***
— Ты можешь сосредоточиться или нет? — строго одернул его Жермен Шатильон. Он заставил юношу ощипывать птицу на суп во дворе, мыть ее перья и красноречиво положил рядом полоски кожи и небольшую емкость с заклепками, намекая, что после разделки кур ему предстоит набивать заклепки на ремни и кожаные пластины, и, может быть, даже попытаться сделать из этих ремней что-то вроде доспеха. Дело это было достаточно простое, здесь не требовалась рука опытного кузнеца — размечаешь кожу, колешь шилом, разъединяешь заклепку, вставляешь с двух сторон и р-раз ее, молотком! Мордериго уже умел шить кожаную котту, другое дело, что работа эта была хоть и простая, но трудоемкая. Впрочем, и это было лучше, чем куры. Он с отвращением смотрел на тушки, быстро макал их в ведро с кипятком и, морщась от вони, принимался выдергивать перья. — Не хочу я их разделывать! — Интересный ты — мясо режешь у повара, и нормально, а тут куру ободрать не можешь… — Мясо не воняет, — парировал Мордериго. — Ничего, привыкнешь, — безжалостно мотнул головой Жермен. — Почему под дождем это надо делать и здесь? — А ты хочешь всю кухню кровищей залить и перьями уделать? Давай, работай! Как же ты любишь торговаться, хуже сарацин… Мордериго фыркнул и продолжил дергать перья. Но взгляд его был направлен совсем не на курицу, а на молодого сеньора. Робер, кажется, заканчивал тренировку наверху, и теперь спускался с крыши во двор, повесив лук через шею. Мордериго чувствовал, как у него в груди что-то сжимается. Ему хотелось упасть в ноги сеньору, прижаться и никуда не уходить. Робер приближался, повесив рубашку на пояс и поигрывая стрелой. Юному де Кенуа было все труднее и труднее оставаться на месте. «О, Святая Троица, до чего же он славный… Сильный, а изящный, как лебедь… Нет, как конь арабский…» Хватка Мордериго слегка ослабла, и тушка курицы начала потихоньку сползать. Юноша, растерянный и встревоженный, не обратил на это внимания, пока не получил от Жермена подзатыльник. — Хватит пялиться на него! Ты что, влюбился что ли? Изумленный взгляд белесых глаз в ответ. — Работай, Мордре! — Жермен потерял терпение и, сев рядом, принялся за вторую курицу. — Что значит «влюбился»? — спросил Мордериго, но как-то робко. Жермен замялся, не зная, имеет ли право рассказывать об этом пареньку, и, смутившись, пихнул его: — Потом узнаешь, работай. — Я сейчас хочу узнать. — Сделаешь — я у Умберто испрошу, дозволено ли тебе это знать, — сжалился Жермен, но тут же напустил на себя нарочито грозный вид. — Не сделаешь — пожалуюсь, высекут тебя, дурака, чтобы попа слишком болела, а мозги все только об ней и думали, а не об влюбленностях всяких. Юноша грустно повесил голову. Просидел он так немного, а потом снова обратил внимание на Робера. Того изловил какой-то оруженосец и отвлекал разговорами. Мордериго вдруг испытал взрывную смесь разочарования и ревности. Он разрывался от желания заплакать от того, что Роберу опять нет до него дела и накричать на негодяя, который смеет… Ах, как он посмел! Негодяй-оруженосец приобнял сеньора за плечи, смеясь, и они вдвоем стали прохаживаться туда-сюда вдоль площадки, где братья-тамплиеры все также лупили манекены, отрабатывая удары. Робер смеялся, не зная, какую боль это причиняет бедному де Кенуа. Юношу аж тошнило от этой боли. «Какого дьявола он не со мной? Почему ходит с этим подлым мерзавцем?!» — Мордериго тяжело дышал, борясь с желанием навалять оруженосцу по самое не балуй. Он живо представил, как кидает курицу в спину этому подхалиму или как бросается на него и начинает лупить его несчастной птицей. — Гад! — орал Мордериго. — Не смей его трогать, не смей! Это мой человек! Он уже вскочил с места и сжал курицу, готовясь долбануть ею приставучего оруженосца, но в самый последний момент представил, что скажет Робер, и замешкался. Робер расстроится. Очень расстроится. Он разочаруется в нем. Мордериго покажется ему злобным идиотом. Рука обмякла, курица с противным чавканьем упала на землю. Юноша хмуро рассматривал парочку. — Эй, ты чего? — тихо спросил Жермен. — Да пошло оно все, — прорычал юноша, не сводя глаз с сеньора. Боль от того, что он не получает того, чего так желает, полоснула ножом его сердце. — Куда ты? — возмутился брат Шатильон вслед быстро уходящему прочь ученику. — Хочу побыть один, — огрызнулся Мордериго. Коридор внутреннего двора напоминал крытый мост, с разницей, что часть его выходила в переходы и комнаты замка. Юноша прошел по этому коридору на другую сторону двора, сливаясь с толпой тамплиеров, и опять выскользнул на улицу. Робер продолжал болтать с оруженосцем. Его жилистое тело блестело от воды, мускулы — тугие, похожие на канаты — перекатывались и натягивались, когда он махал рукой, жестикулируя при разговоре. Мордериго жадно уставился на него. Он уже не испытывал желания, ибо, удовлетворившись, как-то успокоился, и тело Робера пока перестало пробуждать в нем нечто, похожее на голод. Но горечь от того, что сеньор общается с кем-то другим, а на него не обращает внимания, только усилилась. Юноша прятался в кустах, и руки его непроизвольно рвали листья всякий раз, когда он слышал голос Робера де Сабле. — Я не уверен, что будет разумно сделать это сейчас, — сказал Робер и поправил повязанную на бедрах котту. — Другого шанса может не выпасть, — возразил оруженосец. — Я не могу принимать такие решения без приора, — поморщился молодой адмирал. Мордериго подался вперед, будто желая вдохнуть воздух, в котором только что прошел сеньор де Сабле. — Просто я слышал… — оруженосец набрал побольше воздуха в легкие, — что его все подозревают. — Даже если я буду согласен с мнением этих подозревающих и решу без доказательств что-то делать… Я все равно не имею права на это. — Робер недовольно мотнул головой. — Я даже не пострижен в орден тамплиеров. — Но… — Перестань, Жан-Мишель! Разве тебе бы понравилось, если б я пришел в твой дом и начал бы раздавать там указы? Или не я, а кто-то еще, кто не имеет отношения к твоему имению, решал бы, что и кому делать… — Умберто оставил тебя за старшего. Когда он вернется? — Не знаю. Надеюсь, в конце этой недели. Он мне не отчитывается. — Робер пригладил золотистые волосы, потемневшие от воды. Мордериго, часто наблюдавший за ним, прекрасно знал, что жест этот означает нервозность и что собеседнику следует закрыть тему. — Многим рыцарям не нравится, что тебя оставили тут наместником. — Жан-Мишель уселся на скамейку возле тренировочного поля, устав бродить. Робер примостился рядом. — Мне это, может, тоже не нравиться, — он засмеялся. — Но я друг Умберто и полководец, они должны понимать. Мордериго нервно затеребил край сюрко. Как они смеют! Это кем нужно быть, чтобы не любить Робера? Он же такой нежный и чуткий! Впрочем, спохватился Мордериго, так даже лучше — будет меньше желающих отобрать у него сеньора. Он придвинулся к краю и уставился на него жадно, едва дыша. Его алые зрачки расширились, белесые брови изумленно приподнялись. Он жалобно вздохнул, изнемогая от желания поскорее остаться с ним наедине и прижаться к его телу. — Роб, — он не сколько шепчет, сколько стонет, не зная, хочет ли, чтобы сеньор де Сабле его сейчас застукал или нет. Но, подсознательно желая стать ближе, он опять зашуршал кустами, слушая то, что говорит Робер, но не вникая. — Ты собираешься вступать в орден? — Это очень личный вопрос, — уклончиво ответил сеньор и вдруг посмотрел прямо на кусты. — Мордериго, я тебя вижу. — А, да… — Мордериго с трудом встал, залившись краской. Он покачнулся, словно пьяный, и тут же испуганно залопотал: — Я просто хотел… Я хотел… Как ты узнал?.. То есть, ты не подумай, я… — Белое на зеленом очень хорошо видно, — спокойно сказал Робер. — Не подходи близко к разреженным веткам, и будешь самый незаметный. А лучше намажься грязью. — Ты это серьезно? Про грязь… — юноша робко улыбнулся, держа себя за локоть. — Нет, про грязь пошутил. Боже, какой он милый, когда улыбается! — Роб, я… — занервничал Мордериго. — Я хочу только… — Ну что ты изводишься, а? — сеньор встал и направился к нему. Бедный де Кенуа совсем изнервничался и, снова покраснев, как сюрко короля Ричарда, шарахнулся к дереву. Робер легко поймал его, не давая упасть. — Ты какой-то странный стал за эти три года, что меня не было. — Может быть, — еле слышно ответил он. — Будь ты дамой, можно было б подумать, что он втюрился, — захохотал со скамейки Жан-Мишель. - Хотя, может, так и есть, а? Втюрился все-таки? Мордериго совсем смешался и потерял дар речи. К счастью, молодой адмирал вступился за него. — Глупости не говори! Хотя, честно сказать, не знаю, что мы с ним будем делать, если он действительно… Ладно, неважно, — он рассмеялся как-то нервно и опять запустил пальцы в волосы. — Пошли, Мордре. Юноша послушно дал себя увести. — Что ты хотел, Мордре? — Я… нет… наверное, нам пора на тренировку? — Ты уверен? — Робер фыркнул. — Хочешь в такой дождь бегать на улице? Я думал, ты предпочтешь помочь по кухне. Они остановились в коридоре, ведущем в помещения замка. Мордериго невольно взял Робера за локоть и начал нервно сжимать, но, поняв, что делает, быстро отдернул руку. — Я хочу с тобой… — И все равно, чем ты будешь заниматься, а? — лукаво подмигнул молодой адмирал. Мордериго молчал, разрываясь от желания закричать, как он скучает по нему, ежесекундно скучает, и как ему надо, чтобы Робер был рядом всегда, каждое мгновение, но он едва сдержался и промолчал. Наверное, его душевные муки отразились у него на лице, потому что молодой адмирал вдруг спросил: — Что случилось? Почему ты загрустил? — Ничего, — у него дрогнули губы. Он дернул рукой, борясь с желанием взять лицо Робера в свои ладони. Они продолжили путь по помещениям резиденции ордена, но Мордериго не мог успокоиться: то и дело слегка наклонялся и заглядывал в лицо сеньора де Сабле, пытаясь понять его эмоции. Они поднялись на этаж выше и опять остановились. — Ты не умеешь врать, Мордре. — Тебе, наверное, нет, — застенчиво засмеялся Мордериго. — Ну так что ты хотел мне сказать? Ты же для этого меня дернул, ведь так? — Э-э-э… — он замялся, боясь случайно выпалить про то, как скучает, и неожиданно для себя выдал: — Я вспомнил, что было, когда я пошел за Марком-Антуаном. — Так, ну и что же? — Робер вздрогнул и вскинул бровь. Взгляд его разом посерьезнел. «Ты глянь, как заинтересовался сразу! , — подумал юноша с какой-то обидой. — Просто так я ему нахрен не нужен, а тут ишь, оживился как!» Юный де Кенуа мстительно прищурился. Ну ничего, сейчас он ему задаст, за невнимание-то как не задать! Он коварно улыбнулся: — Нет, милый, больше я тебе ничего не скажу! И он стрелой помчался по коридору. — Мордре?! — растерянно крикнул сеньор ему вслед. — Если я тебе прямо сейчас все выложу, — юноша на миг развернулся и продолжил трусить спиной вперед. — То ты опять… Он не договорил, потому что едва не врезался спиной в кого-то из храмовников, увернулся от подзатыльника и бросился прочь. Робер секунду промедлил, раздумывая, что предпринять: пойти на поводу у озорного мальчишки или подождать, пока он устанет и сам подойдет и все расскажет. Он промедлил еще секунду, оценивая риски. Если поддаться, Мордериго возьмет это на заметку и будет потом повторять регулярно. Если не пойти за ним — он разозлится, и кончится это неизвестно чем. Робер вздохнул, выбрал из двух зол меньшее и отправился за юношей. Впрочем, он рассудил по дороге, что золотой серединой будет не носиться за наглецом по всей резиденции, а выследить его, подождать, а потом внезапно выскочить. Так парнишка и урок получит, и тайну свою выдаст. Робер вдруг резко замер в коридоре. Ему стало совестно. Разве он может так манипулировать этим бедным юношей? Мордериго было жалко — он ведь не со зла на такую пакость решился. Может, он действительно мало внимания получает? Но ведь и баловать-то тоже неправильно! Вырастет охламон безалаберный, и так-то порой озорует… Молодой адмирал натянул начавшую подсыхать рубаху и побрел по замку. У него было несколько идей, куда мог побежать маленький негодник, и первым делом он взобрался на крышу. Мордериго, словно кошка, стремился залезть куда повыше. Видимо, там он чувствовал себя в безопасности и мог наслаждаться уединением. Робер решил подняться в одну из келий и вылезти из окна. Он подумал, что Мордериго, скорее всего, ждет, что он будет забираться наверх по стене. Хмыкнув, Робер поспешил подняться по лестнице…***
Умберто де Менье сейчас делал практически то же. Другое дело, что здание, по которому он бродил, было заброшенным и опустевшим. Все в нем напоминало о бедных Кенвуайрах — портреты, маленькие безделушки с изображением герба. — Почему их никто не взял? — бормотал Умберто, поеживаясь. В библиотеке он подошел к одному из шкафов и взял первую попавшуюся в руки книгу. — «Евангелие от Иоанна», — прочитал он и без интереса полистал, и так зная, что именно там увидит. Однако рисунки привлекли его внимание. Они были похожи на обычные картинки того времени, но вместе с тем и разительно отличались. Стиль был какой-то странный, не похожий на все, что Умберто видел ранее, однако казался знакомым. — Точно, — пробормотал он себе под нос. Примерно так же рисовал Мордериго. — Значит, рисунки делала его мать, — буркнул приор. — Точно не мсье де Кенвуайр… Брат де Менье поставил книгу на место и направился к письменному столу. В столе он нашел еще несколько интересных бумаг и, что самое необычное, связку ключей. Он довольно усмехнулся: что ж, кажется, теперь ему открыт путь везде! Но сначала надо заняться бумагами. Умберто развернул связанные кожаным ремешком документы. — Заказы на переписывание текстов, как интересно… Похоже, именно этим старший Кенвуайр зарабатывал себе на жизнь… Ого, а его жена рисовала иллюстрации! Вот откуда ветер дует! Он усмехнулся. В голову его закрались сомнения: а так уж ли правильно запрещать пареньку рисовать? Может, глупые каляки Мордериго можно использовать во благо? Но это надо испрашивать у магистра, если не у Папы вообще… Умберто наморщил лоб. Больше всего его в этой ситуации смущало, что в уставе ордена Бедных рыцарей Христа не было ни строчки о том, что храмовникам рисование воспрещается. Вроде полезное ремесло, а не праздный труд… Надо узнать, ибо в нем иногда просыпалась, как сам про себя говорил Умберто «Частичка Робера де Сабле», которая жалела паренька. Он еще раз внимательно осмотрел бумаги, после чего поднялся на второй этаж библиотеки. Там была еще одна деревянная коробка с вещами Мордериго, и больше ничего интересного. В вещах лежали несколько книжек, созданных, по-видимому, его родителями. — Библия для детей… Они сами переплели для него… Надо же… На этом изыскания приора в библиотеке закончились. Он вышел в коридор и первым делом направился в противоположное запертое крыло. Замерев на секунду, он открыл ключом дверь. Почти весь представший перед ним коридор был разрушен. В центре него, пробив пол, откуда-то снизу росло дерево. Видимо, эта комната была над садом или верандой. Умберто прошел в одну из закрытых дверей. Там оказалась мастерская: на полках лежали холсты и пергаменты, на мольбертах и постаментах располагались картины — лики святых, портреты членов семейства, пейзажи и заготовки для фресок. В центре стояло самое большое, незаконченное полотно. На нем супруга де Кенвуайра изобразила их семейство с младенцем. С необычайно белым младенцем. — Она любила его, — убито сказал Умберто, нежно поглаживая полотно. — Любила и была готова принять. Даже несмотря на то, что у него не было огненного гумора. Он отстранился от картины. — Интересно, знала ли твоя мать, чей ты ребенок? — Умберто отошел от картины и наклонил голову. — Я хочу знать только это… Он стал бродить по мастерской, выискивая зацепки. Ничего интересного, только полотна. Разочарованно фыркнув, он отпер другую дверь. Следующей комнатой оказалась спальня, и в ней брат де Менье нашел пустую шкатулку. И, внимательно осмотрев ее, обнаружил двойное дно. Внутри лежала пачка мелкоформатного пергамента, исписанного убористым почерком. Строчки почти лепились друг на друга. «Он слишком обольстителен, я не могу устоять, — прочитал Умберто себе под нос. — Либо я сдамся, либо он возьмет свое» — Тьфу! Вот гады, а! Бедный ребенок! Бедный ребенок тем временем сидел у той самой речки, где купался с Захидом, и горько плакал. — Ненавижу вас, — бормотал он. — Один душу мне рвет, второй тело рвать готов… И плевать, плевать всем, что я чувствую. А я вот не хочу, чтобы этот змей был рядом, не хочу… Он глотал сопли и слезы, бормотал ерунду и опять хотел напиться. — Вот как, значит… Знаешь, зачем Марк-Антуан к этому треклятому Ригану пошел — нужен Роберу. Не знаешь — к черту пошел… Да и правильно, кому я нужен-то? — Мне нужен, Мордре, — услышал он за спиной мягкий голос и от неожиданности рухнул в воду. — Как ты меня нашел? — Мордериго высунул мокрую голову из воды. — Ты не особенно прятался. — Робер ухмыльнулся и изящно закинул ногу на ногу. Юноша жадно уставился на его бедра. — Я тебе расскажу про Марка-Антуана, и буду дальше не нужен, так? — оскалился бедный де Кенуа. — Ну почему же? Хороший ученик мне всегда нужен, — Робер улыбнулся. — Особенно такой, как ты. — Чем я особенный? — Мордериго подплыл поближе к берегу. — У тебя вон Арно-умница есть, а я тебе, дурак неудачливый, зачем? — Ну, чтобы быть, так сказать, отличным лишь в учебе, много ума не надо. — А мне все говорят, что я тупой, — Мордериго улегся на дно речки, как русалка. — Ты не тупой. — Робер перекинул сверху другую ногу, и юноша едва сдержался, чтобы не облизнуться. — А какой я для тебя? — Умный, но шебутной больно, — сеньор пожал плечами. Юный де Кенуа не преминул отметить, что золотистые волосы рассыпались по плечам молодого адмирала, словно кудри нимфы. — Умный, поэтому не скажу тебе ничего, — по-акульи оскалился воспитанник тамплиеров. — Нет уж, изволь, — сеньор де Сабле расхохотался. — А то что же это, я зря за тобой полдня бегал? — Скажу — сразу для тебя куском дерьма собачьего стану, — юноша перевернулся на спину. Он закинул ногу на ногу и покачал стопой, словно отдыхающий возле теплого водоема летом. — Ну, Мордре, — Робер усмехнулся. Юноша, коварно сощурив глаза, замер — он ждал, когда сеньор приблизится. — Мордериго? Юный де Кенуа намеренно не ответил. «Давай, давай», — думал он и мстительно улыбался. Робер пересел на камень поближе. — Мордериго… — вкрадчиво начал он. Юноша еле сдерживался, чтобы не напасть на него и не утащить в воду, словно легендарный шотландский келпи, но понимал, что Робер еще слишком далеко для подобного маневра. — Вылезай из холодной воды, — сказал Робер, и в его голосе появились первые нотки строгости. — Не полезу, — спокойно ответил Мордериго. — Это почему еще? — Обижен я на тебя. Вот теперь сам меня и доставай из воды, — юноша нарочито отодвинулся. — Мордре, хватит, что ты, как ребенок, — молодой адмирал сел на корточки, как иногда сидел на краю крыши и вытянулся, намереваясь сцапать его за шкирку. Юноша видел этот жест в отражении воды и ловко сцапал сеньора, потянул на себя рывком и опрокинул в воду. — Вот змей! — Робер фыркнул и вскочил, мокрый с ног до головы. Он затряс головой, как андалузский жеребец, вытряхивая воду из ушей. — Нет уж, иди сюда, — юноша легко обхватил его колени и быстро сделал подсекающий прием. Сеньор сел в мягкий темный ил. — Мордериго, ну все, хватит, — по голосу Робера было непонятно, смеется он или уже раздражается, но взъерошенный и настроенный на игру юноша тут же уселся на него сверху. — Теперь не сбежишь, — он слабо улыбнулся. Его руки сами собой потянулись к мокрым волосам Робера и убрали мешающие пряди с лица. Юноша касался его лица кончиками пальцев, осторожно и бережно, будто боясь повредить кожу. — Щекотно, — усмехнулся Робер. Он зачем-то протянул руку, но Мордериго поймал ее и прижал к груди. — Когда я пошел за Марком-Антуаном, — неожиданно для себя начал он, — то увидел, как он разговаривает с Риганом. Риган, он… Поправляется. У него была забинтована шея. — О чем они говорили? — Мне показалось, будто Марк-Антуан… в чем-то обвиняет Ригана. — Юноша погладил Робера по щеке. Мокрый, он начинал дрожать на ветру. — Поподробнее можешь? Мордериго на миг замолчал и наморщил лоб, вспоминая. — «Уже достаточно людей погибло», — процитировал он. — А Риган сказал, что это все были не те люди, которые ему нужны. Брат де Кан ему говорил, что у него есть какие-то доказательства на Ригана. И что они давно знакомы… Он вспоминал как-то рвано, не особенно точно и лихорадочно. Возможно, все дело было в том, что он был рядом с Робером, и был слишком близко. Он дрожал все сильнее и сильнее, и уже сам не понимал, был ли в этом виноват пронизывающий ветер, или это все от того, что он чувствовал тело сеньора. Робер заметил эту дрожь и спросил: — Чего трясешься так? Замерз? — Еще бы. Д-дождь же. — А мне даже показалось, что это ты волнуешься. Это из-за Ригана, да? — Угу, — соврал юноша. Не говорить же правду. — Это все, что ты помнишь? — тихо спросил Робер, приподняв голову. — Примерно, — Мордериго поморщился. — Ясно, — пробормотал молодой адмирал себе под нос. — Хотя на самом деле это все очень и очень странно… — Как думаешь, они союзники? — Он слез с Робера и сел рядом. Тот поднялся и какое-то время молча вытряхивал воду из ушей. И только покончив с этим, заговорил опять. — Я не хотел бы делать поспешных выводов, — наконец сказал он, глядя в пространство. — Ты каждый раз это говоришь. — Что поделать, это ведь каждый раз актуально. — Ну, а если честно, что ты об этом думаешь? — Мордериго приблизился и положил руку ему на бедро, не замечая, что делает. — Я думаю, что это больше похоже на шантаж, — он пожал плечами. — Что такое «шантаж»? — Это когда один человек заставляет другого что-то делать, угрожая выдать его тайну или причинить вред ему или его близким. Ну, или просто требует платы за свое молчание. — То есть, ты думаешь, Марк-Антуан делает Ригану шантаж? — Шантажирует, — поправил Робер и кивнул. — Да, с твоих слов это выглядит именно так. Но, повторюсь, — тут он довольно строго посмотрел на юного де Кенуа, — ты никому не должен об этом говорить. Никому. — Почему? — Потому что если Марк-Антуан действует на стороне Ригана и устраивает заговоры — это или его спугнет, или заставит действовать решительно. Например, попытаться убить тебя или меня. Но если он невиновен и пытается таким способом остановить Ригана, то ты в лучшем случае просто испортишь с ним отношения, в худшем — подставишь бедного парня под суд. — А если он будет убивать? — Нужно следить за ним, — Робер кивнул. — Он может попытаться убить кого-то из наших, если этот человек нас предал, а вовсе не потому, что он злодей. Хотя пока он больше похож на злодея, — сеньор де Сабле рассмеялся, но вдруг помрачнел. — Слушай, мы с тобой уже, если мне не изменяет память, поднимали эту тему. Она мне неприятна, да и повторяться я не люблю, но я не хочу, чтобы ты наделал глупостей. Слушая его, Мордериго невольно пожимал его бедро, аккуратно и нежно, но Робер, казалось, только сейчас обратил на это внимание. Мордериго заметил, что он смотрит, покраснел и спрятал руку за спину. Сеньор тоже смутился, как-то странно фыркнул, но юношу не отругал. — Я хочу, чтобы ты пошел со мной на фестиваль. На улицу, — неожиданно для себя выдал Мордериго. — Знаю, я уже просил об этом, но ты тогда не мог, а сейчас Умберто нет, и мы могли бы… То есть, я хотел сказать, скоро Успение Девы Марии, и я хочу… — Оно через две с лишним недели, кутенька, — засмеялся Робер. Мордериго довольно оскалился — если обожаемый сеньор звал его так ласково, значит, уже отошёл от серьезных тем и пребывает в благостном настроении. Молодой адмирал заметил эту его ухмылку и тепло улыбнулся: — А знаешь, что ещё скоро? Твой день рождения. — Он погладил Мордериго по мокрой голове. — И я уже получил дозволение у магистра и приора сделать тебе подарок. — Мой день рождения нескоро, — покраснел юноша. — Ну да, за день до Успения Богородицы, — Робер засмеялся. Мордериго засветился от счастья. Да за год! Главное, что он помнит! — Я тебе тоже хочу что-нибудь подарить. — Он заерзал на месте, и лицо у него в тот момент было смущенным и хитрым одновременно. — Давай-ка ты мне подаришь возвращение в замок, — улыбнулся молодой адмирал и поднялся. — Заболеем, будем опять неделю, а то и две, на кровопускании сидеть… — Фу-у-у-! — запротестовал юноша, но следом за Робером вылез из воды. Отжимая волосы и края одежды, наставник и его ученик направились прочь. — Лошадь свою где привязал? — мимоходом спросил Робер. — Да там, у дуба, — рассеянно отозвался юный де Кенуа. — Кстати, а как ты меня нашел? — По следам лошадиным, — Робер коварно улыбнулся. — А твой конь где? Молодой адмирал не ответил. Пока Мордериго отвязывал лошадь, он скользнул куда-то в кусты, пошуршал листвой и вернулся, ведя своего коня под уздцы. Из леса молодой адмирал и его воспитанник выбирались пешими, дабы ветви деревьев не выцарапали им глаза и не саданули по лбу. Когда деревья поредели, оба вскочили в седло и неспешным шагом выехали. — А ты далеко забрался, — нарушил молчание Робер. — Видать, сильно я тебя обидел, да? — Меня обижает, что ты стал какой-то… Я не знаю… Слишком деловой, что ли, — юноша посмотрел под лошадиные копыта. — Тебя стали интересовать только верченье там какое-то, все норовишь с какой-то мелкой политкой управиться… — Политикой, — мягко поправил сеньор. — Увы, кутенька, взрослый рыцарь должен ею заниматься. Тем более, если эти внешние дела угрожают безопасности ордена. Юноша молча посмотрел на его мокрые одежды. Бледная грудь все еще просвечивалась через мокрую рубашку. — Давай остановимся в трактире, до него ближе, — предложил он. — А то точно заболеем. — Я не думаю, что мы имеем на это право, — Робер покачал головой. — Хотя идея заманчива. — А на что мы вообще имеем право? — юноша кисло осклабился. — То нельзя, это нельзя… — «Нельзя» есть в жизни любого порядочного христианина, и ты это знаешь, — сеньор де Сабле внимательно посмотрел в глаза Мордериго, приподняв брови. — Ну, то, что мы с тобой порядочные христиане, уже хорошо, — язвительно фыркнул Мордериго, и они рассмеялись. Впрочем, улыбка юного де Кенуа вскоре увяла — он представил, как хорошо было бы погреться в трактире вдвоем с Робером, побыть с ним наедине, несмотря на все запреты. Точно так же его мать когда-то хотела побыть с другим мужчиной. Вот только, судя по записям, она со своими мечтами зашла слишком далеко. — Бедный мальчик, — пробормотал Умберто, листая записи. — Неужели она нагуляла его? — Он тут же едва не зарычал от досады: ни имени отца, ни того, было ли соитие, в бумагах женщины по имени Мелисса де Мон, указано не было! Умберто хотел в ярости кинуть бумаги на землю, но вдруг вспомнил кое-что, что заставило его остановиться. У него был еще запертый дневник, а кроме того, возможность посетить местную церковь и лекарей. Умберто мрачно улыбнулся. Он получит доказательства, чего бы ему это ни стоило.