Белый тамплиер

      Этьен де Труа проснулся из-за того, что ему снился Мордериго де Кенуа. Нежное, хрупкое тельце дразнило его, в дремоте он перебирал белые волосы, трогал тонкую, но от того еще более соблазнительную бледную кожу, грубо прижимал юношу к своему лицу и целовал, подчиняя своей воле. Такие видения пробудили не только разум, но и срамной орган — Этьен очнулся, полный греховных желаний, и сильно сжал свою промежность несколько раз.       — Проклятый мальчишка, — прошипел он и спустился вниз.       Трактир был пуст — веселье давно стихло, свечи погасили, а братья разбрелись по комнатам. Этьен сам не знал, зачем вернулся. Он нашел на стойке свечу, зажег ее и плеснул себе в кружку пива. Одной ему показалось мало, и он налил еще. Затем выудил из-под стойки две бутылки, одну положил в карман, вторую откупорил и пошел во двор, хлеща из горла.       Пока Робер де Сабле подслушивал ночной заговор двух негодяев и пытался рассмотреть их лица, Мордериго, шатаясь, стоял у ограды, намереваясь помочиться. Он спустил брэ и не заметил Этьена, который вальяжно вышел из таверны, помахивая бутылкой.       — О, малыш Мордре, — хрипло засмеялся тот, подойдя ближе. Вспугнутый Мордериго судорожно попытался одернуть сюрко, но лишь запутался и принялся неуклюже подтягивать нижнее белье и шоссы.       — Я только о тебе подумал, а ты тут… еще и голый… — Де Труа цокнул языком.       — Я просто…       — Пойдем-ка пошепчемся. — Этьен лениво закинул руку на шею юноше и потянул на себя. Мордериго пошатнулся, все еще то ли держась руками за промежность, то ли прикрываясь. — Давай-давай, — умасливал его Этьен, ведя вдоль ограды.       Не давая времени воспротивиться, он нашептывал ему на ухо, как здорово им будет втроем с бутылкой вина.       — Давно ты не приходил ко мне, — с упреком сказал Этьен, когда они ступили в полумрак конюшни.       — Я был на игре, — робко возразил Мордериго.       — Но вчера ты ко мне не пришел, — усмехнулся рыцарь и слегка ущипнул его за ягодицу. Мордериго замялся, не зная, что ответить. Но, казалось, Этьену ответ и не нужен.       — Тут темно, — заметил Мордериго после недолгой паузы. За спиной громко фыркнула лошадь, заставив его вздрогнуть.       — Не бойся, малыш. — Юноша почувствовал, как сильная рука обвила его талию. — Иди сюда. — Этьен отворил дверцу пустого стойла. — Глянь-ка, тут нет никого. Интересно, чисто тут?       — Вроде да. Тут сено, — ответил Мордериго, который, в отличие от Этьена, хорошо видел в темноте лежащую перед ними охапку.       — Тогда давай ляжем, — скомандовал Этьен и завалился первый.       — Зачем?       — Ложись, Мордре, — раздраженно поморщился де Труа. — Ты, кажется, слишком трезвый — вопросов много задаешь.       Мордериго пожал плечами и осторожно примостился рядом.       — Ближе сюда иди, — прошелестел Этьен. Он потряс бутылкой, и бульканье в ней показалось юноше оглушительным в ночной тиши, нарушаемой лишь редкими конскими всхрапами и глухими перестуками копыт.       С громким «Чпок!» Этьен откупорил вторую бутылку и протянул ее Мордериго. Из первой, уже наполовину пустой, он сделал глоток сам.       — Тебе предоставляется право пить первым.       Мордериго покорно хлебнул — немного, но больше, чем было нужно. Он не ожидал, что содержимое окажется крепче вина, и закашлялся.       — Это не вино…       — Да ладно? Дай-ка, — Этьен схватил бутылку и попробовал. — Это бренди… Тебе, малыш, рановато такое пить, но уж извини, в темноте перепутал. — Он сделал ещё несколько жадных глотков.       — Да ладно, чего уж там, — Мордериго отобрал бутылку и тоже хлебнул.       — О-о-о-о, хорошо пошло, — довольно протянул Этьен. — Ну чего, беленький, еще немного, и опять будешь по полу кататься, да Робера просить?       — Иди в жопу, — хрипло ответил юноша, снова отпивая. Этьен продолжил прикладываться к своей бутылке.       — На коленки пойдешь ко мне?       Мордериго помедлил, но все-таки полез.       Это было привычным ритуалом. Когда он приходил к Этьену заниматься, то часто сидел у него на коленях, объясняя, как читать и писать арабскую вязь. Порой ему казалось, что великовозрастный ученик не слушает, то и дело отвлекаясь, чтобы погладить юного учителя или как-то его приласкать. Мордериго сначала крепился, а потом начинал хихикать и дергаться, когда Этьен щекотал ему шею кончиками пальцев или ласкал, дразня, более чувствительные места. Иногда Мордериго чувствовал, как что-то горячее и твердое неприятно упирается в него снизу, но делал вид, будто все так и задумано, и ничего особенного не происходит. Поступал он так, потому что сам испытывал то же самое, когда оставался один и вспоминал Робера? Мордериго не знал. Но продолжал попустительствовать.       Сейчас же, взобравшись на колени к своему старшему товарищу и с каждым глотком пьянея все сильнее, он и вовсе не волновался из-за таких пустяков.       — Я хочу тебя поцеловать, — тихо сказал Этьен.       — Как это? — Мордериго чуть не поперхнулся очередным глотком.       — Иди, я покажу, — Этьен поманил его к себе поближе.       — Нет, я так боюсь, — захихикал Мордериго.       — А чего бояться? Я не укушу.       — Да, не укусишь, знаю я тебя! Сразу оттяпаешь.       Они рассмеялись.       — Ну так что? Я поцелую тебя? — и, не дожидаясь ответа, он обхватил Мордериго и жадно впился губами в его шею.       Юноша замер, чувствуя, как Этьен прихватывает губами тонкую кожу, иногда прикусывая зубами, осторожно проводит кончиком языка. Ему казалось, что время остановилось. Этьен не целовал в одном месте, а перемещался то выше, то ниже, заставляя его испытать разные новые ощущения — дрожь волнами проходила по всему телу, Мордериго вцепился ему в нижнюю рубаху и повис, чувствуя, как в нем начинает просыпаться то странное греховное желание.       — Все, Этьен, отпусти, — взмолился он и попытался вырваться.       — Знаешь, мне все труднее и труднее себя сдерживать, когда ты рядом, — заявил тот и слегка толкнул его в грудь. От неожиданности Мордериго упал на спину, прошуршав сухой травой. Этьен тут же навис над ним.       Мордериго испуганно сжался. Он плохо понимал происходящее, но знание, которое вбилось в голову на тренировках — если тебя опрокинули, значит, будут бить — заставило его прикрыть голову руками и поднять колени, защищая живот.       — Тихо, ну что ты… — Этьен бережно раздвинул ему колени в стороны и медленно улегся сверху.       — Мне нечем дышать…       — Прости, мне не на что опереться. Но ты не пугайся, все хорошо. Я не раздавлю тебя… — Он стал поглаживать его по лицу. Мордериго завозился, неохотно сопротивляясь.       — Может, еще выпьем?       — Угу.       Этьен соскользнул, словно тяжеленный змей, и Мордериго разом стало легче. Он поднялся, нашел свою бутылку и присосался к горлышку, уже почти не ощущая вкуса напитка — внутри осталось не больше четверти.       — Все, я пить больше не буду. Голова болит, — сказал он, отбрасывая бутылку в сторону и потирая виски.       — А целоваться? — засмеялся Этьен.       — Тебе б только целоваться!       Они захихикали, но смешки быстро стихли. Этьен опять потянулся к Мордериго, обвив ему шею рукой и не давая отклониться. Он целовал легко, едва ощутимо, двигаясь по его лицу от уха до уголка губ.       — Стой! — Мордериго не позволил зайти дальше.       — Почему?       — Роб…       — Какой Роб?! — голос Этьена гневно дрогнул.       Мордериго хотел сказать, что желал бы видеть на его месте Робера, но не смог. Он опять почувствовал себя предателем, страшным изменником за то, что Этьен прикасался к нему. Еще стыднее ему стало за то, что он сам сгорал от желания, и поддался, почти поддался! Все это медленно пролезало в его сознание из-за мутной завесы опьянения. Медленно, но неумолимо.       — Чего ты притих? — Этьен замер, не решаясь продолжить ласки. Ему хотелось, чтобы Мордериго, если и не отвечал взаимностью, то хотя бы выражал одобрение его действиям. Он жаждал ответных поцелуев, поглаживаний, томных вздохов и замутненных удовольствием взглядов, но получал только испуганные вздрагивания и окоченевшее от страха тело.       Этьен отодвинулся, позволяя юноше сесть, чтобы высказать все это. Как бы ему ни хотелось скорее потешить свою похоть, он понимал, что без откровенного разговора и прояснения некоторых неувязок его дальнейшие поползновения станут невозможными.       Мордериго пялился на край черного сюрко, будто ожидая, что на нем проступят золотой нитью все ответы, и гадал, сказать или не сказать о том, что его так гложет.       Это так легко и в то же время так сложно.       «Я хочу, чтобы меня целовал Робер де Сабле».       Попробуй, произнеси это, а…       — Мордре, что такое? — Этьен ласково погладил его по щеке.       — Я не могу тебе сказать. Ты расстроишься.       — А разве от того, что ты грустный сидишь, я не расстроюсь?       — Если я скажу, тебе будет еще больнее.       — Да ладно… — Этьен недоверчиво рассмеялся.       Мордериго продолжал мяться, комкая в руках край сюрко, и никак не решался. Давящая тишина тянулась, мучила, изводила, и вот-вот должна была разрешиться чем-то страшным. Либо он все же расскажет, что ждет ласк не от Этьена, чем его рассердит, либо Этьен потеряет терпение и просто уйдет или же продолжит приставать. И неизвестно, что хуже.       — Мордериго, ты здесь? — раздался сначала голос Робера, а затем грубый лязг засова, который, очевидно, заедал.       Мордериго несказанно обрадовался спасению от этой неловкости и оживился.       — Чего ты радуешься? — зашипел Этьен. — Нельзя, чтоб он нас тут застукал!       — И что делать? — шепотом спросил он.       Вместо ответа Этьен отполз в угол, закапываясь в сено. Вышло плохо, льняная рубаха местами просвечивалась, но времени найти другое укрытие или зарыться получше не было. Мордериго надеялся, что Робер не видит в темноте и в половину так хорошо, как он.       — Роби! — Мордериго вскочил и бросился к нему в объятия.       — Ты что тут делаешь, глупый?       — Я… э-э-э… замерз… и решил погреться здесь.       — Почему ты не позвал меня?       Действительно, почему? Что ему теперь ответить? «Прости, Робер, я тут в сене с Этьеном кувыркался и что-то увлекся»?!       — Я… ну… думал…       — Так, а чем от тебя пахнет?! Ты что, опять пил? И откуда ты взял бутылку, а?       Мордериго стоял, потупив голову. Врать не хотелось, но и правду он тоже не мог сказать.       — Я не шучу с тобой, Мордре. Мало того, что ты ушел… не сказал, куда… ты еще и пьяный!       — Я тут бутылку нашел. — Юноша подобрал уже пустую из-под вина, которую бросил Этьен, трусливо (а может, наоборот, благоразумно?) прячась. — И почему-то ее допил…       Его голос был виноватым и таким честным, что нахмурившийся было Робер смягчился.       — Давай ее сюда, — протянул он руку, и взгляд голубых глаз вновь сделался строгим. — Больше ты не пьешь. До праздников, во всяком случае, точно. Я скажу приору…       Робер замолк, и они оба уставились друг на друга с таким ужасом, будто он сказал что-то богохульное.       — Я скажу новому приору и братьям, — сдавленно поправился молодой адмирал. — Чтобы тебе в рот больше не попадало ни капли спиртного.       Мордериго посмотрел на него с укоризной. Воспоминания о Леоне растравили боль до того, что у него аж свело челюсти.       — Кто бы ни был новым приором, он все равно будет хуже, — неожиданно зло сказал он.       — Почему ты так решил? — Робер вздернул бровь. — А если новым приором буду я?       — Тогда я с тобой не буду разговаривать, — Мордериго почувствовал, что вся прошедшая было боль накатывает на него снова. Робер взял его за плечи, безмолвно спрашивая «Почему?», и он ответил: — Никто не имеет права стоять там, где стоял он.       — Ну что ты говоришь, кутенька! — Робер провел рукой по волосам юноши. — Ты понимаешь, такое часто бывает. Рыцари гибнут, постоянно гибнут. Меняются магистры, меняются приоры, причем чаще, чем нам бы этого хотелось. Такова наша жизнь, Мордре.       — А хочу ли я такой жизни? Хочу ли я, чтобы из-за меня кто-то умирал?       — Мы же с тобой уже говорили об этом, мой хороший. Это данность, это надо принять и жить дальше. Все, что ты можешь сделать для Леона — молиться о нем, и тогда ему будет лучше.       — В раю?       — Будем надеяться, что в раю. — Робер обнял его за плечи и повел к выходу из конюшни.       «Я очень боюсь за тебя», — хотел сказать Мордериго, но насупился и промолчал. Робер же, то и дело нервно приглаживая золотистые волосы, раздумывал, рассказать ему про двух злодеев в окне и подслушанный разговор, или нет.       Едва они скрылись, Этьен вылез из своего убежища и стал отряхиваться. От пыльной сухой травы он чуть не задохнулся в своем убежище и теперь кашлял и судорожно бил себя кулаком по груди, словно чахоточный. Отыскав брошенную Мордериго бутылку с бренди, Этьен допил остатки, пытаясь унять кашель.       — Фу ты! — прохрипел он, бросив на солому пустую бутылку.       Ноги с трудом держали его, и он, шатаясь, вышел из конюшни. Идти в свою комнату не хотелось — знал, что сейчас не уснет — голова раскалывалась, перед глазами мелькали какие-то мутные образы. Приступ настиг его, когда он переступил порог обеденного зала, где они поминали погибшего приора — старые воспоминания нахлынули на него, парализуя разум.       Страшные, уродливые пятна на теле.       Молитвы.       Вопли.       Плачущий ребенок.       Отчаяние.       Безумная беготня по дому. Растрепанная женщина с безумным взглядом.       — Нет, нет, нет! — Этьен сел на пол и схватился за голову. Пусть это прекратится, пусть!       Но видения продолжали мучить его.       «Если ты не перестанешь, мне придется это сделать!» — сурово говорит Этьен, но его не слышат. Ему не внимают.       Кинжал в руке. Свист. Удар.       О, он хорошо помнит этот удар! Так, будто нанес его только что. Хруст и чавканье — противные и такие желанные одновременно. Лезвие легко прошло между ребер, словно вонзается в размягченное масло. О да, он еще тогда заметил, насколько заточен нож!       Горячие струйки крови побежали по его руке, уши разорвал предсмертный вопль, а кулаки жертвы молотили его по спине, но он этого не ощущал. Тогдашний Этьен продолжал давить, нажимать на нож, а сейчас орал точно так же.       — Это тебе за мою дочь, сука!       Видение исчезло, но возбуждение никуда не делось. Этьена трясло, руки судорожно искали рукоять ножа и не находили. Возможно, через какое-то время он бы сам успокоился, но раздавшийся наверху крик накрыл его новой волной воспоминаний.       — Ты опять здесь, сука?! — не своим голосом завопил Этьен и заметался по залу в поисках оружия.       «Не может быть такого! Она же умерла! Умерла!» — отчаянно думал он, переворачивая все вокруг в поисках хоть какого-нибудь оружия. В ящике барной стойки он обнаружил ножи и взял два — один маленький, второй вытянутый, резко сужавшийся к кончику. И затем взлетел по ступенькам сначала на второй этаж, но, убедившись, что кричат выше, побежал на третий.       Наверху в коридоре Робер де Сабле дрался с высоким молодым мужчиной в черных одеждах. Они сшибали мебель и зло ругались. Робер яростно метался, сражаясь одной рукой. Она была уже вся в крови: Робер то и дело прижимал ею незнакомца, нанося удары ногами, а тот, сопротивляясь, бил ему ножом по запястью. На полу настежь распахнутой комнаты Этьен увидел Мордериго. Тот лежал без сознания, из уголка его губ и разбитого виска текла кровь, и белые волосы слиплись от нее.       Этьен застыл, тяжело дыша. Перед его затуманенным взглядом Робер и злодей в черном то и дело превращались в две другие фигуры — женскую и его собственную. Вместо Мордериго на полу лежала маленькая девочка.       — Ах ты, сука, — прорычал Этьен. Им овладела жажда, как и тогда, несколько лет назад — он хотел убить, хотел, чтобы нож вошел в чужую плоть и оборвал чужую жизнь.       Мужчина в черном опрокинул Робера, загнав его в угол, и занес над ним руку с кинжалом. Этьен, трясущийся от злобы, ринулся вперед, вонзил маленький нож незнакомцу в бок, затем схватил за капюшон, зацепляя и волосы, резко задрал ему голову и вторым длинным ножом полоснул по выпирающему кадыку.       Противный свист. Бульк!       Негодяй хрипит и начинает валиться.       Кровь бьет фонтаном из перерезанного горла, заливая лицо скорчившемуся на полу Роберу и руки Этьену. Но Этьен не останавливается.       — Это тебе за мою дочь, мерзавка!       Он дергает тело на себя, переворачивая и подставляясь под алые брызги, и скользкий от крови нож входит в грудь — криво, под углом, не так четко, как в тот раз, ведь тогда Этьен не был пьян. Но этого достаточно. Незнакомец начинает заваливаться на пол, судорожно махая руками. Этьен ждет, когда он рухнет, садится ему на колени и вынимает нож, затем немного ждет и снова бьет. Он не может остановиться.       — Сука! Ты отняла все! — орет Этьен, вытаскивая нож и вонзая вновь. Он молотил и молотил, несмотря на то, что рука уже устала, и остановился только тогда, когда кто-то вылил ему на голову ведро ледяной воды.       Этьен опустил нож и закашлялся. Безумие в его тигриных глазах погасло. Он продолжал кашлять и фыркать, пальцы разжались и нож со звоном упал на пол. Подняв голову, Этьен увидел рыцарей, разбуженных воплями и дракой — они высыпали в коридор и теперь смотрели на него со смесью ужаса и растерянности. Он вытер вспотевший лоб, оставляя кровавые разводы, обернулся и увидел Умберто с пустым ведром в руке и зажимающего рану бурой от крови тряпкой Робера.       — Этьен, брат, что ты наделал? — тихо и хмуро спросил Умберто.       — Я просто… Мне показалось… — тот опять закашлялся.       — Почему нужно быть к убитому столь жестоким? — ошеломленно пробормотал Жослен.       — Немыслимо! — подключился Арно де Ретель.       — Этьен, зачем ты так? — Шарль де Анжер, один из давнишних приятелей Этьена, теперь смотрел на него, будто видел в первый раз.       — Шарль… — слабо позвал Этьен, но тот продолжал глядеть, словно не узнавая.       Никто не дал Этьену ничего толком объяснить. Тамплиеров будто прорвало, и со всех сторон посыпалось:       — Как ты, Этьен?       — Что случилось?       — Сеньор де Сабле, вы ранены?       Тамплиеры столпились, встревоженно бубня. Взгляды у кого-то были осуждающими, но в основном в глазах храмовников читались ужас и почему-то сочувствие. Сидевший на полу Робер прикрыл глаза.       — Я думаю, мы должны оказать помощь сеньору де Сабле, Этьену и Мордериго, — властно заговорил Умберто. — Осмотреть нападающего, чтобы понять, кто это, и зачем он напал на наших воинов.       Сейчас это было самым неотложным и разумным, поэтому тамплиеры, ни слова не говоря, занялись тем, чем посоветовал Умберто. Жослен бережно отвел Робера в его комнату, которую он делил с Мордериго. Арно, как самого молодого, услали за лекарем. Двое других рыцарей отнесли во двор тело, предварительно завернув его в простыню. Еще двое отправились искать кого-нибудь, кто бы без лишних вопросов смыл с пола багровые пятна и лужи, и потихоньку готовили себя к тому, что придется делать это самостоятельно. Умберто и Жослен осторожно водрузили бесчувственного Мордериго на кровать. Этьен позволил увести себя в свою комнату.       Потрясение потихоньку отступало, когда рыцари занялись делом.       Робер изможденно упал на кровать, не в силах сидя ждать лекаря. Изрезанную руку нещадно саднило, сознание уплывало, и он прикрыл глаза, пытаясь осмыслить произошедшее.       Пока они шли от конюшни, Робер так и не решился рассказать о подслушанном разговоре, следя, чтобы пьяный, еле стоящий на ногах воспитанник не упал с лестницы. Мордериго зашел в комнату первым, то и дело оборачиваясь и продолжая что-то говорить. Черная тень кинулась на него, но Робер, зарычав, успел среагировать и перехватил удар. Завязалась драка. Перед его глазами все смешалось: то он душил убийцу одной рукой, а Мордериго влезал и пытался их разнять и сам атаковать противника, то Робер вклинивался в драку и отпихивал юношу. Когда от очередной атаки незнакомец увернулся и толкнул Мордериго, тот отлетел, ударился головой об стену и затих. На какой-то краткий миг Робер застыл, после чего набросился на противника и прижал к стене ладонью и коленом. Враг отбивался, мешая себя душить, полосовал ножом руку Робера, но он сжимал пальцы на мягком горле, шипя от боли. Возможно, еще чуть-чуть, и злодей бы вырвался из хватки, но, к счастью, вмешался пьяный Этьен.       То, что тот наделал, не укладывалось в сознании Робера. Да, он их спас, но как! Он ведь словно озверел! Робера не покидала мысль, что, зверски убивая напавшего, Этьен представлял кого-то другого, очень хорошо знакомого, и потому снова и снова вонзал в его грудь нож, уже не понимая, что делает.       «Надо будет поговорить с ним», — подумал Робер, отключаясь. Силы покидали его с каждой каплей крови, мысли становились расплывчатыми. Перед глазами мелькали то какие-то знаки, то более-менее отчетливые образы, в которых он узнавал Этьена, окно, где видел два силуэта, пьяного Мордериго, который совал ему цветы и бормотал что-то невнятное. Но когда фигура в черном вновь занесла нож над белой головой, Робер резко вынырнул из обморока и сел в постели.       Даже в темноте он увидел, что теперь и правая его рука забинтована. Правда, в этот раз ему повезло больше — он отделался лишь порезами, а мышцы и кости не пострадали. Оставалась лишь одна забота — не получить заражение, что было кошмаром для любого воина. В темноте Робер вытянул обе руки, словно желая их получше рассмотреть. Светлые повязки бросались в глаза яркими пятнами на серо-черном фоне. Он попытался перевернуться и снова лечь, но не вышло — в его постели был кто-то еще.       — Мордериго? Это ты? — прошептал Робер.       Юноша не отвечал. Он мерно посапывал, и в темноте Робер уловил движение — бок мерно вздымался и опускался. Светлые волосы белели в полумраке на подушке, разметавшиеся по ней и оттого похожие на змеиный клубок.       — Мордериго? — Робер слегка похлопал его по плечу. Тот заморгал и повернулся.       — Роби, — он опять улыбнулся как-то глуповато, будто был все еще пьяный или просто не понимал, что происходит.       — Ты что тут делаешь, смутьян, а?       — Я сидел возле тебя, пока ты был в отключке, — Мордериго тоже приподнялся. — Ждал, пока ты придешь в себя, но потихоньку уснул.       — Отлично, я пришел в себя. Иди на свою кровать, — сварливо сказал Робер.       — Ты не рад мне? — обиделся Мордериго.       — Я не рад людям, которые могут вломиться в нашу комнату и обвинить нас в мужеложстве.       — А что такое…       — Тебе этого пока не надо знать, — обрубил Робер. — Быстро иди к себе.       — Но мне брат Этьен говорит, что я уже взрослый. — Юноша распрямился и откинул одеяло.       — Еще недостаточно взрослый.       — Ты всегда так говоришь, — обиделся Мордериго. — Такое ощущение, что я вообще не взрослею.       — Конечно, взрослеешь, — Робер похлопал его по белому бедру. — Вон какие ноги длинные стали…       — Скажи, я скоро стану рыцарем?       Робер помолчал немного, обдумывая, что бы ему сказать, и его вдруг осенило.       — Ну, в орден тебя пока не будут посвящать, рано еще… а вот подсластить горькую пилюлю я тебе смогу. Но это завтра, когда в замке окажемся, хорошо?       Мордериго довольно кивнул. Он открыл рот, чтобы что-то сказать, но тут в дверь постучали. Робер и Мордериго обменялись быстрыми взглядами, и юноша быстро выскользнул из его кровати.       — Сеньор де Сабле, проснитесь!       — Да, да, иду, — отозвался молодой адмирал и покосился на Мордериго, который спешно оправлял ночную рубаху, делая вид, что все это время чинно сидел у постели лежавшего без сознания сеньора. Де Сабле, путаясь в белье, слез с кровати и поспешил к двери. Взволнованный, он с трудом отворил замок — мешала дрожь в руках и боль оттого, что исполосованная кожа натягивалась, а только-только начавшие затягиваться ранки снова открывались.       — Что случилось?       Перед Робером предстал слегка растрепанный Жослен де Вьенн. Его светлые волосы сбились и больше походили на гнездо из соломы, а зеленые глаза горели легким безумием.       — Прости за беспокойство, Роб, но наши братья только что закончили осмотр тела.       — И что нашли? — поинтересовался Робер, затаив дыхание.       — Вот, — Жослен протянул на ладони что-то маленькое и замызганное кровью. Сеньор де Сабле взял двумя пальцами холодный предмет и вытянул перед собой. Жослен услужливо посветил канделябром, чтобы молодой адмирал смог получше рассмотреть вещицу.       — Это же шейный мальтийский крест, — потрясенно прошептал Робер, поглаживая царапину на поверхности символа.       — Именно, — кивнул де Вьенн. — И знаешь, что еще я видел?       Сеньор де Сабле изогнул бровь, давая понять, что слушает.       — Марк-Антуан де Кан подкрался к телу, когда братья отошли, и возился с ним. Когда я его окликнул и спросил, что он делает, он посмотрел на меня, как вор, и убежал.