Белый тамплиер

      Шёл шестой час утра. Дежурившие рыцари сменили друг друга — из небольшой часовенки вышли храмовники, которые служили всенощную. Братьев на улице в это время было не очень много, в основном они вставали чуть позже. Кому-то подъем давался легко, а кто-то, в том числе и Мордериго, рано вставать не любили, и после побудки плелись на площадку — размять мышцы и взбодриться.       Юный де Кенуа предпочитал начинать день с шитья или чистки оружия, но сегодня имел достаточно энергии, чтобы отколотить пару манекенов. Он замер на крыше и почесал шрам на подбородке, раздумывая, куда бы податься. На заднем дворе был оборудован полигон для верховых упражнений и несколько огороженных площадок для групповых боев. Во внутреннем дворе рыцари стреляли из лука, отрабатывали удары и проводили короткие спарринги — словом, занимались тем, что не требовало большого пространства.       Мордериго подумал, что больше всего ему сейчас, помимо общения с Робером, хочется поездить верхом. Поэтому легко спустился с крыши и побежал к конюшне. И первое, что увидел — это задранный зад услужающего брата, который выгребал из самых труднодоступных углов старое, уже пропитанное конской мочой сено, смешанное с опилками.       — Чего тебе надо? — недовольно буркнул брат Луи, разогнувшись и глядя, как хрупкая юношеская фигурка мечется возле входа.       — Коня выдели, сеньор дозволил, — вился ужом Мордериго.       — Какого тебе еще коня? Вон, возьми ишака!       — Ну, Луи, — заканючил Мордериго. — Я что, в крестовый поход на ишаке поеду?! Я к коню должен приучаться, и приучаюсь!       — Ага, покалечишь жеребца, приучатель, и будет!       — Ну я же сколько брал, ни разу не калечил!       Луи заворчал что-то себе под нос. В отличие от других услужающих братьев, помогавших по конюшне, он никогда не давал юноше лошадь с первого раза. Мордериго обязательно нужно было ныть, брать измором, торговаться и угрожать, что все расскажет сеньору.       — Сходишь после завтрака к священнику, заберешь у него несколько гусей, денег тебе пускай сеньор на это дает. Тогда и лошадь получишь.       — Не-ет, давай я лучше в монастырь сразу съезжу, вот и тренировка будет, — заюлил Мордериго.       — Хрен с тобой, езжай сейчас.       Луи посторонился, пропуская его, и указал на белую лошадь:       — Этого бери. Отдохнувший. Седло найдешь, где обычно, только примерь.       Мордериго подошел к стойке, выбрал одно из седел и, сгибаясь под его тяжестью, подошел к стойлу.       — Сначала уздечка, — напомнил Луи.       Мордериго закусил губу, но сдаваться не собирался. Седло он уже принес, не бросать же! Однако возле запертой двери замер, не зная, как с занятыми тяжелой ношей руками отодвинуть засов. Потом, с трудом задрав седло на плечо, освободил одну руку и щелкнул задвижкой. Осторожно, шатаясь и боясь упасть, он положил седло сверху на поилку — вспомнил, что забыл потник, и вышел, прикрыв дверь. Лошадь почуяла свободу и уже толкнула грудью дверцу, но Луи наконец пришло в голову помочь (скорее, себе), и он выставил ногу, мешая животному открыть дверь и выйти.       Притащив потник, Мордериго накинул его на спину лошади, расправил и принялся водружать седло. Пока он возился с подпругой, лошадь начала играться — сперва просто его обнюхивала, затем подышала в ухо, шлепая губами, после чего стала жевать ворот сюрко.       — Да отпусти ты, — Мордериго недовольно пихнул наглую морду.       Однако этого хватило ненадолго. Лошади приспичило бодаться, и кончилось всё тем, что сидевший на корточках юноша упал.       — Тьфу, дуралей ты, — прокомментировал он. Конь фыркнул, демонстрируя, кто из них двоих дуралей. Мордериго вышел из стойла и направился за уздечкой. Луи опять придержал дверь, пока он бродил по конюшне.       Конь с самого начала отказался принимать в рот железо. Он вздымал вытянутую голову, норовил встать в свечку, пытался бить задом, и только ограниченное пространство мешало ему принести какой-то реальный вред. Наконец Мордериго надоело кружить по стойлу в попытке дать удила, и он быстро залез в седло, перебрался немного выше и, сжав коленями мощную шею, схватил коня за морду и с силой просунул железо. Он, как мог, осторожно разжал челюсти, чтобы не сломать коню зубы. С задачей он справился, после чего попытался вывести сопротивляющегося коня на улицу. Жеребчик упирался и дергал головой.       — Я думал… рыцарских лошадей обучают послушанию… — прохрипел юноша, нарочито подергивая поводом, чтобы вынудить коня следовать за ним.       — Этот молодой еще, глупый.       — А что ж ты мне этого дал?       — А он такой же, как ты. Белый, взбалмошный. Вы найдете общий язык, — Луи неприятно захихикал.       — Сарацин ты, — Мордериго ответил ему звериным оскалом. Тут жеребчику надоело строить из себя недотрогу, и он легкой рысью потрусил на выход. Мордериго от неожиданности повис на поводьях, и конь проволочил его по земле несколько шагов. Потом все-таки справился, вскарабкался в седло и направился к воротам.       — Куда?! — храмовники преградили ему путь.       — За гусями, Луи послал.       — Одного?! — с подозрением спросили рыцари.       — Да, одного! Я уже взрослый! — гордо сказал Мордериго.       Братья пошептались, после чего один из них остался на месте, не пуская его, а второй сообщил, что они все-таки дадут ему провожатого, и убежал куда-то в замок.       Ворча и закатывая глаза, Мордериго де Кенуа в нетерпении ждал провожатого. Каково же было его удивление, когда он, услышав оклик, обернулся и увидел Этьена де Труа.       — Нет, пожалуйста, только не ты, — бормотал он, пока рыцарь седлал лошадь. — Ну почему он?       Мордериго предчувствовал, что всю дорогу негодный брат будет приставать и лишит его покоя. Залихватский вид Этьена лишь подтверждал догадку. Его тигриные глаза подозрительно горели, а губы то и дело растягивались в коварной усмешке. Он быстро вскочил на рыжую лошадь, и только после этого братья выпустили их из замка.       Город они пересекали в молчании. Юноша не говорил ни слова из-за боязни, что Этьен начнет приставать, а тот пока то ли гадал, что сказать, то ли говорить ему было неудобно, так как он ехал позади — узкая дорога мешала лошадям идти рядом. Но едва стражник выпустил их за ворота, Этьен тут же дал коню шпор.       — Привет, — поравнявшись, улыбнулся он заигрывающе.       — Отстань, — Мордериго решил сразу дать понять, что пристать к нему не выйдет.       — Ну сейчас-то ты чего злишься, а? — Этьен подъехал настолько близко, что их кони едва не терлись боками друг об друга. При желании он мог бы попытаться по привычке положить руку на колено юноши.       — Просто ты подлый змей, вот и все. — Мордериго выпрямился в седле — он всегда почему-то едва не падал на рыси, но совершенно спокойно держался на галопе.       — Да что я сделал?       — Ушел.       Этьен помолчал какое-то время, а потом осторожно произнес:       — А я, между прочим, ради тебя ушел. Навредить тебе побоялся.       — Ты меня что, избить захотел?       Этьен промолчал, не зная, как объяснить, чего ему хотелось на самом деле. «Взять бы его, зажать к стенке, задрать сюрко, и ну!..», — ожесточенно подумал он, прекрасно понимая, что вслух этого никогда не выскажет.       — Нет, не избить, — неохотно сказал он.       — Тогда что?       Этьен так боялся этого вопроса!       — Ну… Гадостей наговорить… еще чего-нибудь…       Мордериго подозрительно прищурился.       — Гадостей ты мне и так говоришь в избытке, — сообщил он после недолгой паузы. — Нет, аспид, ты что-то другое задумал… И до сих пор, небось, думаешь.       — Я хочу побыть с тобой, — честно признался Этьен. — Чтоб только ты и я.       Мордериго вздрогнул. Он к своему стыду понял, что хочет примерно того же, но только с поправкой на Робера.       — Помнишь, как было здорово, когда ты приходил ко мне переводить документы и карты?       Юноша покраснел. Об этом, как и о сопутствующих переводу поползновениях Этьена, он прекрасно помнил. Сначала эти прикосновения были довольно невинными, но с каждым разом становились чуть более наглыми. Этьен уже не ограничивался простыми поглаживаниями по коленке. Его рука медленно поднималась все выше и выше, до того самого сокровенного места, где Мордериго нравилось самому себя трогать. Там Этьен уже не сжимал, а только бережно гладил, иногда даже норовя залезть под ткань. Мордериго было страшно интересно: знает ли Этьен о том, что ему это нравится? Почему он вообще это делал?       Мордериго искоса посмотрел на Этьена, будто это помогло бы ему ответить на свои вопросы. Брат де Труа, белозубо оскалившись, опять решил заговорить.       — Знаешь, я иногда совсем не понимаю тебя. Ты похож на многослойный мясной пирог. Я снимаю слой теста, думая, что уже нашел фарш, но нахожу томатный соус или лук. И иногда этот соус довольно острый, жжет язычок, знаешь ли.       — Зачем тебе узнавать меня? — Мордериго поднял белую бровь.       — Ты непостоянен, как кошка. Сейчас ты мурлычешь, а через пять минут уже кусаешь мне руки. Отчего так? Или это все ещё зубы тебя беспокоят?       — Меня беспокоит твое дурацкое поведение, — честно признался юноша.       — Чем это оно дурацкое?       — Ты вечно… — он сделал паузу, подбирая слова, — будто пытаешься приклеиться ко мне.       «Я не знаю, нравится мне это или нет», — добавил он мысленно. Эта мысль, похожее, отразилась в его глазах, потому что Этьен решил уточнить:       — Но тебе ведь это приятно?       Мордериго опять замолк, обдумывая ответ.       — В том и дело, что я не знаю, — испытующий взгляд хищных глаз брата де Труа всё-таки вынудил его говорить. Он нервно облизал губы, недовольный, что отмолчаться не удалось.       — Ну, если не знаешь, может… стоит попробовать?       Юноша ничего не ответил. Его мысли хаотично мешались в голове, и ему даже казалось, что они стучат там, внутри, о стенки черепа, и от этого стука он их толком не слышит, а потому и не может принять решение.       — Возможно, я слишком тороплю события, и ты смущаешься, — осторожно подсказал Этьен.       — Смущаешься — значит… Значит…       — Чувствуешь зажатость, неловкость, немного — стыд… Да?       — Угу.       — Тогда давай так поступим, — Этьен положил ему руку на плечо. — Ты сам будешь решать, что именно мы будем делать, а что нет, идёт?       Юноша неуверенно пожал плечами, а потом робко кивнул.       «Ничего, ничего, — подумал Этьен, и губы его тронула коварная усмешка. — Ты привыкнешь, и вот тут-то я и развлекусь… Получу свое…» Чтобы скрыть свои намерения, он сменил тему:       — Расскажи что-нибудь, — попросил он. — Мы с тобой почти перестали общаться.       — Я не в настроении что-то рассказывать, — Мордериго мотнул белой головой. — Да и рассказывать нечего. Лучше ты расскажи.       — О чем?       — О крестовых походах. — Юноша посмотрел на него внимательно и строго, словно учитель, застукавший нерадивого школяра за баловством.       — Я ещё не ходил в них.       — Плевать, — голос Мордериго стал холоднее. — Ты общаешься с людьми, которые оттуда вернулись.       — Ты тоже, — слегка обиделся Этьен.       — Они ничего не говорят мне, — ещё ниже и строже сказал Мордериго.       — Считают, ты слишком юн. И я думаю, они правы.       — Раз я юн, тогда оставь меня в покое, — сказал он зло. — Оставь, или я пожалуюсь сеньору, что ты донимаешь меня и мешаешь. Мой адмирал живо придумает тебе дело.       — Не смей со мной так разговаривать, — не выдержал Этьен.       — Хочешь, чтобы я уважал тебя — тогда уважай меня. Я человек, а не твой ручной зверь. — Мордериго отвернулся, но брат де Труа буквально чувствовал, как он сверкает глазами в гневе и скалится. Юноша выпрямился и добавил, гордо задрав подбородок и будто бы обращаясь к кому-то впереди: — Мне надоело, что я для всякого брата какая-то шваль, с которой не стоит считаться.       «Справедливо», — подумал Этьен, пожав плечами.       — Я хочу знать про крестовые походы, — твердо сказал Мордериго. — Про то, кто из рыцарей погиб… — В его голос проник ярый, неугасимый пыл — он каждый раз не мог оставаться равнодушным, когда узнавал какие-то обрывки известий из Иерусалима. Он горел от гнева всякий раз, когда слышал, как тамплиеры попали в засаду Саладина, или про то, как жестоко с его братьями и их телами поступали неверные. Новости он узнавал урывками, но этого хватало, чтобы ощутить боль и воспылать ненавистью, чтобы вонзить кинжал или кухонный нож в любую поверхность рядом, заорать, как он ненавидит неверных и готов седлать лошадь, чтобы прямо сейчас вернуть священные реликвии. Возможно, отчасти из-за этих вспышек праведного гнева храмовники избегали говорить с ним о последних событиях. Все, что Мордериго знал — краткие подслушанные реплики.       — Ты думаешь, я не замечаю? Кто-то из братьев просто пропадает и не возвращается. Как куры, которых забирают из курятника на суп. — Он поморщился и на какое-то время замолчал. — А ещё я знаю, что все про меня что-то знают, а мне не говорят. — Его испытующий взгляд давил на Этьена, вынуждая сдаться.       — Ладно, хорошо. Слушай про походы, — начал он, и Мордериго сразу приосанился. Взгляд его был уверенным и смелым, а не диким и трусливым, как обычно.       Этьен принялся долго, медленно рассказывать, тщательно выбирая слова: ему не хотелось, чтобы юноша начал гневаться, счёл тамплиеров никчемными или, ещё хуже, перехотел делать то, для чего предназначен.       — Саладин вновь пытается испытать наших на прочность. Его войска решили обойти наше войско. Разумеется, по пути они жгли и рушили…       — Гады! Нелюди! — бросал Мордериго, внимательно слушая.       Брат де Труа косо смотрел на него, но продолжал говорить, несмотря на его комментарии:       — Наши пытаются остановить их еще в Аскалоне, но я не знаю, удастся ли им это. С поля нет вестей.       — Ну как так-то?!       — Одон де сен Аман делает все, чтобы заставить его отступить и вновь вернуться в Египет, — продолжал Этьен.       Юноша выругался настолько грязно — видимо, нахватался у кого-то из храмовников, — что Этьен не выдержал:       — Прекрати сквернословить, а то ничего не скажу больше.       Мордериго браниться перестал, но продолжал гордо смотреть и ворчать.       — А что же король Балдуин? Так и мучается от проказы? — спросил он.       — Я не знаю, — честно сказал Этьен. Мордериго посмотрел на него взглядом наставника, который понял, что кто-то из учеников не запомнил данный им материал. — Перестань, я правда не знаю.       — Неужели ничего нельзя сделать?       — Делать будем, когда отзовут в поход, — спокойно пожал плечами Этьен. — Мы — рыцари командорства. Резерв. Кого надо — призывают помаленьку. Мы вербуем новых братьев. Заодно защищаем нашу землю от любой угрозы. И пока все. Не торопи события. Надо будет — большая часть рыцарей уедет. Кто-то останется.       — Угу. Мы тут задницу протираем, а братья гибнут! Окажись я там, я бы у-ух! — Он вынул кинжал и, покрутив его в пальцах, резко сделал пару выпадов.       Этьен вдруг грубо шлёпнул его по руке:       — Не пристало тамплиеру возгордиться и играть с оружием. Убери нож, не маши просто так.       Мордериго поворчал, но сдался. Он отвлекся от разговоров на созерцание того, что их окружало — встряхнулся и принялся, щуря алые от солнца глаза, принюхиваться.       Свежий воздух леса Мордериго любил. Это расслабляло его. Он задышал полной грудью, медленно, наслаждаясь каждым глотком такой редкой свободы. И почему ему нельзя гулять, сколько вздумается? То есть, он, конечно, знал, почему, но считал это слишком обидной и недостаточно веской причиной, чтобы торчать весь день в замке. И не просто весь день, а почти каждый треклятый день своей унылой жизни.       Этьен молча наблюдал за ним, решив дать ему спокойно поразмышлять и отдохнуть. Он даже чуть-чуть отстал, созерцая лишь носатый профиль юного де Кенуа, когда тот смотрел в сторону.       Выпрямившись в струнку, патлатый, закутанный в плащ и сюрко, Мордериго как никогда сейчас напоминал настоящего крестоносца. От него исходила уверенность и сила — Этьен уже чувствовал это однажды, в тот момент, когда они стояли на панихиде по Леону.       По коже Этьена пробежала мелкая дрожь. Он чуял, чуял крестоносца в этом хрупком юноше, и это его пугало. В других оруженосцах или простых отроках Этьен никогда, даже на краткие моменты, не ощущал того, что Бедные рыцари Христа называли волей тамплиера. Ею был не гнев и горе от новостей о поражениях или гибели братьев, а нечто другое.       Он смотрел на белые пряди, на длинное, тонкое тело, аккуратные руки, которые бы больше подошли художнику или артисту, на внешность, которую никак нельзя было назвать ликом воина, и чуял эту волю. И буквально видел, как у Мордериго бежит огонь в крови, несмотря на то, что внешне тот был абсолютно спокоен. Он даже не ерзал, не оглядывался и не зыркал бешеной голодной лисой. Однако спину держал неестественно прямо, и Этьену до смерти хотелось провести по ней рукой, вынуждая юношу расслабить мышцы.       До краха этого величественного облика оставалось около часа езды. И дело было вовсе не в том, что юный де Кенуа вдруг резко перехотел быть крестоносцем или же растерял волю тамплиера.       — Мы скоро будем в монастыре, — сообщил Этьен, когда они проезжали небольшое поле, где жали колосья крестьяне.       Мордериго не ответил, потому что задумался, рассматривая мельницу. Вращающиеся лопасти всегда его завораживали, как завораживали капли дождя, стекающие по стеклу, потрескивающее пламя и прочие почти эфемерные вещи. Он любил принюхиваться, пытался сфокусировать взгляд и радовался, когда ему это удавалось. Предмет, пускай и на время, обретал четкость, и юноша мог с интересом рассматривать мелкие детали. В данном случае это были потертости на каркасе, дыры на лопастях и трещины на древесине.       — Поехали, чего застыл?       — Так интересно смотреть, как это колесо гоняет воду, — еле слышно сказал Мордериго.       — Увы, мне не понять. — Брат де Труа фыркнул и пожал плечами. — Я к этому равнодушен.       — Это уж точно. Тебе не понять, — огрызнулся слегка обиженный юноша.       А Робер бы понял! Робер, как никто другой в этом замке, мог замечать течение времени. Мордериго вдруг отчаянно возжелал сесть рядом с ним на крышу и созерцать звезды, вести неспешные разговоры обо всем, что лежит на душе.       Ну, или почти обо всем.       — Ладно, не дуйся, — пожал плечами Этьен. — Просто я люблю движение, а не сидеть и наблюдать за чем-то.       — Меня это просто успокаивает, — более миролюбиво ответил Мордериго.       Этьен, почуяв, что он более-менее оттаял, приблизился и все-таки запустил руку ему в волосы.       — Какой же необычный цвет, — промурлыкал он.       — Белый как белый, — юноша пожал плечами.       — Надень капюшон, сладость моя, — пробормотал Этьен, не переставая перебирать словно выбеленные пряди.       — Не хочу. — Мордериго вытянулся и мотнул головой.       — Местные не привыкли к тебе, — возразил брат де Труа. — Я не хочу, чтобы тебя гоняли вилами.       Юноша фыркнул, но сдался. Капюшон он не любил, как и другие головные уборы — ему было жарко, волосы липли к лицу, голова могла вспотеть и начать чесаться. Смежной с ношением капюшона обязанностью была маска. Маска представляла собой нарочно широкий край воротника котты, который можно было задрать на нос, тем самым прикрыв нижнюю часть лица. Несмотря на два аккуратных отверстия, в маске было тяжело дышать, тем более в такую жару, и вдобавок к этому она почему-то быстро промокала от слюней, будто он нарочно их пускал.       — Ты похож на загадочного наемника или убийцу, — усмехнулся Этьен.       — И первым, кого я убью, будешь ты, — приглушенно ответил Мордериго.       Брат де Труа в ответ на угрозу только рассмеялся.       До монастыря осталось всего ничего. Этьен и Мордериго послали лошадей рысью, чтобы хоть как-то ускориться. Однако близ поселения, располагавшегося возле монастыря, им пришлось перейти на шаг, а потом и вовсе спешиться, чтобы не задавить снующих людей. Их, как храмовников, пустили в обитель монахов почти без расспросов.       Мордериго, который никогда до этого не был на территории монастыря, вертел головой во все стороны, словно сова. Его и без того скудный обзор ограничивал капюшон, который просто не поворачивался вместе с головой, и юноша, чертыхаясь, понимал, что опять уткнулся взглядом в черную ткань.       К его удивлению, территория монастыря до боли напоминала их собственную, с разницей, что на внутреннем дворе отсутствовали тренажеры. Монахов было меньше, чем тамплиеров, которые обычно вовсю лупили затупленными мечами по манекенам. Простое духовенство не занималось защитой святой земли и не нуждалось в тренировках, проводя время в молитвах и других мирных богоугодных делах.       Взору юноши предстали грядки, птичник и еще какие-то странные сооружения, назначения которых он не знал. Однако подозревал, что эти конструкции для отработки ударов не предназначены. Его охватило странное чувство: он почему-то пожалел, что не просто монах, а именно храмовник. Может, было бы лучше, если бы он просто молился целыми днями? Но, представив себе жизнь, где он, скорее всего, питался бы одним хлебом и водой, и не имел бы ничего, даже отдаленно похожего на развлечения, решил, что все-таки хорошо, что он тамплиер.       Их с Этьеном встретил один из послушников:       — О, вы приехали за продуктами. Что на этот раз?       — Десять гусей, — Этьен прищурился и покосился в сторону птичника.       — Сумму за птицу ты знаешь?       — Знаю, у меня все под расчет, брат, — Этьен потряс мешочком.       — Отлично. Тогда мы пойдем и все заполним, а твой ученик пока соберет гусей.       Монах протянул Мордериго мешок и указал на гусятню. Этьен продолжил что-то обсуждать с этим послушником, и Мордериго ничего не оставалось, кроме как подчиниться.       Гусей он видел только забитых или уже в готовом виде, так что еще не представлял, с чем ему предстоит столкнуться. Он отодвинул засов и вошел. Некоторые белые птицы, до этого безмятежно щипавшие скошенную траву, отвлеклись и обернулись. Две самых крупных вдруг отделились от стаи и побежали на него, хлопая крыльями и шипя. Следом, выгибая шеи, бросились еще несколько.       Мордериго видел белые пятна с неясными очертаниями, и что-то подсказывало ему, что они вряд ли собираются ласково об него потереться, словно коты. Он заорал от страха и взвился на забор. Гуси продолжали кружить внизу, шипя и пытаясь цапнуть его за ногу. Особо наглые и злые норовили взлететь и ущипнуть за ногу или зад, ударить крыльями. Сердце Мордериго бешено колотилось, он боялся, что удержаться не сможет — сетка сильно резала пальцы. Птицы с подрезанными крыльями высоко взлетать и долго держаться в воздухе не могли, но доставали изрядно.       Этьен спохватился, что Мордериго долго нет, только спустя минут десять. Он зашел в загон и увидел, что юноша висит, держась руками и ногами за забор.       Мордериго весь вспотел от напряжения — залезть наверх он не мог — мешала крыша, а внизу его ждали гуси. Он обратил полный мольбы взгляд на брата де Труа. Однако тот не спешил на помощь: с этого ракурса открылся прекрасный вид на обтянутый белыми брэ зад, и Этьен явно не желал с этим зрелищем расставаться. Первые пару минут он завис с глупой улыбкой — просто стоял и с удовольствием созерцал худые бедра. И даже когда испытал уже знакомое оживление в штанах, то не сразу отвлекся.       — Отгони, брат, он их, похоже, боится.       Вдвоем священник с Этьеном принялись за гусей. Первый отгонял их от забора, давая Мордериго возможность слезть, а второй быстро ловил птиц и сворачивал им шеи.       — Восемь… девять… все, десятый! Пошли, Мордериго!       Он обернулся, но юноша быстро выскользнул из загона, опасаясь, что гуси прорвут оборону и примутся за него. Этьен поспешно сложил оставшихся птиц в мешок, поблагодарил монаха и бросился за Мордериго.       Юноша нервно слонялся по внутреннему двору, привлекая к себе внимание послушников.       — Эй, ты чего удрал? — фыркнул Этьен и постарался как можно незаметнее расправить вставший член. Он лихо перекинул мешок через плечо.       — А чего они меня щипают!       — Они всех щипают, гони их просто и все, — засмеялся он. Его рука легла на плечо юноши. — Ох! — Этьен резко скорчился от резкой боли, Мордериго врезал ему ногой в пах. — Ты что же… — Он не договорил. Только зашипел, сжав промежность.       — Это за то, что даже и не думал помочь мне, — спокойно ответил юноша.       — Но я же все-таки помог, — хрипло возразил Этьен, сидя на коленях.       Мордериго скептически посмотрел на него:       — После того, как тебе напомнили?       — Да ладно… хых… тебе. — Этьен попытался встать с колен. — Неожиданно было просто.       — И что? Надо было смотреть?       Мордериго обижался почти весь обратный путь.       — Давай поедим, — предложил Этьен, когда они остановились в лесу.       Юноша смерил его недовольным взглядом.       — У меня тут колбаска есть, хлеб свежий, — соблазнял он, слушая, как желудок юноши отозвался тонким «У-у-у».       Юный де Кенуа пока крепился.       — Свежий хлеб, — гадкий де Труа вынул булку из котомки и сжал, демонстрируя хруст, аромат и «дыхание» — только что выпеченный хлеб легко распрямлялся после сжатия.       Мордериго почуял приятный запах и сдался:       — А нас не накажут?       — Когда это тебя волновало, накажут нас или нет?       — Аргумент, — пожал он плечами и спешился.       Они уселись на поваленном бревне, и Этьен дал Мордериго укусить хлеб. Голодный юноша жадно впился в булку. Однако когда он, набив рот нежной сдобой, потянулся к кольцу колбасы, Этьен подразнил его и вдруг подался ему навстречу.       — Тронь меня губками, тогда дам.       Мордериго коварно улыбнулся.       — А иди сюда…       Этьен доверчиво закрыл глаза.       — Ай! Ты что кусаешься?!       — Давай колбасу сюда, — крайне довольный собой, юноша потянулся за кольцом.       — Нет уж, извинись сначала!       — Этого условия не было! Я тронул губками, я заслужил колбасу!       — Ласково сделай! Змей, а! — Этьен потер щеку. — Что ж от тебя вред один?!       — Это ты за свое развлечение так наказан. — Юноша пожал плечами.       — Ну наказать — наказал, а ты за угощение похвали, — упирался рыцарь.       Мордериго замялся, не зная, поддаться или нет. Наконец он потянулся вперед и осторожно клюнул Этьена в щеку.       — Так?       — Почти. Дай я сам…       — Не верю я тебе! Будешь слюниться!       — Я аккуратно, — заверил Этьен и легонько чмокнул его в губы, чувствуя, как в низу живота все горит. Дыхание юноши на коже его только раззадорило, и нарушить уговор хотелось просто нестерпимо. Мордериго во время возникшей паузы после этого короткого движения быстро попытался отнять еду, но Этьен ловко завел руки за спину, не давая ему забрать пищу.       — Еще, — потребовал он, дрожа от нетерпения.       — Иди к черту, — возмутился Мордериго. — Я выполнил условия.       — То есть за еду ты готов делать все, что угодно?       — Нет, — ответил юноша, немного помолчав.       — Но ты мне уже кое-что позволил…       Юный де Кенуа вместо ответа ощутимо ткнул рыцаря кулаком в грудь.       — Еще, — продолжал настаивать Этьен. — Пожалуйста. Слегка… Я слегка, я не сделаю больно.       Мордериго делал вид, что не слышит и мрачно жевал сухой хлеб, хрустя корочкой.       — Ну еще один разок?       — Я без колбасы обойдусь, — сообщил Мордериго.       — А я нет!       Юноша опять сделал вид, что это не ему. В отчаянии Этьен взял его за кисти рук.       — Ну разве тебе было так уж неприятно?       Мордериго молчал. Этьен резко подался вперед и зашептал на ухо, еще сильнее заводясь от того, что был слишком близко:       — Пожалуйста. Один разочек… Это ведь не больно… И даже не противно… Мне очень тяжело, Мордре…       Он и впрямь еле сдерживался, чтобы не повалить юношу на настил из опавшей хвои и не начать рвать на нем одежду, подминая его под себя и подавляя.       — Мы потом приедем в замок, и я не смогу даже обнять тебя…       — Раньше тебе это не мешало, — скептически сказал Мордериго.       — Не издевайся!       — А ты прекрати меня трогать!       — Раньше тебе нравилось!       Мордериго смолк и перестал сопротивляться, обдумывая ответ. Это позволило Этьену придвинуться ближе и ласково потереться носом за ушком.       — Ну пожалуйста, — он опять начал нашептывать, словно змей-искуситель. — Я больно не буду делать… Только так, как тебе понравится.       Мягкие губы перебирают от уха к шее, словно это конь ищет лакомства.       — Ты меня лишаешь рассудка, — сообщил Этьен, испытывая адское желание избавиться от брэ. Он уже давно воображал, как зажимает этого негодника и творит над ним все, что вздумается.       — Ты что, пьяный?       — С чего ты взял?       — Ты обычно пьяный так пристаешь.       — Знаешь, ты действуешь на меня не хуже пива и вина, — Этьен несильно укусил его за мочку уха.       — Много пить вредно, — нравоучительным тоном сеньора де Сабле сообщил юноша.       — А я не пить! Я разок угоститься!       Пауза.       Мордериго застыл, потянувшись к колбасе. Этьен воспользовался этим и приблизился.       — Почему тебе еда важнее меня?       — Ну, ты-то еще в замке будешь, а поем я только по расписанию, — юноша фыркнул и на всякий случай отодвинулся.       — Хватит издеваться!       Они затеяли шутливую борьбу. Этьен быстро изловил юношу и скрутил:       — Я тебе все, что хочешь, достану. Я как-то соус ел, сладкий такой… Белый… с кусочками… Вот он на тебя похож… — бормотал Этьен. — Давай тебе его добуду… Будешь после этого меня губками трогать?       — Да отстань! Ты что, взбесился?!       — Соскучился — вот и взбесился, — Этьен не заметил, как начал слегка дрожать. — Иди, я не укушу, не обижу…       Юноша замер в его железных объятиях, боясь, как бы Этьен его не покалечил. Брат де Труа уже и сам не ведал, что делает — общение с юношей, которого он желал, наедине сводило его с ума. Словно пьяный, он не мог устоять перед желанием. Но когда его ласки стали очень уж настойчивыми, юноша не выдержал.       — Этьен, приди в себя, — Мордериго выставил руку, не давая ему прижаться.       — Ну что не так?       — Оставь меня в покое, — холодно и строго сказал юноша. Он поднялся.       — Мы же договорились, что я буду делать только то, что тебе нравится!       — Здорово. Так вот, сейчас мне ничего не нравится. — Он направился было к лошади, но Этьен подался вперед и вцепился в полы его сюрко.       — Стой! Ну посиди же со мной, прошу!       Мордериго посмотрел на него, как на тяжелобольную скотину, но сдался и молча плюхнулся рядом.       — Я тебя не понимаю, — сказал он наконец.       — Я тебя тоже не совсем, — фыркнул Этьен. — Ты только-только вроде поддался, а уже через секунду опять уходишь.       — Ты уже говорил.       — И скажу еще раз, — он засмеялся и положил руку на плечо юноши.       — Если честно, я сам не знаю, почему так, — Мордериго встряхнул белыми волосами. — Сначала вроде все нормально, а потом… ты как-то давишь на меня, что ли? И меня начинает это раздражать, вот и все. Это начинается как-то плавно…       — Я постараюсь больше не быть таким настойчивым, — пообещал Этьен и нежно погладил его. — Хотя удержаться будет трудно…       Он осторожно прижал юношу к себе и заговорил, понизив голос:       — Давай ты сам будешь делать со мной все, что захочешь… Что вот ты сейчас хочешь?       — Дать тебе в нос, — хохотнул Мордериго.       — Давай, — Этьен подставил лицо, и юноша слегка коснулся его кулаком и надавил. Они рассмеялись. — Все или еще дашь в нос?       — Взбесишь — дам сильно, — пообещал юный де Кенуа. Но в целом его злость на старшего рыцаря прошла, и он только уютно прижался к теплому боку и прикрыл глаза.       Этьен затих, наслаждаясь его присутствием, склонил голову и только мерно дышал ему в затылок, щекоча кожу теплым дыханием. Мордериго вдруг представил, что рядом вместо Этьена сидит Робер, и расслабился. Робера хотелось обнимать, к нему хотелось прижаться как можно крепче и не уходить никогда. Погрузившись в свои фантазии, юноша откинулся назад, чувствуя тепло тела спиной. Он протянул руку и стал поглаживать и пожимать длинные пальцы рыцаря, явно не замечая, что делает. Он видел сеньора и хотел гладить только его.       Этьен, почуяв, что паренек размяк, бережно обвил его рукой. Мордериго, все так же не открывая глаз, с какой-то готовностью вытянул лицо. Он ждал от Робера ласк, боялся и одновременно хотел, чтобы сеньор, точно как Этьен, стал настаивать, просить коснуться губами, и уж ему-то он был бы только рад уступить!       Этьен, в свою очередь, видел, как он тянется, и разрывался от потаенных грязных желаний. Его мысли тоже зашли довольно далеко — в своих фантазиях он уже раздвигал мягкие, нетронутые губы языком, приступал к чувственным, откровенным ласкам, одной рукой проводил по щуплой груди, второй медленно подкрадывался к заветному месту. Распаленный фантазиями, Этьен уже был готов воплотить их в жизнь, но в последний момент отшатнулся — побоялся, что это оттолкнет юношу от него. Он ведь обещал! Он, правда, еще не раз проклянет себя за это обещание — но ничего не поделать, тогда бы де Кенуа вообще бы не подпустил его к себе.       Впрочем, Этьен все равно все испортил.       — Ну вот видишь, тебе же нравится, — забормотал он. Услышав его приглушенный голос, Мордериго заморгал, встрепенулся и вдруг отодвинулся в сторону, но из объятий, правда, вырываться не стал. Он резко погрустнел и засмущался, и Этьен был готов поклясться, что ему показалось, будто юноша пробормотал: «Ах, черт, это ты…». Но, к счастью, он даже не сбросил его руку с плеча.       — Насиделся? Домой? — Этьен старался, чтобы его голос звучал как можно ласковее.       — Угу, — согласился Мордериго, и храмовники, будущий и нынешний, поднялись с места и направились к лошадям.

***

      Тем временем Умберто де Менье приходил в себя в лазарете. У него ныла голова и порезанные пальцы. Первое, что он увидел — яркий солнечный свет, причинявший его глазам страдания. Умберто застонал и повернул голову. За светом появился звук — рыцарь медленно начинал слышать все, что его окружает — хриплое дыхание, стоны раненых, храп. Он тяжело перекатил голову по подушке и увидел, что возле его кровати, сгорбившись, спал сидя Кантен Дюссо. Умберто потянулся и слегка дернул его за рукав:       — Эй! Ты что тут делаешь? И почему я лежу?       — А! Мы вчера пошли сюда зашивать твою руку, но пока лекарь ее штопал, а потом слил тебе кровь, ты начал блевать, и мы решили, что будет лучше, если ты останешься на ночь.       — Лекарь, видать, поднагадил с переливанием. Не в ту ночь делал, — приор поморщился. — Или слил много…       — Ну, вообще-то ты и до него крови много потерял, видать, с нею и остальные гуморы вытекли. — Кантен философски пожал плечами.       — Но у меня нет времени здесь лежать. — Приор резко сел и попытался встать, но слабость после забора крови заставила его пошатнуться.       — Куда ты так спешишь?       Умберто притянул его к себе за куртку и горячо зашептал на ухо:       — Мне нужны бумаги… врачебные записи за тысяча сто шестьдесят третий год. Без этих бумаг я не смогу привлечь к ответственности одного негодяя.       — Я понял тебя, — Кантен кивнул. — Вот только если ты без разрешения доктора встанешь и будешь бродить по лазарету, это будет подозрительно.       — И что ты предлагаешь?       — Начать маленький концерт, — губы проходимца расплылись в коварной улыбке.