуманное безумство. Он резко дернулся, уходя от последних выстрелов, сделал кувырок и запрыгнул сзади на коня ближайшего госпитальера. Град болтов немедленно прекратился — рыцари могли изрешетить своего! А Мордериго быстро вынул кинжал из ножен иоаннита и приставил ему к горлу.       — Отпустите нас, — твердо, холодно и злобно заявил он. — Отпустите, или я вскрою ему горло.       Чертыхаясь, братья ордена святого Иоанна Крестителя выполнили его просьбу. Друзья спокойно ушли, и никто отчего-то даже не попытался выстрелить им в спины. Да, они потом долго зализывали раны, и Мордериго было дурно от лекарей и их методов лечения, однако весть о его маленьком подвиге быстро распространилась среди тамплиеров, и братья даже прониклись к нему уважением. Они одобрительно кивали ему, проходя мимо, когда он, наказанный за непослушание, убирал замок — в этот раз его даже не стали запирать в чулане. Правда, сам герой не знал, почему его дернуло так резко дать отпор и, несмотря на эту маленькую победу, запомнил, что встречаться с госпитальерами себе дороже, а страх перед их патрулями надолго остался в нем.       Но сегодня ему повезло — он не нарвался ни на своих братьев, ни на иоаннитов, и спокойно прокрался на кухню, которая стала практически постоянным его обиталищем, поскольку почти всю работу он выполнял именно там. Иногда Мордериго казалось, что он не будущий рыцарь, а подмастерье повара, так часто ему приходилось драить котлы или помогать готовить пищу! Он, однако, потихоньку менял свое отношение к этому и часто думал о том, какую пользу это несет тамплиерам, и тогда даже щетка, коей тер котлы, не казалась ему такой противной на ощупь и вонючей.       Кроме того, повар стал потихоньку выделять Мордериго лакомые кусочки со стола, и иногда радовал небольшими отрезами копченого сыра, который тот обожал. В отличие от других детей Мордериго любил не сладкое, а соленое, и сыр, который тамплиерам обычно подавали к вину, был одной из немногих возможностей полакомиться такой дорогой и редкой солью.       Однажды пекарь, зная о пристрастиях Мордериго, приволок ему засоленную рыбину, и тот, несмотря на желание растерзать и слопать ее как можно скорее, спрятал угощение, дождался приезда Робера де Сабле и разделил с ним трапезу. Самое соленое, хвост, он приберег для Захида, которому такая вкуснятина оказалась в диковинку.       Но прелесть кухни для Мордериго заключалась не в лакомствах, что ему порой перепадали, и даже не в любимце повара — рыжем коте, который позволял себя гладить, а в том, что, натирая котлы, он мог побыть один. Повар и его подмастерья всегда уходили, когда ему предстояло заниматься уборкой или что-то готовить. Отвечавший за кухню услужающий брат показывал, как нарезать тот или иной продукт, или как готовить очередное блюдо, и тоже исчезал, и Мордериго получал возможность помолиться в одиночестве, о чем-то подумать или предаться иным духовным делам, которые сопровождали тяжелую работу руками.       А еще на кухне было всегда теплее, чем в любой другой части замка, и вкусно пахло. Иногда Мордериго приходил сюда просто так, полежать в своем уголке, в большой нише над жаровней, наслаждаясь теплом и уютом. Именно там он и устроил раненого найдёныша, стал выхаживать и лечить, пока не решаясь рассказать о нем братьям. Однако открыться все-таки пришлось. Потихоньку зверек приходил в себя с помощью приготовленных Захидом лекарственных настоев, которыми Мордериго потом его поил. Он постепенно оклемался настолько, что стал бегать везде, где ему вздумается. Сначала только по нише, но потом его территория расширилась и распространилась уже на всю кухню.       — Крыса! — как-то заорал повар, замахнувшись поварешкой на мелькнувшую по полу тень.       — Нет-нет, брат, это не крыса, это мой зверь! — Мордериго поспешил вцепиться в рукав замершего от неожиданности повара.       — Что значит «твой»?       — Я его принес, я! — замахал он руками, тыча себе в грудь для пущей убедительности.       — Откуда принес? Для чего принес?       — Кровь у него была, — смутился Мордериго. — А я не мог его просто так оставить. И добить жалко. Зачем добивать, если можешь помочь?       — Ладно, пес с ним, — повар почесал рыжую шевелюру. — Кормить, воспитывать и убирать за ним будешь сам. И без спросу не смей для него всякие плюшки таскать, это все братьям. Доложить, кстати, не забудь.       С докладом Мордериго медлил — боялся, что прецептор велит выпустить питомца на волю, а посему хотел для начала доказать, что тот может приносить пользу. Но секрет этот раскрылся раньше, чем он планировал.       Спустя неделю после разговора с поваром, Мордериго по обыкновению отправился в полдень с остальными рыцарями на молитву в церковь во внутреннем дворе. Поскольку сегодня на кухне царило излишнее оживление — намечался какой-то большой ужин, а перед этим братья еще собирались солить мясо для последующего копчения впрок — маленький, шустрый зверек мог угодить кому-нибудь под ноги, поэтому Мордериго вынес его с собой на улицу и перед церковью отпустил, боясь заходить в неё с животным — а вдруг это грех?       Однако, когда он в строю других тамплиеров старательно выводил «Славься, Царица», то вдруг заметил, что братья смотрят на него искоса, а кто-то, нарушая дисциплину, наклоняется или, наоборот, вытягивается, с удивлением рассматривая. Мордериго решил, что он опять напутал слова молитвы и поспешно подошел к томику псалмов, чтобы заглянуть в него и освежить память, но это породило только новую волну диких, непонимающих взглядов. Больше всех изумлялся капеллан и его молодой послушник, который аж весь вытянулся упругой струной, рассматривая Мордериго. Может, в его внешности что-то не так?       Он стал осторожно, бочком лавировать между братьями, стараясь никого не задеть, подбираясь к блестящей чаше, из которой тамплиеры обычно пили святую воду и умывались ею. И увидел в воде и на отражающих свет стенках чаши, что в капюшоне у него сидит, выглядывая, его зверь! Сидит с абсолютно наглой, довольной мордочкой, будто провел самого коварного и хитрого проходимца в мире! Очевидно, дождался, когда Мордериго пройдет, и проскользнул вслед за другим тамплиером внутрь, после чего легко взобрался ему на плечи.       Маленький, легкий и юркий, своими коготками зверек умел цепляться за любую поверхность не хуже кошки, а поскольку весил гораздо меньше, то прочувствовать его сквозь плотную ткань черного балахона было практически невозможно.       Юный де Кенуа тихо прошипел под нос что-то вроде: «Вот же негодник!», избегая в святом месте чертыхаться или обзываться неверным или сарацином, и поспешил схватить юркого зверька и сунуть в воротник, словно убирал выбившуюся прядь волос.       Остаток службы прошел относительно спокойно, но братья все еще поглядывали на Мордериго — не высунется ли любопытный зверек снова? Животное задремало, успокоившись от тепла тела хозяина, а посему его не беспокоило. Однако служба закончилась, и едва-едва рыцари покинули часовню, как тут же набросились на Мордериго с вопросами.       — Это что такое?       — Ты где зверюшку взял?       — Нашел раненого и выходил, — стесняясь, отвечал он.       — А чего притащил?       — Он вроде как мышей ест, — Мордериго стеснялся еще сильнее.       — Дай поглядеть еще!       Тамплиеры обступили его, почти загнав в круг, как непоседливые школяры, увидев у однокашника интересную игрушку. Пушных зверушек в качестве питомцев они еще никогда не видели, да и в их сознании никак не укладывалось, что домашним любимцем может быть не кошка или собака, а странный, длинный, вытянутый зверек.       — Это куница! — авторитетно заявил один из рыцарей, когда Мордериго бережно взял оживившегося питомца на руки.       — Ласка!       — Соболь!       — Да ну вас, братья, это горностай! — засмеялся один из храмовников.       Мордериго показалось, что это был Жослен де Вьенн — выделить говорившего из толпы удавалось с трудом, поскольку все гомонили, и каждый на свой лад.       — Окстись, олух, какой горностай? Куница!       — Это ты куница! Гляди, кончик хвоста с черной кисточкой, значит, горностай!       — А он что, правда мышей ест?       — Ест-ест, я видел, как они охотятся.       Они погомонили, а потом все, как один, стали спрашивать, дозволил ли магистр или прецептор оставить зверя.       — Я еще не испросил, — ответил Мордериго, покраснел и опустил голову.       — Так чего же ты, олух! По шапке хочешь? — возмутились братья. — Ну, быстро, пока не поздно, иди, спрашивай!       Кто-то уже улучил момент и протянул руку, чтобы погладить животное. Кроме Мордериго и Захида, его больше никто не брал на руки и не трогал. И шоколадный с белым зверек сначала настороженно поднял треугольную голову с округленными ушками и глазками-бусинками, оскалился, но потом утихомирился и все-таки позволил себя погладить.       — Испрошу, непременно доложу! — согласно закивал Мордериго, радуясь, что рыцари не собираются сдавать его и наказывать, с опаской поглядывая на питомца — как бы кого не укусил!       Схватив горностая, он решил сейчас же поговорить о нем с приором и рысцой помчался, пересекая внутренний двор, в комнату, где обычно Леон де Бурж принимал рыцарей, приходивших по какому-либо вопросу. Сменивший Филиппа де Милли более жесткий Одо де Сент-Аман, к тому же славившийся своим упрямством, тешил боевую удаль и разминал стратегический мозг на святой земле, воюя с мусульманами, а посему решения за него в резиденции, как полагалось по иерархии, принимал его наместник, Леон. Однако дойдя до его двери, Мордериго засомневался. А вдруг его сейчас не примут?       В беспокойстве он забегал туда-сюда по коридору, и сам не заметил, как дошел до лестницы. Остановившись, задрал голову. И увидел дверь.       Эта дверь притягивала к себе его мысли всякий раз, когда он глядел на ступени, что, окружая колонну, вели наверх, под самую крышу. Словно зачарованный, Мордериго стал подниматься. Интересно, охраняют дверь сегодня или нет?       Когда-то тамплиеры обучили Мордериго взлому замков — этот навык мог пригодиться ему в будущей службе. И как только у него стало хорошо получаться, он выждал момент, когда останется один, и поспешил проверить свое умение на запоре заветной двери. Возможно, кто-то из братьев предвидел подобный исход, потому как незадачливого взломщика тут же застукали на месте преступления.       — Он не оставит эту дверь в покое, — покачал головой Леон де Бурж.       И вместо того, чтобы забрать отмычки, которые предприимчивый юноша мог заменить ножом и иголкой, выставил стражу. С тех пор Мордериго только и делал, что пас караулящих дверь братьев, выжидая момента, когда они уйдут. Пока ему не везло: даже глупые идеи с отвлечением бдительных стражей пожаром или еще какими-то глупостями не работали. На его ухищрения рыцари не велись.       — Иди отсюда, негодный! — прикрикнул один из храмовников, увидев, что Мордериго стоит в углу, на несколько ступенек ниже лестничной площадки.       Он понял, что сегодня ему тут снова ловить нечего и побежал вниз. У прецепторской его вновь одолели сомнения, и какое-то время он переминался с ноги на ногу, нервничая и сжимая кулаки. Затем нерешительно постучал, и ему разрешили войти. Отчаянно смущаясь и запинаясь, Мордериго все же рассказал свою историю, в ответ на что Леон де Бурж фыркнул:       — Вот как богоугодное дело делать — это ты сначала скрытничаешь, а потом блеешь и заикаешься! А как чудить, так от докладов про тебя отбою нет! Эх ты, шельмец!       Мордериго повесил голову, но прецептор махнул рукой.       — Ладно, полно те… Оставляй себе этого зверя. Угодное Христу дело сделал, жизнь спас, пусть и звериную. Но смотри у меня — будет он тебя от учебы отвлекать, хвосты накручу обоим, обоих… Ух! — Леон угрожающе потряс кулаком, но тут же рассмеялся.       При слове «учеба» Мордериго обычно всегда морщился, но сейчас даже это не могло омрачить его счастья. Теперь у него всегда будет друг! В те часы, когда не получится удрать к Захиду или в дни разлуки с Робером де Сабле он, наконец, будет не одинок!