Белый тамплиер

      Дождь тихо стучал по стеклам, словно школяр, который пытается привлечь внимание запертого в доме приятеля. Несмотря на прохладу, царившую на улице, в лазарете было душно. Рыцари потели под повязками, и только Мордериго де Кенуа сидел полулежа, прикрыв одеялом плечи. Ему только-только полегчало: еще дня два или три назад он лежал с жаром и, кажется, даже бредил. Он не вставал и почти не просыпался.       Пока он спал, его не раз посещал Этьен. Он приходил в основном под вечер, освободившись от будничных дел. Большинство рыцарей уже спали, изнуренные болезнями или ранами.       — Скучаю по тебе, — тихо говорил он, поглаживая худенькую кисть. Обычно прохладные, в этот раз руки у Мордериго были раскаленными. Этьен ласково перебирал ему волосы, любовно изучая горбоносый профиль. Не удерживался, проводил-таки рукой по его щеке.       — Так бы и поцеловал тебя, но ты же не даешься…       Эти поцелуи снились Этьену постоянно, воображались после выпивки, и потом он мучился от того, что его достоинство начинало немедленно требовать внимания. Если это происходило ночью, Этьен уступал своим желаниям, но днем для этого надо было искать место, где никто бы его не потревожил. Близость тела Мордериго и отсутствие сопротивления дразнили Этьена, и он, исполненный развратных мыслей, позволял себе незаметно скользнуть рукой под одеяло юноши. Сначала он только гладил живот через ткань, но этого ему казалось мало, и его ловкие пальцы перебирались под исподнюю рубаху. Прикосновение к горячей коже возбуждало и жгло. Ему хотелось разнообразия, и он осторожно вел рукой вниз. Наткнувшись на теплый бугорок, возбужденно дергался и едва сдерживал коварную улыбку. Нельзя подавать вид… Застукают еще… Ну, к черту. Он аккуратно сжимал Мордериго, наслаждаясь его теплом, бережно тер, после чего медленно убирал руку.       — Когда-нибудь ты будешь моим, — тихо шептал он. — Я очень надеюсь, что как можно скорее…       Потом ночами, пока Мордериго не пришел в себя, Этьен вспоминал эти моменты, вспоминал и тискал свою промежность. Жар у юноши спал через пару дней, но брат де Труа к нему не попадал: то дела держали его, а то Жан-Жак настаивал, что больной должен пребывать в покое. Только когда лекарь убедился, что болезнь отступила, то дозволил более длительные посещения.       Этьен все не мог дождаться, когда выдастся свободная минутка, чтобы навестить Мордериго. Он старался управиться с делами как можно скорее, но из-за спешки делал не так хорошо, как полагалось, отчего приходилось переделывать. Наконец он, обретя свободу, пошел в лазарет, еле сдерживая возбуждение.       Дойдя до двери, Этьен остановился и аккуратно заглянул, изучая, чем занят Мордериго и в каком он расположении духа. Юноша уже окончательно оклемался, но вставал все еще с трудом.       — Привет, — поздоровался Этьен после того, как медленно подошел к его койке. Мордериго слабо улыбнулся в ответ. Рыцарь счел улыбку за положительный знак, уселся возле постели и взял его за руку: — Как ты?       — Голова еще немного болит, — поморщился юноша.       Этьен только сочувственно кивнул.       — Я соскучился по тебе, — он погладил его по щеке, — скорей бы погулять с тобой… Может, отпросишься?       — Нет, Этьен, — Мордериго помотал головой. — Я в нужник-то еле хожу, а ты — гулять…       — Может, спросишь разрешения у брата Жан-Жака? — Он аж размурчался, предвкушая сладкое уединение где-нибудь в келье или сарае. Тут уж он ему воздаст, за все свое воздержание воздаст!       — Сегодня точно никак.       Этьен старался не показывать, как разочарован.       — Ну в другой раз тогда погуляем. Завтра, — сказал он, осматривая Мордериго жадным взглядом.       Весь оставшийся день Мордериго с беспокойством ждал сеньора. Неужели Робер не навестит его?       — Вот так и проваляешься тут до самого дня рождения, — сварливо сказал юноша. В честь праздника Робер обещал ему прогулку, однако Мордериго заболел, и теперь, даже если он поправится, вряд ли его выпустят за ворота. Тем более что в городе вовсю будет идти подготовка ко дню Успения Богоматери. Эх! Вечно ему не везет.       Все, что Мордериго мог себе сейчас позволить, это лежать и ждать очередной неприятной лечебной процедуры. Впрочем, у него еще оставался «Беовульф». Он опасливо поглядывал на книгу, не решаясь приступить, но желание узнать, что будет дальше, победило. Потянувшись к стоявшей возле койки тумбочки, Мордериго взял с нее тяжелый том и раскрыл. В глаза ему снова бросилась закладка с вереницей символов. Он повертел ее в руках и сунул в конец книги, чтобы не мешала.       За этим занятием его застал Этьен. Он, как обычно, сначала попытался угадать, выгонят его или нет. На первый взгляд Мордериго казался спокоен, поэтому брат де Труа позволил себе принять довольный и лихой вид, после чего гордо прошествовал по лазарету к койке выздоравливающего.       На деле же внешне спокойный юноша еле сдерживал раздраженное шипение. Щуря глаза, он пытался читать. Треклятые перекладины букв сливались между собой, и он понимал чисто по началу и окончанию слова, что написано. Ему приходилось то и дело вздымать голову, чтобы зажмурить слезящиеся от перенапряжения глаза. Даже после того, как жар спал, Мордериго все еще было плохо. Он боролся с тошнотой и головокружением, и когда приступы одолевали его, вцеплялся в край простыни и запрокидывал голову.       Этьен смотрел, как Мордериго то приближал, то отдалял от себя рукопись, пытаясь найти положение, в котором буквы будут меньше расплываться перед глазами, а потом спросил:       — Ты все читаешь то, что тебе Робер подарил?       Мордериго нехотя отложил книгу, усмехнулся и кивнул. Дочитывать ему оставалось совсем немного.       Скорее всего, Мордериго не стал бы обижаться на то, что молодой адмирал мало его навещает, если бы знал, какой сюрприз Робер ему готовит.       Молодой сеньор, видя, что у мальчика проснулся интерес к чтению, понял, что именно нужно дарить ему на рождение. Он закупил пергамент и ткань в лавке, нарезал из дерева украшений, и приступил к работе. Целыми днями он рисовал, вырезал, писал и клеил. У него медленно, но выходила маленькая книжка, мало похожая на обычные. В нее он вклеивал конверты, вкладыши, которые можно было вынимать, сложенные элементы и карты. Сначала Робер писал просто развлекательные задания, но потом и в пустые места вписал вопросы к богословским текстам и загадки, решить которые без знания священных писаний было нельзя. То же коснулось и мореходной науки, и других областей знания. Конечно, увидев такую заботу, Мордериго бы счастливо зарделся, но в данный момент он лишь тосковал, потому что Робер не появлялся, и изнывал, ревнуя его.       — Мне в любом случае больше нечего читать, — сказал он Этьену.       Они коротко обменялись новостями, и брат де Труа оседлал любимого конька.       — Хочу погулять с тобой. — Он ласково погладил юношу по плечу, втайне боясь, что сейчас срамной орган восстанет и выдаст его.       Мордериго закатил глаза, вздохнул, отложил книгу и позвал:       — Люсьен, брат, можно на улицу?!       — Полчаса у тебя, сыч!       — Слышал? — поинтересовался юный де Кенуа уже у Этьена, медленно вылезая из постели. — Полчаса у тебя, сыч.       Этьен проигнорировал колкость, больше занятый мыслями о том, как бы скорее коснуться Мордериго, приласкать наедине, и, может быть, все-таки добиться от него поцелуя…       Рыцарь и оруженосец уселись на бортик фонтана и, будто сговорились, одновременно задрали головы к темно-серому небу, подставляя лица прохладным каплям воды. Было душно.       — Я скучаю по старым временам. Тогда я мог охотиться, — сообщил Этьен. Потом покосился на Мордериго оранжевыми глазами, но юноша не отреагировал. Тогда он продолжил: — Я был одним из лучших арбалетных стрелков. Лук никогда особенно не любил. — Этьен вдруг пригладил налипшие на лоб волосы назад, совсем, как сеньор де Сабле, и Мордериго с неподдельным изумлением уставился на него так, словно он только что расправил за спиной белые перистые крылья.       Юноша стал исподтишка изучать прическу Этьена: его недавно подстригли, и волосы у него теперь стояли, а не лежали, спадая на глаза или на сторону. Брат де Труа всегда просил услужающих братьев стричь его с боков и сзади почти наголо, стесняясь седых висков, но Мордериго все равно замечал серебристые волосы и часто хотел провести рукой по затылку вверх и вниз.       — Жизнь охотника непредсказуема, это всегда риск, всегда какой-то… надрыв. — Этьен пожал плечами. — Возможно, то… что происходит сейчас — попытка моей души вновь ощутить это стремление, погоню.       — О чем ты? Ты хочешь убить человека? — быстро спросил Мордериго и на миг отвлекся от созерцания его седины.       — Нет, я на охоте не убивал людей, ты что, — рыцарь засмеялся. — Я имею в виду нечто другое.       — Что например?       — Ты. Не обижайся, но… Я подумал, что возможно, я хочу… ну… твоих ласк, потому что мне не хватает охоты, не хватает дома, и это все смешалось во мне и вылилось в то, что я испытываю. В то, что происходит, — наконец признался Этьен.       Мордериго молчал, только смотрел на него каким-то испуганным и одновременно печальным взглядом.       — Нет, это не значит, что ты для меня добыча, но какой-то риск из-за тебя я испытываю… Я не знаю, как объяснить… Ты не просто мне нравишься, я хочу, чтобы ты был только со мной. Ты знаешь, что это за чувство?       Юноша задумался и поник.       Кажется, он знал. Нет, он определенно знал.       — Наверное, — он повел плечами, не желая давать точного ответа.       Ему было стыдно, но такое чувство он испытывал всякий раз, когда видел сеньора.       Я хочу, чтобы ты был только со мной.       И это его "только со мной" становилось чем-то злым, черным, особенно когда Робер де Сабле в его присутствии начинал разговаривать и даже обмениваться прикосновения с кем-то, кроме него.       — Ты меня ревнуешь? — вдруг спросил Мордериго.       — Да, еще как, — Этьен фыркнул, но юноша видел, что он на самом деле грустит. Он помолчал какое-то время и добавил: — А вот ты меня, похоже, совсем не ревнуешь.       — Это плохо?       — Ну… я бы хотел, чтобы ты тоже… боялся меня потерять, хотел бы моего внимания. — Этьен не выдержал и положил руку ему на колено. Мордериго не стряхнул ее, а продолжал внимательно смотреть и ждать, что он еще сделает. Однако тепло его тела так одурманило Этьена, что он уже весь смешался и не знал, что сказать. Только поглаживать стал — сначала легонько, потом с несильным нажимом.       — Ты со мной погулять пошел, чтобы приставать? — светлые глаза Мордериго опасно сузились. Этьен на мгновение замер, выбирая действие и ответ. Сейчас нужно было быть таким осторожным, будто он собирался пройти мимо ядовитой змеи. Дернется слишком резко — змея сочтет его за угрозу или добычу и кинется.       — Знаешь, для меня побыть рядом — это не только поговорить по душам, — аккуратно зашел было Этьен, но юноша быстро просек его маневр:       — То есть приставать позвал? Ну точно, вижу глаза твои голодные, сейчас еще и слюнявиться полезешь…       — А ты не хочешь сам со мной так сделать, а? — Этьен игриво ущипнул его и засмеялся. — Ты вообще можешь делать со мной все, что захочешь. Погладить там, обнять…       — Я подумаю. — Мордериго усмехнулся.       — Ну давай, думай быстрее, а то я жду. — Этьен широко раскинул руки.       — Змей!       — Ну почему сразу змей? Нравишься ты мне! Нравишься!       Мордериго вдруг покраснел.       — А я только тебе нравлюсь или еще кому-то? — Этьен ревниво вздернул бровь и скривился, и он поспешно добавил: — Мне просто интересно.       — Не знаю насчет других, но я хочу, чтобы и я тебе нравился. — Этьен придвинулся и положил ему руку на шею сзади. — А точнее, только я… — Последнюю фразу он прошептал уже где-то около губ юноши в уже давно отработанной попытке получить поцелуй. На секунду Мордериго даже захотелось сдаться — по его телу пошли мурашки, предвещавшие, что произойдет дальше, но снова испугался, что его касается не тот человек, чьих ласк он бы желал. В последний момент он пристыженно уронил голову, не давая себя целовать.       — Не надо. Вдруг увидят. Вдруг нельзя…       — Да, ты прав, — промурлыкал все еще романтически настроенный Этьен и пощекотал шею юноши кончиками пальцев.       — Раньше я был охотником на диких зверей, — повторил он. — А теперь охочусь за твоим поцелуем. — Он как-то горько усмехнулся, осознавая, что желанная добыча постоянно от него ускользает. — Когда тебя выпустят, ты же придешь ко мне в келью, а? — он пощекотал подбородок Мордериго.       — Все может быть, — неопределенно ответил тот.       На следующий день его снова отпустили проветриться, и тут уж Этьен просто не мог не завертеться ужом в просьбах уединиться. Мордериго пришлось согласиться — он очень боялся, что тот продолжит постыдные приставания на людях. Прикосновения Этьена и без того его смущали, а тут еще и на улице… Увидит кто-нибудь, явно будет смеяться или ругать.       Юноша не знал, делает ли что-то плохое или нет, но стремление брата де Труа приставать только когда никто не видит, давали ему смутное понимание, что что-то не так. В конце концов, это все было очень похоже на то, как он сам себя трогал, а в такие минуты точно не хотел, чтобы его кто-то видел. Хотя бы потому, что он частично обнажался, да и лицо у него явно было нелепое. После услаждений, во время которых он видел лицо сеньора, буквально ощущал его жгучие прикосновения, ему еще долгое время было жутко стыдно, и он неловко расправлял брэ, втайне надеясь, что никто не видит пятен на них. Если ему везло, у него находилось время, чтобы успокоиться, но часто его требовали к себе сразу после завтрака и молитвы, чтобы занять делами.       Дождь усилился, поэтому друзья укрылись в конюшне. Этьен принес выпивку — в надежде, что алкоголь расслабит юношу. Так и есть — Мордериго сделал несколько глотков и со знанием дела сказал:       — Вино хорошее.       — Не такое хорошее, как ты, — Этьена несло. Он забылся и начал пить быстрее, чем Мордериго.       — Перестань, — тот смущенно улыбнулся.       — Я никогда не перестану, — честно рубанул брат де Труа. Юноша захихикал. Они помолчали какое-то время, угощаясь, а потом Этьен резко подался вперед.       — Что ты хочешь со мной сделать?       Вместо ответа Этьен отодвинул воротник его сюрко, зацепив котту и исподнюю рубаху, и вдруг жадно поцеловал в плечо. Потом прижал к себе и продолжил жадные поцелуи.       — Щекотно…       — Ну если ты губ не даешь, что мне еще делать? Хотя вообще-то есть идейка, — он хитро прищурился.       — Какая иде… — начал он, но Этьен слегка сжал ему промежность.       — Ах! Что ты делаешь?!       — Тихо, тихо, — брат де Труа поспешил зажать ему рот, чтобы он не привлек внимания. — Я просто приятно сделаю, вот и все. Расслабься.       Он нежно обнял юношу, дождался, пока тот привыкнет, и стал бережно поглаживать самое чувствительное место, слегка надавливая пальцами.       — Нравится? — вполголоса сказал он. Мордериго что-то еле слышно застонал, и Этьен счел это за утвердительный ответ. Он подался вперед и продолжил трогать юношу, внимательно наблюдая за реакцией. Его пальцы чувствовали приятное тепло через ткань, и от осознания того, что он близко к цели, ему становилось так жарко, что он жаждал прямо сейчас начать снимать одежду. Быстро взглянув в глаза Мордериго, Этьен осторожно запустил руку под сюрко и исподнюю рубаху и погладил тонкую кожу на животе, щекоча. Он играл с огнем — в любую минуту Мордериго мог испугаться, или ему бы стало неприятно, и тогда он ни за что больше не допустил бы Этьена до своего тела.       — Ты мне нравишься, — прошептал Этьен, чтобы расслабить юношу, но казалось, что он больше пытается успокоить себя, настроить на нужный лад. Руки стали двигаться чуть настойчивее.       — Этьен, я…       — Просто подпей и подумай о чем-то приятном, — посоветовал он. Вино туманило его мозг, а страсть только усугубляла, толкала на дурь, нашептывая: давай, сними с него брэ, поцелуй его туда… Но рискнул он только единожды прижаться сомкнутыми губами к животу юноши через ткань: Мордериго только захихикал. Распаленный Этьен, чей греховный отросток уже давно ныл, подался наверх и впился губами в шею юноши.       — Думай о чем-то приятном, — повторил он между короткими поцелуями, больше похожими на укусы. Мордериго закрыл глаза, чувствуя знакомое потягивающее ощущение в паху — это довел его обжигающий шепот на ухо. Юноша непроизвольно последовал совету — его вожделеющий разум подкинул ему то, что он желал больше всего — Робера де Сабле. Он даже не пытался заставить себя его вообразить: просто вспомнил дурманящий запах миндаля, светлые волнистые волосы, щетинистую щеку, худое, жилистое тело, медленно обнажавшееся перед ним…       — Я смотрю, тебе очень приятно.       Шепот в чем-то был похож на шепот Робера, только звучал немного ниже. Это посеяло смуту в сознание Мордериго, и он, отчаянно хватаясь за свои грезы, протянул руку. Он надеялся, что коснется прохладной от воды поджарой груди сеньора, но вместо этого пальцы его наткнулись на грубую ткань сюрко, да еще и попали куда-то по животу. Этьен молча взял его за руку и медленно положил себе на живот, прося гладить. Юноша вздрогнул, ощутив кожей жесткие волоски, но ему было слишком страшно оставаться в своих грезах, но и в реальность возвращаться он тоже боялся. Теперь он уже попытался силой представить Робера и отчаянно желал, чтобы только он касался его. Этьен подался вперед и жадно поцеловал шею Мордериго. Юноша обхватил его руками в какой-то безумной надежде, что обнимает сеньора, но вместо такого желанного запаха миндаля вдруг ощутил слегка терпкую ароматную воду. Руки Этьена сжали его чуть сильнее, и он застонал и сполз вниз.       — Тише, — прошептал рыцарь, жарко впиваясь губами то в плечо, то в шею, то в нежную кожу, натянувшуюся над ямкой у ключицы. Чтобы достать до туда, Этьен отодвигал котту и сюрко, и бедный юноша с трепетом ожидал, что его вот-вот коснется влажный рот с чувственным языком, чиркнет по нежной коже жесткая бородка. Мордериго шумно выдохнул, когда Этьен навис над ним. Сено слегка примялось, и юноша, словно боясь упасть, обхватил рыцаря руками за шею. Тот что-то благодарно замурлыкал, но одну руку Мордериго мягко вернул на свой живот, слегка нажав пальцами, мол, гладь ниже. Мордериго вздрогнул, когда его пальцы наткнулись на что-то выпуклое, большое и теплое спереди.       — Нравится? — хотел было спросить Этьен, но инстинктивно почувствовал, что может все испортить, и только качнул бедрами вперед-назад, пытаясь таким образом намекнуть о своих желаниях. Хотя бы о самых скромных — в своих мыслях он уже зашел настолько далеко, что у него едва хватало сил оставлять их в своем сознании. Его пальцы пощекотали тонкую кожу под пупком юноши, а потом снова скользнули на ткань брэ и потерли налившийся орган. Юноша застонал и ткнулся носом в шею Этьена, чувствуя, как его ноздри заполняет дразнящий аромат душистой воды.       Он не был и в половину таким дурманящим, как миндальный запах, исходящий от Робера де Сабле, но все же нравился ему — может, отчасти потому, что восприятие аромата сопровождалось теми же самыми интимными ласками, которыми он тешил себя каждый раз, когда вспоминал сеньора.       — Как же ты прекрасен, — очевидно, устав от поцелуев, Этьен мягко отстранился и погладил его по щеке, нарочно задевая прядь волос. Он любовался Мордериго, полуприкрыв глаза, а тот лежал, тяжело дыша, и пока просто позволял себя так ласкать. Во всяком случае, происходящее его не смущало, поэтому он пока спокойно изучал Этьена и пытался предугадать его действия. — Ты беленький, сладенький такой…       Он улыбнулся. Юноша неуверенно ответил тем же. Сильная рука рыцаря коснулась его коленки и бережно погладила, слегка надавливая. Переползла чуть выше.       — Почему я тебе так не нравлюсь, а, Мордре? — Этьен поднял бутылку и попил из нее. Юноша молчал, не зная, что сказать. Чтобы сгладить эту неловкость, он забрал у рыцаря вино и тоже сделал несколько глотков. Этьен жадно воззрился на розоватое пятно возле его губ. Поддаваясь желанию, он потянулся к юноше, обвивая его рукой.       — Опять, — еле слышно прошептал юноша. Но Этьен услышал его и остановился, обдавая его кожу горячим дыханием.       — А что ты хочешь, чтобы я сделал, м-м-м? — он вдруг слегка укусил его за край губы. Мордериго вздрогнул. — Наверное, так? — пальцы Этьена сжались на твердом бугорке. Мордериго застонал.       — Мне продолжать?       — Может, не надо?       — Почему? Тебе ведь нравилось?       Рука стала потирать его чуть сильнее. Мордериго застонал.       — Ткань, наверное, мешает, да? — вкрадчиво поинтересовался Этьен. Он уже умирал от желания разорвать одежду на Мордериго или просто стащить ее, после чего ублажить его ртом, с удовольствием слушая стоны. Но пока он позволил себе, не переставая двигать рукой, только откинуть край сюрко еще выше, чем он был, резко нагнуться и аккуратно поцеловать бледный живот. Юноша не смог сдержать довольно шумный стон. Уловив это, Этьен продолжил, меняя лишь направление — то выше, то ниже.       Как стыдно, как стыдно!.. Но как приятно…       Этьен входил во вкус и пустил в ход язык. Он довольно усмехнулся, когда напряженная плоть уперлась ему в подбородок снизу.       — Ах… перестань, — прошептал Мордериго.       — А мне твое тело подсказывает продолжать, — брат де Труа был неумолим.       Он продолжил поцелуи и прикосновения, не слыша просьб Мордериго прекратить. Внезапно юноша почувствовал, что вот-вот произойдёт то, что бывало каждый раз после его одиночного баловства, во время которого воображал своего сеньора.       — Сейчас же перестань! — испугался он и забился, боясь опозориться. Он не хотел, чтобы Этьен видел, как он стонет и выгибается в приливе той самой воды наслаждения, не хотел, чтобы тот ощутил, как у него слегка намокли брэ.       Но Этьен только заводился сильнее от его криков. Чудовище похоти, которое он долгое время держал взаперти, высунуло нос из-за приоткрывшейся двери.       «Я хочу тебя, я желаю тебя», — говорило каждое его движение. Он слегка укусил тонкую кожу юноши, и тот тихо вскрикнул — от смеси неожиданности, лёгкой боли и возбуждения. Не утерпев, Этьен отодвинул край его брэ ещё чуть ниже и коснулся ртом кромки волос.       — М-м-м-аааах!       Этьен продолжил требовательную ласку, мешая поцелуи с укусами и не переставая трогать рукой возбужденного юношу. Моля прекратить, Мордериго пытался сдержаться, чтобы избежать позора.       — Не терпи, не держи в себе, — прошептал Этьен. — Я же вижу, как ты хочешь излиться…       Жар от его дыхания и без того сводил с ума Мордериго, ибо его тело вне зависимости от его желания чутко отвечало Этьену на каждое прикосновение новой волной мурашек или легкой, сладковатой болью, но, казалось, рыцарю этого было мало. Он сдвинулся ниже, и юноша вдруг даже через ткань ощутил его губы на том самом месте, которое сейчас больше напоминало набухший, воспаленный отросток, побуждающий его к немедленному исполнению тех глупостей, которыми он занимался, увидев полуобнаженного сеньора. Этьену хватило буквально пары касаний ртом, и Мордериго не выдержал — выгнулся, дрожа и чувствуя, как удовольствие пронзает все его тело, и в особенности жадный, настойчиво требующий ласки орган. В следующее мгновение, когда пик наслаждения стал затихать, он почувствовал, что ему мокро, и покраснел.       — Прекрасно, — промурлыкал Этьен, погладив его ниже пупка.       — Мне надо переодеться, — робко сказал Мордериго, морщась от горячей, липкой жидкости, что испачкала ему белье, и от прикосновений к нывшей после этой долгожданной волны части тела. — Не трогай больше…       Этьен покорно отодвинулся.       — Ты был молодцом, — похвалил он и обнял его за плечи.       — Почему? — спустя какое-то время решился спросить юноша.       — Не стал сдерживаться. Я рад, что тебе было приятно.       Мордериго почувствовал, что его уши предательски заалели.       — Ты такой красивый, — Этьен провел пальцем по его профилю. Юноша заерзал, не зная, куда деться от неловкости. Его никто никогда не называл красивым; напротив, Арно несколько раз обзывал белым уродом, некоторые тамплиеры же отмечали, что он излишне носатый и тонкогубый. Только Этьен им любовался и не высмеивал его лицо.       — Губки не дашь, да? — он горько усмехнулся.       — Зачем? — еле слышно спросил Мордериго. — Не надо меня слюнявить.       — Ну, это приятно, — он завел руку ему за шею, пощекотал и слегка надавил. — Наклонись, я тебе покажу. А то ты все время боишься…       — Давай в другой раз, — уклончиво ответил юноша. Этьен разочарованно убрал руку, и Мордериго вздрогнул, когда она скользнула по его шее.       — Ты меня как будто боишься, а меж тем я ведь очень славно тебе сделал, да?       Мордериго еще не понял, было ли ему славно или нет, и не знал, что ответить. Этьен, боясь, что еще одна щекотливая реплика окончательно напугает юношу и заставит замкнуться, молча взял его за руку и бережно погладил тонкие длинные пальцы. Слишком занятый своими мыслями, тот не обратил на это внимания. Тогда Этьен положил его руку к себе на бедро и коснулся костяшек пальцев Мордериго, вынуждая его сжать их. Почувствовав тепло, юноша словно вышел из транса и слегка изумленно посмотрел на Этьена.       — Я тебя не укушу, что же ты, — он засмеялся. — Если только слегка или если ты сам этого не захочешь…       Мордериго осторожно провел рукой по его колену.       — Да, вот так. Умница.       Юноша еще раз провел, чуть выше, и уже слегка надавил.       — Ты так быстро все схватываешь, — прошептал Этьен, поигрывая с прядью кипенных волос.       — Тебе правда нравится? — решил вдруг уточнить Мордериго.       — А ты не замечаешь? — Этьен вдруг задрал сюрко, и юноша вздрогнул, увидев, что его брэ сильно натянулись и теперь напоминали шатер. Неожиданно для себя самого, Мордериго вдруг протянул руку и качнул палатку. Рыцарь зашипел от удовольствия. Это шипение было лучшим требованием продолжить; заинтересовавшись реакцией, второй раз Мордериго потрогал пик, где натянулась ткань, чисто из интереса. Этьен шумно выдохнул. Юноша внимательно посмотрел на него, после чего сначала покачал палатку еще два раза, а потом сжал. Этьен закрыл глаза и запрокинул голову. Пальцы Мордериго стиснулись сильнее, и рыцарь поморщился.       Юноша, не сводя глаз с его лица, вдруг инстинктивно начал потирать и поглаживать напряженную плоть, такую же, как совсем недавно у него. Его пальцы грубо сминали ткань, оставляя следы — они сжимались и двигались так, будто он баловал себя сам. Взгляд не отрывался от лица Этьена, который шумно, тяжело дышал и морщился, будто ему наживую зашивали рану. Но какой-то частью сознания Мордериго понимал — тому весьма приятно. Руки Этьена сначала сжимали то сюрко, то пучки соломы, а потом, когда Мордериго пристроился поудобнее, его сильная ладонь медленно легла ему на плечо и ощутимо стиснула. Юноша кинул на протянутую руку быстрый взгляд и продолжил наблюдать за Этьеном.       Тот свободной рукой взял его за запястье и подвинул вверх-вниз, вынуждая потирать чуть быстрее, свободнее. Мордериго подчинился. Он получал удовлетворение от созерцания реакции Этьена, и едва вошел во вкус, как Этьен задрожал так, как обычно дрожал он, когда удовольствие близилось к завершению, и вдруг резко потянулся, вцепился в белые волосы на затылке и прижался к его губам своими.       Мордериго сначала испуганно замер, чувствуя, как кожу обдает жаром его дыхания, а горячий, влажный язык проходится по губам, пытаясь скользнуть внутрь. Мгновением позже до юноши дошло, что происходит, и он замотал головой, стремясь вырваться. Подрагивая, Этьен так подержал его еще какое-то время, а потом отпустил и медленно рухнул на сено, обессиленный. Мордериго помедлил, и примостился рядом. Рыцарь тяжело дышал, будто долго носился в тяжелых доспехах. Только слегка придя в себя, он нежно обнял юного де Кенуа.       — Так бы и лежать тут с тобой всю жизнь… Мой ты умница.       Отдохнув, они разошлись. Мордериго, правда, слегка потерял счет времени — уставший от гаммы чувств, что истощила его, он довольно быстро начал засыпать. Конечно, по приходу его ждал нагоняй за то, что долго гулял, но ему было все равно. Он повинился, покаялся, обещал больше не уходить так надолго, но в целом ни вины, ни досады за наказание не чувствовал — его куда больше занимали ощущения от произошедшего.       Он осознал, что именно случилось, только спустя какое-то время. Но понял это лишь настолько, насколько позволяло его скудное знание о том, зачем мужчине этот отросток между ног. В какой-то мере знаний было достаточно: Этьен его трогал, причем так, будто был в курсе, чем занимается Мордериго, когда остается один и начинает думать о Робере. Юноша неловко мялся, вспоминая запах, воцарившийся в конюшне — запах пота, чужого мужского тела и той самой жидкости, которую и он, и, как оказалось, Этьен тоже, мог извергать из своего конца. Чувствуя эту влагу, он поморщился, но все-таки послушно сел на койку — его большей частью занимали смешанные чувства, а не слегка мокрые в одном месте брэ.       Сминая одеяло, он копался в себе и разделил случившееся на пару открытий.       Открытие первое. Этьен знает про эти прикосновения.       Открытие второе. Он сам их желает, и чувствует то же, что и он.       Выводы из этого напрашивались следующие: скорее всего, Этьен потребует этой чудной ласки снова, и неизвестно, сможет ли он ему отказать. И надо ли?       А вдруг про это знают и другие рыцари?       Испугавшись этой мысли, Мордериго попытался запрятать ее как можно дальше в закоулки своего сознания. Нет, нет! Лучше даже не пытаться у кого-то спросить! А вдруг никто из рыцарей про это не знает? Или, что еще хуже, себя трогать — плохо или вообще грех?       От этих раздумий Мордериго стало по-настоящему страшно. Он вжался в подушку и начал напряженно осматривать лазарет, будто в каждом углу мог притаиться десница или кто-то из братьев, которые будут тыкать в него пальцами и орать, обзывая грешником. А в худшем случае так поймают и убьют… Нет, к черту такое. Мордериго схватился за грудь, надеясь унять бешено колотящееся сердце. Пальцы правой руки стиснули одеяло. Он шумно задышал, напуганный и занервничавший.       Обрадовало его только присутствие Робера, который ближе к вечеру сподобился навестить своего воспитанника.       Весь день сеньор, отвлекаясь лишь на дела ордена, мастерил подарок для Мордериго. Он купил у мастера уже переплетенный блок из пергамента, но обложку и все прочее делал сам. Сам обтягивал кожей, сам украшал и надписывал. Осталось совсем немного — по большей части приходилось ждать, когда клей высохнет. Эти минуты Робер обычно занимал другими делами, но под конец почти все, что было нужно сделать для рыцарей, уже закончилось, поэтому молодой адмирал решил навестить юношу.       — Как ты тут? Поправляешься, мой кутенок?       — Да, — слабо улыбнулся Мордериго.       — А чего такой вялый? — Робер протянул руку и погладил его.       — Гулял с Этьеном и устал, — юноша пожал плечами.       — Отчего? — сеньор сощурился и улыбнулся.       — Ой, ну это же Этьен, — Мордериго поморщился. — С ним можно устать, даже если ничего не делать.       Они оба захихикали.       — Скучаешь без меня?       — Очень, — улыбнулся юноша.       — Какой-то ты странный сегодня.       — Но я всегда странный.       Они снова засмеялись.       — Тебя скоро выпустят. Жара же нет у тебя?       — Нету, вроде.       Словно не доверяя ему, молодой адмирал потрогал ему лоб.       — Вообще-то тепленький.       — Это ты меня согреваешь тем, что пришел, — неожиданно для самого себя ляпнул юноша и покраснел, устыдившись. Робер только негромко рассмеялся.       — Эх ты, пострел… — он взъерошил белые волосы. — Как же это тебя так угораздило, а?       — Ну, тебя же как-то угораздило руку повредить, — юноша улыбнулся и взял его за пальцы.       Они посмеялись, а потом на некоторое время замолчали.       — Без тебя здесь очень тоскливо, — тихо сказал Мордериго, медленно протянул руку и погладил его по щеке.       — Я придумал, как скрасить тебе будни. Правда, я надеюсь, что ты вылечишься до того, как я сделаю тебе подарок. Понимаешь, дело в том, что…       Продолжения юноша уже не дослушал. Он отвлекся на приятный, спокойный голос сеньора и его мягкие манеры: Робер разбавлял свою речь плавными жестами, и Мордериго, наблюдая за ним, все сильнее и сильнее уходил от реальности. Теперь его занимало только то, как играет свет на золотистых волосах, как покалывает его ладонь бородка сеньора, как блестят его удивительные голубые глаза…       — Мордре, ты чего? Засыпаешь на ходу? — засмеялся сеньор де Сабле, когда заметил, что юноша смотрит куда-то в пустоту и ухмыляется.       — Ничего. Просто рад тебе, — слегка вяло ответил юный де Кенуа. Он все еще пребывал в облаке очарованности сеньором, и не хотел слушать что-либо о делах насущных. Его манил запах миндаля, манили нежные черты, и он не хотел отвлекаться от их созерцания и от вдыхания знакомого аромата. Ему до того хотелось протянуть руку и провести ею по лбу, носу, губам Робера, что он уже даже поднял кисть, но сеньор бережно прижал ее к одеялу и тихо возразил:       — Не надо тут особо нежничать, а то скажут, балую я тебя. И так уже говорят, что я тебе многовато позволяю для воспитанника ордена.       — Но я соскучился!       — Тише. Ничего, потерпи, пока не выпустят из лазарета.       — Вот возьму и с Этьеном тогда гулять пойду, — юноша решил пригрозить, надеясь, что Робер начнет этому противиться.       — Этьен будет только рад, — засмеялся молодой адмирал. Бедный Мордериго так и не понял, догадался ли его сеньор, что эта фраза была сказана, только чтобы поддеть его.       — Но я-то тебя хочу видеть, а не Этьена, — промурлыкал Мордериго, и все же не удержался — опять провел рукой по щеке, задевая щетинки. Мир грез захватывал его, а центром этого мира был сеньор. Юноша только и мог, что дышать ароматом миндаля, видеть будто сотканные из лучей солнца волосы, чувствовать под пальцами бархатистую кожу. Он смотрел в глаза цвета предрассветной мглы и понимал, что куда-то исчезает, пропадает, уходит в мир, где нет ничего, кроме этой синевы. Его прохладные пальцы вцепились в теплую ладонь сеньора. Мордериго задрожал.       — Ты каждый раз так волнуешься, когда я рядом, — еле слышно сказал Робер, наклонившись. Мордериго внезапно захотелось, чтобы молодой адмирал вдруг коснулся его губами, как Этьен. У него явно приятнее получится…       По телу прошла новая волна мурашек. Юноша аж вытянулся, желая получить поцелуй. Воспользовавшись тем, что тот приподнялся, Робер укутал его в одеяло.       — Ты мерзнешь, — он встревоженно коснулся рукой его лба.       — Когда тебя нет рядом, то солнце словно уходит вместе с тобой, и возвращается только тогда, когда ты приходишь. Вот поэтому мне и холодно, — улыбнулся Мордериго. Он знал, что выдает, но никак не мог предположить, что Робер не просто потреплет его по голове и засмеется, назовет кутенькой, но и будет потом еще неделю вспоминать и смущенно улыбаться. В тот момент, Робер, правда, улыбнулся по-особенному — вроде широко, а вроде и застенчиво. У него даже щеки слегка залились краской, и он показался Мордериго до того хорошеньким, что тот от избытка чувств заерзал на кровати — сдерживался, чтобы не броситься наставнику на шею.       — Бедный мой кутеночек, не переживай. Скоро воссоединимся, — Робер бережно заключил его в объятия, увидев, как юноша тянется к нему.       — Ты всегда это говоришь, — отозвался тот слегка глухо из-за того, что уже ткнулся сеньору в грудь. Мягкое тепло окутало его, отгоняя все страхи. Молодой адмирал, сам того не зная, был для него стеной света во мраке. Прижимаясь к нему, бедный юноша чувствовал миндальный запах особенно сильно, будто в нос ему сунули блюдо с орехами, но он не хотел отклоняться. Он подполз чуть-чуть поближе, уткнулся лицом в шею и скосил глаза вниз. В ворот свободной рубахи он видел светлые волоски на груди Робера, и вдруг испытал жгучее желание сунуть руку за воротник и коснуться их. Какое-то время он помаялся, не зная, уступить ли ему, но потом все-таки сдался — аккуратно взялся за край горловины и слегка потянул вниз, гладя костяшками.       Роб.       Ро-бер.       Мордериго словно тонул в нем, то смакуя звуки имени в голове, отдававшиеся щемящим ощущением в груди.       — Не человек, а свет, — еле слышно прошептал он, наплевав на то, слышит его сеньор или нет. Его волновало только то, чтобы этот свет не отступал от него никогда. Он впервые за последние несколько дней ощущал такое тепло, и только сейчас понял, насколько ему этого недоставало. Все его страхи и печали начали медленно утекать, оставляя его наедине с этим облаком света. Мордериго расслабился и, как ему показалось, даже задремал.       — Все, кутенька, пусти меня. Мне пора, — Робер бережно выпустил его из объятий. Юноша застонал и вцепился в его одежду, не желая, чтобы он уходил. — Я еще приду, не переживай, — пообещал молодой адмирал. Он медленно слез с кровати и вышел, оставив Мордериго без своего света.       Ну как тут не переживать?       Без Робера Мордериго потерял интерес к происходящему. Его перестал волновать Этьен и произошедшее с ним нечто, Арно с его выходками, значки на закладке, про которые он хотел спросить брата де Труа и все время забывал, и даже Дверь.       «Только приди, — тоскливо думал юноша, глядя на дверь. — Хочешь, от картин откажусь, только приди… И… эх! От Захида даже откажусь, только обнимай меня почаще и никогда не уезжай! Глупый, глупый сеньор! Неужели ты не видишь, как я тебя лишался? Ты уходил, а я лишался. Бросал меня, бросал…»       Если бы бедный юноша знал, что ему недолго остается тосковать в лазарете, ему было бы чуть легче. Но, скучая по сеньору, он не мог усидеть на месте. В ожидании, когда вернется Робер, Мордериго вставал и бродил по помещению, пока окрик одного из помощников Жан-Жака не заставлял его улечься обратно на койку.       Уснул Мордериго не сразу. На него накатило волнение от прошедшего. Он ведь так и не узнал, хорошо это или плохо — то, что они натворили вдвоем с Этьеном… Робер перед сном не заглянул к нему, и от этого юноша терзался все сильнее и сильнее. Наконец он медленно погрузился в сон, обняв пушистого друга.       Он спал и не видел, как над ним угрожающе нависла тень, медленно приближаясь и отвоевывая пространство все сильнее.