Белый тамплиер

      Звенящая в ушах тишина была в этот вечер не благодатью, а чем-то давящим. Но нет-нет да всякая живность решит дать о себе знать: то крикнет птица, то застрекочет кузнечик или сверчок, то затявкает лиса, выискивавшая, чем поживиться. Иногда в эти короткие всполохи звуков примешивалось посапывание или бубнеж отдыхавших в лагере тамплиеров. Солнце еще не клонилось к закату, но в палатке царил полумрак, да и общая атмосфера была такая, будто все уже готовились ко сну. На деле же разбитые, усталые братья приходили в себя после жаркой битвы.       Мордериго де Кенуа лежал на своем одеяле, уныло пялясь в пространство и невольно потирая ссадину. Во время боя особо ретивый госпитальер вдруг перебросил меч в руке и, взяв за лезвие, шарахнул его по голове, намереваясь сбить шлем. Шлем не слетел, но съехал и пребольно впился наносником в нежную кожу между глазом и носом. Помимо этого у него ныли ребра — он не успел отбить мощный пинок в грудь. Ноги болели, наверное, не столько от падений и ударов, сколько от усталости. И это все не считая мелких, не особо значительных ушибов, которые стали давать о себе знать, едва он прилег.       Мордериго впервые был настолько изморен и побит. Даже на тренировках он обычно обходился малой кровью. Сейчас же чувствовал себя так, будто огромная драконья пасть выцепила его из толпы и попыталась прожевать. Собственно, примерно так и было — разница лишь в том, что в роли пасти выступил Риган де Мотье.       Прикрыв глаза, Мордериго снова и снова прокручивал в памяти все, что происходило с того момента, когда рыцари святого Иоанна начали неожиданную атаку. На тех, кто оказался ближе, они прыгали с верхних точек; на тех, кто стоял спереди, стеклись из-за углов. Он хотел завизжать, но крик почему-то застрял в глотке — лишь беспомощно смотрел, как мощное тело взмыло вверх, рассчитывая накрыть его, именно его, одним четким, если не смертельным, то фатальным прыжком. Однако успел инстинктивно поднять щит и прикрыться. Бежать было некуда.       То тут, то там бились храмовники, отражая атаку. Мордериго зажмурился от страха, но даже с открытыми глазами вряд ли бы увидел, как на него приземляется тяжелое тело. Щит спас его от колющего удара кинжалом, который Риган просто не успел перенаправить ниже, но от падения Мордериго ничто не могло уберечь. Он рухнул и раскрыл рот, снова пытаясь закричать, но удар о землю выбил из него весь воздух, и ему осталось только шевелить губами, как рыба, и скалить зубы.       Риган уставился на поверженного противника, не веря, что тот успел защититься, но уже через мгновение недоумение сменилось звериной яростью. Он замахнулся вновь, однако Мордериго не стал дожидаться, когда удар обрушится на него, перехватил руку Ригана с кинжалом и потянул на себя, чтобы тот потерял равновесие. Затем, не давая ему опомниться, и окончательно осмелев, привстал и врезал в челюсть. Риган пошатнулся, и Мордериго спихнул его с себя, лягнув в живот.       Мордериго огляделся. Бежать все еще было некуда. Риган почти пришел в себя, и его льдистые глаза полыхали бешенством и жаждой мести — он рычал от боли и унижения и, шатаясь, пытался подняться. Мордериго беспомощно выискивал пути к отступлению. В лапы этого негодяя ему ой как не хотелось попасть! Тем более, что он лишился оружия, а щит не выронил при падении только благодаря тому, что тот надежно крепился к руке.       Видя, что противник остался без клинка, Риган торжествующе рявкнул и стал обрушивать на него удары один за одним. Мордериго вставал и садился, прикрываясь щитом. Несколько раз Риган умудрялся сделать финт и обмануть его, или же Мордериго пропускал выпад от усталости, и тогда лезвие меча зловеще лязгало о кольчугу. Эта изматывающая пытка длилась, пока один из тамплиеров не отпихнул его, прикрывая, и не сцепился с Великим госпитальером сам.       Сидя на одном колене за щитом вокруг мелькавших рыцарей, Мордериго опять испытал смятение и ужас. Все носились вокруг него, едва не сшибая, махали мечами, а он ничего не мог поделать. Даже лев беззащитен, попав в стадо бегущих во весь опор антилоп гну. Но у льва хотя бы есть когти, которые невозможно потерять, его же меч валялся теперь невесть где.       Ему казалось, что прошла вечность в этом аду страха и сыпавшихся градом на щит лязгающих ударов. Но внезапно сильная рука схватила его за шкирку и выдернула наверх. Волна тамплиеров отступала назад, и Мордериго, подхваченный течением, двинулся вместе со всеми. В синее марево время от времени бросались красные пятна — с боков налетали госпитальеры. Им потребовалось совсем немного времени, чтобы оттеснить Бедных рыцарей Христа обратно к башням.       Тамплиеры приготовились держать оборону, однако тот гулкий звук, что они слышали перед стартом, раздался снова. Рыцари замерли, словно всех их мановением руки заморозила злая колдунья. Но почти сразу стали потихоньку оттаивать и, к удивлению Мордериго, начали зачехлять оружие. Леон и Риган подали знак своим братьям. Крестоносцы медленно расходились, будто и не было между ними только что никакой жаркой схватки.       Юный де Кенуа сначала застыл, недоуменно оглядываясь и не понимая, что нужно делать. Храмовники брали за руки и за ноги потерявших сознание братьев и несли в сторону лагеря. Повертев головой, он обнаружил, что и госпитальеры уносят выбывших с поля боя, поэтому решил последовать примеру и бросился помогать своим. Закончив «уборку», Бедные рыцари Христа остались в лагере на короткую передышку и трапезу.       Однако удовольствие быстро закончилось. Мордериго показалось, что даже молитвы братья пропели как-то торопливо и устало. После еды и благодарности одни остались у костра, кто-то отправился в шатер, чтобы немного полежать и дать отдохнуть гудящему от прыжков и ударов телу. Для него же это время пролетело, словно миг, за который ни усталость не прошла, ни новых сил не появилось.       И вот — вставайте, братья! В бой!       С очередным «дон-н-н-дзи-и-инь!» начался второй раунд первого этапа.       Снова лязганье, вопли, хрипы. Сменилось оружие, добавилась часть команды, но приказы приора, хриплые крики, звон мечей и стук топоров, мельтешение перед глазами никуда не делось — все это вновь утянуло Мордериго в свой водоворот. Он чувствовал себя так, словно все это ему снится. Весь этот шум как-то проходит мимо его, то задевая, а то надолго отпуская и не втягивая в бой. Мордериго уже совсем не боялся — устал пугаться, да и, чего греха таить, он хоть немного освоился на площадке. Он с готовностью отражал удары, уклонялся, прятался, и… то и дело искал на сиденьях для гостей молодого адмирала. Делал он это непроизвольно — кидал быстрый взгляд на бледное, изможденное от боли лицо, и чувствовал, как усталость и страх немного отступают. Мордериго замирал, глядел на Робера песьими глазами, отчаянно тоскуя и всей душой желая сейчас сидеть рядом с ним, а не получать удары на поле боя.       «Я не могу сдаться… Ради него не могу», — мысль, которую он еще толком не осознал, но уже невольно записал себе на подкорку.       Это вынуждало его снова и снова подымать меч, защищаться и нападать. Конечно, до храбрости братьев ему было еще далеко, но ведь это был его первый серьезный бой! Пускай и не насмерть, но огрести тут он мог вполне нехило. После перерыва Мордериго позволил себе трусливо удрать всего пару раз. С самого поля боя он не сбегал, но давал деру от машущих мечами рыцарей, когда их становилось сильно больше. Однако в этот раунд он почти и не стремился никуда бежать. Возможно, дело было не только в Робере, но и в обычной усталости — Мордериго, не привыкший к подобным нагрузкам, уже просто вымотался.       Да и положение, в которое попали он и его братья, не способствовало его энтузиазму — тамплиеры и госпитальеры принялись перетягивать одеяло, то захватывая, то теряя одну и ту же локацию. Продолжалось это до самого вечера, до очередного звона, оповещающего конец первого этапа. Этот раздражающий уставшую голову звон на сей раз даже порадовал бедного Мордериго. Для него лязгающий, звенящий звук, похожий на пение и дребезжание, в ту минуту стал символом временной свободы. Он опустил меч, повесил на плечо щит и охотно подчинился приказам Леона. Тамплиеры (как, впрочем, и их противники), смиренно построились, поблагодарили зрителей, судей и соперников, как того требовал этикет, и дружно разошлись по своим лагерям.       Песнопения. Ужин. Мордериго очухался от апатии на краткое время, чтобы впиться в хрустящую корочку лепешки и насладиться тягучим горячим сыром. Но едва он утолил первый голод, к нему тут же вернулось равнодушие ко всему происходящему. Снова зазвучала молитвенная песнь.       Это все проносится в его сознании со скоростью пришпоренного дэстриэ. Обыденные вещи, которым раньше Мордериго придавал огромное значение, он теперь не замечал. Его будто выжали — ни одна тренировка не была столь утомительной, как эта беготня в тяжелых доспехах от рыцарей, что пытаются друг друга прибить, когда нужно отражать мощные, беспощадные удары, от которых дрожат в руках меч и щит.       Мордериго с нетерпением ждал, когда сможет завалиться в постель. Его уже не волновало, что от него разило потом, а в шатрах сейчас станет так затхло, что можно задохнуться от духоты и резкого запаха взмыленных рыцарей. Может, им сегодня принесут мокрое полотенце, чтобы обтереть тела и избежать простуды, а может, опять скажут «Нечего нежиться, не миряне!», и они будут морщиться и пытаться кое-как обтереться, чтобы хоть на нижней рубахе и котте не появились темные вонючие пятна. Он ввалился в палатку, но ему пришлось еще какое-то время стоять и ждать, когда подойдет оруженосец, чтобы помочь избавиться от доспехов. И только после этого, уже свободный и измученный, он упал на свое одеяло.       Мордериго лежал в легкой прострации. Несмотря на избавление от доспехов, ему все еще было жарко — тело не остыло после беготни. Уснуть никак не удавалось, каждый глубокий вздох дергал ребра, вызывая новый взрыв боли. Он стал пустыми глазами глядеть в темноту, пытаясь расслабиться. Сон не шел к нему. И вдруг в напряженной тишине, нарушаемой лишь лягушками, сверчками, да посапывающими братьями, услышал:       — Кутенька…       Будто свежим ветром подуло. Мордериго поднял голову. Показалось?       — Мордре, ты спишь?       Он резко сел. Сердце бешено заколотилось.       — Мордериго! — все так же ласково, но уже чуть громче позвал знакомый голос. Сомнений больше не оставалось. Мордериго вскочил и, хромая, поковылял к выходу из шатра.       Робер де Сабле стоял неподалеку от палатки, и вид у него был встревоженный. Раненая рука свободно висела без перевязи. Мордериго, откинув все стеснение, бросился ему в объятия. Робер прошептал что-то ласковое, зарывшись носом в белые волосы и щекоча дыханием тонкую кожу головы. Здоровой рукой он стал исступленно поглаживать юношу, перебирая его пряди и нежно скользя по спине рукой. Мордериго затрепетал от восторга — он наконец находится наедине с Робером! Сердце у него забилось чаще, тепло тела молодого адмирала пьянило его, заставляло исступленно потираться щекой и лбом о синий сюрко, преданно заглядывать в глаза и отчаянно желать коснуться своим лицом Робера.       — Умаялся за сегодня, мой хороший?       Мордериго кивнул и сжал молодого адмирала в объятиях сильнее. Тот в ответ рассмеялся и снова погладил его по голове.       — Ты был молодцом, кутенька.       «Ради тебя», — хотел сказать Мордериго и начал терзаться — нужно ли? Он изнемогал от избытка чувств. Суетился, не зная, что предпринять. Несколько раз проводил обеими руками по спине сеньора де Сабле вверх-вниз, словно кошка, которая скребется в дверь, только не царапая, а гладя. Но ему мало! Этого так мало! Это всего лишь капля из того океана чувств, что его затопил. Мордериго в отчаянии потянулся выше, слегка запрокинув голову и чувствуя, как молодой адмирал бережно придерживает его затылок.       — Пойдем-ка сядем, — предложил Робер. Они направились к костру.       — А Леон знает, что ты взял меня на разговор ночью? — тихо спросил Мордериго, сплетая пальцы сеньора со своими.       — Я ему еще вечером сказал, что как-нибудь, по возможности, заберу тебя поговорить.       — А о чем?       Мордериго попытался обнять Робера, но в результате этого порыва они оба чуть не упали.       — Тише ты! — тот снова негромко засмеялся. — Вот сейчас сядем и потолкуем.       Они устроились у еще тлеющих углей, и Мордериго тут же прильнул к наставнику. На миг он поглядел на небо — черное полотно ночи с обильной россыпью звезд надежно укрывало их, как парочку влюбленных, решившихся на тайную встречу. В них было некое очарование и уют, слегка успокоившие юношу. В такой атмосфере, пожалуй, можно особенно и не стесняться.       — Я скучал, — выдал он, не дожидаясь, когда Робер начнет разговор.       — А чего ты скучал-то, глупый? — фыркнул тот. — Я же здесь, никуда не ушел, никуда не делся!       — Ну такой я, — Мордериго поиграл с его золотистой прядью, не замечая, что краснеет. — Ты на пару шагов за порог, а я уже скучаю.       Робер опять прыснул и обвил юношу, заключив в кольцо рук.       — Я тебе хотел сказать, чтобы ты был осторожен, — выпустив его через пару мгновений, Робер притих и посерьезнел. — Я стараюсь высмотреть в толпе… ну, во время боя… того, кто тебя подставил. Если, конечно, он сегодня играет.       — И все?       — Нет, кутенька… — Робер помолчал и неуверенно продолжил, склонившись к самому уху Мордериго: — Я еще хотел сказать… знаешь, я подозреваю Марка-Антуана де Кана. Не говори никому об этом. — Он нахмурил светлые брови. — Старайся не подавать виду, но держись от него подальше.       — Хорошо, — слегка растерявшись, кивнул Мордериго. Его смущало щекотавшее кожу дыхание и ощущение, будто кроме них прячется и шепчется кто-то ещё. Даже когда Робер замолкал, это ощущение, будто тебя втихаря обсуждают, не уходило. Но он предпочел не заострять на этом внимание, а только поплотнее прижаться к сеньору.       — Марк-Антуан, он… ведет себя дерзко и странно. Не дает нам видеться — сначала тебя выгонял, а потом пытался не пустить меня к тебе, пока Леон не пришел и не осадил его. Он вообще последнее время часто строит из себя приора. Да, он не обязан быть милым, более того, он не обязан любить тебя или меня. Но мне, откровенно говоря, не нравится, что он воровато прячет что-то в сумке, когда думает, что я сплю и его не вижу, ведет себя грубовато, пытается помыкать…       Мордериго изумленно посмотрел на Робера, а тот, до этого задумчиво глядевший в пространство, вдруг осекся:       — Это, конечно, лишь мои подозрения, Мордре. Доказательств у меня пока нет. Поэтому я тебя прошу, никому ничего не говори, но имей это все в виду и будь осторожен.       — Угу, — немного расстроенно буркнул тот. Все дивное ощущение, дарованное этой ночью, мигом слетело. Звезды в небе уже перестали казаться ему загадочными мерцающими огоньками, будто охраняющими их уединение и покой. Теперь они стали свидетелями какого-то не особо удачного разговора — один хотел сказать что-нибудь о чувствах, а другой все испортил, подняв занудную тему.       — Ты чего поник, кутенька? Боишься? — участливо спросил Робер, увидев, как опустил голову его воспитанник.       — Ради тебя я ничего бояться не буду, — Мордериго улыбнулся и поглядел в синие глаза. Ну вот как объяснить Роберу, что он расстроился не потому, что испугался, а потому, что ожидал, будто молодой адмирал вытащил его сюда для того, чтобы сказать, как он ему дорог. Но от «кутеньки» ему стало чуть легче.       — Ты у меня храбрец? — фыркнул Робер и погладил его по голове.       — Я? У тебя? — переспросил тот и расплылся в неверящей, глуповатой улыбке. Желание прижаться лицом к щеке Робера стало еще сильнее. «А может, это ты у меня храбрец?» — подумал он и снова заглянул в синие глаза, которые в полумраке казались темными.       — Что это у тебя так глазки блестят?       — Ничего, — Мордериго покраснел и опустил голову. — Просто… просто… — он набирался смелости, — просто я так рад, что мы наконец вместе.       В груди что-то сжалось, и ему на краткий миг показалось, что он сейчас заплачет.       — И я не хочу расставаться. Не хочу уходить. Не хочу новый день, потому что он почти весь будет…       «Будет без тебя», — хочет сказать юноша, но вдруг умолкает и вытирает почему-то намокшие глаза. Робер не оставляет без внимания этот жест.       — Что случилось? Я тебя обидел?       — Я не хочу без тебя, — Мордериго быстро вытирает предательски выступившие слезы, сам не понимая, почему плачет. — Почему ты к себе, и я… и я тоже ухожу? Почему ты вообще один, а я с этими грубиянами, которым не нужен?       — Почему грубиянами? — сеньор де Сабле заключил его в объятия, дав возможность уткнуться в грудь. — Братья тебя любят, просто по-своему. Да и, чего греха таить, порой им дурь молодецкую девать некуда, вот и цепляются.       Мордериго на миг перестает плакать, и уже даже глаза его почти высохли, но он тут же начинает доводить себя снова:       — Все равно не хочу!       Глаза опять начинает щипать. Робер берет его за лицо и вытирает слезинку большим пальцем.       — Ну что ты, что ты? — Он нежно погладил его по лицу кончиками пальцев. — Распереживался так…       Мордериго замер, испытывая желание вырваться (от смущения) и прижаться сильнее (от теплых чувств). Вместо этого он протянул руки и тоже взял Робера за лицо. Тот бережно погладил его по голове. Пальцы Мордериго соскользнули молодому адмиралу на шею.       — Что ж ты страдаешь, словно пылко влюбленный? — усмехается Робер.       Юноша посмотрел на него с легким недоумением: что значит «влюбленный»? От других рыцарей он никогда прежде не слышал это слово. Тамплиеры, если и говорили о каких-то своих привязанностях, то лишь о том, как скучают по родным и близким, которых пришлось оставить во имя служения ордену. Но ни разу, по крайней мере, в его присутствии, они не говорили о том, как воспылали к кому-то теплыми чувствами.       — Скучаю по тебе просто, — смутился Мордериго, не зная, как еще выразить то, что испытывает.       — А сейчас почему скучаешь? Я же подле тебя сижу…       Он слегка подался вперед, и Мордериго, и без того чувствовавший знакомое тепло в промежности, начал ощущать, как внизу живота потягивает. Он заерзал, нервничая.       — Ты сейчас уйдешь, и я опять буду один. А я ведь каждую минуту скучаю, — Мордериго осторожно освободил голову, стараясь не вырываться резко, и стал изучать свои сапоги. Робер помолчал немного, а потом спросил тихо и как-то смущенно:       — А чего ты хочешь, чтобы я сделал?       Юноша притих, гадая, что ответить.       — На ночь ты ведь со мной не останешься, да? — уныло спросил он.       — На ночь приор мне вряд ли дозволит, да и то только чтоб тебя не баловать, а вот как-то еще облегчить тебе участь я могу, — сеньор де Сабле наклонил голову, внимательно слушая.       — Я хочу… ну… на праздник с тобой сходить какой-нибудь, — сбивчиво пролопотал Мордериго. — Или просто побыть вдвоем…       Он окончательно стушевался и запутался. О, дева Мария, что он несет?! «Побыть вдвоем!» Да они и так вместе сидят! А на праздник их так Леон и отпустил, разбежался!       — Прости мое косноязычие, — тихо сказал Мордериго. — Я только хочу…       — Успокойся, я тебя понял, — Робер обнял его за плечи. — Но устроить подобное тебе смогу не раньше окончания рыцарских игрищ. Не обижайся, душа моя! Мы с тобой еще всласть побудем вместе, клятву даю! — Он слегка потряс его, желая ободрить.       — Мы куда-нибудь сходим? — совсем уж робко спросил Мордериго. — Замок надоел, жуть…       Робер прижался щекой к лицу Мордериго, вызвав у него взрыв эмоций, и тихо зашептал:       — С удовольствием с тобой погуляю, радость моя, если приор отпустит. Но и ты не шали, слушайся во всем. Будь покорен, как только тамплиер покорен. Ты же у меня рыцарь, вот и будь мудрым, терпеливым мужчиной. И береги себя, ладно, свет мой?       Мордериго, изнемогающий от прикосновений бархатистой кожи Робера, был не в силах даже кивнуть. Он заскулил что-то, и по телу его прошла дрожь. Сказать было нечего, решительно нечего. Но молодой адмирал решил больше не мучить юношу, разрывавшегося от избытка чувств. Он поднялся со скамьи и взял его за кончики пальцев.       — Пойдем-ка спать, кутенька. Я тебя провожу.       — Нет, лучше я тебя! — пылко вскочил со скамьи Мордериго.       — Если кто-то из твоей палатки проснется и увидит, что ты один пришел, тебе прилетит, — покачал головой Робер. — А со мной тебя не накажут.       Мордериго разочарованно вздохнул — он-то хотел поухаживать за наставником! — но перечить не посмел, только сплел его пальцы со своими.       В абсолютной тишине Робер довел Мордериго до палатки и приласкал на прощание.       На этом их ночное свидание завершилось. Оба отправились по своим постелям. Однако, вопреки ожиданиям, Мордериго немного поскулил по обожаемому наставнику и довольно быстро уснул. А вот Робер долго возился. Он боялся грядущего дня, переживал за Мордериго и страдал от нахлынувшей боли в раненной руке. Он морщился, осторожно переворачивался с боку на бок, боясь забередить рану.       — Бедный мой мальчик, — прошептал он, потирая виски.       Промучившись от всех этих бед всю ночь, Робер отправился смотреть игру с тяжелым сердцем. Ему во время завтрака кусок в горло не лез, да и когда услужающие братья стали предлагать знатным гостям полакомиться рыбой в кляре, не отрываясь от просмотра игры, он только отмахнулся. Он не спускал глаз с Мордериго и Марка-Антуана.