Белый тамплиер

      Есть такая поговорка, мол, ночью не спят только те, у кого нечиста совесть. Но на практике не спать может любой человек. И опутанный думами, и страдающий от боли, и мучимый странными, тяжелыми чувствами, похожими на болезнь. Пускай вокруг все тихо и безмятежно: через стену кельи не слышно, как храпят братья, даже совы не особенно ухают, а лягушки — и те не устраивают свой неимоверно громкий концерт.       Только тихо дышит, свернувшись калачиком на полу, Робер де Сабле.       Один Мордериго де Кенуа ворочался в постели, мучаясь. На него волной накатывали чувства, терзали, беспокоили и не давали уснуть. Он то страшно жалел Этьена, хотел оказаться рядом, чтобы подбодрить и сочувственно обнять его, то переживал, что Робер в очередной раз отказался занять его кровать, и теперь лежал в нескольких одеялах на холодном полу. Но к этой тоске примешивалось еще кое-что.       Мордериго просто не мог оставить Робера в покое. Он чувствовал странное, волнующее тепло, как и всякий раз в присутствии молодого адмирала. Только теперь по ночам оно тревожило его еще сильнее. Юный де Кенуа просто не мог успокоиться. Он отворачивался к стене, потом обратно, глядел в пустоту и видел закутанный в одеяла силуэт. Ему хотелось сесть рядом, бережно потрогать светлые ресницы, также, как Этьен делал ему самому, провести по мягким волосам рукой, осторожно прикоснуться к бархатистой коже…       У него аж мурашки пошли при мысли о том, каким получится это касание.       Мурашки, правда, были не единственной реакцией тела на присутствие рядом симпатичного ему человека. Запретное место тоже дало о себе знать, когда он представил, как прижмется к сеньору и приобнимет его рукой.       — Ну нет, — тихо проворчал Мордериго и отвернулся, чтобы не видеть Робера. Но долго не выдержал. Подождал, пока возбуждение немного спадет, и повернулся снова.       Плечо Робера ритмично вздымалось и опускалось. В целом он спал спокойно, но иногда принимался стонать. Видимо, мучила боль или плохие сны. В эти минуты бедному де Кенуа было все труднее удержаться и не подойти, не успокоить.       Когда Робер в очередной раз застонал, Мордериго лежал носом к стенке и держался за промежность, будто боялся, что непослушный орган отделится от него и пойдет куролесить. Услышав стон, он резко перевернулся и слегка привстал, ожидая и наблюдая. Робер протестующее замотал головой и неловко перекатился. Правой рукой он вяло отмахнулся от неведомых противников. «М-м-м», — раздалось снова.       Мордериго не выдержал — вскочил со скрипнувшей кровати и сел рядом.       — Роби, — он осторожно потрогал плечо кончиками пальцев.       Сеньор де Сабле задрожал и тяжело задышал, будто бежал куда-то. На лбу выступили капельки пота. Взволнованный Мордериго прижался к нему и бережно убрал волосы с лица, после чего обнял за талию. Робер что-то невнятно забормотал, но юноша только прижался крепче, погладил по плечу, и вдруг почувствовал сонливость и умиротворение, такое, какого не бывало с ним уже давно.       Однако проспал Мордериго всего несколько часов. Ему опять снилось, как Робер стреляет из лука на крыше, а он смотрит на него и сначала борется со странными, противоречивыми чувствами, но не выдерживает, сдается и трогает себя. Потом ему привиделось, что молодой адмирал зажимает его точно также, как зажимал Этьен, вот только из этих рук вырываться не хотелось. Напротив, ему хотелось поддаться, позволить делать с собой все, что вздумается.       Он проснулся от этих снов довольно резко. Вскочил и сел, тяжело дыша. До него не сразу дошло, что у него мокро в штанах, и влага та же самая, что вытекла, когда он осмелился поддаться сводящему с ума желанию и начал доставлять себе странное, смешанное с легкой болью удовольствие.       «Надо в туалет», — решил Мордериго и быстро выпутался из одеял. Он аккуратно взялся за дверное кольцо, чтобы оно не стукнуло, и потянул. Дверь медленно приоткрылась. Всю открывать он не стал — побоялся, что скрипнет, и вышел в коридор. Дверь так и не закрыл — ему все равно предстоит проскальзывать в ту же щелочку обратно, словно змее в логово, так зачем рисковать? Скрипнет ведь, ей-богу, точно скрипнет!.. А так заодно и горностай прогуляется, если захочет.       Мордериго почти бесшумно шел по коридору. Вопреки привычке всех остальных тамплиеров, он не брал с собою факела. Тьма расслабляла его, он уверенно брел, не боясь врезаться в кого-то. Объекты, что для обычных людей казались черными, для него были светло-серыми.       Он любил ночи. Ночью все куда откровеннее, чем днем. Ночью глаза отдыхали. Ночью, невидимый в черных одеждах, он уже не был белой вороной. Бредя по опустевшим коридорам, он воображал себя кошкой, которая вышла на охоту. Без дозволения покидать келью не разрешалось, но Мордериго считал, что раз его ни разу не поймали, то он ничего и не нарушал. Прячась в тени, чтобы не попасться на глаза дежурившим братьям, юноша прокрался к главному выходу. Подошвы его шосс едва касались камней и грунта. Спрятавшись в ближайших кустах, он осторожно оглядывался — нет ли рядом кого?       Храмовники, на чью долю выпало ночное дежурство, стояли белыми силуэтами на краю крыши. Мордериго осторожно огляделся, гадая, как бы незаметнее пробраться на задний двор. Его любимым способом было — через крышу, так быстрее. Но в ночи его будет на крыше видно, как крысиные следы на просыпавшейся муке. Идти по коридорам тоже не стоит — один из дежуривших братьев периодически прохаживается вдоль запертых дверей на случай как раз таких любителей ночных вылазок вроде юного де Кенуа.       Мордериго вскарабкался на козырек над балконом. И пригнувшись, быстро засеменил вдоль крыши. Потом зацепился за край и, осторожно перебирая руками, двинулся в другую сторону. Теперь ему осталось лишь пересечь крышу. Он слегка вытянулся, чувствуя, как дрожат уставшие руки, приподнялся, высматривая братьев, и, увидев, что они стоят спиной, быстро подтянулся, сделал кувырок, спрыгнул на козырек, съехал по нему ногами и сиганул в кусты. Только легкий шорох листьев дал понять, что на улице кто-то есть.       Мордериго замер и прислушался. И явственно услышал крадущиеся шаги. Шаги человека, которого тут быть не должно. Прекрасно обученный орденом за четырнадцать лет, он умел отличать шаги человека, который просто удаляется, от того, кто не желает быть застуканным.       Мордериго схватился за грудь, боясь, что бешено бьющееся сердце выдаст его. Ему не сразу удалось успокоиться и, все еще слегка дрожа от волнения, он вытянул шею и подался вперед, стремясь рассмотреть ночного гуляку. Фигура, которую он видел, была не особо высокой, но хрупкой и худой, почти такой же, как его собственная. Человек крадучись пробирался в замок.       «Напасть!» — первое решение созрело мгновенно. Но Мордериго отмел его.       Да погоди ты! Вдруг это свой рыцарь?       «Свой? А зачем тогда он крадется? С задания шел бы не таясь, еще и с патрульными бы поговорил!» — подумал Мордериго. Он подождал, когда фигура пройдет вперед, и двинулся следом. Неизвестный осторожно обошел замок, а потом скользнул в галерею и по ней пробрался в коридор. Мордериго вжался в стену и стал боком продвигаться вперед, пригибая голову под факелами. Человек то и дело оборачивался, и юноша в страхе замирал, боясь, что он его увидит. Наконец они вышли во внутренний двор.       Мордериго спрятался за бочкой, посидел какое-то время, после чего решил: пора. Он сжался в пружину и прыгнул с места на спину крадущемуся незнакомцу. Они сплелись в клубок, прокатились по земле и Мордериго без труда узнал ночного гуляку.       — Ты?! — прошипел он в лицо Арно де Ретеля.       — Де Кенуа, — с неприкрытой ненавистью прошипел тот. Даже валяясь в пыли, прижатый коленом к земле, Арно умудрялся сохранять достойный вид, да еще и выражать взглядом презрение. — Ты опять лезешь не в свое дело, да?       — Раз ты шляешься по ночам, это и мое дело, — Мордериго оскалил зубы.       — Неужели? А я ведь не просто так ходил, — зло усмехнулся Арно. — Я всего лишь решаю проблему, на которую всем наплевать.       — Я за все время ни разу не видел, чтобы ты тут что-то пытался сделать, — огрызнулся Мордериго.       Арно де Ретель действительно никак не проявлял себя. Он занимался орденскими делами вместе с остальными братьями и, прохаживаясь по замку с крайне заносчивыми видом, бросал на юного де Кенуа и сеньора де Сабле злобные, полные завистливой ненависти взгляды. Следы мордериговой ревности на его лице давно зажили, остались только едва заметные шрамы. Злость на де Кенуа, если и не прошла у него, во всяком случае, никак не проявлялась. Они почти не разговаривали, хотя Мордериго был готов поклясться, что вообще не видел, как Арно с кем-либо общается. Тот в свободное время читал богословские книги в полном одиночестве, а на плацу в присутствии Мордериго почти не появлялся.       — Я выслеживаю предателя, идиот, — оскалился брат де Ретель.       — Неужели? А может, ты тогда даже скажешь мне, кто он? — Мордериго встряхнул его и тут же опять с силой прижал к земле. Он не сомневался, что это ложь.       Арно затрепыхался, махнул ногой, чтобы ударить Мордериго или хотя бы спихнуть, но тот увернулся.       — А может, ты меня отпустишь сначала?       — Ага, разбежался. Я тебя отпущу, а ты усвистаешь, и поминай, как звали.       Мордериго еще раз ударил его об землю и нажал на горло.       — Говори, кто предатель, или я тебя сдам, — пригрозил он.       — Я следил за Марком-Антуаном, — прохрипел Арно. Стиснутая глотка мешала ему нормально говорить.       — Неужели? И что же он делал?       Арно зарычал и попытался освободиться, но Мордериго был сильнее. Он улегся сверху и сжал его коленями, лишая возможности двинуться.       — Слезь с меня…       — А то что? — Он еще принажал на горло.       — Слезь, удушишь!       — Ну и поделом тебе, ублюдку. Следит он! Не верю тебе, змей, ни одному слову твоему не верю!       Арно весь покраснел и взмок, он скалился и дрожал от собственного бессилия. «Урод! — яростно думал он. — Мелкий, белый ублюдок!». Признавать, что белый ублюдок, несмотря на тренировки, оказался сильнее его, ему не хотелось.       — Отпусти, ты, мерзкий…       — Зачем мне тебя отпускать? — холодно и зло рассмеялся Мордериго. — Чтобы ты отправился по своим делам? Гадить кому-то? Или к чужим мужикам приставать?       — А чего это он твой-то? Ты его что, купил?!       Мордериго ошалел и аж задохнулся от ревности и ненависти. То, что Робер его, казалось ему неоспоримой аксиомой, и он не понимал, почему должен доказывать это. Арно воспользовался паузой и попытался вырваться, но Мордериго вовремя спохватился.       — Ах ты, дерьма кусок, — прорычал он.       — Долго будешь держать меня? Встань, быстро!       — А если не встану?!       — Кто-нибудь подумает, что мы тут грешим, ясно тебе?!       — Ладно, — сказал Мордериго и осторожно сполз с него, но, не дожидаясь, пока Арно встанет и отряхнется, обхватил рукой его горло, а длинный хвост намотал на кулак. — А теперь мы с тобой пойдем в замок, и кому-нибудь расскажем о том, за кем ты там следил.       Арно засопротивлялся, но Мордериго волоком потащил его в сторону коридоров. Их темные силуэты медленно растворялись во мраке.

***

      Ночная темнота, как известно, лучший друг воров и нечистых на руку. Она покрывает грешки убийц, делает преступления менее заметными. Но винить лишь ее одну в этом сложно — тишина ночи да и дневной режим мирных граждан с лихвой помогают всяким негодяям вершить свои темные дела. Однако под покровом ночи принять уставшего путника куда проще — не каждый решится выставить несчастного за порог, мерзнуть под покровом темноты. Именно этой стратегии и придерживался Умберто де Менье, приор ордена тамплиеров. Правда, вышло это почти случайно.       Весь день он гулял с Кантеном, периодически выпивая. Новый знакомый показывал ему небольшой городишко. Они бродили, поддерживая друг друга под руку, но все равно пошатывались.       — Здесь раньше жил пекарь, — махнул Кантен на заброшенный, серый от паутины дом. — Его дочь утопилась от несчастной любви, жена ушла к другому, а сам он то ли сбежал, то ли повесился. Слухи разные ходят.       — Выпьем за него? — пробормотал уже поддатый Умберто.       — А давай!       Они остановились, чокнулись бутылками, сделали пару глотков и отправились дальше.       — Тут проживают в основном фермеры и ремесленники, — Кантен продолжал экскурсию. — Людей тут не особо много, как ты видишь. Раньше было чуть-чуть больше. Из-за трагедии с местным феодалом все разъехались.       — Он что, ловил их и ел? — пьяно фыркнул де Менье.       — Видимо, насиловал, как крестоносец эту девку. Или жег, как «Загребущие ручонки», — пошутил в ответ Кантен.       — «Ручонки»?       — «Алая рука», — Кантен мотнул головой. Они дошли до одного из колодцев и уселись на лавку возле него.       — А они что тут делают? — Умберто ощутил, как начинает дрожать, но не понял, от холода это или в предвестии предстоящей неприятности. Кантен, возможно, что-то почувствовал, снял плащ и накинул ему на плечи.       — Вот, грейся.       — Ты не ответил про «Руку».       Кантен помолчал какое-то время, а потом все-таки сдался.       — С некоторого времени это одно из их любимых мест. Они тут часто шныряют, ищут кого-то. Я пытался расспрашивать местных, но каждый называет разные причины.       Умберто не ответил, обдумывая его слова. Он даже перестал отпивать пиво. Все, что он успел узнать от Кантена, казалось ему разрозненными, но как-то связанными между собой фактами. Измена Мелиссы де Мон. Измена или все-таки изнасилование? Гибель де Кенвуайров от рук десниц. Ладно, положим, тут все ясно. Но почему десницы до сих пор патрулируют город? Почему спустя столько лет местные ненавидят крестоносцев? И самое главное — почему в замке почти ничего не тронуто? Почему часть вещей сложена так, будто Кенвуайры собрались уезжать? Догадывался ли сеньор де Кенвуайр, что Мордериго — не его ребенок? Слишком много вопросов и слишком мало ответов.       Умберто смог соединить рассказы о преступлении неизвестного, и то, что сам частично нашел в замке, а частично знал и так. И теперь уже не сомневался, что под «феодалом» имеется в виду сеньор де Кенвуайр, а под «девкой» его жена Мелисса. И он даже знал, кто был тот крестоносец, что шлялся здесь четырнадцать лет назад. Но ему хотелось письменных доказательств своих догадок. Может, это заодно и поможет упрятать гада в темницу.       В любимую обществом теорию о том, что если женщина забеременела во время соития, даже если оно произошло против ее воли, значит, получила удовольствие, приор не верил, предпочитая опираться на факты. Именно поэтому он приехал сюда, и теперь ищет правду и доказательства своей правоты.       — Ты чего приуныл? — Кантен отвлекся от своих рассуждений и обнял Умберто.       — Так, думаю. Местного феодала ведь звали мсье Тибо де Кенвуайр?       — Не знаю точно, — Дюссо поморщился. — Я ведь не здешний. Да и в чужие дела обычно стараюсь не лезть.       Они надолго замолчали, размышляя.       — Сладенького бы чего, — мечтательно протянул Кантен.       — М-м-м, — неопределенно ответил Умберто, из сладкого пробовавший только мед и то когда тяжело заболел. О том, что у сладкого существуют другие привкусы, он мог только слышать и воображать.       Умберто откинулся на скамье. Опьянение начало сказываться — это была не первая приконченная им за время прогулки бутылка. Он поморщился, осознав, что весь день прошел не так, как планировался.       Во-первых, он проспал. Такое с ним приключалось крайне редко, образ жизни тамплиера приучил его вставать в пять утра. Но сегодня то ли повлияли разговоры с Кантеном, которые длились полночи, то ли сама обстановка трактира не располагала к соблюдению Устава ордена. Умберто шептался всю ночь с малознакомым парнем, ощущая, будто к нему приехал дальний родственник, по которому он очень скучал, и ему нужно наверстать упущенное. Именно это и подстегнуло его утром выпить пива с новым приятелем и отправиться шататься по улицам. Хотя оба понимали, что это неправильно — местные воспринимали Умберто в лучшем случае как какую-то диковинку, в худшем — таращились с недоверием и опаской.       Во-вторых, он все больше и больше надувался пивом, и в таком состоянии начинал хуже соображать. Ему хотелось спросить Кантена, откуда он, чем занимается, но почему-то медлил, считая, что это как-то неприлично. С другой стороны, было интересно узнать о новом приятеле побольше. Умберто немного смущал лихой вид парня — он напоминал какого-то дорожного вора. И присущие большинству как мирских, так и храмовых рыцарей осторожность и подозрительность все время нашептывали, что с того станется перерезать ему горло или срезать кошелек. Смущало и то, что Дюссо сам не спешил рассказывать о себе, да и о нем самом не больно-то спрашивал.       — Ты не такой, как большинство людей, которых я встречал, — вдруг сказал Кантен.       — Почему?       — Не знаю. Как-то располагаешь к себе, что ли.       Умберто усмехнулся.       — Нет, я серьезно. Будто я тебя знал уже давно.       — У меня тоже такое чувство, — он улыбнулся. Они опять замолкли. Кантен зябко кутался в свою хламиду. Умберто старался до последнего скрывать, что дрожит — ветер поднимался все сильнее.       — Пойдем обратно?       — Если только ты не расскажешь еще что-нибудь про местные особенности, — храмовник пожал плечами.       — Пока что-то в голову ничего не приходит. Мы вроде уже все посмотрели.       — Расскажи про лазарет, — попросил он. — Может, местный лекарь как-нибудь по-особенному принимает больных, кого-то не лечит…       — Да обычный доктор, — пожал плечами Кантен. — Знаю, что слушает всех, да не всех лечит… Впрочем, кому-то можно на дом что-то назначить, я в этих делах не разбираюсь.       Умберто в голове уже прикидывал, какова вероятность, что Мелисса де Мон, забеременевшая от стороннего мужчины, обращалась к врачу. Спросить-то оно, конечно, не грех, но вот будет ли ответ, и ответ честный…       Умберто и Кантен поговорили еще какое-то время на посторонние темы и опять надолго смолкли, потягивая пиво. Первые капли дождя упали в пыль у их ног. Мужчины вяло среагировали: Кантен фыркнул, Умберто, прищурившись, поднял лицо к небу.       Холодные капли упали ему на щеку, на нос.       — Пойдем? — спросил Дюссо, прочитав его мысли.       — Угу, — приор вяло кивнул в ответ.       Они побрели прочь, обратно в таверну, и уселись за первым же свободным столиком. Каждый думал о чем-то своем, чувствовал, что надо не тратить время зря, а говорить, говорить, пока есть такая возможность. Но слова решительно не шли, и Умберто предпочел просто молча поглощать обед. Кантен почтительно не прерывал его, давая собраться с мыслями. Быстро разделяя ножом кусок мяса, приор расправлялся с едой.       — Полей соусом из ягод брусники, — посоветовал Кантен.       — Где я тебе его возьму-то?       — Набери ягод, да надави, смешай с соком и на говядину.       — Откуда у нас тут она? Я ее ел всего пару раз в жизни, и то не помню, когда. Мне ее привозил кто-то…       — В лесах чуть севернее, — живо отозвался Дюссо. — Чем ближе к северу, тем больше шансов ее найти. А на болотах много клюквы, но это если ты любишь покислее.       — Люблю покислее, — засмеялся приор. Они продолжили обсуждать ягоды, но через какое-то время Кантен отлучился за выпивкой.       — Бахнем по бутылке красного?       — Давай.       Умберто уже совсем позабыл про священника и коньяк для него. Слишком приятно ему было общение с Кантеном. Он просто погрузился в свои и ответные реплики, не замечая, как бежит время.       — Ты как-нибудь со мной на перебежку сходи, я тебя так накормлю, больше ничего, кроме моей еды есть не будешь, — Кантен вновь свернул разговор на еду.       — На перебежку?       — Да, — парень замолчал на какое-то время, прожевывая кусочек рыбы. — Я довольно часто переезжаю, и мне случается по нескольку дней, а иногда и неделями жить в шатре где-то на улице. А когда живешь один, учишься готовить и подбирать все под свой вкус довольно быстро.       Умберто согласно закивал и хотел сказать что-то еще, но тут громовой крик: «Эй, хр-р-р-рамовник!» заставил его с глухим стуком уронить приборы. Брат де Менье медленно повернулся, недовольно щурясь, но не встал.       Возле барной стойки стоял высоченный, мощный детина. Он поправил прикрывавшую лысину шапку, потер бороду и выразительным жестом опер топор о плечо.       — Я тебе говорю, — грубиян закатал рукава рубахи. — Проваливай отсюда, треклятый храмовник.       — Я мешаю? — спокойно, но холодно спросил Умберто.       Кантен, почуяв назревающий конфликт, схватил его за рукав и быстро зашептал:       — Пойдем, это лесоруб Жамиль, лучше пошли, мало не покажется…       Однако Умберто проигнорировал предупреждение. Возможно, дело было в изрядной доле алкоголя в крови, возможно, бесившая его несправедливость по отношению к остальным крестоносцам окончательно овладела им.       — Мешаешь. Ты и твои крестоносные ублюдки. Проваливайте.       — Я спокойно ел и не имел мыслей причинять вред этому городу, — Умберто чуть-чуть сдал назад, надеясь, что Жамиль образумится. Самое странное, что он и желал драки, и не хотел ее.       — Вы уже причинили. — Лесоруб медленно надвигался на него, поигрывая топором.       Умберто фыркнул и отвернулся к своей тарелке.       — Я сначала доем, — прокомментировал он и демонстративно съел еще кусочек мяса.       — Хрен тебе кто-то даст доесть, понял?! — Жамиль замахнулся топором и всадил его прямо в тарелку, разбив ее вдребезги. — Ты не заслужил тут обедать!       Умберто медленно поднялся и развернулся к нему.       — Этикет предписан каждому мужчине, — сказал он, делая паузу после каждого слова. — Видно, вы о таком явлении отродясь не слышали.       — Ты будешь меня учить?! После всего того, что вы наделали?! — Лесоруб выдернул топор.       Умберто стоял и ждал атаки. Жамиль снова сделал замах. Умберто легко поднырнул под топором с длинной ручкой и врезал ногой под колено противнику. Жамиль пошатнулся, и это дало приору возможность напасть. Он сначала дал негодяю в челюсть, после чего вцепился в топор и стал выкручивать. Лесоруб попытался встать. На помощь ему поспешили другие парни, до этого стоявшие за спиной. Умберто увернулся от замаха справа, ответил ударом ноги в живот, поднырнул под рукой третьего и опять схватился за топор Жамиля. Тот, уже вставший на ноги, попер на ненавистного тамплиера, намереваясь опрокинуть и покончить с ним. Кто-то схватил Умберто сзади за шею, но он ловко завел ногу назад, и неприятель согнулся пополам, держа руки в промежности.       Жамиль вновь замахнулся топором. Умберто схватил с ближайшего стола железную кружку и быстро подставил ее, облив пивом себя и противника. Топор вонзился в металл и на какое-то время застрял там. Мокрый, но сосредоточенный и серьезный, храмовник продолжал сражаться. Он мельком уловил сбоку какое-то движение, резко отклонился назад, избегая удара по лицу, после чего врезал в ответ сжатыми в замок руками по позвоночнику, подставив колено. Затем ухватил охнувшего драчуна за ворот и дернул на себя, прикрываясь от очередной атаки топором.       Хруст. Алая струйка крови медленно побежала из щели на лбу, из которой торчало лезвие. Пауза.       Крик. Два пересекшихся взгляда карих глаз. Жамиль выдернул топор и снова занес его. Умберто наклонился, отвесил пинка Жамилю, снял с пояса ножны с мечом и выставил их, отражая очередной удар. Он переходит в атаку, четко парируя следующую серию атак. Он защищался, выставляя зачехленное оружие так, чтобы оно упиралось в древко топора. Он встретил одну из атак резким толчком вперед. Лесоруб зашатался и потерял равновесие. Умберто воспользовался этим и наотмашь врезал мечом по лицу дровосека. Тот упал на колени, а Умберто подцепил крестовиной оружия стул и швырнул его в сторону другого противника. Он раскрутил меч в руках, держа врагов на расстоянии, и снова бросился в атаку. Еще трое парней встали со своих мест. Первый же налетевший получил удар кончиком твердых ножен в поясницу, следующему приор перекинул оружие через голову и, слегка придушив, навесил пинков, один из которых сломал ему позвоночник. Затем отшвырнул покалеченного парня в сторону наступающих.       Они закружили вокруг него, выбирая момент для нападения. Жамиль тем временем поднялся на ноги. Умберто ждал. Они зашли с трех сторон и одновременно напали. Тычок ножнами в живот, перехват руки, хруст — приор ловко завел конечность врага за спину и резко нажал ножнами, ломая ее. Удар наотмашь по лицу, бросок в сторону барной стойки. Неприятель упал на нее животом и проскользил по столешнице, звеня разбитыми бокалами и бутылками. Остался только Жамиль. Еще один доброволец вознамерился встать, желая ему помочь, но приятель рядом силой усадил его на место.       Бой продолжался. Не привыкшие к подобному зрелищу гости и те, кто боялся ненароком схлопотать, осторожно отползли к стенам.       Уворачиваясь от ударов, Умберто оперся на стойку и порезался о битое стекло. Чувствуя теплую кровь, он схватил отбитое горлышко и ткнул им Жамилю в лицо. Тот взвыл, зашатался, получил еще пару ударов по ребрам, упал на колени и больше атаковать не стал.       — Если мамочка не научила вас хорошим манерам, придется осваивать их самостоятельно. Это всяко менее болезненно, чем приставать к рыцарям Храма, — спокойно сказал Умберто, вешая обратно меч.       Он сел за стол к Кантену, и после недолгой паузы в таверне воцарился привычный шум. Те немногие из поверженных врагов, кто был в состоянии двигаться, уползли на улицу, либо забились в углы.       — У тебя же был меч, почему ты не… ну… — неуверенно начал Кантен.       — Потому что я хотел преподать урок, а не убить, — также спокойно ответил Умберто, рассматривая рану. — Щиплет, зараза.       — Пойдем-ка к лекарю, — Дюссо поднялся и оторвал край своего замызганного плаща. Умберто благодарно кивнул, перевязал кровоточащие пальцы, и они вышли из трактира.       Кантен опять отдал Умберто свой плащ, чтобы алый крест на груди не бросался в глаза, и они, петляя дворами, добрались до невысокого здания в отдалении. Умберто сделал паузу, чтобы набраться решимости и постучал.       Ему открыл худенький юноша в темном балахоне. Встряхнув светлыми волосами, он мотнул головой, приглашая приора войти. Дверь за ними закрылась, заполнив тьмой последний прямоугольник света.

***

      Точно также за много миль отсюда дверь закрылась за Арно де Ретелем, когда Мордериго разжал руки и швырнул его на сено в чулан.       — Посиди здесь до утра, — зло прошипел он. — Я не собираюсь из-за тебя будить сеньора.       — Ах ты!.. — Арно бросился к выходу, но получил ногой в лицо и отшатнулся назад, прикрывая окровавленное лицо.       Мордериго запер его одного в кромешной тьме и ушел спать с чувством выполненного долга. Он повертелся какое-то время в своих одеялах, после чего все-таки уснул.       Вскочил он петухом ни свет ни заря — его не покидало ощущение, что проспать для него сегодня будет фатальной ошибкой. Однако, когда он проснулся, Робер еще спал. Мордериго сел и стал внимательно вглядываться в его лицо, не зная, будить или нет. Будить было жалко, но уже пора. Тем более, кто-нибудь мог выпустить Арно из чулана, случайно или намеренно. И тот не только избежит наказания, но и выйдет еще более опасный и злой.       Юноша попытался снова уснуть, но, недолго повозившись, понял, что придется все-таки будить Робера. Он поднялся, надел котту и сюрко, после чего встал возле молодого адмирала на одно колено и слегка покачал его.       — Проснись, Роб. У меня есть для тебя кое-что.       Робер де Сабле отреагировал не сразу. Сначала он вообще ничего не почувствовал, потом прошел так называемую стадию отрицания — когда уже проснулся, но вставать еще не хочешь, и только после этого поднялся, оделся и вышел вслед за юным де Кенуа.       — Я поймал предателя, — похвастался он, когда они спускались вниз по ступеням.       — И поэтому мы должны нарушать Устав? — Робер фыркнул.       — Дело чрезвычайной важности, — голос Мордериго мигом похолодел. Они оба смолкли и только вглядывались в пятно света на ступенях, которое выдавало отражение огня факела.       — И поэтому мы не можем даже дождаться завтрака?       — Я хочу, чтобы ты скорее это увидел. И потом, не ты ли так этого ждал?       — Ты запер его в молельном чулане? — Робер почему-то перевел тему, но раздражения в его голосе не слышалось.       — Да, — Мордериго недовольно прищурился. Вот бы сеньор возгордился им, как своим лучшим учеником и братом, а не видел в этом лишь услужение! Бледные пальцы юного де Кенуа нервно сжали пояс. Он то и дело встревоженно смотрел на сеньора, пытаясь понять, о чем же тот думает. Но лицо молодого адмирала выражало только мрачную сосредоточенность. Он не произнес ни слова до того момента как они, петляя, не дошли до того самого чулана.       — Стой здесь, — Робер махнул рукой, звякнул засовом и вошел. Мордериго замялся, не зная, ждать ли его или уходить. В волнении он стал мерить шагами помещение. Он то рассматривал носки своих шосс, а то косился на дверь. Минуты казались ему часами. Он потерял счет времени и даже примерно не мог прикинуть, сколько Робер там находится. Наконец его и без того не ангельское терпение кончилось, и он нерешительно постучал в тяжелую дверь, не уверенный, что его слышали.       Сеньор де Сабле выглянул минуты через две.       — Мордре, не жди. Иди, занимайся делами до завтрака, потом я тебя найду. Договорились?       Мордериго неохотно проворчал что-то и ушел в смешанных чувствах. С одной стороны, ждать ему не нравилось. Ощущение скуки и безделья он ненавидел. С другой — идти куда-то без Робера тоже было паршиво. Фыркнув, он поднялся наверх по лестнице, а потом вскарабкался на крышу. А затем стал бродить с павлиньим видом, высматривая, что делают рыцари.