Белый тамплиер

      Мордериго выскочил из купальни и спрятался за ближайшими кустами. Там кое-как оделся и бросился в уборную. Он сидел в вонючей дощатой будке на полу, кажется, даже вляпался в какую-то малоприятную жидкость, трясся от страха и плакал от унижения. Как он посмел! Как посмел!       Он проявил несдержанность и должен был понести за это наказание. И прекрасно знал, что наказание будет самым жестоким из всех возможных — он только что оборвал все нити, что связывали его и сеньора. Он позволил себе быть ближе, чем разрешали особые рамки, в которые был загнан с самого рождения. И, так смело и нагло выйдя за них, разорвал все, что скрепляло эти рамки.       — Зачем я это сделал? — слабо шептал Мордериго, обнимая колени. — Он никогда меня не простит… Если он и не убьет меня, то перестанет со мной разговаривать.       Мордериго сам не заметил, как начал тихонько подвывать, потому что слезы уже не помогали избавиться от давящего ощущения в груди, что грозило вот-вот раздавить его, уничтожить. Затихая на пару минут, вспоминал теплую, мягкую и колючую одновременно щеку, горячее дыхание на своей коже, и у него опять начинали дрожать губы, он заходился в очередном приступе слез.       — Я же Этьена за это ругаю, — прошептал он. — Гоняю его, а сам… Ему, наверное, так же неприятно, как мне…       Поток слез и страха потихоньку иссяк, и Мордериго только сейчас заметил, что у него затекло тело от сидения в неудобной позе, что в нужнике воняет и вообще, пора отсюда выходить. Расстроенный и разбитый, он с неохотой вылез оттуда, отряхнулся и пошел к бочке — мыть руки. Возле этой бочки так и сполз на землю, думая, что делать дальше.       «Может, найти Этьена и спросить у него, что это действие все-таки точно значит, и должен ли Робер на него обижаться?» — с этой мыслью Мордериго встал на ноги. Его даже не волновал вопрос, что пора бы уже идти обратно в лазарет.       Пока он брел до жилого этажа, жалеться ему совсем перехотелось. Мордериго уже не плакал, да и чувство вины и стыда поутихло. Но спросить-то надо! Спросить-то хотелось! Причем до того хотелось, что он прекрасно понимал — вечернего визита Этьена ему не дождаться.       Дойдя до нужной кельи, Мордериго сначала постучал, а затем и подергал ручку. Заперто.       Вторым пунктом в поисках была крыша, но ребро, и без того нывшее, сейчас взрывалось злой, тупой болью, и он понял, что попытки залезть наверх обернутся для него дополнительными днями в лазарете и неприятными процедурами вроде кровопускания. От одной мысли о запахе крови и тошноте Мордериго поежился, однако сдаваться не собирался.       Выйдя во внутренний двор, он вскарабкался на фонтан, чтобы стать хоть чуть-чуть повыше, и, балансируя на одной ноге, весь вытянулся, надеясь разглядеть знакомую фигуру.       — Эй, ты! — окликнул его знакомый голос. Мордериго повернул голову — Арно де Ретель вальяжно прогуливался по внутреннему двору, заложив руки за спину. — Я смотрю, тебе нечем заняться?       — Я просто ищу Этьена, — неожиданно признался Мордериго.       — Какая прелесть, — осклабился Арно. — А что, искать Этьена нужно именно в такой позе? Или он вместо рыбки обитает на дне фонтана?       — Отсюда лучше видно, — буркнул Мордериго.       — Потрясающе. А ты знаешь, где ты сейчас должен быть и чем заниматься? — Арно сделал к нему пару шагов.       — Это не твое дело, ясно? Какая тебе вообще разница, где я и чем занят?       — Ты нарушаешь общественный порядок.       — Чем? Тем, что ищу друга?       — Тем, что находишься не там, где должен, — Арно опять мило улыбнулся и подошел ближе.       — Это не тебе решать, — огрызнулся Мордериго.       — Нет, мне. В отличие от тебя я — исконный брат, а ты просто обалдуй, которого по милосердию божьему здесь терпят. — Арно сделал еще несколько незаметных шагов. — А исконные братья должны блюсти порядок, назначенный уставом.       — В уставе нет запрета на поиск товарища по замку. — Мордериго невольно положил руку на пояс. С недавних пор там всегда висел заветный кинжал, но после того, как юноша оказался в лазарете, оружие терпеливо дожидалось его где-то в вещах. Без ножа юный де Кенуа ощущал себя, как без рубахи.       — Если только у тебя есть на это дозволение, — Арно показал зубы. Его клыки, более крупные, чем резцы, делали улыбку больше похожей на пасть хищника или демона. Горящие чем-то нехорошим серебряные глаза только усиливали сходство. — А у тебя, как я погляжу, дозволения нет.       — А у тебя есть дозволение доставать меня каждый раз и воображать себя Верховным магистром?! — в глазах Мордериго промелькнула плохо скрываемая ярость. Арно вдруг резким движением подался вперед, схватил его за грудки, сорвал с вершины маленького фонтана и окунул в воду.       — Слушай ты, — прошипел он, наклонившись к самому уху, — мое становление магистром лишь вопрос времени. А вот ты так и не поднимешься выше оруженосца, если будешь вести себя, как собачье дерьмо.       Арно отстранился и отряхнул ладони, будто брезговал испачкаться.       — Хотя, впрочем, продолжай. Мне-то это только на руку, — сказал он, развернулся, чтобы уйти, но вдруг остановился и добавил: — И кстати, не обманывай себя. У тебя нет друзей.       Возможно, он ожидал, что Мордериго вскинется, заорет в ответ что-то дерзкое и оскорбительное, но тот лишь приподнялся на локтях и затем сел, униженный и оплеванный жестокими словами.       Арно прав. Он тут никому не нужен. Может, Роберу и нужен немножко, но своим грязным поступком он отвернул его от себя.       Мордериго медленно поднялся и отряхнул сюрко, будто это могло высушить ткань.       Он тут никому не нужен. От него одни проблемы, а значит, ему надо уйти.       Юноша медленно переступил через край фонтана, сел на бортик и стал раздумывать, как будет уходить. Замотать вещи в узелок и гордо прошествовать к воротам? Да его развернут и еще пинка поддадут, чтобы быстрее летел. Расстанутся они с рабочей силой так просто, как же! Ведь обычным тамплиером помыкать не получится, подзатыльник ему не отвесишь и не осыплешь его бранью и тумаками!.. А иначе как бежать? Украсть лошадь и дать галопа через ворота?.. Нет, слишком шумно. Да и воровать коня почему-то не позволяла совесть. Эх, на крышу бы! А как на крышу с больным ребром?       — Гадство, — вслух сказал Мордериго и попытался убрать назад мокрые волосы.       Он рассеянно оглянулся, будто надеясь, что окружающий мир подскажет ему способ побега из замка. Все было как всегда — часть рыцарей усердно лупила манекены, часть полировала оружие во дворе, и абсолютно никто не обращал на него, мокрого и растоптанного, внимания. Убедившись, что знаков судьбы да и банальных подсказок от Бедных рыцарей Христа он не дождется, Мордериго решил действовать по наитию. Для начала надо было собрать провизию в дорогу и отыскать горностая. С последним труднее — зверек мог пропасть на целый день и заявиться только под вечер.       «Что ж, тем и лучше, — угрюмо подумал юноша. — Я его дождусь, и как дождусь, так сразу уйду».       Он осторожно влился сзади в небольшую группу братьев и прошел в замок, стараясь не привлекать к себе внимания настолько, насколько это вообще возможно, будучи белым призраком, одетым в мокрый сюрко.       Да, нелепо. Да, глупо и даже смешно. Однако все равно куда лучше, чем бродить в одиночку.       Он дождался удобного момента и скользнул на тот этаж, где располагалось его логово — пустующий зал. Его тонкая, узкая рука легко пролезла за шкаф, поерзала в пыли, нащупывая молоток и зубило, после чего медленно вытащила инструменты. Уже привычным движением Мордериго вытащил каменный блок, достал из-за него все, что прятал в тайнике, затянул потуже пояс исподней рубашки и сюрко, и сунул весь свой скарб за пазуху. Да, сумка бы не помешала… Вот только где же ее взять?       Он вернул кирпич на место, чувствуя опустошенность и отупение, и вышел из помещения. И даже не высунул носа и не оглянулся прежде, чем это сделать. Его больше не заботило, видит его кто-нибудь или нет. Все равно все кончено, он уходит и больше не вернется.       Немного поразмыслив, Мордериго стал спускаться по лестнице на кухню.       «Придется хотя бы ишака увести», — с отвращением думал он. Неприятно, но выхода нет.       Он приоткрыл дверь кухни, прошел мимо жаровен и спустился в кладовую, сдернув по пути с кастрюль пустой мешок. В него напихал овощей, положил кусок сыру и бутылку вина. Оторвал шмат хлеба, часть откусил, а оставшуюся тоже убрал в мешок.       Набрав столько еды, чтобы хватило примерно на сутки, Мордериго решил, что пора убираться. Однако приглушенные голоса на кухне заставили его замереть.       — А, черт, Флорантен куда-то запропастился… — ему показалось, что он уже слышал этот голос. Мордериго боязливо выглянул и с удивлением узнал длинные кудри и подкрученные усы Шарля де Анжера. Тот придерживал тушу какого-то обезглавленного копытного зверя, перекинутую через плечо.       — Тьфу, зараза, — выругался Шарль и швырнул свою ношу на один из столов, после чего брезгливо встряхнул рукой и рявкнул, обернувшись: — Этьен! Ну где ты там ходишь?!       Он всегда произносил это имя как-то по особенному, «Этиенн», а иногда будто добавлял гласную в окончание, и получалось «Этиенне». Если не знать, то можно было бы даже подумать, что он зовет кого-то другого. Но Мордериго знал. Знал и задрожал, услышав имя. Он решил ни с кем не прощаться, тем более с Этьеном или Робером, и присутствие дерзкого брата тут ему было ни к чему. Да и сам Шарль тоже был изрядной помехой, но если он легко повелся бы на ложь, то Этьен, который хорошо знал Мордериго, быстро бы понял, что юноша что-то скрывает.       Сердце Мордериго сжалось от страха, когда Этьен вошел в кухню, неся еще одну тушу то ли оленя, то ли теленка. Из-за закинутой на плечи добычи, да кроликов и уток, что висели у него на груди со связанными веревкой лапами, брат де Труа напоминал бравого охотника. Возможно, именно поэтому он показался Мордериго чрезвычайно высоким и широкоплечим, когда согнулся, сбрасывая свою тяжелую ношу.       — Ну что, пошли? — Шарль отряхнул руки.       — Надо убрать это все, — Этьен кивнул головой на туши.       — А какого дьявола тогда мы все это тут бросили?       — Хоть отдохнем, — брат де Труа пожал ноющими от перенапряжения плечами.       Мордериго в ужасе заметался, прижался спиной к стене и вытянулся в струнку, надеясь, что Этьен, который уже спускался, его не заметит. Ему казалось, что тот услышит стук его сердца или прерывистое дыхание. Брат де Труа развешивал уток и кроликов, а Мордериго гадал, что предпринять. Выждать, когда братья уйдут или попытаться незаметно выскочить? Если ждать, Этьен может повернуться и заметить его… А если выбежать, то его может поймать Шарль…       Юноша не выдержал и сделал шаг к выходу.       — Мордериго, я знаю, что ты здесь.       От неожиданности юноша вздрогнул и уронил мешок с едой, а краски и пергамент проскользнули под поясом, растянув его, и упали следом. Несколько баночек раскрылись и порошки, которые надо было разводить водой, рассыпались. Этьен повернулся и сначала посмотрел на Мордериго взглядом голодного шакала, однако увидев страх в его глазах, несколько смягчился.       — Эй, ты чего? Что ты тут вообще делаешь, да еще со всем этим? — он махнул тушкой кролика в сторону красок и мешка с едой.       — Ничего, — спохватился юноша и начал поспешно собирать свой скарб. Этьен постоял немного, наблюдая, а потом принялся помогать. Однако собранные листы пергамента вместо того, чтобы отдать их, завел за спину.       — Верни, — нарочито грубо потребовал Мордериго.       — Не верну, пока не расскажешь, что ты затеял. Стащить вино и нахрюкаться в одиночестве? Если да, это барахло тебе зачем?       — Сам ты барахло, — внезапно озлился Мордериго, обиженный таким замечанием в сторону его самых любимых вещей. Он осторожно сложил все в мешок и потянулся за той частью пергамена и красок, что еще оставались у Этьена: — Дай сюда!       — Что происходит? — Брат де Труа поднял бровь.       Мордериго смотрел на него опустевшим взглядом — страх и агония настолько изгрызли его, что ему уже было все равно. Все, что у него осталось — мерзкое щемящее ощущение в груди. Кровь будто отхлынула — он стоял живым мертвецом, и не пытался ни бежать, ни отнять у Этьена свои вещи. У него в этот момент даже толком не было никаких мыслей. Пустота. Будто в кувшине проделали дыру. Страх вытек через эту дыру до конца, а на место него постепенно приходило злое отупение.       — Ничего, — повторил Мордериго и закинул мешок на плечо. Он решил, что спорить с Этьеном и пытаться вернуть часть рисунков и красок — дело заранее провальное. Поэтому повернулся и пошел к выходу.       — Мордре… — недоуменно и слегка укоряюще окликнул Этьен.       — Пошел к черту!       Он вышел из кухни, слегка удивленный тем, что Шарль не попытался его остановить. Этьен же какое-то время так и стоял внизу с кроликами и утками, растерянный и слегка напуганный.       — Куда этот негодный пошел с мешком еды? — спросил брат де Анжер, как только его приятель поднялся из кладовой.       — Я никогда не видел его таким… — Этьен чуть помедлил, не договорил фразу и вышел в коридор. «Черт, где же он… Его будто положили на наковальню и по башке ударили… Сейчас натворит что-нибудь…»       — Зачем ты бегаешь за ним? — услышал Этьен, но проигнорировал. Он однажды видел подобный взгляд. Взгляд человека, которому оставалось два шага до петли.       Брат де Труа сорвался с места и помчался по коридору, моля: «Только бы успеть!» В прошлый раз ему не удалось. Он не может допустить этого снова, потому что просто не вынесет! Нужно вернуть Мордериго, и как можно скорее!       Этьен взлетел по лестнице, перепрыгивая через две ступени и замер. «Он не мог далеко уйти», — в отчаянии подумал он, осматривая абсолютно пустой проход. — Куда же он делся? У него ребро треснуло, а то и не одно, он же не может бегать…»       Юный де Кенуа действительно не мог бегать. Но ему не нужно было быть бабкой-ведуньей, чтобы предугадать, что брат де Труа кинется за ним в погоню. Поэтому он решил переждать, спрятавшись за открытой дверью. Створка распахивалась в левую сторону, и только благодаря этому Этьен прошел мимо, окликая его. Юноша высунулся, огляделся, и, убедившись, что больше никого нет, медленно пошел к выходу.       Он осторожно крался по коридорам. И теперь уже не пытался строить из себя великого воина, как обычно делал — не выпячивал грудь и не задирал голову, не старался идти пружинистым, широким шагом, как настоящий рыцарь. Он медленно ступал, отчасти от боли, отчасти от нежелания лишний раз выдавать свое присутствие.       «Почему я такой белый?» — недовольно думал Мордериго, с тоской понимая, что, будь он обычным человеком, слиться с остальными тамплиерами не составило бы труда. И прятаться было бы не обязательно — просто встал бы в толпу услужающих братьев в таких же черных сюрко или прошел бы вместе с сержантами — никто и не заметил бы.       «У-у-у, треклятая белизна! Надо было волосы сажей измазать», — думал он с каким-то злым, запоздалым сожалением.       Мордериго не представлял, как будет жить дальше, вне стен резиденции ордена. Но знал, что должен уйти. Уйти куда-нибудь далеко, где он больше никому не будет мешать.       Если только такое место вообще существует, — шепнул ему внутренний голос.       — Существует. Наверное где-то далеко, но существует, — вслух ответил Мордериго и, исполнившись решимости, вышел на улицу. Пора найти горностая и забрать с собой. А еще желательно раздобыть оружие и лошадь… Лошадь!.. Да, побег не такое уж простое дело, каким он его себе представлял.       — Эй, дружок! — негромко позвал он, понимая, что горностай может оказаться где угодно. Зверек порой пропадал и на несколько дней, охотясь и занимаясь другими делами, и появлялся только тогда, когда сам этого хотел. — Кис-кис-кис! — звал Мордериго, боясь, что питомец опять пропадает где-то в лесу или в городе — с него вполне станется украсть курицу или рыбу с прилавка. Если удавалось стянуть крупную добычу, то остатки — куриную ногу, рыбий хвост или голову, он всегда приносил хозяину. Мордериго до этого практически никогда не пытался сам искать животное, всегда просто ждал его. Однако в этот раз на это не было времени, а горностай на призывы так и не откликнулся.       — Ну и ладно, один пойду, — обиженно пробурчал юноша себе под нос. — Переоденусь только…       Прохладный ветерок усиливался. Мокрая одежда прилипала к телу, и Мордериго начал замерзать. Он вернулся в замок, зашел в свою келью и с отвращением стянул с себя шоссы и котту. Даже брэ полетели в угол. Дрожа от холода, Мордериго сорвал с постели одеяло, наспех обтерся им и стал искать чистое белье. Поскольку в комнате царил бардак, чистые брэ отыскались где-то под кроватью. Мордериго заплясал на одной ноге, натягивая их, и вдруг дверь скрипнула. Он шарахнулся, прикрываясь чем попало, упал на попу и в ужасе уставился на вошедшего.       — Я наконец-то тебя нашел, — осклабился Этьен де Труа.       — Пошел вон!       — Тебе помочь встать? — нахал проигнорировал и недобрый взгляд, и сам окрик.       — Пошел вон, я сказал! И вообще — я голый!       «И это прекрасно», — подумал Этьен и ехидно усмехнулся:       — Чего я у тебя там не видел…       — Уходи! Я не ясно сказал?       Этьен подошел ближе и протянул руку.       — Ты слово «нет» понимаешь? — зло продолжал Мордериго.       — Ну перестань, — Этьен широко улыбнулся. Он подошел еще ближе, и глядя, как Мордериго, вздрогнув от холода, страха и смущения, подтянул одеяло и укутался, добавил: — Ты такой милый сейчас.       — Свинья! Уходи! Ненавижу!       — Давай поговорим. — Этьен отметил во взгляде юноши что-то уставшее, мертвое, будто разом погасли все факелы, и лишь уголья остались печально тлеть. — Мордериго, что ты задумал?       — В аду тебя сжечь, Иуду, — зло сказал юноша, но Этьен чувствовал, что это больше напускная злость.       — Ну-ка, не сиди на холодном, простудишь естество свое. — Он вдруг схватил Мордериго за плечи, резко поднял и усадил на кровать подле себя. Однако рук не разнял, продолжил держать. Затем слегка встряхнул, не наказывая, а заставляя прийти в себя: — Скажи мне, что происходит, а?       — Ничего. Уходи.       Вместо ответа брат де Труа только ласково убрал мокрую прядь с его лица.       — Что бы ты там ни затеял, пожалуйста, не делай этого, — прошептал он.       Юноша повел плечами, желая стряхнуть его руки.       — Нет, нет, не вставай на дыбы, — засмеялся Этьен и, держа Мордериго за края одеяла, подсел поближе. Слегка одурманенный близостью юноши, он вытянулся и отодвинул кончиком носа белые волосы с белой щеки. Но де Кенуа пихнул его головой, словно козленок.       — Отстань, Этьен! Ненавижу тебя!       — Да что я тебе плохого сделал? — он опешил и слегка отпрянул.       — Вечно лижешься, лезешь ко мне, — Мордериго начинал закипать, — не слышишь, когда я говорю, что не хочу твоих… этих всех… И что еще хуже, я становлюсь таким же! — выпалил он вне себя от гнева и стыда.       — Каким это — таким же? — Этьен понизил голос и вздернул бровь.       — Таким же приставучим и наглым. — Юноша смотрел в пол, будто с ним и вел диалог.       — Я не просто так пристаю. Я ведь не обидеть тебя хочу…       — Да плевать, что ты там хочешь! — взорвался было Мордериго, но тут же смолк и заговорил уже тише: — Я все равно здесь больше не останусь.       — Не останешься? — насмешливо оскалился Этьен. — А куда ж ты денешься?       — Все равно куда. — Мордериго аж клацнул зубами от злости. — Я здесь больше не могу и не хочу жить.       — Почему ты так решил?       — Этьен, давай честно, — хрипло рассмеялся юноша, — я здесь только порчу все.       Этьен недоверчиво фыркнул — он не решался задать вопрос, чтобы не помешать юноше излить все накопившиеся беды, однако дать понять, что слушает, тоже было необходимо.       — То Робер, то ты… Вечно меня отовсюду вытаскиваете, — выдал Мордериго, слегка пораженный собственной откровенностью. — И сам я ни на что не способен, только новые проблемы нахожу. А я больше… не могу и не хочу никого собой мучить.       — Меня ты не мучаешь, — быстро сказал брат де Труа. — Если ты уйдешь, я не переживу.       Юный де Кенуа посмотрел на него, как на безнадежно больное животное, которое и кормить не на что, и пристрелить жалко.       — Этьен, я… Я оскандалился опять, и так сильно, что теперь не могу появиться на глаза сеньору. — Он покраснел.       — Что ты сделал?       Мордериго молчал, не решаясь признаться.       — Я не буду тебя ругать, — брат де Труа взял его руку в свою.       — Я проявил несдержанность.       — В чем?       — Я сделал… так, как ты делаешь, — и вдруг Мордериго, не дождавшись уточняющего вопроса, вытянулся и слегка клюнул губами Этьена куда-то в скулу.       Конечно, это было совсем не так, как он целовал Робера, повторяя, собственно, за братом де Труа, но более точно копировать свои действия застеснялся. Однако этого оказалось достаточно, чтобы оранжевые глаза Этьена загорелись смесью удивления и жадности.       — Я сделал так, и теперь боюсь, что он… ну… кое-кто на меня из-за этого злится теперь. Я ведь часто злюсь, когда ты без разрешения так делаешь. — Юноша задрожал, и Этьен прижал его к тебе потеснее.       — А кому так делал, если не секрет? — Оранжевые глаза превратились в щелки.       — Этьен! — Мордериго покраснел и возмущенно толкнул его локтем в бок. Тот сначала расхохотался, а потом увидел, что юноша подавлен, и как-то разом затих. Пальцы Этьена заползли под одеяло и холодом обожгли плечо.       Брат де Труа не знал, что сказать. Сначала хотел выдать что-то вроде «Ну если ему не нравится, значит, он дурак, его же вон какой красивый мальчик целует», но потом вспомнил, что Мордериго сам-то не в восторге от его ласк.       — Не переживай ты так, — он жарко зашептал ему в ухо, с наслаждением чувствуя, как от этого кожа юного де Кенуа покрывается мурашками. — Все образуется. Отпусти это, сделанного не воротишь, — он не удержался и поиграл с белой прядью. — Если ему не понравилось, и он будет тебя обижать — скажи мне, я его придушу, — он рассмеялся. — А если понравится, сам будет просить. Я, например, еще хочу… — он опять обдал бледное ухо дыханием.       — Прекрати, — сдержанно ответил Мордериго, но Этьен не собирался отставать. Он слегка укусил его за мочку, и вдруг скользнул рукой от плеча ниже, к животу и стал гладить, слегка нажимая, будто пытался прощупать мышцы. Мордериго охнул и дернулся, но брат де Труа легко удержал его.       — Пожалуйста, Мордре, — тихо позвал Этьен. — Сделай мне так еще. Только подольше… Ну чего тебе стоит?       Он был слишком близко, даже непозволительно близко.       — Зачем тебе это? — юный де Кенуа уперся ладонью ему в грудь, с волнением чувствуя, как бьется сердце в мощной груди. Теплая рука Этьена скользнула чуть ниже пупка Мордериго и стала осторожно поглаживать низ его живота, щекоча. Незримую, но прекрасно ведомую им обоим границу он пока не пересекал.       — Это приятно. — Этьен опять потянулся, но в этот раз Мордериго надавил на грудь сильнее, вынуждая отстраниться. — Ну чего ты?       — Дверь, — вдруг сказал юноша. Ему показалось, что она приоткрылась еще сильнее, и он испугался, что кто-то может войти или подглядеть за ними, застать его в таком унизительном положении. Оказаться запертым наедине с Этьеном ему не хотелось, но это было лучше, чем потом терпеть издевательства.       Де Труа поднялся и послушно запер келью. Со звуком лязгнувшего засова Мордериго вдруг понял, что обречен. Теперь Этьен будет делать с ним все, что захочет, а он не сможет его прогнать или убежать. Он замер, словно боясь, что его сейчас будут мучить, хотя прекрасно знал — Этьен никогда не делал ему больно.       — Чего ты такой напряженный? — рыцарь мягко опустился рядом. Он опять погладил его по лицу. — Ты же знаешь, я тебя не укушу… Если ты только сам этого не захочешь.       — Мне страшно.       — Почему?       — Я не знаю, чего ты хочешь от меня, — нехотя признался юноша.       — Ласки хочу, — Этьен подвинулся поближе, сгорая от желания немедленно опрокинуть Мордериго на кровать и, зажав ему рот, надавить на колено, раздвигая ноги, насильно войти и отлюбить.       — Почему именно я? — тихо спросил юноша, не замечая, как Этьен поигрывает с белой прядью.       — Ты мне очень нравишься, Мордериго, — сильные руки скользнули по коже щек, поглаживая. Этьен слегка потянул его на себя, бережно придерживая за лицо.       — Поцелуй меня.       — Я не… не знаю. Зачем… не умею.       — Я тебя научу. — Этьен подался вперед, обдавая его горячим дыханием.       Мордериго вздрогнул, когда теплые губы и кончик языка коснулись его, пытаясь проникнуть в рот, испугался неожиданной новизны чувств и резко шарахнулся назад.       — Ну что ты? Мы же только начали, — наглый де Труа аж заерзал от нетерпения.       — Этьен, я не хочу. — Мордериго покраснел и задрожал. — Зачем ты все это? Я не могу…       Его зрачки расширились, он смущенно уставился в пол, не зная, как признаться в том, что он бы, может, и был бы не против всего этого, но только с другим. Он хотел, чтобы к нему прикасался Робер, и настолько близко, насколько только пожелает.       — Почему ты меня боишься, а? — брат де Труа погладил его по коленке.       — Просто стесняюсь, — быстро сказал Мордериго в слабой надежде, что Этьен отстанет.       — Хорошо, давай поваляемся, расслабимся, — Этьен толкнул его в грудь, вынуждая упасть на спину, а сам пристроился рядом. Он лежал на боку, подперев голову рукой, и взгляд его хищных глаз блуждал по бледному телу. — Расскажи мне что-нибудь.       — Попросить рассказать меня что-то — верный способ меня заткнуть, — фыркнул юноша.       — Да ну ладно… Что, тебе совсем нечего поведать, а? — Этьен игриво пошагал по его груди кончиками пальцев, стараясь незаметно откинуть одеяло. Мордериго прищурился и заложил руки за голову.       — Ты ведь со мной живешь, все про меня знаешь.       — И одновременно ничего не знаю. Скажи, например, кем ты хочешь быть, о чем мечтаешь…       — Поклянись, что не будешь смеяться, — Мордериго строго посмотрел на начавшего подкрадываться Этьена. Тот уже успел одной рукой откинуть краешек одеяла и с наслаждением теперь созерцал бледную, словно мраморную грудь.       — Не буду, — но губы все равно предательски растянулись в ухмылке.       — Я хочу рисовать, — Мордериго протянул руку и изобразил что-то в воздухе. — Или… — он покраснел, — мне еще нравятся… ну… танцы.       — Станцуешь мне? — Этьен убрал второй краешек одеяла и с нетерпением ждал момента, когда можно будет отодвинуть ту часть, что прикрывала промежность юного де Кенуа. До конца натянуть брэ тот так и не успел, и теперь лежал, просунув одну ногу в штанину и прикрыв причинное место.        — Но ты меня ругал за это…       — Я ругал за то, что ты при людях это делаешь, да еще и во время милостыни, — брат де Труа игриво ущипнул юношу за подбородок, — а наедине так милое дело.       Кончики пальцев погладили открытую узкую полоску живота и, спустившись ниже пупка, замерли на дорожке белых волос.       — Красивый ты стал. Взрослый совсем… Рассказывай давай, чего молчишь?       — Но я ведь уже сказал, чего хочу…       — Продолжай, хитрюга, продолжай… — Этьен стал перебирать короткие волоски. Мордериго изо всех сил делал вид, что не замечает, чем Этьен занят — он закрыл глаза и откинулся, расслабился, и ему уже даже действительно казалось, что он начал получать удовольствие.       — Но вообще-то я мог бы ответить проще, — выдал он наконец. — Я хочу быть свободным. Просто свободным, и все.       — Мирянином?       — Не знаю… Просто свободным, — Мордериго поморщился. — Тошнит уже от этих правил, распорядка…       — Ну это все хотят, — Этьен усмехнулся. — Однако без этого никакому порядочному христианину не прожить.       Длинные пальцы погладили волосы и осторожно возлегли на них.       — Даже люди в миру блюдут правила?       — Блюдут, крольчонок, блюдут. Не так строго, правда, как мы. Думаешь, там, за стенами лучше?       — Я уже не знаю, где лучше, — юноша оскалился. — Я просто хочу иметь волю на то, чтобы делать, что нравится…       — Воля, наверное, лишь у короля есть, и то не всегда, — философски пожал плечами Этьен.       — Но мы не короли, а так, вошки…       После этой фразы брату де Труа даже расхотелось его гладить. Он задумался, и ему стало как-то неприятно от правоты юноши.       — Но христианское общество нас почитает, мы делаем благое дело, — сказал он, чтобы сгладить эту шероховатость, пожал плечами и продолжил ласкать.       — Конкретно мы ничего не делаем, — презрительно фыркнул Мордериго. — Только ешь, молись, ножи точи да по манекенам бей. Больно надо… А я рисовать хочу… Поплясал бы… Но нет, только и слышишь: иди, служи Богу!       Этьен поглядел на него, подняв брови, но ничего не сказал.       — Мы здесь как резерв. Когда придет время, часть наших братьев отправится в крестовый поход, — произнес он, когда пауза затянулась.       — Знаю, слышал, — Мордериго лениво отмахнулся. Этьен решил перевести разговор в более приятное русло, ибо от болтовни о походах на Святую землю у него портилось настроение и пропадало вожделение, а этого ему сейчас не хотелось.       — Не переживай, Мордре. Это только так кажется, что все беспросветно, но на деле же мы превосходим мирян. По крайней мере ты для меня лучше любого из них, и уж точно лучше любого из братьев, — рыцарь мог гордиться тем, как ловко съехал с неприятной темы. Юноша искоса посмотрел на него. — Для меня ты вообще самый лучший.       — Льстец! — светлые глаза де Кенуа сузились, но он улыбался.       — Почему же это льстец? Я правду говорю. — Этьен еле сдерживал вожделение. Нужно было дождаться удобного момента, а иначе он бы все испортил.       — Ты просто хочешь… Ну… — Мордериго не мог преодолеть себя и произнести вслух про поцелуй — в этом он недостаточно разобрался, да и слишком его это смущало.       — Не путай причину и следствие, — рыцарь засмеялся, и его губы коснулись тонкой кожи за ухом юноши. Тот хихикнул, вздрогнул и повел плечом. — Ну вот видишь, тебе же нравится!       — Нравится? — недоуменно прошелестел юный де Кенуа, но Этьен не дал ответить, что на самом деле ему просто щекотно — он ловко подсунул руку под шею Мордериго и стал награждать его короткими, быстрыми укусами губ за щеку, шею и плечи. — Ай, ну перестань! — Мордериго хихикал, слабо махал рукой, но не сопротивлялся, и поэтому Этьен счел, что вправе истолковать его «нет» как «да». Он хотел уже улечься на него, но поборол в себе это желание, понимая, что еще рано — Мордериго может от этого начать верещать и громко сопротивляться.       — Ты крепче коньяка, — он обдал его ухо жаром.       — Перестань, — слабо выдал юноша, когда что-то влажное коснулось его там. Этьен в ответ только засмеялся и слегка укусил его за мочку.       — Неужели тебе неприятно? — кончики длинных пальцев пощекотали ему бедро.       В этом-то и была проблема — ему было слишком приятно! Так приятно, что этот треклятый отросток опять начал наливаться кровью. Наглый де Труа, как бы невзначай задевший горячий бугорок, что-то промычал со смесью удивления и удовольствия. Мордериго дернулся и застонал от обрушившейся на него гаммы чувств. Отвращение и вожделение боролись в нем, и он, словно отмахиваясь от этих ощущений, заметался, тяжело перекатывая белую голову.       Этьен внимательно посмотрел на него звериными глазами и слегка нажал на самое чувствительное место уже намеренно.       — Нет! — Мордериго попытался отодвинуться, но сильные руки крепко держали его.       — Не бойся, — поспешно зашептал он ему на ухо. — Просто расслабься и думай о чем-нибудь приятным.       Он ненадолго прекратил ласки, давая Мордериго возможность перевести дух и успокоиться. Тому из приятного представился только сеньор. Сеньор, который сначала ходил по крыше, обнаженный по пояс, а потом и вовсе в чем мать родила плавал с ним в купели.       «Нет, нет, только не это…» — в ужасе подумал юноша, представив, что его мечты могут повлечь за собой. Однако прекратить воскрешать молодого адмирала в памяти не мог. Ласковые поглаживания и легкая щекотка еще больше провоцировали его — он видел, как волосы Робера скользят по его лицу, когда он наклоняется, теплые ладони гладят по бедрам, горячие губы касаются его… Да, тогда-то он точно не будет сопротивляться! Ему хотелось, чтобы Робер продолжал.       Мордериго вздрогнул, когда горячие пальцы уверенно коснулись его в том месте, где он желал больше всего. Этьен еле сдерживал комментарии вроде «Ого, какой ты!», ибо прекрасно помнил, что в прошлый раз это словно отрезвило Мордериго, и тот взвился, вскочил, стал возмущаться и больше ничего не позволил с собой делать. Коварный рыцарь нагнулся и стал ласково потираться носом о щеку Мордериго, щекоча его лицо дыханием.       Пока Этьену везло — воображавший Робера юный де Кенуа не сопротивлялся, и он позволил себе слегка приналечь на него и осторожно сжать ему промежность. Мордериго издал тихий стон. Губы Этьена мягко касались его лица, продвигаясь все ближе и ближе к губам. Сильные пальцы уверенно мяли и потирали возбужденный орган.       Юноша разрывался от противоречивых чувств: удовольствие, похожее на то, что он сам доставлял себе тогда, в палатке и возле окна, боролось со страхом и неприятием того, что это делает кто-то другой. Можно ли кому-то разрешать себя трогать? Даже Роберу, чьих прикосновений он желал больше всего? Изнемогая от этих сомнений, смешанных с жаждой получать сладкую боль и дальше, Мордериго выгнулся и ткнулся носом в жилистую шею. Однако вместо запаха миндаля, который он так страстно желал ощутить, он почувствовал нечто привычное, банальное — просто запах кожи, мыла, легкие острые нотки пота и что-то очень похожее на ежевику. Это заставило юношу тут же распахнуть глаза, в ужасе дернуться и зашипеть, не веря тому, что происходит:       — Ты!..       — Тихо, тихо, — на всякий случай Этьен прикрыл ему рот рукой. Мордериго попытался возмутиться, несмотря на это препятствие, но ничего, кроме бубнежки и пускания слюней у него не получилось. — Это я, все хорошо, — быстро зашелестел Этьен, продолжая нагло ласкать Мордериго рукой, что заставляло того выгибаться и морщиться. — Не бойся, больно не будет. Ай, зараза! — В этот момент юный де Кенуа как следует прихватил его зубами, вынуждая отнять руку. — Перестань!       Мордериго потянулся, чтобы отвесить Этьену оплеуху, но тот поймал его за запястье и полез целоваться. Юноша завертел головой, и Этьен уселся сверху, не позволяя ему встать. Почувствовав через грубую ткань, что Этьен в том же состоянии, что и он, Мордериго испуганно замер.       — Да, нравишься ты мне, — кивнул этот нахал в ответ на его изумленный взгляд и потянулся к его лицу. Но едва губы и язык коснулись губ Мордериго, он почувствовал, как руки юноши уперлись ему в грудь. — Ну сколько можно, Мордре? — Этьен начинал терять терпение. — Я хочу твоего поцелуя, неужели я не заслужил?       Юноша замер, не зная, как объяснить — поцелуя он хотел, вот только от другого. Он стеснялся Этьена, когда тот начинал свои поползновения, и жаждал прикосновений только от сеньора.       — Мордериго, ты мне нравишься, — с нажимом в голосе повторил рыцарь, — и я хочу… ну…       Мордериго молчал. Сильное тело вжимало его в кровать, лишая возможности вскочить и убежать, жар кожи будоражил, возбуждал и дразнил, и ему думалось, что, наверное, стоит сдаться — тогда Этьен отстанет от него и, быть может, щемящая тоска по Роберу пройдет.       Внезапный стук в дверь заставил их обоих резко повернуть головы в ее сторону.       — Эй, де Кенуа! Ты там?!       — Д-да!       — Ну-ка, открой!       — Я не одет!       — Быстро открывай!       — Сейчас…       Этьен резво сполз с него, закатился под кровать и потянул вниз край одеяла. Мордериго лихорадочно натягивал брэ, потирая щеки, чтобы не было видно, как он покраснел от смущения. Надев белье, он едва справился с задвижкой — руки потели, дрожали и не слушались.       — Ну наконец-то! — Эрик недовольно покосился на него, заметив, какой он красный, лохматый и встрепанный. — Ты почему убежал? Ты что тут вообще делаешь?! Я тебя ищу по всему замку!       Эрик прошел в келью и сел на кровать.       — Я встретил Арно, — признался Мордериго. — Мы с ним подрались, и он искупал меня в фонтане. Мне пришлось идти переодеваться. Сначала я сходил в стиральню, но там никого из услужающих братьев не оказалось, а брать без их разрешения белье я не посмел. Потом я подумал, что надо бы поискать что-то в келье, и вот… Возился долго, потому что тут бардак… — он беспомощно развел руками.       — Я вижу… Наш достопочтимый приор всыпал бы тебе за этот бардак!.. Чтоб сегодня же убрался! — Эрик так строго поглядел на Мордериго, что тому стало не по себе. Мгновением позже ему стало еще и страшно — показалось, что Этьен под кроватью хихикает, и юноша поспешил его прикрыть, сделав вид, что кашляет.       Поворчав немного, Эрик отвел Мордериго обратно в лазарет. Ближе к вечеру юный де Кенуа закашлял уже по-настоящему.