Белый тамплиер

      Как Робер заметил, Мордериго потихоньку осваивался на поле боя. Маленькая фигурка, тоненькая и хрупкая, подкрадывалась сзади, прыгала с вышек, выскакивала из-за углов и нападала на противников, причем все чаще и чаще успешно заставая их врасплох.       «Ага, в открытый бой еще не лезет!», — усмехнулся про себя сеньор де Сабле. — «Но его можно понять — здоровые мужики, захотят протаранить — переломают маленькому все кости…»       Храбриться парень начинал, лишь когда попадал в строй. Едва заслышав окрик или увидев указание клинка, он тут же мчался на место сбора и с готовностью строился. Рявкнув положенный по уставу отзыв «Именем Господа!» он быстро занимал позицию, втискиваясь между братьями. Жаль только, что храмовники строились все воедино на этом этапе гораздо реже, чем на первом — Леон решил сменить тактику, и поделил тамплиеров на две полосы, которые то шли параллельно, то схлестывались, а то обтекали локацию по обе стороны. Однако и свободу действий своим рыцарям брат де Бурж тоже предоставлял — услышав соответствующий клич, храмовники быстро разбегались по площадке.       Робер чуть не умер со смеху, наблюдая за воспитанником. Хитрец, вот хитрец! Юный де Кенуа, решивший помогать команде, но рисковать собой отнюдь не желавший, то подойдет, попинает баррикаду, пытаясь ее сломать, то схватит факел из жаровни и, прячась, побежит к вражеским шатрам. Там, он, правда, чаще огребал еще на подходе, чем достигал цели и швырял факелы в шатры. Ему приходилось бросать горящую палку куда подальше, и она тухла, попадая в чавкающую грязь, или же драпать вместе с этим факелом.       «Разбойник!», — фыркал молодой адмирал, наблюдая за заячьими перебежками. Он потихоньку успокоился, видя, что воспитанник неплохо справляется, а Марк-Антуан и вовсе бегает и сражается в другой стороне. Постепенно Робер и вовсе погрузился с головой в тот азарт, который захватывал всякого, кто присутствует на зрелищах.       «Давай же, давай!» — мысленно молил Робер, глядя, как Мордериго попался в лапы иоаннитам и теперь пятился, отступал, отражая яростные удары двух госпитальеров. Сеньор де Сабле аж вытянулся, пытаясь лучше рассмотреть происходящее.       Бедный юноша уже отъезжал на ногах назад — иоанниты то пихали его, то начинали таранить. Но долго держать щит поднятым, ощущая отдачу и вибрацию от ударов, паренек не сможет, Робер понимал. Однако Мордериго вдруг удивил его — внезапно откинулся назад, резко шевельнул корпусом, как восточная танцовщица, и опустил щит. Госпитальеры потеряли равновесие, покачнулись и… получили по мощному удару наотмашь мечом по голове.       — О-о-оу-ох! — прокатился изумленный вздох по толпе зрителей.       Но Мордериго не собирался останавливаться на достигнутом. Доли секунды — он, не давая врагам очухаться, снова атаковал.       Колющий в живот! Удар ногой под колено! В бок — рубящий!       Лязг и хруст, взрыв боли — это уже Мордериго получил от иоаннита, примчавшегося своим на подмогу. Юноша захрипел и упал на четвереньки.       Снова крик. Два вопля, слившихся в один. Кричал Мордериго, задыхаясь и кашляя от боли, а Робер де Сабле, сам того не замечая, вторил ему.       Длилось это всего пару мгновений, хотя обоим тогда казалось, что прошло несколько минут. Мордериго быстро очухался, и у него сработал рефлекс. Он нанес четкий, хрусткий удар по щиколотке соперника. Не дожидаясь, пока противник придет в себя, добил и сорвался с места, не проверяя, действительно ли лишил соперника сознания.       Робер шумно выдохнул и расслабился. Мордериго скрылся где-то под платформой, и сеньор, потеряв его из виду, начал следить за Марком-Антуаном. А вот его-то отличить в этом месиве из рыцарей довольно сложно! Если на начало схватки он следил за ним, как за шариком, что прячется в стаканчиках, которые перемещает фокусник, желающий запутать, то ныне совсем отвлекся на юного де Кенуа и потерял в толпе.       Робер стал пытаться рассмотреть лица тех, у кого шлемы не были закрыты, но на таком расстоянии это не представлялось возможным. Он снова вытянулся, желая понять хоть что-то в этом мельтешении. Его глаза забегали, стараясь выхватить хоть одну знакомую фигуру.       Ему повезло — через некоторое время на поле снова показался Мордериго. Он крался, как вор или негодяй, в очередной раз замысливший сделать гадость. Увидел противников, бросился прочь — нет уж, с тремя он биться не станет, не дурак! Он предпочел удрать и затеряться в толпе. Парой минут спустя снова вынырнул — теперь он уже залез на стену, а с нее запрыгнул на один из обломков какого-то сооружения, прежде находившегося неподалеку от центральной башни. Затем сел на корточки и расставил руки, высматривая жертву, словно кошка.       Прыжок!       Мордериго изящно приземлился в седло позади вражеского всадника, перекинул клинок через его горло и начал давить. Госпитальер хрипел и бился, сопротивляясь, навешивал тумаков Мордериго по лицу, но тот терпел эти удары, терпел, хотя из разбитого носа уже побежала кровь. Бедняга глотал ее, чувствуя, как его мутит. Нет, нет, пожалуйста, только не сейчас! Если он упадет в обморок… страшно представить, что будет! Юноша мотнул головой, стремясь вытереть нос о накидку госпитальера. Руки его на миг ослабли, и враг, почувствовав это, рванулся, но Мордериго тут же надавил опять, дернул в сторону и уже на сей раз спихнул рыцаря прямо под копыта лошади. Избавившись от госпитальера, он быстро перебрался в седло и вцепился в поводья.       Лошадь, над которой воцарился контроль, прекратила беспорядочно метаться по полю. Мордериго натянул поводья и развернул коня. Он еле выбрался с площадки, главным образом потому, что пространства на верховую езду было мало, да и точка кишела рыцарями. Он закрутился на месте, выискивая путь, и в спину ему вонзилось несколько стрел. Но несущиеся на него госпитальеры быстро заставили его принять решение — юноша направил коня прямо на них, не боясь быть опрокинутым и сшибая тех, кто не успел увернуться. Лошадь смела преграждающих путь людей и вырвалась из тесных стен.       — DEUS VULT! — заорал Мордериго, потрясая мечом. Лошадь под ним взвилась на дыбы. Его сердце начал переполнять азарт, жаждая схватки. Тело буквально наливалось силой, уверенностью. Он ударил коня каблуками по бокам и помчался к стойлам — туда, где стояли деревянные пики для любителей таранить. По пути он убрал меч, наклонился за копьем. Снова боевой клич, топот копыт — юноша ушел в галоп и начал носиться вокруг полуразваленных стен. Встречая на пути вражеских рыцарей, он опускал копье и подавался вперед, вопя «За орден! За Христа!». То, что госпитальеры — христиане, его мало волновало. Иногда ему удавалось опустить пику вовремя, но иногда он делал это раньше или позже, чем нужно, и промахивался.       Он в очередной раз развернул коня, перехватил пику поудобнее, и погнался за наездником, намереваясь сбить его с коня. Словно пьяный от восторга, что давала ему бешеная скорость, стук копыт, вьющаяся на ветру конская грива, он орал и скалился, и вдруг сделал то, что давно было пора — перехватил копье в левую, рабочую руку, видя, что госпитальер уходит на эту сторону.       Хруст!       Удар выходит мощным и сильным, госпитальер сваливается с лошади, а копье — пополам. Одна его часть остается торчать в спине иоаннита, а другая — в руке Мордериго. Он снова подымает коня на дыбы и вопит, потрясая щитом и обломком древка. Глухой стук — юный де Кенуа отшвыривает сломанное древко и мчится к стойке за новым копьем. Чтобы не остаться совсем уж беззащитным, он обнажил меч.       Но все нарастающий по громкости топот копыт заставил его переменить планы. Юноша развернулся — на него мчался Риган де Мотье. «Опять! Да оставит он меня в покое или нет?!» — подумал Мордериго, но траекторию сменил в последнюю минуту, чтобы Великий госпитальер промахнулся.       Робер аж привстал со своего места, чтобы его рассмотреть, а зрители на противоположных трибунах развернулись, чтобы видеть происходящее. Такое редко бывало — в основном люди предпочитали не вертеться, наблюдая за кем-то одним, а смотреть только на то, что происходит перед их носом.       А Мордериго уже летал, летал взад-вперед перед той аркой, откуда перли запасные госпитальеры, сшибал их копьем, если попадал, а иногда и этим копьем замахивался и бил наотмашь. Он уже не обращал внимания на то, что его разбитый нос пульсирует тупой болью. Иногда, правда, в ноздри ему бил отвратительный, густой запах собственной крови, отчего в глазах начинало темнеть, а голова кружилась, и тогда он навешивал себе пощечин, дабы не потерять сознание и не свалиться с коня.       Наблюдая за ним, Робер начал сладко нервничать — его посетило то чувство, когда вроде и волнуешься, и не терпится, но вместе с тем ты безумно рад происходящему. С одной стороны, молодой адмирал захотел, чтобы поскорее начался перерыв, ибо он сам проголодался, и думал, что Мордериго, лишенный возможности перекусить жареной рыбкой и хотя бы присесть отдохнуть, уже хочет скорее присоединиться к трапезе с остальными тамплиерами. Но с другой, сеньора де Сабле переполняла гордость за воспитанника, и на его успехи он хотел смотреть еще и еще.       — Здравствуй, Робер, — к молодому адмиралу тихо подсел Умберто де Менье.       — Приветствую, — сеньор повернулся к одному из наставников Мордериго. — Что это тебе не сидится на своем месте?       — Есть разговор один. Приватный.       — Это не может подождать до обеда?       — Ты так не хочешь об этом говорить?       — Тут просто много лишних ушей, — Робер поморщился и отвернулся.       — На обеде их будет еще больше, — Умберто подсел ближе и зашептал прямо в ухо: — Наш мальчик, Робер. Никого тебе не напоминает наш малыш де Кенуа?       — Почему он должен мне кого-то напоминать? — негромко ответил союзник тамплиеров, стараясь, чтобы его голос звучал ровно.       — Посмотри на него. Внимательно посмотри. Какой он обычно бывает — трусливый, осторожный… И какой сейчас… Какой, когда злится…       — Он не злится, он играет.       — А ты понаблюдай за тем, как он будет злиться, — фыркнул Умберто, щекоча усами и бородой ухо Робера.       Сеньор де Сабле повел плечами, мол «И что я должен заметить?», но ничего не сказал.       — Как ты думаешь, кому так срочно понадобилась смерть Мордериго? — вдруг холодно проронил он.       — Смерть Мордериго? О чем это ты?       — Я все время думаю об этом случае. — Робер закусил губу. — О том, кто так подставил нашего мальчика.       — А где гарантия, что его хотят подставить, а не помочь? — вдруг сказал Умберто после недолгой паузы. — Вдруг кто-то просто прознал, что Мордериго хочет играть, а ему не дают, и решил дать возможность парню выпендриться.       — Помочь? Отправив, по сути, еще оруженосца в мясорубку? Не смеши меня. Да и не ты ли сам говорил, как это опасно — пускать туда юношу?       — Да, но… Я тут подумал… Чтобы подставить Мордериго, нужна гарантия, что на игре он умрет. Понимаешь?       Робер резко развернулся.       — Неужели тебе это не приходило в голову?       — Приходило, — с неохотой признался молодой адмирал. — Но я также думал и о том, что много придумывать и строить тут не надо, чтобы убить мальчика. Другое дело, что кому понадобилось убивать его?       — Госпитальерам, — брякнул Умберто и усмехнулся.       — Не говори чепухи, — поморщился Робер. — Они могут хотеть убить Мордериго сколько угодно, но подмешать результаты жребия они не в силах.       — Прости, мне в голову больше никто не приходит, — повел плечами наставник.       — И ты просто не хочешь верить, что среди нас есть предатель и потенциальный убийца, — констатировал Робер.       — И что ты предлагаешь?       — Понаблюдать за тем, кто и как из наших ведет себя на игре.       — Прошло полтора этапа, и ничего не произошло, — напомнил Умберто.       — Будем наблюдать еще.       — А если негодяй начнет действовать?       — Я позабочусь об этом, — сказал Робер и высунул из платка-подвеса маленький сверток.       Умберто понятливо кивнул и поднялся с места, оставив Робера в покое. Тот, помрачнев, сначала долго провожал его взглядом, а потом с неохотой развернулся к площадке, собираясь дальше смотреть игру. Однако он довольно быстро осознал, что не получает удовольствия от происходящего. «Быстрей бы закончилось», — подумал сеньор де Сабле. У него осталось только одно желание: как можно скорее переговорить с Мордериго.       И еще, может быть, с Леоном.       Робер щурил глаза, хмурился и кусал губы. Он напряженно высматривал среди всей толпы рыцарей Мордериго, будто надеялся, что, найдя его, тут же оборвет этим первую часть этапа. Юноша обнаружился довольно быстро, несмотря на то, что на мчащейся лошади определить габариты ее всадника — не такая уж простая задача. Молодой адмирал жалел, что никак нельзя поближе рассмотреть происходящее. «А если я вдруг промахнусь?..» — думал Робер, и пальцы его сжимали сверток, спрятанный в подвязке. Сквозь ткань прощупывались палочки, больше похожие на косточки. — «Нет, нет… У меня нет выбора. Если я промахнусь, бедняжка Мордре погибнет».       Минуты казались ему часами. Он иногда и вовсе закрывал глаза, сжимая зубы, будто не желал видеть проклятое поле, доставлявшее ему столько хлопот. Но мысли о том, что бедный де Кенуа в опасности, заставляли его тут же начать оглядывать локацию, нервно ерзая и заламывая руки. Радовало его только то, что Мордериго более-менее привык и уже не так боится.       Знакомый удар, которым объявлялись перерывы и вступление в бой, заставил молодого адмирала вздрогнуть и тут же расслабленно выдохнуть. Но он тут же вскочил на ноги — срочно нужен Мордериго! Робер поспешил к лестнице, ведущей вниз, но путь ему загородили люди, сидевшие к ступеням ближе всего. В отличие от него, они не торопились. Это страшно раздражало Робера — он цокал языком, вытягивал шею, высматривая конец очереди, и чертыхался сквозь зубы. Он едва не свалился с лестницы, как только достиг ее и стал спускаться — мешала спешка и сломанная рука.       Оказавшись в лагере, молодой адмирал заметался, выискивая Мордериго, но того, казалось, и след простыл. Дергать рыцарей и спрашивать, куда делся маленький негодник, Робер не пожелал. Он решил сначала посмотреть в том шатре, который воспитанник тамплиеров делил с другими братьями. Однако там никого не оказалось.       «Ах, да! Он же ранен! Он, наверное, в шатре для лекаря!» — осенило Робера, и он отправился в эту палатку.       Первое, что он заметил — Мордериго здесь тоже нет. Робер хотел развернуться и выйти, но внезапно кое-что привлекло его внимание.       Повязки, пропитанные кровью.       В другой раз он бы не заметил этого, но не на игре, где заточенное оружие запрещено.       — Что с ними? — тихо спросил Робер.       — Колотые раны. Рубленых меньше, кольчуга спасла, — мрачно отозвался лекарь. — Ума не приложу, как они умудрились открытые-то получить. Где вы так уделались, а, балбесы? — и Жан-Жак шлепнул по бедру ближайшего тамплиера. Тот недовольно замычал что-то невнятное.       — Да нет, это не они балбесы, — еле слышно пробормотал сеньор де Сабле, погрузившись в свои мысли.       Шерсть горностая. Знак Мордериго там, где его не должно было быть. Странное поведение Марка-Антуана. Открытые раны.       Эти три момента вращались в голове Робера, заставляя его усиленно искать между ними связь. Робер знал, что она есть, он чувствовал ее, но в чем она, понять пока не мог. В эти его три пункта через раз примешивались намеки Умберто.       «Мордериго тебе никого не напоминает? Приглядись!»       «Черт знает, что такое! — Молодой адмирал метался по лагерю. — Неужели Умберто уже знает, кто за всем этим стоит? Если да, почему не сказал мне? — Вдруг в голову ударило страшное: А что, если Умберто и… — Робер неверяще мотнул головой: — Нет, нет, он бы тогда вообще не высовывался…»       — Ой! — на ходу врезался он в кого-то и из-за шлема не сразу узнал жертву своей невнимательности: — Мордериго, а я всюду ищу тебя!       — Я тебя тоже, — юноша застенчиво улыбнулся, даже слегка глуповато, а взгляд у него затуманился какой-то счастливой мечтательностью, словно после приятного видения или сна. Врезавшись в Робера, он схватил его за локти, желая подвинуть и обойти, но, увидев, кто перед ним, тут же забыл обо всем и продолжал держать молодого адмирала за руки.       — А почему ты еще в доспехах? — поинтересовался Робер, слегка сбитый с толку.       — Я хотел сначала тебя увидеть и стал по всему лагерю искать, — Мордериго покраснел.       — Ты хотел что-то конкретное?       — Ну…я… — юноша опустил глаза, явно не зная, что сказать, но потом решил перевести разговор: — А ты?       — Я снова по поводу вчерашнего, — Робер понизил голос. Мордериго скривился. Опять! Ну что за нудятина?! — Знаю, кутенька, мне самому не больно-то приятно говорить об этом, но я за тебя беспокоюсь, ты понимаешь?       Говоря это, он погладил юношу по рукам, и тот одарил его неуверенной улыбкой. Лицо у него было мокрым от пота и покрыто разводами грязи и запекшейся крови. От жаркого доспеха Мордериго тяжело дышал, видно было, как ему хочется поскорее снять кольчугу и стеганую защиту под ней, но он мужественно терпел. Из-за запаха крови его немножко пошатывало, да и усталость брала свое.       — Знаешь, что, душа моя? Иди пока сними доспехи*, да приходи в мой шатер. Постарайся уложиться до обеда, сможешь? А то нам еще поговорить надо.       Мордериго радостно закивал. Конечно, сможет! Даже если бы обожаемый наставник вдруг попросил убить и съесть дракона, он стрелой бы помчался в поисках этой дивной ящерки и постарался бы приготовить из нее отменное блюдо, которым, разумеется, угостил бы и Робера. Мордериго желал угодить не так, как того жаждут прохвосты, прыгающие перед знатью на задних лапках. Он желал, чтобы обожаемый наставник лишний раз улыбнулся ему, погладил по голове, обнял. Это вызывало у него приятное тепло по всему телу, болезненное до слез, и сладостное щемящее ощущение в груди. А иногда к этому примешивалась или дикая эйфория, или же, наоборот, почему-то тоска.       Желая поскорее очутиться в объятиях Робера, Мордериго поспешно стаскивал доспехи, путаясь, вырывался от оруженосца, не давая толком избавить себя от поножей, суетился и дергался. Кончилось это все тем, что он чуть не грохнулся в груду доспехов, зацепившись за ремешок, крепящий стальную пластину к его телу. Он метался, бесил оруженосца, и эти несколько томительных минут казались им обоим вечностью. Но наконец пытка закончилась, и Мордериго помчался прочь. Едва завидев его, сидевший на деревянной чурке возле шатра Робер поднялся на ноги.       — Пойдем, — он мотнул головой в сторону, и Мордериго отметил, как обворожительно заиграли светлые волосы, в которые ему тут же захотелось зарыться носом или хотя бы начать ласково перебирать пальцами.       Юноша подбежал к нему, и Робер повел его куда-то, минуя палатки. Они забрели в укромный уголок на окраине лагеря, уселись за чьим-то шатром, и только после этого Робер заговорил.       — Ты давно был в больничном шатре, Мордериго?       — А что?       — У тебя все лицо в крови, — Робер протянул ему платок. Юный де Кенуа поплевал на ткань и стал было тереть засохшее пятно, но резкий запах железа ударил ему в ноздри, заставив пошатнуться и замотать головой, сопротивляясь накатившей дурноте. Молодой адмирал схватил его за плечи и несильно потряс, не давая упасть в обморок. Мордериго мотнулся, как сломанная кукла, и Робер слегка похлопал его по щекам, чтобы он окончательно очнулся.       — Обязательно подойди к брату Жан-Жаку со своим разбитым носом, слышишь?       Юный де Кенуа слабо кивнул.       — Зайдешь туда, увидишь раненых рыцарей. — Робер помог юноше устроиться рядом и придержал его запрокинутую голову. — Там не только выбывшие.       Он помолчал, не зная, как подступиться. Опять этот извечный камень преткновения — ну как можно вывалить на бедняжку жестокую правду? Нервировать лишний раз и без того взволнованного паренька не хотелось. Расслабленно откинувшись назад, так, что под его макушкой слегка прогнулась назад тканевая стенка шатра, Робер рассеянно поглаживал Мордериго по голове.       — Я не хочу, чтобы с тобой случилось то же, что и с ними, — наконец прошептал молодой адмирал, почувствовав, как что-то теплое коснулось его бедра — это Мордериго положил мягкую ладонь и стал нежно сжимать, грея и лаская. Робер замолчал, отвлекшись на этот жест, а юный де Кенуа испытующе посмотрел ему в глаза, наблюдая за реакцией. Он весь аж вывернулся, и Робер обвил его шею рукой, чтобы придержать.       — Пожалуйста, старайся не пропускать ударов. Особенно колющих. Договорились, душа моя?       Мордериго рассеянно улыбнулся и протянул руку к лицу сеньора де Сабле.       — У тебя холодные пальцы, — зачем-то сказал Робер. Он взял руку юноши в свою, чтобы согреть, и подышал на ледяные пальцы. Юный де Кенуа занервничал: у него забегали глаза, он заерзал, стремясь прижаться плотнее, и, наконец, не выдержал и уронил голову молодому адмиралу на грудь. Тот фыркнул, желая пошутить, но сдержался. Момент портить не хотелось. Спугнет сейчас паренька — тот перестанет проявлять теплоту, это Робер знал на собственном опыте.       Однажды они с Мордериго сидели на крыше, и тот трепетно и нежно прижимался, глядя в пустоту грустными глазами. Робер обнимал его за плечи и покачивал, чтобы утешить, ибо ощущал на себе, как тот тоскует. Видимо, накануне случилось что-то, что его сильно расстроило — веки у него были припухшие. Робер пытался спрашивать, что именно произошло, но юный де Кенуа не отвечал и просто жался. Они долго так просидели, и у молодого адмирала затекла рука, ибо он пережимал ее, опираясь на стену и придерживая плечом голову юноши. Сеньор решил сменить позу, стал осторожно вынимать руку, да случайно заехал мальчику по лицу. Тот взвился, как пугливый кот, который тут же спрыгивает с колен, стоит лишь тебе шевельнуться, когда он лежит на них. В глазах — обида и непонимание.       — Зачем ты бьешь меня?       — Я случайно, просто руку хотел убрать, — Робер примирительно поднял ладонь.       — Зачем? — у Мордериго задрожали губы. — Ты не хочешь больше быть со мной?       — Да она просто затекла, иди сюда, — молодой адмирал поманил его к себе, но мальчик не решался прильнуть опять. Он не отошел от этого своего случая, из-за которого и был слегка заплакан и искал ласки, а посему воспринимал все куда более остро и болезненно. Вряд ли он бы так среагировал в другой день, будь он доволен и весел, но как бы то ни было, в сердце и сознании Робера отпечаталось то, что ласкающегося Мордериго тревожить нельзя. Но необходимость в этот раз заставлял его нарушить данное самому себе обещание. Нужно было расстаться с бедным парнишкой до вечера, но как-нибудь помягче.       — Давай-ка вставать, — Робер слегка похлопал юношу по плечу. — Мы пропустим обед. Я-то ладно, а тебе негде будет перехватить кусочек.       Мордериго с неохотой поднялся, и они быстрым шагом направились к костру. Молодой адмирал видел, как он злится, что пришлось разорвать идиллию — недовольно мотал головой, как беснующийся жеребенок, и даже фыркал почти так же, выражая презрение. Его тошнило от голода, но он бы предпочел голод, а не тоску сердца по сеньору.       Расстроенный, Мордериго плохо поел, игнорируя обеспокоенные взгляды и несильные пинки. Он лениво жевал еду, больше потому, что надо, а не потому, что хочется есть. Ему и невдомек было, что он заставляет Робера нервничать и волноваться. Тот искренне забеспокоился: ну что он опять сделал не так? Чем обидел юношу? Желая получить хоть какой-нибудь знак в ответ, молодой адмирал коснулся кончиками пальцев правой руки Мордериго. Тот вздрогнул и ответил жалостливыми глазками.       Ну, что случилось? Что не так? Что он опять ему душу рвет песьими глазищами? Роберу даже захотелось слегка встряхнуть его. Он тоже начал злиться — обстановка не позволяла обнять бедняжку или хотя бы переплести с ним пальцы, а, как известно, нет ничего хуже, чем видеть страдающего человека, отчаянно желать помочь ему и не иметь такой возможности. А до вечера еще ох как долго ждать!       Обед закончился, и тамплиеры разбрелись по палаткам отдыхать. Мордериго чуть ли не первым бросился к себе, даже не взглянув на Робера. Прихрамывая, он быстро удалялся с таким видом, будто не желал никого видеть и слышать. Смятенный, молодой адмирал последовал было за ним, но в последний момент решил дать пареньку время прийти в себя и отправился в свой шатер. Он вздохнул и прилег на одеяло, недоумевая, в чем же причина такой перемены настроения у Мордериго. Ничего, кроме вспыхнувшей головной боли эти размышления не дали. Впрочем, вероятно, что причиной пульсировавших висков были не только напряженные мысли — сеньор де Сабле порядком устал, руку опять начало дергать, и все это дошло до того, что у него стало сводить челюсти и желудок.       Он изможденно прикрыл глаза, желая, чтобы все, наконец, пошло своим чередом. Боль прекратится, Мордериго станет опять милым и приветливым…