Белый тамплиер

      Мордериго вышел из приемной прецептора, но по своим делам не отправился. Его интересовала собственная судьба — будет ли он наказан? И если да, то как именно? Поэтому прижал ухо к двери и изо всех сил напряг слух.       — Если они не видели его лица, все, быть может, обойдется… — разобрал сквозь бубнеж Мордериго.       — Они могут прийти и потребовать выдать его, угрожая нам расправой.       — Да как? Он был в капюшоне…       Голоса стали ещё тише. До Мордериго долетали только обрывки фраз.       — Ты думаешь, история повторяется?       — Да. Это очень похоже на Робера, — хриплым от волнения голосом ответил Умберто де Менье.       — Ты думаешь, на самом деле он….       И снова лишь неразборчивое бормотание.       — Но ты же помнишь, как он сюда попал… — в голосе приора послышалось волнение.       — Это ничего не значит. Они даже не похожи.       — Ты уверен? А…       Голоса опять зазвучали тише.       — Это тут ни при чем! Кто угодно мог повести себя так! — горячо возразил Умберто.       — Ты сам сказал, что похоже.       — Похоже, но не тождественно!       Мордериго плюнул на все это подслушивание, поскольку ничего по поводу наказания или поощрения не прозвучало. Более того, загадок только добавилось. Сердцу его все еще было тревожно, и он решил поговорить с единственным в замке человеком, которому доверял многие тайны — Этьеном де Труа.       — Как думаешь, что со мной сделают? — поинтересовался Мордериго, устраиваясь на коленях у Этьена поудобнее. Это стало уже привычным ритуалом: он усаживался, доверительно прижимаясь к брату — и когда приходил переводить арабские записи, и если ему хотелось просто пообщаться.       — Я бы тебя просто выпорол, — засмеялся Этьен, слегка прикусывая его ухо. Он поглаживал бока Мордериго и щекотал, заставляя фыркать.       — Разве я такой плохой, чтобы меня пороть?       — У-у-у! Ужасный! — Все так же играясь, Этьен приподнял его и слегка шлепнул пониже спины.       — Ну хватит, я серьезно. — Мордериго отодвинул руку, не давая щекотать или гладить себя.       — Да кто ж знает-то, — вздохнул рыцарь и опять вознамерился поиграться с юношей, но тот не позволил.       — Ну, а все-таки? Что, думаешь, мне будет?       — Я думаю, ничего серьезного, ты все-таки в капюшоне был, — Этьен мотнул головой и посерьезнел. — Но ты все равно должен знать, что нельзя вмешиваться в дела «Алой руки». Этим ты можешь подставить орден под удар.       — Но я не мог пройти мимо!       — Я понимаю, Мордре. Но к этому придется привыкать. И в следующие разы ты будешь просто радоваться, что выбрали не тебя.       — Я не могу так радоваться. Лучше бы меня, чем смотреть на это…       — Ну, полноте. — Де Труа прижал его к себе и опять попытался приласкать, потираясь носом о его затылок, но вышло как-то не особенно нежно. Мордериго все еще был невесел, и его настроение передалось и старшему приятелю. — Что же ты, маленький братец?       Тот неопределенно повел плечами, будто желая стряхнуть руки рыцаря, что принялись слегка разминать его тело, расслабляя.       — Боязно мне, Этьен. Может, и правда дуру дал, что плясунью эту спас?       — Ох, малыш, это уж как магистр решит.       — Он так далеко!       — Но письмо прислать может. Не переживай ты так! — Этьен погладил Мордериго по голове, и тот на краткие секунды затих, но потом опять встрепенулся, вырываясь из объятий.       — А если…       — Все, ну тебя! — Этьен опять стал его щекотать, заставляя смеяться и волей-неволей отвлечься.       Следующие дни Мордериго, несмотря на старания де Труа, прошли в рассеянности и тревоге. Как только он оставался один, то начинал вспоминать о произошедшем, и со страхом гадал, что же теперь ждет и его, и братьев. Ведь он действительно им подгадил, пусть даже и был в капюшоне.       Страх и стыд за совершенное снедал его и за обедом, заставляя ронять вилку, и во время молитвы, отвлекая от пения и побуждая беспомощно озираться, словно в любую минуту в помещение могли ворваться десницы и начать хватать братьев без разбору. Приготовленная еда у него выходила хуже, ибо он постоянно нервничал и мог забыть почистить половину моркови, перестараться с пряными травами или солью, что заставляло повара страшно ругаться и бить его мокрым полотенцем. За то, что он по рассеянности не доварил фасоль, отчего она кошмарно горчила, Леон лично разрешил каждому желающему брату отвесить ему пинка под зад.       Чудил Мордериго не только на кухне. На тренировочной площадке он тоже постоянно думал о своем, пропускал удары и сильно получал по голове, падая и глотая траву и песок. Братья видели, что его что-то беспокоит, и даже догадывались, что именно. Но подходить и расспрашивать то ли не смели, то ли не желали, а только шептались у него за спиной.       Мордериго искал утешения у Этьена, но и тот не мог дать ему покой. Из-за обуревавших его страхов и тревог он не мог расслабиться и наслаждаться объятиями друга, как ранее. Не мог позволить себя приласкать — какое-то время терпел, а затем внезапно вскакивал и начинал мерить шагами комнату. Не помогало даже то, что не так давно Этьен повадился поглаживать его по коленке, по бедру, что страшно ему нравилось и заставляло дрожать от удовольствия. Мордериго хотел ответа — провинился он или совершил храбрый, достойный поступок, но пока ни от кого его не получил.       Так он изводился две недели. К беспокойству примешивалась тоска по Роберу де Сабле, и казалось, выбраться из этого круга невозможно. Стоило ему только увидеть, как приор шепчется с кем-то из его наставников, то тут же начинал прислушиваться и внимательно всматриваться в их лица.       Один из таких разговоров показался Мордериго крайне занимательным. Он в это время торчал во дворе и вырезал из дерева рукоятку для ножа.       — Ты серьезно хочешь позволить мальчишке…? — холодно спросил Леон, и Мордериго отошел в тень, чтобы они не заметили его и не перестали говорить.       — Да, он виноват, — спокойно ответил Жослен де Вьенн, — но это не повод лишать его права участвовать. Он в Ордене, наверное, дольше, чем мы. Вот пусть и проявит себя. А что говорит Умберто?       Тамплиеры приблизились, и Мордериго сел за кустами.       — Он говорит, что окончательное решение пускай выносит сеньор де Сабле.       — Н-да, союзник выносит решения, сродни магистру или приору, — фыркнул Жослен.       — Ты в курсе, почему это так.       Они подошли совсем близко, и Мордериго пришлось буквально втиснуться в кусты.       — Безусловно, — Жослен пригладил волосы.       — Я знаю, что ты хочешь сказать. Я еще две недели назад написал магистру. Сразу после того, как это произошло.       — А он?       — А он велел смотреть по ситуации.       — Да уж, легко переложить все на других.       — Ну, не суди его строго. У него под боком проклятые неверные, что не дают покоя. Ему некогда разбираться с каким-то мальчишкой.       — А ты хочешь скинуть все на Робера, — Жослен внимательно взглянул на прецептора.       — Так, а что бы ты сделал на моем месте? Сам погляди — мальчик спас чужую жизнь, это хорошо. Но то, что он побил десницу и отобрал его пленника — ужасно.       — Умберто еще сказал, он танцевал под музыку, — Жослен наклонил голову.       — Ой, ну плясал — получит розгами по заду, сразу всю музыку забудет. — Леон махнул рукой. — А со сценой этой, с Правой рукой, пускай Робер разбирается.       — Когда де Сабле приедет? Уже не терпится решить этот вопрос, — усмехнулся Жослен.       — Сегодня-завтра, — хмыкнул Леон. — Он точно не говорил, когда прибудет. Он может и ночью приехать. Наверное, это от корабля зависит, как причалит. Но в любом случае — Мордериго ни слова.       Его сердце при этих словах бешено забилось, и на какой-то краткий миг Мордериго показалось, что рыцари услышат, как оно стучит.       — Ничего не говорить мальчику? Но почему?       — Он сразу с ума сойдет, — приор поморщился. — И так в последнее время творит всякую нелепицу. Все за голову хватаются от него.       — Как, впрочем, и всегда, — Жослен засмеялся.       — Нет, он именно волнуется. Ты не замечал разве? — Леон вдруг спохватился. — Ты что, не занимался с ним?       — Увы, не до него последнее время. Нижайше прошу прощения, — Жослен поморщился. — Ты же знаешь, все эта игра… Всем мозги путает. Ты уже списки составил?       — Да. Отобрал самых лучших, а дальше — дело жребия.       Мордериго нетерпеливо заерзал в своих кустах и зашуршал. Он очень хотел попасть на игру, и страшно боялся, что выбор приора и капризная фортуна его обойдут.       На первом этапе желающие принять участие в игре тамплиеры подавали приору записки со своими именами или какую-то приметную вещь, некое удостоверение своей личности. Например, Этьен де Труа всегда оставлял платок, что обычно повязывал себе на плечо. Заявок обычно было довольно много, но приор, хорошо зная, кто отличился, а кто проштрафился, легко отсеивал одних от других. Кандидатов он отбирал из первых, причем гораздо больше, чем требовалось для игры, чтобы на втором этапе счастливчиков уже определил слепой случай. За день до игры отобранные приором заявки — личные предметы и написанные на пергаменте или кусках ткани записки — складывали в бочонок или шлем. И затем приор тянул их вслепую, отбирая по двадцать четыре рыцаря на каждую команду и запасных. Такой способ давал шанс попасть в команду не только любимчикам.       Когда Леона не было в приемной, Мордериго набрался храбрости и положил на его стол свой знак — перевязанный веревкой пучок линялой шерсти горностая. И теперь это служило ему дополнительным поводом для волнений: выбрал ли его приор, и если да, то повезёт ли ему на втором этапе?       Леон и Жослен оглянулись на шуршание.       — Что это было?       — Наверное, кошка, — Жослен пожал плечами.       — А если мальчишка де Кенуа?       — Его брат Умберто отправил куда-то работать.       — Ой, перестань! Ты же знаешь нашего де Кенуа! Ему лишь бы слоняться и маяться дурью.       — Ты сам сказал: он дерганый последнее время, надеюсь, ему не до баловства, — повел плечами Жослен, и рыцари развернулись и пошли дальше. Они постепенно удалялись, и по мере этого слышно становилось все хуже, и Мордериго пришлось перебраться поближе.       — Наверное, это из-за игры. Мы же все из-за нее волнуемся.       — Н-да, это точно.       Братья шли вперед, удаляясь, и Мордериго не видел, как сощурился прецептор. Он осторожно вылез из-за полосы кустов и стал аккуратно красться вслед за храмовниками.       — Как думаешь, кто идет от госпитальеров?       — Риган наверняка предложит свою кандидатуру, — Леон презрительно фыркнул.       — А где Риган, там и его прихвостень, живодер Шрам, — отозвался Жослен.       — Да, да, где он только откопал этого головореза…       Поглощенный разговором, Мордериго налетел на стоявшую во дворе бочку с яблоками, которую еще утром привезли из города услужающие братья, и уже успели ополовинить, отнеся часть фруктов на кухню. От резкого толчка та пошатнулась и упала, и яблоки покатились во все стороны. В ужасе он ухватился за край и с трудом поставил её прямо. Тамплиеры насторожились. Мордериго спрятался за ней за мгновение до того, как Леон и Жослен обернулись.       — Опять скажешь, что кошка? — презрительно фыркнул прецептор. Он сделал несколько шагов назад, и Мордериго испуганно сжался.       — Почему тебя это так беспокоит?       — Потому что эти разговоры абсолютно точно не касаются нашего юного друга, и ты это понимаешь, — жестко обрубил Леон и двинулся в сторону источника недавнего шума.       Мордериго стал аккуратно пятиться, оглядываясь, чтобы не сшибить еще что-нибудь, и затем шмыгнул за небольшую оградку на тренировочное поле и обошел братьев сзади.       — Нет тут никого, мерещится тебе все, — поморщился Жослен. — А если он тут и был, его стоит похвалить за то, что нам не попался.       Мордериго по шевельнувшимся в сторону плечам понял, что рыцари вот-вот развернутся, и поспешил откатиться. Он упал в песок и осторожно, но быстро пополз, прижимаясь к земле и вдыхая пыль. Опасность миновала.       Тамплиеры двинулись прочь, и больше ничего интересного не сказали. Но Мордериго и этого было достаточно, так что он, дождавшись, пока они отойдут на достаточное расстояние, вскарабкался на крышу и стал, минуя патрули, выбираться из резиденции. Ему хотелось знать, когда прибудет корабль с адмиралом де Сабле.       Но как это выяснить? Никто же не ответит, даже если знает! И Мордериго решил отправиться в порт и просидеть там всю ночь. Что после отбоя и проделал. Он нарочно мельтешил перед глазами своих наставников и часовых, чтобы все видели, что он ушел спать. Потом выждал, когда пройдет пара часов, чтобы даже наименее уставшие рыцари уснули, выбрался из окна и аккуратно спустился вниз. Накинув капюшон на лицо, он, никем не замеченный, помчался в порт. Быстрые ноги несли его по крышам уснувшего города, и лишь изредка лунный свет озарял одетую в черный сюрко фигуру, взмывавшую в воздух, чтобы перепрыгнуть на другое здание. Его удивило, что в эту ночь на улицах было куда более безлюдно, чем бывало в те прошлые разы, что ему удавалось сбежать после отбоя. Даже стражников, дежуривших на крышах, было не особенно много. Может, это из-за «Алой руки Господа»?       — Э, что бежишь, как сумасшедший?! — Захид нагнал его, когда он уже подбирался к выходу из города.       — Я за Робером, — пояснил Мордериго на бегу. — А ты тут как оказался?       — Случайно, брат, э, — пошутил ассасин, но тут же сказал серьезно: — Я от тебя давно не получал писем, вот и встревожился. А тут как раз дело в городе ночью подвернулось, ну я и решил, чтоб и приятно, и полезно было.       Мордериго резко остановился и сел на край крыши.       — Прости меня. Просто я недавно влип в одну неприятность, и боялся еще большую кару навлечь и на себя, и на тебя.       — Да какую айкуабон, э?       — Сцепился с десницей. Ты знаешь, кто это такие?       — Те, кто всех подряд а’храко?       — Да, хватают и жгут. И я одному не позволил убить плясунью. Как думаешь, что теперь со мной за это будет?       — Эльфа соу’соффани.       Мордериго смолк, понимая, что насчет своей извечной «секир-башки» Захид, как всегда, прав.       — Вот только дамоклов меч надо мной все никак не перерубит мне шею , — тоскливо сказал он.       — Эх-хе-хе-хе! Если б я тебя не знал, подумал бы, будто ты хочешь, чтоб тебя, э, наказали!       — Я думал, я правильно поступил. Да и братья тоже так говорят — с одной стороны, молодец, а с другой — всех под удар подставил.       — Ну, будет уж тебе! Обойдется, может, еще.       — Меня просто удивляет, что за две недели они мне ничего не сделали. Дали б уж по жопе хоть, что ли…       Захид, видя, что приятель грустит и особо не настроен общаться, задал последний вопрос:       — Так ты куда так хэль тусэбеку?       — Я в порт бегу. Думаю дождаться, когда Робер приедет.       — Ой, ли! Все тебе Робэрта этого ждать! А ежели он после полудня приплывет? Что делать будешь? У ваших же порядки жуть строги!       — Будто у вас лучше, — Мордериго грустно кивнул на остаток уха Захида.       — Э-э-э, не лучше, — тот рассмеялся и встал. — Но ты уж не увлекайся гуляньями, а то твои надают тебе.       Они распрощались, и дальше каждый пошел уже своим путем. На посту возле ворот, где можно было взять коня или арендовать карету, Мордериго наврал стражнику, что едет в порт по делам братства, попросил карту и забрал одну из лошадей, после чего пустился галопом. В правильности своих действий он не сомневался. Еще бы! Они не виделись с Робером три года, целых три долгих, невыносимых года, и Мордериго не собирался упускать возможность первым встретить обожаемого наставника. Смущало его в этой ситуации только то, что он даже не знает названия судна, на котором прибудет союзник тамплиеров. Это означало, что придется ездить вдоль пристани взад-вперед, до рези в глазах вглядываясь в пассажиров и моряков, в купцов и рыцарей, сходящих с кораблей. Хорошо еще, что его необычные глаза не нуждались в свете в темное время суток.       Однако ожидание это было крайне томительным. Каждые две минуты Мордериго вздрагивал, встряхивал головой и рассматривал то пристань, то горизонт в поисках золотистой макушки сеньора де Сабле. Но чем дольше ждал, тем сильнее его одолевал страх, что наставник ночью не прибудет, и причалит утром, когда в замке начнется завтрак, или подъедет где-нибудь к обеду, а то и вовсе перед отбоем. Иногда Мордериго казалось, что он упустил Робера, и тогда начинал рысью носиться вдоль причала вместо степенного шага.       Ко всем этим волнениям потихоньку стало примешиваться желание поспать. Мордериго клевал носом и очухивался только тогда, когда едва не стукался лбом о лошадиную шею. После таких пробуждений он опять начинал паниковать и думать, что упустил молодого адмирала. Безумными от ужаса глазами — неужели упустил? — он оглядывал выезд из порта, но, убедившись, что золотистой шевелюры нигде нет, опять рассматривал корабли.       Конец его метаниям положил дождь. Мордериго зябко завернулся в плащ и натянул пониже капюшон на голову. Ему предстояло мокнуть невесть сколько часов. Зато сонливости пришел конец. Лошадь под ним устала стоять на одном месте и начала переступать с ноги на ногу, цокая подковами, и встряхивать мокрой гривой. Дождь кончился, когда он окончательно промок и продрог, и уже перестал обращать внимание на холодные струи, стекающие по его спине, по носу и бокам лошади.       Потихоньку светлело, и вот уже в черном мареве неба начали проявляться сначала синие, а потом и розовые с желтыми мазки. Мордериго не стал дожидаться, пока окончательно рассветет — уставший, невыспавшийся и разочарованный, он поскакал обратно в замок, молясь, чтобы его не хватились, и чтобы стража не заметила его. Ему необходимо было приложить все усилия, чтобы не попасться, ведь на свету мальчик в черном очень сильно бросался в глаза. Как он добрался, Мордериго в итоге и не помнил: от недосыпа его шатало, словно пьяного, и несколько раз он срывался и падал, обдирая колени и локти. Один раз даже сильно стукнулся головой о вывеску, когда вылезал из пустой корзины, где прятался от нежеланных свидетелей его возвращения с вылазки. Бедняга чуть не сорвался с башни, когда забирался в свою келью.       Мордериго еле-еле вполз в окно и рухнул на пол. С трудом поднявшись, он стянул с себя мокрый и прилипший к телу сюрко, швырнул котту куда-то в угол, и из последних сил стал избавляться от остальной одежды. Свалив одеяние в ком, он в одних брэ завалился в постель, даже не помолившись. Успел только подумать что-то вроде «Будь милостив ко мне, Господи!».       Проспал Мордериго до обеда. Он даже не слышал колокол, собирающий рыцарей на трапезу, и проснулся только после того, как кто-то сильно забарабанил в дверь его кельи.       — Мордериго, вставай! — в дверь колотил Жермен Шатильон.       — Ммм… — отозвался он, так и не подняв головы из подушки.       — Вставай, оболтус! Ты там что, пьяный?!       — Н-не-е…       — Почему ты валяешься?! Я что-то не видел тебя на всенощной!       Мордериго снова промычал что-то невразумительное.       — Мне Умберто позвать?       Если бы ему не хотелось спать так сильно, он бы обязательно огрызнулся, но заставить его оторвать голову от подушки не смогло бы даже нападение мусульман или вторжение «Алой руки».       — Жермен, ну дай поспать!       — Я тебе дам поспать! Скоро жеребьевка на игру, и тебя Робер де Сабле ищет!       — Жеребьевка?! Робер де Сабле?! — Мордериго тут же вскочил и забегал по келье, зацепился за разбросанную одежду и рухнул на пол, пребольно ударившись лбом о ножку кровати. — Ай, Иуда!       — Обнаглел?! — угрожающе вопросил за дверью Жермен, приняв это на свой счет.       — Я не тебе! — Он принялся быстро одеваться. Котта, сюрко и шоссы местами были мокрыми, противными на ощупь, и не желали налезать на тело.       Наконец с одеванием было покончено, и Мордериго, помятый и взъерошенный, выскочил из кельи, едва не прибив Жермена. Не слушая возмущенные вопли, он бросился вдоль по коридору.       — Ты куда?!       Мордериго бежал во внутренний двор, и ему было не до разговоров. Увидев, что он сворачивает в тот коридор, что ведет на улицу, Шатильон, мчавшийся следом, предпринял последнюю попытку докричаться:       — Сейчас будет оглашение, Робер там!       Мордериго резко остановился и едва не упал.       — Пошли! — Жермену хватило этой паузы, чтобы нагнать его и схватить за локоть. — И приведи себя в порядок, ты же рыцарь, а не кабачный пьяница!       Тот передразнил его, за что Жермен погрозил подзатыльником, замахнувшись для виду, и они побрели в один из залов для собраний.       Всю дорогу Мордериго пытался оправить сюрко и пригладить волосы. В зале собралось большинство рыцарей, и вновь вошедшие сели с краешку, чтобы никому не мешать. Все внимательно слушали брата Леона, который уже начал свою речь. Но Мордериго его не слышал — слева от приора сидел сеньор Робер де Сабле.       Все. Ему стало совершенно наплевать на результаты, на игру, на то, что происходило вокруг. Он жадно смотрел, как Робер то поправляет пояс, то теребит зеленоватую ткань, которой были перевязаны его ладонь и локоть. С тревогой отметил, что повязки местами пропитаны кровью. Но молодой адмирал не обращал внимания на свои раны; казалось, его куда больше беспокоит, что лохматятся кончики завязок и воняет подложенное под повязку лекарство — он иногда подносил ладонь к носу и принюхивался. И когда опустил ее вниз, игнорируя висевший на шее платок, что помогал держать раненую руку в покое, Мордериго лишился возможности ее видеть. Поэтому стал сосредоточенно рассматривать спокойное лицо наставника. Озаряемый теплым, мягким дневным светом, даже уставший и слегка осунувшийся Робер показался ему куда красивее, чем обычно. Он, абсолютно игнорируя Леона, что уже зачитывал имена допущенных на игру счастливчиков, любовался молодым адмиралом и тихо млел на своей лавке, то замирая с глупой улыбкой, а то ерзая.       — Ксавье де Бомон, — выкрикнул приор, и названный рыцарь поднялся, пожал ему руку, взял свой символ и кивнул остальным братьям в знак, что согласен идти на эту ненастоящую битву.       — Ришар де Монтексье!.. Христофор де Шинон!..       — О дева Мария, за что ты меня так пытаешь? — тихо сказал Мордериго, все так же жадно глядя на наставника. Жермен услышал его и пихнул в бок, и ему пришлось продолжить свои излияния уже мысленно. «Зачем ты сотворила этот взгляд? Зачем же, Мария, луч солнца в этих волосах? Зачем он снова и снова затмевает мой разум?», — думал Мордериго, любуясь тем, как блестят на свету волнистые волосы сеньора.       — Марк-Антуан де Кан! — На этом имени он слегка отвлекся и поглядел на вызванного рыцаря, но быстро вернулся к прерванному созерцанию. Ему больше всего хотелось сейчас подойти к Роберу и обнять его, спросить, понимает ли он, как его ученик скучал по нему. Мордериго стало даже грустно, ибо казалось, что молодой адмирал не замечает его в толпе. «За что же, Мария, я обречен его ждать, как пес, и не иметь возможности как следует встретить? Зачем же, Мария, мне издалека на него смотреть, подобно голодному на хлеб?» — терзался он, и от тоски своей стал покачиваться вперед-назад, походя на фанатика, что впитывает каждое слово своего обожаемого проповедника и жадно смотрит ему в рот.       — Жан-Пьер Ле Руж!       Тамплиер, как и все другие, подошел к Леону и пожал ему руку, забрав свою записку, после чего, как полагалось, кивнул остальной братии.       «Знает ли он, дурак, как мне без него плохо?» — Мордериго продолжал изводиться, пылая от избытка нахлынувших чувств.       — Мордериго де Кенуа, — внезапно сказал приор чуть тише, удивляясь, почему вдруг вытащил пучок горностаевой шерсти. Ему-то казалось, что он в последний момент все же отложил в сторону символ провинившегося мальчишки, чтобы случайно не вытянуть.       Однако Мордериго то ли не услышал, то ли не обратил внимания на свое имя — он будто пытался вложить в свой взгляд, пожирающий и тоскливый, все, что испытывал к наставнику. В нем смешались желание обнять, потрогать волосы, усесться на колени и прижаться к груди. И, мучимый всем этим, пропустил свое имя мимо ушей. Тогда Леону пришлось рявкнуть:       — Мордериго де Кенуа!!!       Тот встрепенулся.       — Это твой символ? — строго спросил прецептор, потрясая пучком шерсти.       — Да, — с круглыми от изумления глазами кивнул Мордериго.       — Ты подложил его в шлем после того, как я решил не брать тебя на игру за твою выходку? — не удержался Леон.       — Я только положил его тебе на стол, брат, — еле слышно от волнения отозвался Мордериго.       — Не набрасывайся на него, — негромко встрял Робер. Сначала он молчал и с удивлением смотрел на ученика, но теперь вмешался. — Ты прекрасно знаешь, что он, скорее всего, не знал о том, что ты решил не включать его в список претендентов. Результаты первого этапа не оглашаются. Мы должны разобраться в ситуации и следовать правилам отбора на фронтлайн.       — И что ты предлагаешь? — Леон встряхнул списком. — Я точно помню, что не писал его имя, но оно здесь есть.       — Раз оно здесь есть, разреши мальчику участвовать. Правило нельзя нарушить. Тот, чье имя или символ выпадает, должен участвовать.       — Ты понимаешь, что это риск? Тебе не жаль своего ученика?       Остальные братья, глядя на этот спор, стали тихо переговариваться, обсуждая ситуацию. Они шептали друг другу на ухо или низко склоняли головы, отчего происходящее в зале стало больше напоминать сходку тайного общества или секты.       — Эта игра — риск для каждого из нас, — спокойно и холодно заговорил Робер. — И, возможно, для Мордериго это риск вдвойне. Но вместе с тем для него же это двойной почет, если он сможет помочь своей команде одержать победу. И не будет при этом большую часть боя валяться без сознания. Мордериго, ты согласен? — молодой адмирал строго посмотрел на юношу.       — Да, — тихо ответил юный де Кенуа и поднялся.       — В таком случае с этой минуты ты участник игры, — громко объявил Леон.       В зале повисла тишина.