Белый тамплиер

      — Ты как-то странно себя ведешь, — заговорил Робер.       — Возможно. Я просто… — Мордериго смягчился и слегка смутился, не зная, как объяснить, что именно с ним творится. Сеньор уловил это колебание, и ему показалось, что в глазах Мордериго слегка погас страшный огонь, тот самый, который он порою видел у других рыцарей.       Воля тамплиера.       Она не умирала, она пряталась, ибо юношей овладевала неловкость.       — Я веду себя странно, потому что очень странно себя чувствую, — признался он. Жажда отступила в тень. Прежний, добрый Мордериго вернулся.       — Хочешь об этом поговорить, пока мы наедине?       — Мы поговорим об этом втроем, с Этьеном, — юноша мотнул головой. Ему, правда, казалось, что это пройдет не так гладко, как хотелось бы, но иначе он не мог.       Так было правильно.       — Мне казалось, он тебя смущает.       Мордериго кожей чувствовал, как Робер деликатно изворачивается, обходя острые углы.       — Ты тоже меня иногда смущаешь. — Он улыбнулся в ответ как-то по-взрослому, с легкой грустью и мудростью. Робер рассмеялся, и юноша видел, как ему стало легче.       — Ты часто с ним откровенничаешь?       Юный де Кенуа не стал лгать:       — Есть вещи, которые я говорю ему, но не могу сказать тебе, и есть также вещи, которые знаешь ты, но не знает он.       — Ты дозируешь информацию? — Робер подвел черту.       — Нет, просто для каждого из вас свои откровения. — Мордериго отклонился назад и повернулся в сторону Робера, снова улыбаясь ему. Он распрямился в седле, расправил плечи и от этого показался чуточку выше и крупнее. Обычно он слегка сутулился, часто сжимался или трусливо прятал голову в плечи — среди остальных братьев он был самый маленький. Он все-таки причислял себя именно к ним, ибо жил в братских кельях, да и провел в замке ордена больше времени, чем любой другой оруженосец, который только-только приехал из отцовского имения.       — Хитрый ход, но не могу сказать, правильный или нет, — усмехнулся Робер, и в нем загорелось желание узнать, о чем именно юноша откровенничает с Этьеном. Он привык быть для Мордериго самым главным и теперь ощутил укол ревности, узнав, что у юноши есть от него секреты. Ему захотелось поговорить с братом де Труа и выяснить, о чем он говорит с этим отроком, но Робер тут же испытал угрызения совести — шпионить нечестно! Да и он мог узнать что-то такое, что ему не понравится, и как потом общаться с Мордре? Нет уж, как говорил его отец, Робер Третий: «Скользкая дорожка не всегда самая лучшая». (Эта фраза еще часто сопровождалась одной и той же притчей про гонку двух лягушек, но Робер Четвертый после третьего раза притчу пропускал мимо ушей).       Робер подумал, что было бы неплохо дать юноше понять, что недоверие его слегка обижает, но он вовремя одернул себя мыслью, что и у него есть от Мордериго секреты, так что выходило вполне справедливо.       Больше они до самого прибытия в замок никаких щекотливых тем не поднимали. Они даже толком не обменивались загадочными взглядами — не до того было. Робера сразу окружили старшие рыцари, расспрашивая, отчего он ранен и где они были с юным де Кенуа. Тот сдержанно отвечал и позволил себя увести. Юноша же решил отмыть руки от крови и направился к бочке во внутреннем дворе.       — Привет, Мордре, — услышал он голос Жослена. — Где ты был весь день?       — Помогал своему сеньору, — сдержанно ответил юный де Кенуа и принялся тереть локти сильнее. Он мыл руки, как лекарь — высоко. Боялся, что кровь-таки просочилась через котту и испачкала его.       — Я надеюсь, что ты перед этим успел выполнить задания, — голос брата де Вьенна принял угрожающие нотки.       — Эм… — Мордериго замялся. Об учебе он всегда думал в самую последнюю очередь.       — Я так понимаю, ты ничего не делал? — Жослен нахмурился и упер руки в бока.       — Э-э-э… ну… я делал… — Мордериго вынул мокрые руки из бочки и отшатнулся, когда с них потекла вода. Он попытался неуклюже вытереться краем сюрко, но получил за это шлепок по рукам.       — Полотенце для этого есть! Нечего одежду пачкать!       — Где ты тут видишь полотенце? — огрызнулся де Кенуа.       — Не дерзи!..       — Да что ты вообще привязался ко мне?       — А то, что тебя ждет кипа свитков, а ты в учебном классе уже третий, а то и пятый день не появляешься.       — Да не до этого!       — А до чего тебе еще? Видал я, как ты мальчишек бьешь да упражнения делаешь, а кораблестроение учить, морское и пехотное дело так его нет… А еще математика!       — Ой, я уж лучше буду учить морское дело, чем математику, — поморщился Мордериго.       — Но ты даже его не делаешь! — Жослен вцепился в сюрко юноши и нарочито грубо потянул за него, увлекая за собой и намекая, вот, мол, я тоже строгий могу быть.       — А я виноват, что ли? — защищался юный де Кенуа. — Все эти карты такие непонятные!       — Почему непонятные? Я тебе разжевываю все, как дураку последнему!       — А они у меня перед глазами расплываются, — пожаловался Мордериго. — Я порою одно от другого отличить не могу…       — А ты не пей прежде, чем карту расшифровывать. А то вообще все на свете будет размываться, не только карты.       Они прошли по галерее и вернулись в замок.       — Я бы хотел, чтобы ты как можно скорее приступил к домашнему заданию, — Жослен внимательно посмотрел на юношу.       — Дети из городской школы говорят, что им ничего не задают!       — Но ты не городской! — Они вошли в один из пустых залов и уселись напротив друг друга, словно на допросе. — Более того, ты должен быть примером для них, ты ведь храмовник! Да и вообще, я тебе напоминаю, что с твоей колготней с сеньором ты совсем забыл про учебу… Священники и учителя спрашивают, когда приходить в резиденцию и когда ты сам соизволишь отнести свой зад в школу.       Мордериго поморщился и покрутился на стуле, мол, зачем это мне, но вслух ничего не сказал. Он отвернулся и с тоской поглядел на окно, как делал всякий раз, когда скрывал скуку и раздражение. Иногда он воображал, что за окном — целый мир, который ждет его одного, и представлял, что именно там сейчас происходит. Как-то ему даже снилось, что он отворил окно, вылез и увидел стоящих на балконе людей, среди которых был и Робер де Сабле, которые бросились обнимать его и ласкать. И уж они бы точно не дернули его за рукав.       — Эй, ты опять отвлекся?!       Юноша вздрогнул и повернулся к наставнику. Он вдруг вспомнил дело, которое ждало его.       — Прости, Жослен, я должен идти. Мне нужен Этьен.       Он поднялся. Взгляд его посуровел, и Жослен уловил в нем что-то жестокое — жажда — дикое.       — Мордре?       — Я все понимаю, — юноша выставил руку. — Но я должен сделать кое-что.       — Стой!..       Мордериго быстро прошел к двери и только там обернулся.       — Я все нагоню, обещаю.       Голубые глаза опять посуровели, словно до этого он только подумал о своем заклятом враге, а теперь его увидел. Жослен, сбитый с толку, отпустил его.       Мордериго бросился по коридору, наверх, на жилые этажи. Он толкнулся в знакомую дверь кельи и едва не вывихнул руки от удара, ибо дверь оказалась заперта.       «Черт, как же я не подумал, он, наверное, занят», — полоснула сердитая мысль.       Юноша выбежал на улицу, решив сначала поискать во внутреннем дворе. Он быстро оглядел площадку, но не нашел Этьена ни возле тренажеров, ни возле пруда, ни возле стойки с оружием.       «Вот когда не надо, этот аспид как снег на голову, а когда он нужен, не найдешь!» — подумал Мордериго и решил вскарабкаться повыше. Он быстро промчался мимо тамплиеров, сражавшихся с манекенами — на случай, если вдруг проглядел Этьена. Он бежал и смотрел только на них, поэтому внезапно грудью налетел на кого-то из рыцарей. Они оба упали, Мордериго откатился в сторону и увидел, что напротив него, рассерженный и злой, отряхивается от пыли Арно де Ретель.       — Ты!.. — прорычал тот, встряхивая головой. Темные волосы, стянутые в хвост, взлетели и упали за спиной. Передние пряди налипли на лицо, и Арно быстрым движением откинул их назад. Серые глаза безумно расширились — выглядел он так, будто увидел призрака. — Как ты… — спросил неверяще и вдруг набросился на Мордериго. Тот не ожидал атаки, а посему Арно быстро опрокинул его на землю, вздымая пыль, и прижал к горлу кинжал.       Мордериго сначала испугался, но потом посмотрел на противника со злорадной улыбкой:       — Лучше слезь. Ты все равно не убьешь меня сейчас, на глазах у других рыцарей.       Арно какое-то время нависал над ним, тяжело дыша от плохо скрываемой ненависти, но потом все-таки пришел в себя, осознал правоту слов Мордериго и сполз с него. Тамплиеры тем временем отвлеклись от своих тренажеров и партнеров по спаррингу — они напряженно стояли с обнаженным оружием, пусть и тренировочным, готовые в любую минуту вмешаться. Братоубийства они не могли допустить.       — Все нормально, мы просто играемся, — обворожительно улыбнулся Арно, как только встал и отряхнулся. Мордериго криво оскалился, и в глазах его, когда он смотрел на отвернувшегося де Ретеля, опять мелькнула жестокость. Попрепиравшись еще немного с остальными храмовниками, задиры разошлись, то и дело оглядываясь друг на друга со злыми глазами, мол, я еще вернусь и задам тебе! Арно исчез в очередном проходе галереи, а юный де Кенуа быстро вскарабкался на крышу. Он огляделся.       Ему показалось, или одним из караульных и был Этьен?       Юноша осторожно подкрался к стоявшим на крыше рыцарям. Так и есть! Это Этьен сосредоточенно и грустно смотрит в пустоту.       — Этьен?.. — робко позвал Мордериго, позабыв о том, что караульного вообще-то отвлекать нельзя.       — Мордре, послушай… — Этьен прекратил опираться на копье, опустил его и повернулся к юному де Кенуа.       — Разговоры! — напарник пихнул его в бок.       — Ну, полно те, Бернар, дай пару минут, — Этьен сделал умильные глаза. Мордериго вздрогнул. Он слишком хорошо знал этот взгляд. Оранжевые глаза свирепого хищника становились ангельскими глазками. Устоять было очень тяжело.       — У тебя пять минут, — сдался Бернар. Этьен быстро сел на колено рядом с Мордериго.       — Ну что такое, малыш? Ты не сердишься на меня?       — Я тебе не малыш, — тут же нахмурился Мордериго.       — Мордре, нет времени на это, — взмолился брат де Труа.       — Хорошо, — юноша мстительно прищурился. — Когда у тебя смена караула?       — В семь.       — Отлично. Нам с тобой и Робом надо поговорить.       — С Робом? — Этьен не смог сдержать изумления и легкого недовольства тем, что помимо него и Мордериго будет присутствовать кто-то третий.       — Да, с Робом, — оскалился юноша. Жестокость молнией полоснула его, и он резко обрубил, сам не ожидав от себя: — Если не нравится, я вообще могу с тобой не разговаривать. — И резко развернулся. Так, что полы котты взметнулись, словно юбка уличной плясуньи, и застучал подошвами шосс прочь.       «Не нравится ему!» — злорадно подумал Мордериго, но тут же осекся: понял, что испытал бы больше мстительного удовлетворения, если бы проблески той же самой ревности заметил у сеньора де Сабле. Но делать было нечего: оба собеседника были заняты, и вечер ему пришлось действительно посвятить разгребанию учебных завалов.       Ворча, бедный юноша нехотя листал страницы богословских книг. Текст перед глазами все чаще и чаще сливался; Мордериго не видел перекладин на буквах и засечек, путал «о» и «е», «t» не отличал от «l» и из-за этого учеба давалась ему еще труднее, чем обычно.       «Господи, как мне это надоело», — думал юноша, уныло подперев рукой щеку. Он сидел в своей келье, и ему, несмотря на открытое окно и свечу, все еще было темно. Он все пытался понять, как ему читать проще — во тьме или при свете, и каждый раз результат оказывался разным, несмотря на то, что оглядывать весь остальной мир было куда легче лишь с наступлением ночи.       Мордериго потерял счет времени, в ходе которого то и дело приближал пергамент с текстом к лицу или растягивал уголки глаз, надеясь, что это поможет прочесть треклятые слова. С переписыванием дело тоже не особо ладилось — он наклонялся так низко, что едва не касался носом восковой дощечки, на которой царапал текст. Писать на старых пергаментах сразу ему не доверяли — он мог наделать глупейших ошибок просто при списывании.       — «Кресетовый»?! Богохульник! — ругался Жослен всякий раз, когда проверял его каракули.       — Я не специально, — Мордериго дул губы и обиженно зыркал исподлобья.       — Не специально он! Как пакость на полях малевать, это он может, а как слова богоугодные учить — это не для него…       — Противный ты стал какой, — заводил извечную песню юный де Кенуа. — Раньше меня вон как любил!       — Да это ты противный! В детстве какой мальчик был! Ангелок! Пусть и шебутной… А вырос — змейский змей!       Мордериго что-то недовольно ворчал себе под нос, отвлекался, и в первую очередь на свое же недовольство, делал еще больше ошибок на дощечке, что сердило Жослена и заставляло загружать нерадивого отрока заданиями по самое не балуй.       Домашнее переписывание юноша часто делал под надзором — чтобы не филонил и не вертелся на стуле. Однако это скорее мешало, чем помогало — в келье Мордериго мог сколько угодно приближать к лицу пергамент, не боясь получить линейкой по лбу, и в результате этого более-менее сносно читал.       Иногда в келью к нему приходил кто-то из рыцарей с поручением от приора или себя самого, и тогда приходилось прерываться, выслушивать брата и идти исполнять. Юноша еще не определился, что лучше — когда он отвлекается на дела вроде «срочно иди готовь обед» или же когда пишет и рисует карты без продыху. С одной стороны, так он получал передышку, но с другой — сосредоточиться и заставить себя что-то делать порой было до того трудно, что кончалось все тем, что юноша просто начинал вертеться, думать о чем-то постороннем и в итоге бросал уроки. Иногда ему даже хотелось, чтобы его отвлекли, как, например, сейчас. Тогда он бы не только отдохнул, но и получил оправдание отлыниванию: он помогал брату! Помогал ордену! Что может быть лучше и почетнее для юного крестоносца? Разве что крестовый поход, который пока ему не светил.       Закончив выводить буквы, Мордериго приблизил к глазам восковую табличку и отдалил, после чего проделал то же самое с пергаментом, а затем и с ними обоими. Так он пытался выяснить, наделал ли ошибок, и если да, то сколько. Он сравнивал мутные очертания букв, стесняясь того, что ему нужна была помощь.       Приблизил — отдалил, приблизил — отдалил…       Вроде ничего такого нет на первый взгляд, за что глаз цепляется, но он прекрасно знал, что ошибки есть — Жослен всегда находил неверно написанные слова. Случаев, чтобы юный де Кенуа с первого раза написал все верно на восковой дощечке, еще не было.       «Нет, ну к черту», — подумал он и кинул на стол все свои материалы, не потрудившись даже убрать в ящик. Окно только закрыл, боясь, что перья и пергамент сдует ветром.       Мордериго направился на кухню — его внутренние часы подсказывали, что время помогать повару готовить ужин. Он уже по опыту знал, что лучше явиться и узнать, нужно ли что-то кашеварить, и если нет, то обрести свободу, чем не прийти и потом получить нагоняй за то, что рабочих рук на кухне не хватало.       — Вставай к этому котлу, — велел рыжий повар, указывая на крайний справа. Мордериго пожал плечами и безропотно подчинился.       — Эй! — окликнул он повара, имя которого постоянно забывал. Оно было каким-то невзрачным, незапоминающимся и простым — даже Жан-Жака Мордериго быстро запомнил просто потому, что двойных имен среди рыцарей и услужающих братьев было не особенно много.       — На «эй» зовут свиней, — привычно огрызнулся повар. Вариантов отклика было несколько: то коней, то псарей, то этих самых свиней, а то еще кого. Мордериго было стыдно каждый раз спрашивать имя, и поэтому он привык к этому отзыву и на него уже не реагировал.       — Что готовить надо?       — Поставь воду на бульон. Потом возьми гусей в кладовой и начни разделывать.       Юный де Кенуа вздрогнул при одном воспоминании о гусях, несмотря на то, что те уже встретили свою безвременную кончину от рук Этьена, но повар не обратил на это внимания.       — Часть пустишь на суп, часть оставим на завтра — запечем. Потом возьмешь рыбу… Ты меня слушаешь?       Мордериго в этот момент тоскливо смотрел в сторону кладовки, памятуя, что там остались запасы спиртного, которым было бы неплохо злоуоптребить. Он предчувствовал, что разговор с Этьеном и сеньором де Сабле одновременно дастся ему тяжело.       — А? Угу…       — Ну так слушай… Рыбу почистишь, кишки вынь, их — кошкам, а рыбу мелко нарежь, это в пирог… И без костей чтобы! Пропустишь — заставлю эти кости без мяса белого рыбного есть, понял?       — Понял, — Мордериго закатил глаза. Подобные наставления он не любил. Так и не дослушав, он поплелся в кладовую и стал рыться в бочках и мешках в поисках ингредиентов. Бутылки с алкоголем манили его, и он уже даже подошел к ним поближе, намереваясь одну откупорить, заныкать, а потом втихаря подходить и пить, пока никто не видит. И лишь опасение, что, пьяный, он отрежет себе палец или, что, возможно, еще хуже — повар почует от него запах и надерет уши удержало его от подобного шага.       Перекинув тушки через плечо, юноша нарочито вальяжно прошел обратно и плюхнул гусей возле котла, мол, вот вам! На его счастье, тушки были уже ощипаны — возиться с перьями он ненавидел.       — Куда? А овощи! — возмутился повар, но о фасоли, моркови и луке он напомнил юному де Кенуа уже после того, как тот разделал гусей и извозился в кровище. Чертыхаясь, Мордериго схватил с огня другую кастрюлю, в которую только что налили воду, и полил ею по очереди руки под ругань повара, после чего отправился в кладовку снова.       Он тихо шуршал мешками, как вдруг услышал скрип двери и знакомый голос.       — Де Кенуа не тут?       Мордериго в ужасе замер. Марк-Антуан! Что ему тут нужно?! Юноша так и застыл с занесенной рукой над лопаткой для сыпучих продуктов. Он ждал, что ответит повар. Сдаст его? Скажет, что его нет?       — Он занят, что ему передать? — судя по тому, рыжий повар был явно раздражен перспективой временно потерять помощника.       — А он не может отвлечься на пару минут? Надо поговорить, просто поговорить, — обычно холодный тон, коего брат де Кан часто придерживался последнее время, стал чуточку теплее. Мордериго даже показалось, что в голосе Марка-Антуана промелькнуло что-то заискивающее, и он внутренне сжался.       — Давай он отвлечется, а ужин ты будешь готовить? — повар перешел в наступление. Брат де Кан чертыхнулся, и, судя по тихо хлопнувшей двери, вышел. Мордериго подождал немного для верности и вернулся в кухню.       — Я в уборную, — сморозил он, стараясь говорить как можно небрежнее и надеясь, что его ложь будет не так глупа и заметна.       — Куда?! — возмущенно рявкнул повар, но юноша уже выскользнул за дверь.       Любопытство подстегнуло его, и он опять, как в прошлый раз, решил проследить за Марком-Антуаном. Его сердце начинало биться учащенно, желудок болезненно сжимался, и он сначала пустился рысцой, видя удаляющуюся прочь спину, а потом вытянулся стрункой и пошел боком, обтирая спиной стену, будто боялся упасть с уступа. Юноша то и дело оглядывался, боясь, что повар сейчас выскочит, ругаясь и костеря его на чем свет стоит, и все, посыпай голову пеплом!       Завернув за угол, Мордериго шумно перевел дух. Вроде никто не преследует его, бранясь, а значит, вполне можно проследить за Марком-Антуаном. Просто догнать рыцаря и поговорить он не решался.       Они дошли до лестницы, и из-за низкого потолка в переходе юному де Кенуа пришлось подождать, когда Марк-Антуан пройдет вверх по ступеням и чуть дальше, и только потом подниматься вслед за ним. В таких узких переходах преследователя можно было при желании вычислить по учащенному дыханию, которое предательски усиливало эхо. Мордериго быстро взлетел по ступеням, перепрыгивая через две и пригибая голову, и поспешно выскочил из перехода.       Черт! Упустил!       Ему хватило одного взгляда, чтобы понять, что Марка-Антуана нет среди остальных рыцарей, которые бродили мимо дверей, ведущих в залы. Юноша рассеянно закрутился на месте, надеясь, что все-таки просто проглядел цель. Но нет, знакомой худощавой фигуры с вьющимися светлыми волосами на горизонте не было видно, и Мордериго ругнулся однажды подслушанным у Этьена словом, за которое они оба получили бы строгое взыскание, если бы их услышал Умберто.       Однако стоять и дальше пялиться, грязно бранясь, времени не было — с каждой минутой шансы найти Марка-Антуана таяли, поэтому в отчаянии юноша двинулся вперед, не сводя глаз со сновавших туда-сюда Бедных рыцарей Христа. Когда он зашел в самую темную часть коридора, одна из дверей, ведущих в небольшую залу, открылась и кто-то резко втащил Мордериго внутрь. Он вздрогнул и замычал, когда одна рука зажала ему рот, другая вцепилась в пояс, на коем висело оружие. Рывок был таким резким, что он не успел толком ничего понять — через мгновение он уже оказался лежащим на полу в какому-то помещении. Мордериго вскочил и бросился к двери, но темная фигура опередила его. Тихий скрип с характерным звуком, похожим на легкий хлопок — и вот путь к отступлению отрезан.       — Так-так, де Кенуа, — рыцарь, прикрывший дверь собой, выпрямился, и Мордериго со страхом узнал Марка-Антуана. — Тебе стоило повнимательнее слушать наставления брата Франсуа де Дьепре. «Если тамплиер собирается застать врага врасплох, его шаги должны быть тише кошачьих, а дыхание не громче рыбьего», — процитировал он и рассмеялся.       — Отстань, — нарочито дерзко ответил Мордериго и нахмурил брови. Марк-Антуан стал прохаживаться вокруг него, как волк, загнавший добычу, и юноша напрягся.       — Не отстану, пока ты мне не скажешь, как много ты видел и слышал.       Мордериго выдержал тяжелую паузу, мрачно глядя на Марка-Антуана, а потом едко сказал:       — Что-то ты поздновато спохватился. Я успел все десять раз всем рассказать.       — Не лги. Я знаю, кому и в какой момент ты рассказал, — он вдруг подлетел к юноше и встряхнул его. Де Кенуа остался спокоен, только криво ухмыльнулся, отчего-то уверенный в том, что ему ничего не будет.       — Я хочу знать, что именно ты видел, и что ты рассказал.       — Как ты бегаешь с трубкой в заднице, а Риган блюет фасолью, — дерзко ответил Мордериго, за что получил мощную оплеуху.       — Хватит корчить комедианта! Расскажи правду, ты, маленькая дрянь!       Он швырнул юношу в угол. Мордериго хмыкнул и потер начавшее щипать ухо. Он злобно посмотрел на Марка-Антуана, не испытывая ни капли того страха, что овладевал им всякий раз, когда кто-то из братьев его ругал.       — Ты играл на той штуке с веревочками, которая обычно бывает у бардов, когда они просят мелочи, а Риган снимал с себя тряпки и плясал, — юноша коварно усмехнулся.       — Сколько ты видел?! Говори! — Рассерженный Марк-Антуан ударил его ногой по ребрам. Мордериго скорчился на полу, даже не сопротивляясь.       — Да так, сущую ерунду, — выдавил из себя юный де Кенуа, скалясь в позе эмбриона в углу. — Риган гадил в тарелку, из которой ты потом ел.       На Мордериго обрушился первый град ударов. Марк-Антуан бил его то одной ногой, то другой, то хватал предметы и обрушивал на него, рыча: «Говори, гаденыш!»       Он на миг замер со стулом в руках, который схватил, но даже не занес его над головой, чтобы как следует припечатать юношу. Он только тяжело дышал и злобно сверкал глазами.       — Давай, говори, — прохрипел он.       — Я ведь могу и сознание потерять, — оскалился Мордериго. — Если ты не перестанешь меня бить.       — Ничего, упадешь в обморок — я тебя как следует встряхну, — зловеще прошипел Марк-Антуан и взял его за шкирку. Мордериго безвольно повис в его руках, как дохлый зверь, от которого после разложения осталась лишь пустая шкура.       — Говори!       — Вы разговаривали с Христофором-Псоглавцем, — оскалился юный де Кенуа. — Вы предлагали те… — начал он, но не договорил. Марк-Антуан опять отшвырнул его к стене, подскочил, схватил за белые лохмы и принялся трепать, прикладывая головой то об пол, то об стену. В глазах Мордериго почернело, он судорожно вцепился пальцами в рукоять кинжала.       Ударить. Он должен ударить.       Но он не имеет права!       Сейчас имеет, ведь он вот-вот умрет!       Мордериго живо представил, как он вынимает оружие, вонзает его между ребер Марку-Антуану, тот падает, ошеломленный острой раной и неожиданностью удара, а сам выйдет из комнаты, еле плетясь, но все же выйдет победителем. Зато потом этого победителя отлучат от общей трапезы, с ним перестанут разговаривать, а чулан навеки станет его прибежищем. И это он еще отделается малым — за пролитую кровь брата он может быть вообще изгнан или казнен (если Марк-Антуан умрет).       — Что ты видел?! — в ярости брат де Кан схватил его за горло и начал душить. Пальцы Мордериго слабели.       Сейчас или никогда.       Сделай, что должен.       Но что он должен? Защититься или сдаться?       Он же брат!       Боже, как трудно дышать… дышать… дышать…       Рука Мордериго в последний момент судорожно сжалась на рукояти клинка и поднялась, но удар он нанес рваный и бесполезный — задыхаясь, он терял ощущение в пространстве, лишился координации движений и оттого только мазанул по щеке Марка-Антуана, оставив царапину.       Вот, кажется, и все… на этом все и закончится.       Марк-Антуан на миг отпустил его, но только для того, чтобы схватить за грудки и начать трясти. Мордериго принялся жадно хватать ртом воздух, но не успел толком продышаться, как его тело с размаху швырнули на пол. Боль мигом вспыхнула в затылке, лопатках, бедре. Марк-Антуан вдруг сел на него, сжав бедрами, и его сильные руки вновь сомкнулись у Мордериго на горле. Юноша тоскливо посмотрел на то, как кинжал, то ли жалобно, то ли злорадно звякнул, предательски выпав у него из руки и откатившись в сторону.       Этот кинжал, обагренный кровью, да перекошенное от ярости молодое лицо брата де Кана будет последним, что он увидит.       Света и воздуха становилось все меньше.       Мордериго закрыл глаза. Зачем держать их открытыми, если все равно ничего не видишь?       Неужели ему так и суждено погибнуть здесь, одному, от руки брата? Ему хотелось заплакать, но не получалось — воздуха мало, слишком мало. Он ведь сейчас умрет вдали от Робера, не подержит его за руку в последнюю секунду, не посмотрит ему в глаза, не скажет, как он ему дорог… И Этьен, Этьен ведь так и не узнает от него лично, что прощен!.. И друга он больше не увидит… Они с Захидом так и не успели встретиться… Но главное — сеньор… Его сеньор!       Задыхаясь, Мордериго протянул руку в безумной надежде ощутить мягкие золотистые волосы, но вместо этого его слабые пальцы, пару раз мазанув по воздуху мимо, наткнулись на жесткие кудри. Юноша открыл глаза на краткий миг, будто не желая поверить в то, что Робера нет рядом, и, не соображая, что делает, резко дернул. Марк-Антуан зашипел и недовольно мотнул головой, и это дало юноше возможность очнуться от транса. До него вдруг дошло, что происходит.       Его убивают.       Дышать. Надо дышать.       Мордериго дернулся и вдруг рванул со всей силы, понимая, что Марку-Антуану, чтобы защититься от него, понадобится разжать руки. Тот вытерпел, и тогда юный де Кенуа наклонил его голову, вцепившись в его волосы, а свободной рукой вдруг врезал по носу. Этого рыцарь уже стерпеть не смог и отшатнулся. Мордериго принялся жадно дышать, восстанавливаясь. Пока Марк-Антуан вытирал кровь и приходил в себя от ослепляющее болезненного удара, Мордериго старался надышаться и то и дело косился в сторону ножа.       Сделай, что должен.       Марк-Антуан поднял глаза и его зрачки сузились, когда он увидел, как юноша потянулся к оружию. Сердце Мордериго бешено заколотилось.       Он действительно хочет убить меня или просто потерял контроль над собой?       — Только попробуй, — сказал Марк-Антуан севшим голосом. — Ты же знаешь, что будет.       — Ты тоже, — прохрипел Мордериго. — Однако ты делаешь. А я не хочу умирать.       — Скажи по-хорошему.       — Я не обязан тебе говорить, — он вдруг расслабленно сел возле стены и запрокинул голову, вытянув ногу. — А вот ты обязан не трогать меня.       — Ты не понимаешь, насколько это важно, — в голосе брата де Кана послышалось отчаяние. Мордериго улыбнулся разбитыми губами:       — Я понимаю, и поэтому не скажу.       — До греха хочешь довести? — Марк-Антуан как-то по-змеиному пополз в его сторону. Юноша только смерил его мрачным взглядом и оскалился, мол, давай, напади на меня.       — Чего ты добиваешься?!       — А ты? — юноша сам потом удивлялся своему спокойствию.       — Говори, Мордериго…       Юноша вдруг выдал чисто Этьенскую фразу:       — Риган снимал перед тобой брэ и показывал стручок.       Нечто подобное брат де Труа часто говаривал, когда они все мылись в купели. Юноша давно усвоил метафору, но применить все никак не решался, хотя она ему страшно нравилась. И уж, конечно, он прекрасно знал реакцию задираемого этой фразой.       — Ах ты, грязный… — Марк-Антуан поднялся с места, сначала встал на ноги, но потом почему-то рухнул на колени. Мордериго негромко засмеялся, и лицо у него стало какое-то змеиное.       — Почему ты такой кусок дерьма, де Кенуа? — рыцарь вытер кровь из-под носа. Он неловко сел чуть ближе к Мордериго, но тут же неловко рухнул, будто сломал разом обе ноги.       — Ах-ха… Я знаю, что ты обо мне думаешь. Всегда знал. Ты и другие, — юноша оскалился.       — Так хоть раз в жизни не будь дерьмом! — заорал Марк-Антуан. — Скажи, как много ты видел и слышал!       — А если скажу, то что? — злобно сверкнул глазами Мордериго. — Можно подумать, вы все разом меня полюбите!       Пауза. Оба противника тяжело дышат.       — Мордре… — угрожающе начал брат де Кан.       — Стручки, — коварно улыбнулся юноша, повторяя науку Этьена. Он ожидал, что Марк-Антуан тут же кинется, но тот схватил стоявший на подоконнике канделябр и швырнул в юного де Кенуа. Мордериго отшатнулся, а рыцарь тем временем поднялся, и принялся выискивать взглядом, чем бы еще запустить. Но увесистые книги, стулья, другие канделябры находились далеко, поэтому в приступе бешеной ярости Марк-Антуан принялся сначала пинать и трепать Мордериго, а когда юноша умудрился увернуться и отползти, он вдруг совершенно безумными глазами поглядел на стоявший у входа в углу стяг с Босеаном. Он метнулся к нему и стал расшатывать.       — Говори, белая гадина! — приговаривал он и последним рывком все-таки выдернул палку из крепления. — Размажу!       Ответа он дожидаться не стал и, резко развернув древко острым концом вниз, вонзил его в пол. Мордериго вовремя убрал ногу, иначе бы остался калекой. Он попытался встать, но Марк-Антуан раскрутил флагшток и мощным рубящим ударом заставил юношу упасть, задыхаясь и держась за ушибленную грудь.       — За что? — хрипло выдавил Мордериго.       По искривившемуся от гнева лицу Марка-Антуана он видел, что тот хочет ответить, борется с желанием это сделать и продолжить бить Мордериго. И последнее в нем победило. Он опять замахнулся древком, но юноша был готов и перехватил его. Вышло, правда, неловко — кисть у него отчего-то стрельнула болью, но он не сдавался.       — Дерьма кусок, — брат де Кан плюнул ему в лицо и вдруг дал коленом в пах. Этого запрещенного приема Мордериго не ожидал — на тренировках им неоднократно говорили, что делать подобное нельзя (возможно, хотя бы для того, чтобы рыцари не лупили по самому чувствительному органу друг друга), и оттого повалился на колени. Следующий удар древка пришелся ему по голове, разбив лоб. Мордериго тяжело задышал, корчась и чувствуя, как его тошнит.       Сердце сжималось. Желудок сдавливало. Весь мир будто становился меньше. Все вокруг темнело, осталось только перекошенное от гнева лицо Марка-Антуана и занесенный флагшток.       Еще удар в грудь.       Мордериго заходится криком.       Запах собственной крови обволакивает его, и он не может терпеть.       Нет, только не обморок!       В отчаянии юноша ударил себя рукой по щеке. Этого хватило, чтобы быстро отрезвиться и вцепиться в древко, не давая дальше себя бить. Рассерженный, Марк-Антуан резко подался назад, а потом вперед, все-таки пихнув флагштоком Мордериго в живот. Вышло не так страшно, как ему хотелось бы — юноша не разжимал рук, и рассерженный рыцарь поднял ногу и замахнулся, чтобы опять врезать Мордериго по яйцам, но тот, разгадав маневр, неловко попытался прикрыться, и пинок пришелся под коленку. Юноша схватился за нее, и Марк-Антуан, освободив флагшток, зловеще навис над ним с усмешкой гиены, что склонилась над умирающей газелью.       — Что ты хочешь сде… — начал юноша, но не договорил. Марк-Антуан схватил его за сюрко, вздернул, и припечатал лицом об один из маленьких столиков. Мордериго застонал, ослепленный резкой болью — похоже, разгневанный рыцарь расквасил ему нос. Но ему не дали толком очухаться — он тут же получил удар по спине и сполз на пол, оставив на столике кровавую полосу.       Оружие. Где оружие?       Другого выхода нет.       — Ты никто, де Кенуа, — прохрипел Марк-Антуан ему на ухо. Мордериго не ответил. Его замутненный взгляд шарил по полу, в надежде найти кинжал. Он старался не обращать внимания ни на то, как саднит горло, ни на тошноту от крови. Если он не доберется до кинжала…       Юноша развернулся, но тут же получил кулаком в лицо и опять скорчился. Худая, но сильная рука вцепилась в него и опрокинула на пол, но не под ноги, а чуть дальше. Мордериго пребольно врезался головой в ножки стула и попытался встать, потирая лоб.       Свист. Хруст.       Мощный удар флагштока пришелся ему по спине, и, очевидно, сломал ребро. Юноша коротко вскрикнул и неловко перекатился на бок. Он застыл от ужаса, увидев, что Марк-Антуан вновь заносит над ним древко. Мордериго что-то тихо рявкнул, схватил стул и прикрылся им. Флагшток вошел в сиденье и там застрял. Рыча, рыцарь пытался выдернуть оружие, что и так давалось с трудом, а тут еще де Кенуа вцепился в ножки стула мертвой хваткой, поняв, что Марк-Антуан не сможет выдернуть древко и попытается ударить его получившейся конструкцией. Но рыцарь дернул посильнее, и юноше пришлось выпустить стул, чувствуя, как горит содранная на руках кожа. Лицо брата де Кана исказилось от гнева, глаза горели чем-то запредельно жестоким.       Грохот!       Мордериго в последний момент успел неловко откатиться — сломанное ребро мешало. Однако пока Марк-Антуан вынимал флагшток из обломков стула, юноша метнулся к блеснувшему на полу оружию и схватил его. Он упал в прыжке, и снова встать не успел.       — Мелкий ублюдок! — брат де Кан метнул древко. Мордериго, стиснув зубы, увернулся — спина отзывалась болью при каждом движении. Марк-Антуан бросился на юношу, схватив стул.       Прозрачные зрачки Мордериго в ужасе расширились.       Он не увернется. Не сможет.       Ба-бах! Треск! Лязг! Хриплый вопль…       Марк-Антуан отстраняется, держась за бок. Мордериго на секунду скосил глаза на окровавленное лезвие кинжала. Брат де Кан растерянно смотрит на него, но уже через миг звереет и, вцепившись в воротник юноши, начинает прикладывать его головой об пол. Юноша сначала в ужасе замирает, не смея сопротивляться и лишь вздрагивает, когда его череп с глухими звуками касается каменного пола.       — Даю тебе последний шанс, — прорычал рыцарь ему в лицо.       — Мне не нужны твои шансы, — Мордериго лягнул его в живот, быстро выполз и попытался подняться, но Марк-Антуан схватил его сзади за шоссы, потянул на себя, и, оборвав одну из штанин, вцепился и швырнул вперед, намереваясь ушибить об стену. Однако он то ли промахнулся, то ли не рассчитал силу — в результате толчка дверь распахнулась от удара телом, и Мордериго вылетел в коридор. Марк-Антуан не сразу сообразил, чем это чревато. Все еще пылая от ярости, он схватил еще один из стульев, бросил его вдогонку, а затем выскочил сам.       То, что произошло дальше, длилось считанные мгновения.       Юноша поднялся и собирался побежать, путаясь в шоссах, но Марк-Антуан вцепился в его ногу и резко дернул. В панике юный де Кенуа попытался вырваться, но брат де Кан одним прыжком оседлал его и опять стиснул пальцы на его горле, только теперь уже одной рукой — другой он навешивал юноше тумаков по лицу.       Мордериго сдавленно захрипел, и когда очередной удар пришелся по его глазу, не выдержал и наугад сделал выпад.       — Прекратить! — тамплиеры, что были в коридоре в тот момент, кинулись разнимать драчунов. Когда они с трудом оторвали разъяренного Марка-Антуана от Мордериго, подхватив его под руки и вздернув, то увидели, что между ребер у него торчит кинжал, из-под которого на темный сюрко сбегает блестящая струйка крови.