Белый тамплиер

      Казалось, что шорох был повсюду. Его никак не заглушить, не избавиться: то мыши скребутся где-то за стеной или в углу, то шуршат подошвы шосс тамплиеров, которые бродят по коридору мимо, а то под пальцами шелестят страницами древних книг. К шорохам добавляются скрипы. В этом виноваты дверцы старого шкафа и ящики письменного стола. Высокая мужская фигура в белом медленно перемещается по прецепторской, то ли пытаясь к ней привыкнуть, то ли пытаясь найти ответы на вопросы. Из-за плаща и койфа трудно было понять, что за человек находится в прецепторской. Однако и не нужно определять это догадками, ведь и так уже доподлинно известно, что тем вечером в бумагах брата Леона де Буржа, ныне покойного, коего всю ночь отпевал капеллан и несколько избранных на то Бедных рыцарей Христа, копался брат Умберто де Менье, новый приор одного из французских домов тамплиеров.       — Не может быть, чтобы он не знал, — бормотал себе под нос Умберто, перебирая листы пергамента. — Где-то должно же быть хоть что-то…       Умберто вынул из верхнего ящика стола какую-то пыльную бутылку и книгу, пристегнутую цепью. Здесь он уже смотрел… Ах, черт! Он что-то упускает, но что? В отчаянии приор открыл книгу. Здесь значились даты приема братьев на службу ордена, даты их ухода или гибели. Такие учетные записи давали понять, сколько в командорстве рыцарей и кто на какой должности. Умберто быстро пролистал несколько предыдущих лет, споткнулся на вычеркнутом имени Леона с пометкой «Убиен 23 июля 1177 г от. Р.Х.». Раздраженно фыркнув, он вернулся в начало.       1163й г.       Рауль де Ли, Жоффруа де Бейль, Жан-Бернар Ламбьер…       Ни одного упоминания о Мордериго де Кенуа!       Умберто, потеряв на миг всю свою сдержанность, в ярости вскочил со стула.       Не может быть такого! Черт подери! Где мальчишка? Они не могли не записать его, не могли! Может, пометили где-то в углу?       Умберто сел и изогнул страницу так, чтобы ее пронизывал свет.       Опять безрезультатно. Приор скрипнул зубами. Что за подлость! Он резко вскочил и забегал туда-сюда по помещению. Успокоился он не сразу, и даже, когда первый запал схлынул, сердце его еще бешено колотилось, а брови все еще были нахмурены. Де Менье сел на подоконник и свесил ногу, словно мальчишка.       — А если они не внесли его, потому что он еще не член ордена? — вслух спросил Умберто. — Тогда мне нужен список тех, кто у нас испытывался, но мог и быть не принят… Или список слуг… А может, бумага про него лежит отдельно?       Умберто взялся за подбородок, как старый учитель, который размышляет, что ему делать со шкодным классом.       — Даже если я вдруг найду эту бумагу, что это докажет? Факт рождения мальчишки известен — он ведь здесь, он существует, живой, во плоти и крови! Хотя нет, кажется мне порой, что вовсе без крови он…       Умберто помолчал какое-то время, а потом опять пробормотал себе под нос:       — А если я найду ее… И, может быть, съезжу в Анжу… И найду записи в церкви о рождении ребенка… А если спросить Робера? Что скажет Робер? Откажется, наверное. Или ничего не вспомнит…       Приор изводился так не меньше четверти часа. Затем его прервал негромкий стук в дверь.       — А, Роб! Входи, — он приоткрыл тяжелую дверь, чтобы она не ударила раненого сеньора.       Робер де Сабле держал под мышкой коробку с шахматами, а левой, здоровой (ну, теперь-то лишь относительно здоровой) рукой покачивал зажатой в пальцах бутылкой.       — Я тебя заждался, — фыркнул Умберто. — Чего ты так долго?       — Был с Мордериго, — пожал плечами молодой адмирал.       — А где он сейчас?       — Гуляет. Я его отпустил.       — Где гуляет?       — Во дворе, — Робер неопределенно махнул рукой. — Я все надеюсь, что он займется делом.       Он рассмеялся, но Умберто даже не улыбнулся.       — Знаешь, я мог бы сказать, что пора бы всерьез взяться за мальчика, но думаю, это излишне.       — Не переживай, — Робер опустился на стул. — Сыграем?       Он положил на стол коробку с шахматами.       — Мне нельзя, — Умберто мотнул головой. — Это ты светский рыцарь, оттого и балуешься.       — Я не балуюсь. Шахматы — не блажь, они отлично развивают способности к математике и стратегическому мышлению, — наставительно ответил молодой адмирал, открывая коробку. — Ладно, сыграю сам с собой. Не буду тебя соблазнять. А ты пока можешь говорить, что хотел.       — Тогда перейду сразу к делу. Насколько хорошо ты помнишь тот день, когда принес малыша сюда?       — Я ведь уже много раз рассказывал эту историю, — Робер принялся расставлять фигуры. Доску он поставил боком к себе. — Я ездил по поручению от отца мимо Кенвуайра… Сейчас от замка ничего не осталось, кажется…       — А я и не хочу слышать то, что ты уже рассказывал. Расскажи о Кенвуайре и его обитателях. Что ты о них знаешь?       — Практически ничего, — Робер переместил пешку и предложил приору попить из бутылки. — Я потом порыскал, правда… Уже после того, как отдал его сюда. Сэр Тибо де Кенвуайр был торговцем и землевладельцем, а его жена, насколько я понял, переписывала книги… О них обоих толком ничего не известно, знаешь ли. Ничего, кроме того…       — Что они привлекли к себе внимание Алой руки, породив Мордериго, — закончил вместо него Умберто. — Что это, сок?       — Десницы расправились с ними, посчитав, что белый ребенок не достоин жить, — поморщился Робер. — Они даже не брали в расчет, что он может быть болен… Сок, Умберто. Сок с малой долей бренди.       — Хороший напиток, — прецептор одобрительно закивал. — Получается, что десницы напали на Кенвуайр, заранее зная, что найдут там…       — Да, его, — Робер сделал ход и взял бутыль у Умберто. — Мне кажется, это был донос, но я не уверен. У меня нет доказательств, что ребенка не показывали.       — Вот именно это я и хочу найти, Роб. Доказательства.       — Хочешь съездить в Кенвуайр?       — Да. По крайней мере, пообщаться с теми, кто там еще остался. Я хочу, чтобы Мордериго знал правду, — последнее он произнес с нажимом.       — Пока рано, — Робер поморщился и сдвинул черную ладью.       — Уже не рано, — в голосе Умберто зазвенел металл. — Ты не успеешь оглянуться — он станет зрелым мужем. У него не будет времени смириться с правдой.       — А так он погрязнет в грехе уныния. — Молодой адмирал сделал ход белым конем и отпил из бутылки. — Он сейчас крайне ранимый. Он еще отрок…       — Отрок должен знать, кто его настоящий отец, — вдруг ляпнул Умберто, и только мгновением спустя сообразил, что сказал.       — О чем ты говоришь?       Умберто забрал у него бутылку и жадно глотнул, после чего передал напиток обратно.       — Очень многие в ордене подозревают, что отец Мордериго — ты.       — Что? — Робер поперхнулся соком и едва не свалил с доски фигуры. Ему потребовалось время, чтобы прийти в себя. — Ты же прекрасно знаешь, что это не я. Мне тогда было тринадцать, и я…       — Уже был способен зачать дитя, — обрубил Умберто. — Но ты можешь не нервничать, я так не думаю.       — Ты лучше бы подумал о том, что недавно произошло, — холодно сказал Робер. — Ситуация у нас следующая… — он со стуком переместил королеву. — Во-первых, кто-то подкладывает шерсть горностая на жребии. Во-вторых, у Ригана обнаруживается вострый меч, которым он пронзает Леона вместо Мордериго. Нет, не спорь, я убежден, что пытались убить именно Мордре. Иначе зачем тогда подкладывать его имя? И зачем тогда все, что было дальше? Я подслушал разговор, где кто-то из наших сговорился с очередным госпитальером о том, что они убьют нашего мальчика.       — А ты?       — А я принципиально был нужен предателю для каких-то целей. — Робер переставил еще одну пешку. — Шах и мат, — объявил он.       — Поздравляю, ты победил самого себя, — едко сказал Умберто.       — Практика и отработка никогда не бывают лишними. — Молодой адмирал невозмутимо пожал плечами и сделал еще глоток. Алкоголь в напитке он не чувствовал, очевидно, его там было ничтожно мало. — И есть еще кое-что в этом деле, брат… Тебе не кажется странным, что везде фигурирует Риган? Риган и еще кто-то сговариваются, чтобы убить Мордериго. Но за что?       — Какая разница, за что?       — Если мы поймем его мотивы, мы поймем его дальнейшие действия. Это один из принципов тактики и стратегии.       — Не читай мне нотации, — нахмурился де Менье, но по его усмешке было видно, что он это не всерьез.       — Наш мальчик никому не переходил дорогу в последнее время?       — Робер, брат, ты же понимаешь, что это риторический вопрос, — усмехнулся прецептор. — Наш мальчик переходит кому-то дорогу с завидной регулярностью. Он повздорил с десницей из «Алой руки» и пару раз Риган и Шрам избивали его ради забавы.       — Откуда ты знаешь?       — Если бы у Мордериго была хоть капля смирения и послушания…       — Откуда ты знаешь про Ригана? — встрепенулся молодой адмирал.       — Мордре пару раз приходил побитый, — брат де Менье поморщился. — А от остальных рыцарей я слышал, что они были свидетелями тому, как этот ублюдок хвастался тем, что избил ребенка.       — Думаешь, он просто так это сделал? А если нет? Если Мордериго натворил что-то, и Риган теперь мстит? — Робер сощурил синие глаза и стал расставлять фигуры заново.       — Сделал он или нет, Риган теперь не оставит его в покое. Давай вернемся к семье из Кенвуайра. — Умберто сел на подоконник.       — Зачем ворошить прошлое?       — Хотя бы потому, что прошлое поможет понять будущее. Ты ведь хочешь узнать, кто в сговоре с Риганом?       — Пока все указывает на Марка-Антуана, но я бы не спешил с выводами. — Робер поморщился, но даже недовольство на его лице и искривленные губы не делали его неприятным.       — Ты хочешь подождать, пока этот гад натворит еще что-нибудь?       — Я не хочу казнить невиновного. — Робер переместил слона на несколько клеток вперед. — Поэтому нам нужно провести небольшое расследование.       — Да, — согласно кивнул приор. — И начать бы я хотел с Кенвуайра.       — Почему ты так рвешься туда?       — Потому что… — Умберто резко встал, взял бутылку со стола и сделал несколько глотков. — У меня есть некие подозрения, и я хочу получить доказательства.       — Ты думаешь, убийство Кенвуайров и охота, которую Риган открыл на Мордре, как-то связаны?       — И не только это, — прецептор сощурил темные глаза. — Есть еще кое-что. Я пытался тебе сказать это еще на игре, но ты был занят и не способен выслушать меня, поэтому слушай сейчас.       Робер походил королевой и оторвался от шахматной доски, вздернув брови.       — Я считаю, что сеньор Тибо де Кенвуайр никогда не был настоящим отцом Мордериго де Кенуа.       Робер медленно постучал пальцами по столу. Он смотрел куда-то в пространство и покачивался влево-вправо, словно гадая, выдать ли известный лишь ему одному секрет. А быть может, он что-то знал о Мордериго или просто думал о нем? Кто знает…       Сам же Мордериго де Кенуа не думал ни о чем, кроме мести. Его сердце горело ревностью, и он не мог перестать ходить из угла в угол, в ярости пиная и опрокидывая все, что попадалось ему на пути.       «Хвостатый сарацин», — думал он, проигрывая в голове все варианты кары, которую он намеревался обрушить на голову несчастного Арно. Но все, что ни придумывалось, было, конечно, изощренным и жестоким, и оттого сладким как отмщение, но, к сожалению, мало осуществимым.       Мордериго выбежал в один из коридоров, огибающих внутренний двор, и сел на лавку. Ему нужно было остыть хоть немного, чтобы в голову пришло хоть что-то реалистичное. Лавочка была низенькая, и колени Мордериго задрались чуть ли не к лицу, отчего вид у него, и без того высокого и немного нескладного, сделался ещё комичнее.       «Уснет, а я к нему в келью влезу и волосы обрежу… Уши оторву… Гад, каков гад! К моему Роберу лезть!» — злобно думал Мордериго, подперев рукой щеку. Но долго строить планы мести он не мог: импульс побуждал его найти Арно прямо сейчас и растерзать, поэтому юноша вскочил и отправился искать провинившегося оруженосца, решив действовать по обстоятельствам.       — Жослен, а Жослен, — нарочито ласково подмазался Мордериго к брату де Вьенну, что старательно лупцевал манекен мечом. Он, правда, прежде чем подойти, сначала замер на какое-то время — залюбовался, как ловко Жослен орудует кистью, вращая оружие и нанося точные, хлесткие удары. Потом аккуратно подошел слева, туда, где меч мелькал реже, словно подкрадывался к лошади сбоку, чтобы она не ударила его копытами.       — Чего тебе, шельмец? — Жослен на миг остановился, вытер лоб и убрал с него вспотевшие светлые волосы, после чего продолжил хлестать мечом куклу.       — Скажи, ты Арно давно видел?       — Он тренировался тут со мной где-то полчаса назад. Потом пришел брат ле Руж и послал его в город, забрать кольчугу у кузнеца.       — Ясно, а то я его попросить помочь хотел, — Мордериго обворожительно улыбнулся. — Ну, тренируйся, не буду отвлекать, — он похлопал Жослена по плечу и медленно пошел прочь со двора, еле сдерживаясь, чтобы не сорваться на бег. Но у него аж ноги гудели от желания помчаться, кровь кипела от ненависти и ревности.       «Ну все, ублюдок, — юноша оскалился. — Дождешься ты, неверный проклятый»…       Мордериго отошел в тень, вскарабкался на крышу, съехал с черепицы и оказался в той части двора, что выходила в город. С горящими от предвкушения глазами он поправил кинжал на поясе и спрятался возле ворот, дожидаясь, когда какой-нибудь тамплиер соберется выйти. Ждать пришлось недолго — спустя минут десять появился рыцарь в сопровождении пары сержантов. Юноша в черном сюрко идеально вписался в их компанию, накинув капюшон на голову и сложив руки в молитвенном жесте. Едва дождавшись, когда рыцари выйдут, он отбежал в сторону и, то и дело ударяясь спиной о выступы на крышах, за которыми прятался, побежал вперед.       В этот раз бег его был легким, словно кошачий. Мордериго не столько бежал, сколько крался. Его ярость постепенно сменялась холодной ненавистью, расчетом, будто выветриваясь от быстрого бега. Он широко расставлял ноги, почти не кружился в воздухе и не изображал никаких трюков.       Он охотился.       Взгляд его был направлен не вперед, как обычно, а вниз. Он мягко скользил по скатам крыш, перелетал между ними, и следом взмывались и опускались полы его сюрко, как юбка дамы на ветру. У него было каменное, хмурое лицо, а белые волосы делали его похожим на зловещего старика или просто негодяя, который в юности подвергся невесть какому ужасу, и теперь мстит за это.       Мордериго хватался за выступы, подтягивался и перелезал на другое здание, что было выше, отводя глаза от узких, ветвистых полос улицы только в эти минуты. Все остальное время он беспрестанно выискивал взглядом обидчика. Он даже пару раз спускался и глядел вывески, пробегал немного по земле, и тут же взлетал обратно, карабкаясь по стене, как обезьяна.       Арно попался ему, когда уже шел от кузнеца обратно. Мордериго, завидев его, поспешил сделать петлю и уйти в тень от печной трубы. Де Ретель спокойно брел по переулку, закинув кольчугу через плечо и не замечая, что за его спиной наверху вырос черный, похожий на горгулью силуэт.       Мордериго выжидал.       Он мелькал туда-сюда по крышам, двигаясь на расстоянии, на коем будет легко настигнуть обидчика, но при этом не быть замеченным. Как только Арно забрел в более-менее безлюдный проулок, юный де Кенуа быстро разбежался и прыгнул, раскинув руки. Он приземлился четко за спиной парня, схватил его за волосы и смачным, четким ударом припечатал лицом к стене.       — Ах ты, дерьма кусок, — прорычал Мордериго, отнял Арно от стены, где осталось алое пятно с потеками, и, пока тот ничего не успел сообразить, ударил его в челюсть. Де Ретель зашатался, выплевывая кровь и выбитый зуб. Он посмотрел на соперника исподлобья, сначала изумленно, потом злобно.       — Ты что делаешь?!       Мордериго дал ему возможность задать вопрос и сделал обманку: замахнулся правой рукой, а когда Арно дернулся влево, избегая удара, дал в глаз левой.       — Ты что, совсем?!       Он бросился в атаку, но, рассеянный и слегка потерявшийся из-за ударов по голове и ослепляющей боли, промахнулся. Мордериго врезал ему ногой по коленке, схватил за руку и заломил ее за спину. Резкий толчок — и вот Арно уже прижат грудью к стене, вытирая сюрко собственную кровь и чувствуя, как горло холодит узкое, тонкое лезвие кинжала.       — Слушай меня сюда, — прошипел Мордериго ему на ухо. — Если ты еще раз посмеешь подмазываться к моему Роберу, я перережу тебе глотку! Ты понял?       Арно сглотнул, не в силах ответить.       — Если ты хоть пальцем его тронешь или опять будешь подлизываться своими подарками и ластиться, я вырежу твое черное сердце. Ты понял?! — последнюю фразу он уже крикнул, но потом притих. — И так будет не только с тобой, а с каждым. И если ты вздумаешь рассказать кому-нибудь — будет еще хуже. Ты понял?!       Мордериго надавил на кинжал, и Арно почувствовал, как лезвие вспороло кожу на горле. Горячая струйка побежала по неестественно выгнутой шее.       — Это мой сеньор, — прорычал Мордериго. — Уяснил?       — А ты не любишь упускать возможность…       — Заткни пасть! Это для тебя он возможность! Он… он мой человек!       Они помолчали, а потом юный де Кенуа тихо, но мрачно сказал:       — Я сейчас отпущу тебя. Ты вернешься позже, чем я. И если ты посмеешь рассказать, что я тебя побил, я расскажу, за что, и всыплю сильнее.       Арно хрипло угукнул, и Мордериго разжал крепкую хватку.       — Они по любому спросят, откуда на мне кровь, — спокойно сказал Арно, оправляясь.       — Свалишь на госпитальеров или десниц. — Мордериго гордо задрал голову.       Вид у него был донельзя холодный и зловещий, и Арно, глядя на него, почувствовал, что у него внутри что-то оборвалось. «Дьявол, а не человек», — мелькнуло в его голове, но он, стараясь сохранять спокойствие, тихо констатировал:       — Ты будешь драться до конца за то, что тебе дорого.       — Я не буду драться. — Мордериго мотнул головой, и волосы, взметнувшись, перепутались и стали теперь похожи на паутину. — Я буду убивать.       Он поиграл окровавленным кинжалом, давая понять, что сказанное — не пустые слова.       — Я тебя предупредил, — произнес он каким-то особенно низким, почти замогильным голосом, и вдруг резко развернулся, в два прыжка взлетел по стене на невысокую крышу и помчался к резиденции тамплиеров.       Движения его были хоть и точными, однако нервными и дергаными. Несмотря на справедливое возмездие, Мордериго распирало от жажды драки. Однако он быстро успокоился, и прыжки, толчки и кувырки его стали более четкими, слаженными. Руки больше не дрожали, и Мордериго, почувствовав силу, вытянул их вперед и вверх, как пловец, и прыгнул. В прыжке он занес руки за спиной, словно развернул крылья, и кувыркнулся назад.       Раз… два… три…       Он прокрутился, словно пущенный из магического посоха огненный шар, и аккуратно приземлился на колено на край крыши. Отряхнулся, прогоняя тошноту, вдох-выдох — восстановил дыхание, резко сорвался с места, словно дестриэ на турнире. Его длинные ноги легко переносили хрупкое тело по крышам, рефлекторно избегая тех участков крыш, которые выглядели слишком уж непрочными. Вполне могла попасться крыша из соломы и досок, и наступи он на такую, оказался бы у кого-нибудь в прихожей. Но пока ему везло и ничто, кроме бешено бьющегося сердца и боли в легких, ему не мешало.       Мордериго благополучно вернулся в замок и первым делом упал на скамейку — остывать. Он откинул голову, ощущая, что от него словно идет пар, и борясь с желанием броситься к бочке с водой и как следует из нее напиться. Он был научен уже, что сразу после быстрого бега пить нельзя — однажды чуть сознание не потерял после тренировки. Отдышавшись, юноша побрел пить.       — Мордериго де Кенуа! Ты опять маешься дурью?! — строго прикрикнул на него Жослен. Он, очевидно, только что закончил тренироваться и снял сюрко да исподнюю рубаху, чтобы ополоснуться.       Мордериго вздернул брови, старательно пытаясь сохранить каменное выражение лица. Взгляд его блуждал по блестевшему от пота и воды телу наставника.       — Я… э-э-э… гулял, тренировался, — нашелся юный де Кенуа. Жослен поднял голову и внимательно посмотрел на него.       — Ты опять сбежал, — констатировал он.       — Я не сбежал, — юноша нарочито мило улыбнулся. — Если бы я сбежал, я бы не вернулся.       — Мордре… — угрожающе начал Жослен.       — Не ругай меня, — заюлил де Кенуа. — Я ведь здесь уже, надолго не уходил… Сбежал, конечно, но вернулся ведь, да и не надолго я…       — Мордре!       — Ну что же ты, Жослен, душа моя? — Мордериго, явно играя, припал руками к груди рыцаря, как собака, что наскакивает на хозяина при встрече, только медленно.       — Шельмец, — ухмыльнулся де Вьенн и встряхнул его за шкирку. — Карты, как я понимаю, ты опять не сделал?       Мордериго сделал ему ангельскую рожицу.       — Знаешь, что скажу по секрету тебе? — Жослен развернул его и медленно повел в помещение. Юноша неразборчиво угукнул, давая понять, что слушает.       — Робера хотят переселить к кому-нибудь из рыцарей, поскольку он тут надолго останется. В лазарете ему никак нельзя: кашляющих там много, он заразится.       — Это к кому еще из рыцарей? — возмутился Мордериго, и злая мысль молнией полоснула его сознание: «Вот только пусть попробует к кому-то поселиться! Тому, второму, уши оторву, а сам к Этьену перееду, пусть Роберу тоже обидно и больно будет!»       — Умберто не определил пока, но ты один из немногих, кто один живет. Правда, еще место освободилось, когда Леон… — он вдруг помрачнел.       Мордериго посмотрел на него исподлобья, не зная, что бесит его больше: что ему опять напоминают о гибели приора или одна только перспектива, что Робер де Сабле — это дивное, прекрасное создание — будет жить не с ним.       — А от меня что нужно?       — Все в твоих руках. — Жослен пожал плечами и переложил рубашку в другую руку. — Будешь послушным, как полагает тамплиеру, все тебе будет. А будешь белым бесенком — получишь розог.       «К Этьену ведь пойду», — мысленно пригрозил Мордериго, но вслух ничего не сказал.       — Не морщи лицо, как престарелый сарацин. Я тебе по делу говорю. — Жослен проводил Мордериго до конца коридора и остановился у двери. — Ну-ка, дуй к Умберто да спроси: «Брат Умберто, чем тебе помочь?». Он тебе дело даст, а ему отрадно будет, что наш Мордериго не куролесит.       — А, то есть, как я не раз кормил и буду кормить всех рыцарей, убирался, оружие до блеска чистил — это Умберто не запомнил, а как я накуролесил — все теперь, индульгенцию просить надо? — не выдержал Мордериго.       — Чего ты такой противный стал, а? — Жослен шлепнул его по попе. — Ну-ка, иди! Дьяволенок! Это твоя обязанность!       — Почему у Арно такой обязанности нет, а? — Юноша продолжал упираться.       — У Арно другие, — ответил Жослен. — И потом, ты на него не равняйся, он пришедший брат, а ты, можно сказать, по рождению, это он с тебя пример должен брать, а не мы тебе им под нос тыкать.       «Арно уже свое получил», — угрюмо подумал юный де Кенуа. Он открыл рот, чтобы опять начать спорить, но Жослен снова шлепнул его, как норовистую лошадь по крупу, и Мордериго ничего не оставалось, кроме как подчиниться. Он медленно побрел по коридору в сторону прецепторской.       Остановившись у двери, Мордериго постучал.       Ответа нет.       Он недовольно скривился и пнул дверь ногой. Она неожиданно приоткрылась, и Мордериго вошел.       Прецепторская выглядела так, будто Умберто только что ее покинул. На столике возле двери стояла доска с незаконченной шахматной партией, возле нее — наполовину опорожненная бутылка с чем-то пахнущим спиртом, а на письменном столе царил жуткий бардак.       Затаив дыхание, Мордериго тихо прошел вперед. Его шаги еле слышно отдавались в пустом помещении. Он ощущал себя, будто находится в том месте, где нельзя ничего трогать, где ему вообще нельзя находиться, например, в королевских покоях. Он, крадучись, покружил по комнате, рассматривая ее и пытаясь понять, что изменилось.       Несмотря на беспорядок, всюду чувствовался отпечаток личности Леона. Небольшой гобелен с изображением собаки еще висел на стене, а на крючке зимний плащ, подбитый овчиной. Мордериго скользнул в арку, решив посмотреть, что в другой части комнаты.       Канделябр в форме лошади как был, так и остался. Небольшой жесткий диванчик, на нем книги стопкой. Все точно также, как и было в последний раз. Сундук уныло притулился в углу, и Мордериго даже не надо было открывать его, чтобы знать, что там, скорее всего, лежат те же самые вещи. Он зашел за диван, чувствуя, как сердце у него сжимается, и увидел лесенку, ведущую наверх. В спальню он подниматься не стал, но зато с интересом изучил книжные шкафы, чихая и пуская сопли от пыли.       Однажды он забегал сюда, когда ему было лет десять-двенадцать, но почему-то четко помнил про резную печать с гербом Леона, что уже истерлась, но выбросить ее приор не мог — жалко было. Помимо нее у него остался колокольчик со сломанным языком, красивая рукописная библия из монастыря и много других мелочей, что не были предметами роскоши, а потому дозволялись приору. Мордериго послонялся еще какое-то время по комнате, чувствуя, что у него щиплет глаза и вернулся.       Все, все в прецепторской выглядело так, будто Леон просто исчез. Исчез, оставив весь свой скарб, и только ветер взъерошил лежавший на его столе пергамент, рассыпал его, раскрыл несколько учетных книг. Юный де Кенуа поджал губы, чувствуя, как внутри у него все переворачивается.       Леон был первой смертью, с которой ему пришлось столкнуться. Нет, рыцари менялись в замке довольно часто, но Мордериго это не задевало — никто из них не умирал у него на руках, да еще по его же вине. Они просто исчезали, и их место заменяли новые. Мертвые тела, если ему удавалось их увидеть, никогда не трогали его так — он не сознавал их значения. Он не видел опустевших комнат, не понимал, что человека, которого он знал, и, может быть, любил, больше никогда не будет рядом.       — Как я хочу вернуть тебя, — сдавленно сказал он, вытирая слезы. Словно во сне, он, шатаясь, подошел к письменному столу и тупо уставился на листы пергамента.       Бесконечные имена и фамилии, записанные готическим шрифтом. Среди них в глаза ему бросился пергамент, исписанный обычными буквами — человек, который оставил это послание, явно торопился и не стремился соблюдать чистоту, которую требовали документы.       «Мордериго де Кенуа. Риган де Мотье. Кенвуайр», — прочитал юноша. Там было еще много названий и имен, но ни одна фраза не привлекла его внимания, кроме этой: «Смерть Леона».       Мордериго плюхнулся прямо с этой запиской, содержавшей помимо имен еще какие-то картинки и стрелки, и начал тихо плакать, уже не боясь, что кто-то может зайти и увидеть его. Более того, ему даже захотелось, чтобы кто-то зашел. Ему хотелось, чтобы кто-то обнял его, погладил по плечу, но он прекрасно знал, что все, чего он дождется — только ругани в свой адрес. Ругани, да еще того, что его вышвырнут за шкирку из прецепторской и дадут пинка. Он мял в руках бумажку и плакал.       Леона жалко. Мордериго стало интересно, сможет ли он когда-нибудь забыть несчастного приора?       — Зачем ты это сделал? — простонал юноша, уже не вытирая слезы. — Зачем? Кому я тут нужен? Кто пожалел бы, если бы меня не стало? <Робер себе быстро б нового ученика нашел, к нему вон Арно подмазывается…       Он смолк, давясь всхлипываниями.       Леона больше нет. От него остались только шрамы на сердце, шрамы, которые, возможно, никогда не заживут.       Юноша бессознательно сжимал свое запястье, изнемогая от желания прижаться к кому-нибудь, уткнуться в грудь и плакать, и чтоб его непременно обняли в ответ. Но какой-то частью себя он чувствовал, что не дождется ни от кого подобного жеста.       — Помнит ли тебя еще хоть кто-нибудь? — слабо сказал он, обращаясь к Леону и понимая, что тот его не слышит и не услышит уже никогда. — Почему мне одному не плевать?       Он отвлекся на звук шагов возле прецепторской. Звук этот был какой-то странный — обычно тамплиеры ходили размеренно, уверенно, иногда лязгая железом и цокая невысокими каблуками, если носили обувь, а это шуршание шосс казалось каким-то вкрадчивым, осторожным, будто человек очень не хотел быть услышанным и замеченным. Мордериго шмыгнул носом и навострил уши.       Звук шагов приближался. Человек, очевидно, крался мимо прецепторской. Юный де Кенуа бросил уже изрядно помятый и мокрый от накапавших слез лист пергамента и спрятался за дверью. Нет уж, пусть неизвестный думает, что Умберто здесь, на своем месте!       Шаги стали медленно удаляться. Мордериго подождал, пока человек чуть-чуть пройдет вперед, и осторожно выскользнул из прецепторской. Он даже дверь не стал широко открывать, опасаясь, что она скрипнет.       Впереди него, ступая медленно и мягко, словно кошка, шагал Марк-Антуан де Кан. Он держал что-то под полой сюрко, придерживая левой рукой. Из-под сюрко по шоссе вниз, оставляя на полу темные следы, бежала струйка крови.       За спиной Мордериго лист пергамента, медленно кружась, спланировал на пол другой стороной вверх.       Если бы юный де Кенуа не заинтересовался Марком-Антуаном, он бы узнал имя своего отца.