Белый тамплиер

      Мордериго отчаянно метался и мерз. Он продрог не только от дождя, но еще и угодил в лужу, и теперь сюрко и стеганая рубашка промокли насквозь. Юноша трясся до того сильно, что иногда ему трудно было держать меч. Ему хотелось сейчас лишь одного — выпить кубок вина, укрыться одеялом и прижаться к теплому боку Робера.       Ох, Робер…       Думая о нем, Мордериго на краткие мгновения замирал, щурился и, улыбаясь, вспоминал предыдущий вечер.       Он дорог Роберу. Он, ничтожное существо, которого всю жизнь шпыняли тамплиеры, дорог тому, кого всегда считал кем-то недостижимым и неземным! Лишь эта мысль помогала ему держаться, грея получше любого вина или одеяла.       — Мордре, не отвлекайся! — рявкнул кто-то из братьев. Он расстроенно уркнул — помечтать не дают! — и прижал к себе щит покрепче. Затем отбежал в сторону и на миг бросил взгляд на трибуну. Сердце тут же обожгло болью — Робер разговаривал с кем-то из слуг. Почему наставник не смотрит? Он же для него старается! Ведь сам ему говорил — не плевать!       Мордериго непроизвольно сделал несколько шагов к стене, на которой сидел Робер, опять испытывая смесь разочарования, зависти и злости. Слуга наклонился и зашептал что-то молодому адмиралу на ухо, протягивая какой-то мешочек.       Это он должен там сидеть! Он должен сидеть и шептать! Он должен дышать в мягкое ухо Робера, трогать его волосы!       Мордериго тяжело дышал, злясь то на себя, то на Робера. Ему уже стало безразлично, что в любой момент его могут сшибить с ног — он стоял, задрав голову и сузив глаза, и лопался от ревности. Робер то отмахивался от произнесенных слов, а то фыркал и смеялся, и каждый раз, когда это происходило, Мордериго хотел стукнуть услужающего брата щитом по голове. «Вот только обними его, я твою голову на щите вынесу, — невольно сжал он кулаки. — Только тронь его… Вот еще в ухо подыши ему!» Мордериго аж скрипнул зубами. Ему нужно привлечь внимание Робера! Срочно! Робер должен его заметить!       Услужающий брат укутал Робера в одеяло поплотнее. Этого Мордериго уже не мог стерпеть и стал выискивать взглядом, чем бы запустить в этого гада. Он поднял ближайший увесистый камень и стал им поигрывать, целясь и выбирая удобный момент для броска, совершенно не заботясь, что его сейчас ударят или вовсе снесут. Раздираемый ревностью и желанием отвадить слугу от Робера как можно скорее, он не слышал крики, лошадиное ржание и топот копыт, не видел, как госпитальеры начали его окружать. И, разумеется, поплатился.       Мощный удар мечом с плеча опрокинул Мордериго навзничь. Его конечности взметнулись, лихорадочно перемещаясь в воздухе, словно у брыкающейся лошади. Он упал, больно ударившись, и перекатился, кашляя и дрожа. Но жалеть себя было некогда, да и вина в этом была только его.       Рявкая, Мордериго униженно валялся в грязи, не имея возможности встать — госпитальеры награждали его пинками и ударами клинков, вынуждая откатываться или принимать побои. Он то и дело поскальзывался, уворачиваясь от мечей, и никак не мог подняться. Паника захлестнула его с головой, казалось, из этого ада не выбраться, и он, словно обреченный скитаться на третьем кругу преисподней в компании Цербера, должен вечно возиться в грязи и ждать, пока рано или поздно трехголовая псина сожрет его.       В отчаянии Мордериго с визгом лягнул наугад кого-то ногой. По недовольному рычанию понял, что попал удачно. Этот маленький успех придал ему храбрости, и он вспомнил, что все-таки является воином! Резко припав на одно колено, он сделал подсечку, вынуждая кого-то отскочить, а других споткнуться. И наконец-то смог встать на ноги, взяться за меч и перейти в атаку. Его щит съехал и слегка протолкнулся вперед, переместившись чуть выше, чем надо, но Мордериго так было даже удобней. Он взял меч двумя руками и попер в лобовую. Замахнулся и, рявкнув очередной «Deus vult!», нанес мощный удар рыцарю по голове. Тот отшатнулся от неожиданности и оглушающего звона, и за этой атакой тут же последовала еще одна. Другие госпитальеры не стали это терпеть — мечи зазвенели по кольчуге юноши. Он пытался уворачиваться, вздрагивал от отдачи, еле держался на ногах, но остановился, лишь когда от ответной подсечки снова упал. Ему опять не давали подняться, поэтому все, что он мог сделать, это валяться под их ногами, увертываясь от пинков и мечей. Такова была цена нескольких мгновений славы.       Но Мордериго не желал сдаваться. В этот раз он резко подкатился под ноги стоявшему ближе всех рыцарю. Тот отскочил, а Мордериго, пускай и не сбил его с ног, как изначально хотел, выкатился из круга, разорвав его, и опять вскочил. И снова схлестнулся с госпитальерами. Волна лязгов и глухих стуков по щиту, разрыв, снова этот перезвон и перестук — звуки боя больше походили на игру на диковинном музыкальном инструменте. Но, как и музыка, бой имел четкий ритм. Блок здесь, атака сюда, отразить финт…       Он сам не заметил, как втянулся в эту драку. Сначала, конечно, страх еще владел им — глаза лихорадочно бегали, руки подрагивали. Его пробивал холодный пот, когда несколько налетевших одновременно противников внезапно сыпали на него со всех сторон жестокие удары, блокировать которые в силу возраста и недостатка веса было тяжело. Но делая успехи, потихоньку переставал бояться и влился в этот ритм.       Теперь Мордериго, как и иоанниты, стал своеобразным музыкантом и танцором в одном лице. Он играл, нанося и парируя удары, звуки которых звонко разносились по этой части площадки, то выделяясь от остальных, а то сливаясь с ними. Худенький и спорый, он танцевал, уклоняясь снова и снова, использовал свое проворство и скорость, пока они пытались задавить его силой. Но тем не менее, начинал уставать.       Сердце бешено колотилось. Пот заливал глаза. Дышать становилось все труднее — его душили доспехи, да и силы постепенно уходили. Врагов было слишком много на него одного.       Кто-то хочет убить тебя, Мордериго.       На ум так некстати пришли эти слова. Может, это оно и есть? Может, это его конец?       Мордериго обессилено отступил, не в силах больше держать блок. Он уже не атаковал, а только оборонялся, но руки сильно тряслись, и щит соскользнул вниз.       Тычок в грудь. Мордериго закашлял и отшатнулся.       Сокрушительный рубящий удар по голове. Наносник царапает лицо. Глухой звон, как от колокола. Мордериго повалился на землю. Попытался встать, но дрожащие ноги не слушались. Он с трудом поднял глаза и увидел кончик клинка, зловеще блеснувший над головой.       Кажется, вот и все… Это финал.       Мордериго закрыл глаза, словно связанное на бойне животное, не желавшее видеть, как на него опускается нож мясника. Он ожидал удара, и ему даже казалось, что клинок вот-вот оборвет его страдания. Он прижался ухом к земле, и ощутил топот ног рыцарей и копыт их коней, явственнее услышал вопли носящихся братьев.       — Он мой! — не своим голосом орал Риган де Мотье. Крики перемежались со звоном металла — очевидно, рыцарь пытался прорубиться сквозь толпу.       Мордериго продолжал лежать и ждать удара, который, если не оборвет его жизнь, то лишит сознания и выбьет с поля боя. Но клинок так и не врубился в стройные ряды колец на его доспехах. Послышался ответный лязг с дребезжанием, и он открыл глаза.       Увидев, в каком бедственном положении находится их товарищ, пара тамплиеров поспешила на выручку. Один отразил нацеленный в лицо клинок, второй принялся отгонять госпитальеров мощными, уверенными атаками, и Мордериго наконец получил возможность встать. И в первые мгновения заметался, не зная, что предпринять: он слишком устал, чтобы драться, даже подняться ему удалось не с первого раза.       Бом-м-м… Бо-о-ом… Бу-м-мдз-зь.       «Это по мне, наверное, панихиду служат», — меланхолично подумал Мордериго, и на краткий миг прикрыл глаза, боясь закрывать их совсем, чтобы никто не подумал, что он уже сдался, а значит, его можно удалить с поля, как проигравшего, как выбывшего. Но смотреть на битву ему было невыносимо — голова гудела, жгло глаза. Они будто молили: «Мордериго, закрой нас! Ляг, поспи! Этот бой не для тебя! Закрой нас!».       Но нужно было заставить себя встать, помочь раненым братьям дойти до лазарета и перенести туда лишившихся сознания. И потом топать в лагерь, где его ждет Робер.       Робер…       Ради него, пожалуй, стоит еще немножечко пожить.       Мордериго с трудом поднялся и неловко поплелся прочь. Идти было тяжело: тело как будто отказалось подчиняться. Он брел, шатаясь и рискуя вот-вот завалиться куда-нибудь. Больше всего он походил сейчас на восставшего мертвеца, чье полуразложившееся тело накануне еще и много выпивало. Всего раз Мордериго наклонился, пытаясь поднять потерявшего сознание рыцаря, но опасно закачался и чуть не рухнул рядом. Осознав, что в таком состоянии не только не поможет другим, но еще и себе навредит, он отправился в лагерь.       Только теперь Мордериго почувствовал, как голоден и как хочет в нужник. Трехдневный недосып из-за ночных гулянок с Робером да постоянные нагрузки, куда более суровые, чем тренировки, выжали его без остатка. Ненадолго Мордериго взбодрился, когда жадно заглатывал кусок хлеба с ломтиком мяса, а дальше его вновь накрыло волной сонливости, и он чуть не уснул, набив рот фасолью. Он не стал пить вино, боясь, что от него заснет быстрее, зато безропотно слопал положенную мисочку специй, надеясь, что это его пробудит. «Бесполезно, — подумал Мордериго. — Даже рот особенно не жжет… Черт, не соображаю вообще ни-че-го…» Он покрутил головой, выискивая Робера, и частью сознания понимая, что будь тот на трапезе, сел бы рядом.       После благодарственной песни Мордериго решил поискать наставника в палатке, но там его не оказалось. Впрочем, поиски не были совсем безрезультатными — там находился Леон, который сообщил, что сеньор де Сабле в больничном шатре, наелся лекарств и отдыхает. Мордериго вздохнул от того, что придется в очередной раз тащить куда-то изможденное тело, но валяться с пропотевшими ворчливыми храмовниками в палатке — нет уж, он не согласен!       Он тихо отодвинул край полога и скользнул внутрь. Молодой адмирал лежал на одеялах, положив сверху раненую руку — он был необычайно бледен и слабо дышал. Мордериго встревожился, глядя на это почти безжизненное тело. Только по слабому вздыманию груди вверх-вниз было понятно, что Робер жив.       — Робер! — Мордериго бросился на колени рядом с постелью и взял его руку в свою. Кожа была прохладной. Наставник не отреагировал, и он наклонился ниже, обжигая его своим дыханием.       — Ты здесь… — Робер слабо улыбнулся и приоткрыл глаза.       — Что такое? Плохо тебе?       — Ты жив, а значит, уже лучше, чем было.       Но Мордериго не улыбнулся. Он тихо позвал Робера по имени опять, поглаживая его ладонь и отчаянно желая наклониться к лицу снова. Это дразнило Мордериго, манило, он чувствовал какую-то щекотку внутри и боялся, что в нем опять вспыхнет это постыдное, определенно греховное желание. Он уже чувствовал дрожь, странное волнение, которые часто предшествовали тому, что брэ начинали топорщиться.       — Иди ко мне, Мордериго, — тихо сказал Робер, и тот покорно улегся подле него, обвив его рукой.       — Я бы никуда от тебя не уходил.       Робер хотел ответить «Я знаю», но лишь прикрыл глаза — то ли счел свой ответ неуместным, то ли короткий диалог окончательно утомил его — и задышал мерно и ровно. Чувствуя тепло тела юноши, он уплывал куда-то, и сознание его ловило урывки снов. Кошмар про отрубленную руку пытался прорваться в эти мирные видения, и Робер занервничал. Его ноздри уловили вонь разложения от гниющей плоти, он поморщился и застонал, боясь опять увидеть отвратительный обрубок.       Мордериго сквозь сон услышал, как наставник поскуливал, шумно дышал, и, не просыпаясь, обнял его покрепче да зарылся носом в прядь волос у плеча. Это успокоило Робера, хотя затих он не сразу: еще какое-то время мычал, кусая губы, и махал здоровой рукой, сопротивляясь. Потом пальцы у него начали мерзнуть, и он стал судорожно цепляться то за одеяло, то за руку задремавшего Мордериго. Он успокоился окончательно, только когда совсем впал в забытье.       От такой совместной дремы полегчало и Мордериго: в кои-то веки он смог расслабиться, не возиться в постели, ревнуя и терзаясь мыслями о том, что не нужен Роберу. Усталость потихоньку отступала, и пролежать ему тут хотелось вечность. Вот только ни у него, ни у сеньора де Сабле нет в запасе этой вечности.       Бом-м-м!       Мордериго вскочил. Сердце колотилось о ребра до того сильно, что ему стало дурно. Робер остался лежать и только тяжело перекатил голову.       — Пойдем! — плохо понимая, что делает, Мордериго потянул молодого адмирала за здоровую руку.       — Роби, пойдем!       Тот не шевелился. И дышал все слабее и тише.       — Роби?       Мордериго опустился на колени и стал осторожно его теребить.       — Роби, что происходит?       Молчание в ответ.       — Оставь его. Он спит, Мордериго, — услышал он сзади холодный голос и обернулся.       — Что ты тут делаешь, Марк-Антуан? — еле слышно спросил юноша.       — Ищу тебя, чтобы сказать — тащи свою задницу к полю боя, и поживее!       — Но Робер…       — Ему плохо, и скорее всего, от тебя! — рявкнул де Кан. — Уходи отсюда.       — Он лежит, как мертвый…       — Если не уйдешь, точно помрет от того, как ты навязываешься, — прошипел Марк-Антуан.       Мордериго надул губы, но не двинулся с места.       — Ты что, меня не слышишь?! — Марк-Антуан схватил со стола чью-то миску и замахнулся. Мордериго зажмурился.       Раздался глухой шлепок.       Мордериго открыл глаза. За спиной стоял Жан-Жак. Его пальцы крепко вцепились в запястье де Кана.       — Что вы тут устроили?       — Мелкий подлец никак не желает оставить в покое сеньора де Сабле, — хищно оскалился Марк-Антуан.       — Я полагаю, сеньор де Сабле достаточно взрослый и почтенный муж, чтобы самому решить, нужно ли ему общество мелкого подлеца или нет, — холодно ответил Жан-Жак. — В любом случае ты не имеешь права бить оруженосца, да еще и шуметь, мешая спать раненым.       Мордериго хотел съехидничать, что у де Кана это уже вошло в привычку, и даже видел, как тот ждет, что он выдаст его. Но удержался, лишь глянул с вызовом и сказал:       — Я не могу оставить моего сеньора.       — Он вечно крутится вокруг него, как проклятый мужеложец, — съязвил Марк-Антуан.       — Кто?       — Так, хватит! — прервал лекарь назревающую перепалку. — Марк-Антуан, живо в строй, ты же не хочешь прогневить Леона, верно? Мордериго… — его тон смягчился, — не беспокойся за сеньора, я позабочусь о нем. Иди. Тебя тоже ждет битва.       Он дождался, пока юный де Кенуа покинет шатер, и только после этого выпустил Марка-Антуана.       Мордериго поспешил начать сражение, выбрав из загона одну из лошадей. Бегать на своих ногах он категорически не желал. Да, ему еще не хватало меткости, но ведь и противнику попасть по нему мечом, когда он мчался во весь опор, тоже было не так просто. Носясь по полю, Мордериго иногда давая лошади шпор, чтобы она перепрыгивала небольшие баррикады или сваленные поленницей доски — они нужны были, чтобы быстро восстановить ограждение. И осматривался — кто, где да на какой позиции? А потом открыл охоту.       Прискакав к арке госпитальеров, Мордериго разворачивал коня, и, вопя, мчался на тех, кто только-только выскочил из своих укрытий. Хруст тел под натиском лошади, сопровождаемый звоном оружия, дразнил его, даруя то упоение, которого он так жаждал.       Сколько он так носился? Час? Два? Неважно. Важно, что накопившийся гнев получал выход.       В очередной раз Мордериго пришпорил коня и увернулся от пики вражеского рыцаря. Догонять не стал — меч не чета копью. Напротив, он помчался в противоположную сторону.       Громовой топот копыт. Лязг доспехов бегущего рыцаря.       Слабак, значит? Ничего не умеет? Не заслуживает быть рядом с бедным раненым Роби? Что ж, теперь они все пожалеют. Да, да. Ляпнул один, а отыграется он на всех.       Впрочем, какой один? Его же все храмовники считают ничтожеством!       От этой мысли Мордериго оскалился, горя от безумной ярости настолько, что хотелось сорвать шлем, кольчугу и рубахи, и, оставшись по пояс голым, хватать всех, кто попадается на пути, и мордой, мордой об стены, об камни, в лужи… и кромсать, месить…       Мордериго, вопя, догнал бегущего рыцаря в два счета. Их клинки с лязгом схлестнулись. Не желая терять скорость, он закружился неподалеку и напал снова, резко наклонившись и сделав выпад. Колющий удар пришелся прямо в лицо. Рыцарь взвыл и упал на четвереньки. Мордериго, разворачиваясь, чтобы его добить, случайно задел лошадью своего.       — Прости, Леон! — рявкнул он налетевшему на преграду из кольев приору. Но остановиться, чтобы помочь, не мог — этим, скорее всего, он подписал бы себе смертный приговор. Сил на то, чтобы убегать от госпитальеров снова и снова, у него уже не было. Его хватало только на тычки и хлесткие удары мечом.       — Дурак! — отозвался прецептор, пытаясь отцепить кольчугу от кольев. Но Мордериго уже умчался прочь. Безумный и злой, он искал, отчаянно искал кого-то, кого мог бы шарахнуть комом своей ярости, как шаровой молнией.       Проснулся ли Робер? Пришел ли посмотреть на него? Ха! Да наплевать! Наплевать уже!       Но… как же жарко! Невозможно толком дышать… Пускай шлем у него и почти открытый, но волосы ужасно промокли от пота под койфом и стеганой шапочкой. Часть койфа изначально закрывала ему губы и подбородок, но он умудрился-таки стянуть ее вниз, и еще с первого этапа почти не надевал — дышать ртом в тканевую подкладку и невольно пускать в нее слюни было противно. Снять же шлем, а уж тем более и доспехи, чтобы хоть чуть-чуть охладиться, не представлялось возможным. Чувство самосохранения брало верх, да и когда руки заняты мечом и щитом, а лошадь неслась во весь опор, то ли злая, как и ее всадник, то ли просто напуганная, сделать это было просто нереально.       — Ублюдки! Иуды! — заорал он, когда его конь налетел на что-то и поднялся на дыбы. — Бастарды! — продолжал яростно, копируя вопли госпитальеров и некоторых храмовников.       Мордериго ждал, что кто-то побежит на него, услышав эти вопли, и пустил коня рысью, выискивая новую жертву. Увидев пару бегущих госпитальеров, он зарычал и направил на них коня. Еще несколько братьев святого Иоанна увидели, как за их товарищами гонится враг, и бросились наперерез. У одного было копье, и Мордериго хрипло крикнул и ударил коня по бокам каблуками, подгоняя, — чтобы победить противника с оружием, длиннее, чем твое, нужно набрать больше скорости. Но второй госпитальер метнул топор, вынуждая лошадь свернуть.       — Иуды сын! — проорал Мордериго и натянул поводья. Топор пролетел мимо, но помешал его планам — возвращаться, чтобы набрать разгон, было некогда, и он решил стартовать с места. Однако ему в любом случае предстояло развернуться, чтобы снова наброситься на госпитальеров.       Внезапно послышался топот копыт, более явственный, чем у всех остальных лошадей, которые носились в отдалении. Мордериго стал озираться с безумными глазами, больше всего сейчас напоминая напуганного и одновременно разозленного жеребца, который не знает, убегать ему или нападать.       Глухой стук копыт нарастал. Мордериго продолжал мчаться вперед, ибо на поле битвы остановка для всадника — гибель. Если он остановится, госпитальеры вмиг выдернут его из седла и забьют. Те, в кого он метил, не стали ждать, и поэтому он выискивал, кого бы рубануть.       — Вот он! Убейте его! — заорали госпитальеры, вылетевшие из арки.       Среди них Мордериго узнал проклятого Ригана де Мотье. Он насчитал пятерых и понимал, что лучшем случае попадет лишь по одному. Остальные же… Впрочем, об этом лучше не думать, ибо тогда можно поддаться панике.       Другого выхода нет.       — Давай! Быстрее! — не своим голосом завопил Мордериго и снова ударил коня пятками.       Нужно выбрать момент… Выбрать момент… Выбери момент, или все пропало!       Перед глазами все слилось в одну полосу. Мордериго видел только цель и медленно заносил меч.       Выгнись, выгнись… Нет, не сейчас! Еще рано!       Мордериго на секунду прикрыл глаза, слушая звуки, что его окружали. Хрипы уставшего коня, глухие удары копыт по земле, вопли госпитальеров…       — УБЕЙ БЕЛОГО!       Он слышит еще одну лошадь рядом и открывает глаза.       — AVE MARIA! — Мордериго взмахивает мечом, чтобы придать себе уверенности. Иоанниты несутся на него, и…       Красная молния вылетает из-за останков разрушенной стены, грохоча железом и бьющими о землю подковами. Мордериго успевает увидеть только смазанную полосу, услышать хруст сломанного древка и почувствовать боль.       В следующую секунду он уже летит на землю, выбитый из седла. Все вращается перед глазами.       Грохот и снова сильная, тупая боль.       Мордериго встает, держась за бок, куда пришелся удар копьем. Будучи затупленным, оно не пронзило его, но буквально вдавило внутренности и, кажется, сломало ребро. Тяжело дыша, он поднимает меч и оглядывается. Один из госпитальеров вскочил на освободившегося коня и умчался, другие сцепились с налетевшими тамплиерами. Риган вырвался из этой толпы и бежал прямо на него.       «Опять он! Да оставит он меня в покое?!» — подумал Мордериго, все еще пытаясь восстановить дыхание. Риган де Мотье какое-то время стоит на месте, поигрывая мечом, а потом бросается вперед. Мордериго сжимает зубы и с трудом заставляет себя поднять меч и щит.       Мгновение — он и Риган схлестнулись, лязгая оружием. Риган попер на юношу своим весом, вынуждая отступать. Мордериго изо всех сил пытался удержать блок, но делать это под напором здоровенного госпитальера становилось все труднее и труднее. Он облизал мокрые от пота губы, трясясь от страха и ярости.       — Маленький сучонок, — прорычал Риган. — Я вырежу тебе печенку, а потом насильно скормлю ее ублюдку де Сабле…       Мордериго зарычал.       — О, да, — прошелестел Великий госпитальер, наслаждаясь тем, что попал. — Я видел, как ты за ним бегаешь, словно за дамой сердца. Может, тогда будет лучше сначала ему выпустить кишочки?       Бешенство, зародившееся в груди и до сего момента существовавшее в нем где-то рассеянно, вспышками — то тут, то там — сначала снова сконцентрировалось в сердце, а потом стало расползаться по венам, наливая руки и ноги силой. Мордериго опять хрипло зарычал, скалясь, и рывком разорвал блок, шарахнувшись назад.       — Ну что, ну что, маленькая белая блоха? — хрипло засмеялся де Мотье.       Мордериго молча бросил щит и перехватил клинок в левую руку. Он не стал дожидаться, ни когда Риган удивится, ни, тем более, когда тот придет в себя и перейдет в атаку. Он быстро раскрутил клинок и нанес рубящий удар. Риган с лязгом отклонил его в последний момент.       — Что ты можешь? Ты просто мальчик!       — Я мальчик, а вот ты — кусок дерьма, — клацнул зубами воспитанник тамплиеров и обрушил на него серию яростных атак. На миг они замерли, скрестив мечи и давя друг на друга, чтобы вынудить отступить. Замерли и приблизили к друг другу лица, как быки, сцепившиеся рогами.       Все, что происходит вокруг, потеряло для них значение. Разум обоих застлала ненависть. Оба не заботились даже о том, что могут получить шальной удар клинка, рикошет или вовсе быть сбитыми лошадью. И уж, конечно, им было наплевать на зрителей.       Умберто де Менье, сидевший довольно близко, аж подпрыгнул на месте.       Тот же крючковатый нос, изгиб губ в презрительной усмешке, даже лоб и переносицу морщат одинаково…       Но этого не может быть!..       — Быстро приведи сюда Робера де Сабле! — Умберто пихнул ногой слугу.       — Но почтенный сир наверняка почивает…       — Он мне нужен! Быстро! Сейчас! — рявкнул наставник и встряхнул упрямца. Тот понятливо закивал и бросился прочь — прочь с трибун, прочь от поля боя, прочь от сражавшихся едва ли не насмерть Ригана и Мордериго.       Рявкнув, Великий госпитальер нанес очередной удар. Мордериго отвел его клинок вниз и вдруг замахнулся свободной, правой рукой и двинул ему кулаком в зубы.       — Любишь грязно играть, маленький ублюдок? — Риган отшатнулся, вытирая окровавленные губы. Юноша молча поднял меч.       Они снова сцепились. Их мелькающее оружие больше походило то на цветок, то на мельницу, а то две заточенные полосы стали сливались вовсе и становились неразличимыми. Устав, они на краткий миг разошлись, восстанавливая дыхания и кружа вокруг друг друга. Де Мотье собирался сказать какую-то гадость, но первые мгновения ему, как и Мордериго, нужно было продышаться. Юный де Кенуа все еще молчал, чувствуя, как горло у него дерет от жажды, а грудь — от ярости. Но, остывая, он начал и успокаиваться, а это его не устраивало. Ему даже хотелось, чтобы Риган опять ляпнул своим грязным языком какую-нибудь дрянь, чтобы ярость запылала в нем снова.       — Я всего лишь ученик, а ты не можешь меня победить, — прошелестел он, не выдержав. — Видать, госпитальеров дерьмово готовят…       — Ах ты, мелкая сволочь, — взбеленился Риган и набросился на него, схватив клинок обеими руками. Юный де Кенуа увернулся от удара, дождавшись последней секунды, когда это еще возможно, чтобы Риган не успел переменить направление атаки, и рубанул его по боку. Госпитальер пошатнулся, выдернул меч из земли и опять атаковал. Мордериго пришлось закрыться, и они опять замерли, давя друг на друга.       — Я хотя бы не вьюсь блохастым псом за каким-то задрипанным… — начал было Риган, но не договорил. Юноша с бешеным ревом отвел лезвие его меча и замахнулся ногой, намереваясь дать пинка. Риган отскочил, и нога Мордериго вместо груди мазнула ему по бедру.       Они опять закружились, как рассерженные коты.       — Откуда ты знаешь? — холодно и зло спросил воспитанник тамплиеров.       — Я видел вас, — оскалился Риган. — Видел, как вы прижимались к друг другу и ныли. Два…       — Заткнись! — рявкнул Мордериго и бросился в бой. — Это не твое дело, ты понял?!       Риган ехидно засмеялся, блокируясь. Он попал под серию яростных атак и стал то отскакивать, то выставлять клинок поперек, мешая себя достать. Но Ригану, в конце концов, это надоело, и он просто пнул юношу в пах. Тот, не ожидав такой подлости, скорчился и упал на колени. Боль волной накрыла его, выбила из него дыхание. Ему казалось, что его яйца просто расплющились, если вообще остались целы. Он застонал, пошатываясь, и тут увидел смазанную серую полосу — лезвие клинка, со свистом рассекавшее воздух и направленное ему прямо в лицо.       Лязг!       Другой клинок предотвратил удар. Мордериго поднял глаза и увидел нависшего над ним Леона де Буржа. Выглядел он жутко — весь окровавленный, серые глаза лихорадочно горят, кольчуга на груди разорвана — видимо, он не нашел другого способа освободиться от кольев. Ветер трепал его темные с сединой волосы — те, что не налипли на залитое кровью лицо.       — Очень по-честному бить мальчишек, Риган.       — Раз он здесь, значит, он на равных с нами, — хрипло и холодно возразил госпитальер.       — Это не дает тебе права использовать грязные приемы.       — Да ну? А ты попробуй меня переубеди, — он засмеялся, и рыцари сцепились. Мордериго получил возможность прийти в себя и отползти с дороги, чтобы не быть раздавленным лошадью или прибитым еще каким-либо братом ордена святого Иоанна. Но покидать поле боя пока не собирался.       Он сидел на коленях, пытаясь справиться с болью, тяжело дышал и считал: раз, два, три, четыре…       «Белая блоха».       Пять, шесть, семь, восемь…       «Маленький сучонок».       Девять, десять…       «Накормлю твоей печенкой ублюдка де Сабле…»       Одиннадцать… дюжина…       «Я видел, как ты за ним бегаешь….»       «Я видел, как вы прижимались к друг другу и ныли…»       — Скотина! — хрипло закричал Мордериго, вскочив на ноги. Он не то чтобы совсем отошел от боли, скорее, опять опьянел от собственного гнева. Схватив меч, он бросился в схватку. Лезвие его меча вклинилось между оружием Ригана и Леона.       — Леон, уйди!       — Ты что, дурак?! Я тебе помогаю!       — Не смей! Это мой бой!       — Ты еще глупый отрок, отойди!       — Нет!       Битва продолжилась уже втроем. Риган оборонялся от натиска двоих противников, но Мордериго параллельно с атаками пытался еще и выпихнуть плечом Леона из круга. Это нисколько не приближало храмовников к победе, ибо оба то и дело отвлекались друг на друга. Они кружили по полю, не обращая внимания на остальных. Риган яростно теснил Мордериго к лестнице, которая вела на площадки и платформы для лучников. Леон, хладнокровный и злой, хлестал мечом направо и налево, одновременно пытаясь самому встать на ступени. Он-то получил бы преимущество, а вот для Мордериго это бы обернулось неудобствами из-за роста. В конце концов Риган, увернувшись от клинка, схватил Леона за шкирку и отшвырнул, а на Мордериго замахнулся пинком, вынуждая отступить. Мордериго взбежал по ступеням вверх, сбросил атаковавшего его госпитальера и стал выжидать, пока Леон и Риган его настигнут.       Далее они продолжали биться уже наверху. Де Мотье схватил Мордериго за шею и попытался опрокинуть, одновременно сжимая кольцо рук, чтобы придушить. Тот забился, выкручиваясь, но уже в следующее мгновение Леон заехал Ригану кулаком в челюсть, вынуждая ослабить хватку. Мордериго отвесил противнику пинка, вывернулся и встал.       Ярость опять начала его захватывать, он, ожидая, когда Риган отвлечется от брата де Буржа, стал поигрывать мечом, перебрасывая его то в правую, то в левую руку. Эта игра ему понравилась до того, что он аж заурчал. Де Мотье отпихнул Леона и замахнулся на Мордериго. Тот сделал блок и… перебросил оружие. Риган выгнул бровь и тут же получил по ней хлесткий удар.       Будь клинок заточенным, удар вышел бы страшным. Хотя, судя по вою Ригана, и так получилось неплохо — он дернул головой, отворачиваясь, пошипел и поглядел на Мордериго исподлобья. На брови у него алым набухала ссадина. Риган промедлил мгновение и, немного отойдя от боли и изумления, набросился снова. Мордериго перебрасывал оружие, лишая врага возможности понять, откуда нанесет атаку снова.       Чирк!       Клинок мазанул Мордериго по лицу быстрее, чем он успел поймать свой и блокировать выпад. Он застыл, увидев, что кончик меча Ригана обагрился кровью.       Кровью, которой быть не должно, если лезвие затуплено, как того требовали правила.       Еще мгновение. Боль, жгучая, противная, обозначила место ранения.       Мгновение спустя Мордериго начал чувствовать солоноватый запах. Он ударил его по ноздрям, заставляя отшатнуться.       Риган отклонил клинок Леона, отпихнул приора ногой и его кулак с хрустом врезался в челюсть Мордериго, который забыл обо всем в тщетной попытке скорее слизать кровь, чтобы ее не чувствовать. Но от порозовевших перчаток ему стало только хуже, а получив в лицо, он зашатался, прикрывая щеку и нос. Для него исчезли все звуки, кроме звона стали. Удары и вскрики других рыцарей слились в один сплошной гул, который шел мимо. Он слышал лишь Ригана и Леона.       Не видно, ничего не видно! Он едва не ослеп от боли, но, наконец, шатаясь, пришел в себя.       Вовремя. Риган поджал руки, намереваясь сделать колющий. Мордериго выставил оружие, слегка плясавшее в дрожавшей кисти. Вдруг что-то темно-синее и тяжелое пихнуло его, сбрасывая со стены и тем самым спасая от лезвия клинка. Шлепнувшись, он быстро отходит от удара, перекатывается на спину, упираясь локтями и ощущая тупую боль в коленях, и вдруг замирает.       Все последующее, происходившее почти в один и тот же миг, Мордериго видел так, будто Господь нарочно это замедлил, чтобы он мог получше разглядеть. И нарочно приглушил все звуки, чтобы он видел и слышал только одно.       Хлопок! Что-то маленькое и острое пронзило шею Ригана навылет и застряло в ней.       Хруст! Заточенный меч Ригана из-за пошатнувшегося хозяина поменял свою траекторию удара. Его лезвие пронзило живот Леона снизу вверх в том месте, где порвалась кольчуга, и алой полосой вынырнуло из спины.       Страшный, истошный визг.