***
В полумраке помещения Риган де Мотье отодвинул от себя подальше кипу пергамента. — Это все не то, — сказал он вслух. — Чего-то не хватает, а я не могу понять, чего. — Может, красок? — прошипел рядом подхалим Шрам. — Ты думаешь? — Риган придирчиво оглядел бежево-черную страницу. Вместо ответа Шрам подло оскалился. — Красок не хватает, мой гос-с-сподин. Риган внимательно посмотрел на ученика. — А вообще-то тебе лучше прилечь, — Шрам пожал плечами. — Я нормально себя чувствую, — раздраженно соврал Риган. — И шея почти не болит. Шрам только ухмыльнулся. Он прекрасно знал, как брата де Мотье тошнит от боли, как тот ворочается и мучается в кровати, словно пьяный, видел, как он шатается и еле ходит, опираясь на стены и косяки дверей, трет рану и ворчит. — На, — Шрам подсунул Ригану мешочек с толчеными травами. — Съешь и запей водой, это поможет. Великий Госпитальер скривился. — У них отвратительный вкус. Я буду блевать. — Я принесу таз, — Шрам пожал плечами. Риган смущенно помолчал какое-то время, а потом отложил пергамент в сторону и тихо сказал: — Почему ты обо мне заботишься? — Ну ты же обо мне заботился, — он подвинул к Ригану мешок с травами, и его обычно лукавые желтые глаза встревоженно блеснули, — тратил на меня время… — его голос стал вкрадчивее, и он подвинул мешочек еще ближе. — Это совсем другое, — возмутился Риган и нервно дернул себя за бородку. — Я не мог тебя бросить, иначе ты либо умер бы, либо потерял бы глаз. А я вполне здоров, но ты возишься… На это Шрам только фыркнул и вытянул ноги под столом. — Хочешь помочь — принеси портвейна, — оскалился Риган. — Да-а-а, тебе бы только пить, — Шрам саркастично усмехнулся. — Ты обязан меня слушаться. — А еще я обязан тебя беречь, а подношение портвейна этому противоречит. Риган раздраженно клацнул зубами. Вот за это он ненавидел и так страстно любил Шрама: за его непоколебимое спокойствие, и за то, что он никогда не служил ему слепо, сохраняя свое мнение на всякий вопрос. — Знаешь, я… — заговорил он, но Шрам вдруг взял его за руку и бережно погладил. — Не начинай, — Риган улыбнулся. Вместо ответа тот спрятал кисть брата де Мотье в своих ладонях. — Ну прекрати, я не могу ни о чем думать, когда ты так делаешь. — Это хорошо. Ты ведь тогда даже злиться не можешь. — Ну тебя к черту, змеюка, — рассмеялся Риган и взял мешок с порошками. — Но пить по чуть-чуть буду! Шрам не отпускал. От тепла его рук Великий Госпитальер начал расслабляться, и взгляд его медленно теплел. — Почему ты такой, а? — замурлыкал он. — У меня учитель хороший. — Льстец… Шрам помолчал, только ухмыльнулся в ответ. Его пальцы все еще поглаживали руку Ригана. Не желая портить момент, Великий Госпитальер присмирел и уставился в пространство. Жаль только, что ни один из тамплиеров никогда не видел его таким спокойным и даже мирным.***
У Бедных рыцарей Христа хватало своих забот. — Мордериго де Кенуа! Ты треклятый поганец! — вопль, полный бессильной злости, разносился по территории замка, буквально ероша верхушки кустов. Высокий мужчина со встрепанными волосами цвета лоснящегося бока гнедой лошади медленно вышел во внешний двор, осторожно опираясь на палку. Он остановился, высматривая не в меру прыткого юношу, но ничего подозрительного не увидел. — Что, тебя тоже приставили следить за этим негодником? — храмовник из караула сочувственно кивнул. — Да нет, — кисло отозвался Эрик. — Само как-то получилось. — Ну даешь, — караульный фыркнул и потер усы. — От него не знаешь, как избавиться, а ты сам себе эту обузу выбрал. — Зато с ним не соскучишься, — друг Мордериго по лазарету пожал плечами. — Ну вот, веселись теперь, с больной ногой-то… — Ты его не видел? — Эрик проигнорировал подкол. — Не-а. Но он может быть где угодно. — У него два дня назад ребро треснуло. Куда он может убежать? — Это же наш поганец де Кенуа, — рыцарь пожал плечами. — Он может убежать, куда угодно. Я всегда знал, что держать его в ордене — все равно, что волка веревкой к будке привязывать. Опасно, тупо и бесполезно… Однако Эрик уже не слушал. Он вовсю раздумывал, как бы отыскать юношу, и при этом не особенно перетруждать ногу. — Всю прогулку дозволенную на этого охламона потрачу, — вздохнул он. — И чего не сидится, а? Причина несидения объяснялась очень просто. Ее можно было высказать тремя словами: Робер де Сабле. Утром Мордериго случайно услышал, что сеньор собирается ближе к вечеру вымыться в купели, и у него созрел план. Он дождался, когда больные в лазарете потеряли к нему интерес и прекратили задирать его колкостями, отыскал Жан-Жака и, делая огромные честные глаза, выпросил прогулку. Лекарь дозволил гуляние только в сопровождении взрослого, и коварный Мордериго выбрал Эрика, от которого благополучно спрятался, после чего медленно побрел в сторону купели. Он ожидал встретить там сеньора и поговорить, а может, даже и выкупаться с ним. Последнее желание было слишком постыдным и одновременно слишком сладостным, чтобы часто о нем думать, но юноша все равно думал, ухмыляясь и краснея. Да, неловко… Скорее всего, это и будет слишком неловко, но зато он сможет безнаказанно любоваться сеньором — смотреть в купели было больше не на что. Да и, в общем-то, другой обзор ему был просто не нужен. Мордериго аж прикрыл глаза, прячась в одной из бочек и игнорируя ноющее ребро. Он представил, как капли влаги будут блестеть на бледных плечах, как намокнут от воды кончики золотистых волос, потемнеют и рассыпятся по плечам, словно волнообразные штрихи… Юноша испытал жгучее желание коснуться рукой этих капель воды, растереть пальцами, и… попробовать на вкус. Замечтавшись, он почувствовал, как его тело начинает реагировать на грязные фантазии и спохватился: не время тут сидеть и мечтать! Нужно идти в купель, и желательно не привлекать к себе лишнего внимания, а ведь его состояние точно привлечет… Мордериго убедился, что никого поблизости нет, и осторожно выбрался, боясь задеть грудью край бочки. Воровато озираясь, он быстро подбежал к двери купели и нырнул в нее, задыхаясь от боли в груди. Оказавшись в помещении, юноша распрямился и огляделся. В купели было непривычно пусто. Слишком чисто и тихо. Юноша, часто старавшийся вымыться до того, как повалят остальные тамплиеры, обычно видел хоть какие-то следы того, что братья здесь бывают — стопка полотенец лежит на лавке, потрескивают угли, когда вода нагревается, одна из створок шкафа вечно открыта… Сейчас же ничего подобного не было, и Мордериго вдруг показалось, что он ошибся и зашел не в их купель, а в чью-то другую. Он еще раз робко огляделся и стал раздеваться. После этого предстояло самое противное — снять повязку. Морщась, бедный де Кенуа затаил дыхание и стал разматывать ткань. — Фу! — поморщился он, когда пропитанная лекарствами ткань с трудом отлипла от его слегка припухшего места под грудью, ближе к боку. Корка на большой ссадине слишком размякла, и юноша со страхом представил, как будет щипать. Противно… Но без повязки хоть дышать стало чуть-чуть легче. Мордериго набрался храбрости и подошел к ступенькам. Вода была еще прохладной, когда юноша боязливо залез в нее. Он все еще настороженно оглядывался, будто боялся, что сейчас из шкафа выскочат рыцари и начнут издеваться над ним или наказывать, но их не было. Непривычная тишина и покой пугали его, но он остался и продолжал ждать, стараясь отогнать страхи и нервозность. Робер появился спустя минут пятнадцать. Юноша уже даже начал подмерзать и бояться, что он не придет. Увидев его, сеньор неподдельно изумился. — Мордре? Что ты тут делаешь? — Решил последовать твоему примеру и искупаться в неурочное время, — Мордериго напустил на себя самый небрежный вид, на который был только способен. — Ты же знаешь, я это делаю отчасти потому, что я мирской рыцарь и мне не пристало мыться с крестоносным воинством, — Робер поднял брови и положил на скамейку чистое белье. — А я тоже пока мирской, — юноша похлопал по воде возле себя. Его глаза забегали, когда молодой сеньор взялся за шнуровку на вороте рубашки. Он уставился на стену повыше плеча Робера, чтобы тот не подумал, что он пялится. — А есть у тебя дозволение здесь находиться? — в его голосе промелькнуло что-то подтрунивающее, игривое, а не строгое. — Ты же за главного, ты мне и разрешишь, — Мордериго оскалился и всплеснул руками: — Не может же больной мыться с толпой здоровенных рыцарей, они его подавят… — Ладно, оставайся, все равно ты уже тут сидишь, — глухо сказал Робер в рубашку, которую стягивал через голову. Юноша поймал взглядом мелькнувший живот, мышцы которого натянулись, словно гигантские струны и быстро отвернулся. Молодой сеньор продолжил раздевание, а Мордериго повернулся в профиль и изо всех сил старался на это раздевание не смотреть. Он дергал головой, ибо то и дело начинал коситься на Робера, а коситься было нельзя, и он вынуждал себя отворачиваться, опускать глаза. Однако все-таки поддался искушению, пусть и на краткий миг — в тот момент, когда Робер соскользнул в воду, Мордериго кинул на него быстрый взгляд. Он толком не успел даже ничего рассмотреть, ибо от страха, что его поймают на созерцании, поспешил отвести глаза. Приятный всплеск оповестил, что можно не таиться. Сеньор де Сабле встряхнул волосами, и юный де Кенуа уже совершенно бессовестно уставился на его плечи и грудь. Робер зачерпнул воду и умылся. Мордериго с замиранием сердца смотрел, как вода стекает по бледной коже, как молодой адмирал небрежно откидывает волосы назад, встряхивается, подобно лошади, и его сердце заныло от этого пакостного противоречия — желания и невозможности обладать. — Мне кажется, ты хочешь о чем-то поговорить, — осторожно начал Робер и поплыл к противоположному борту. Отсутствие других рыцарей позволяло размяться и поплавать, а не просто торчать у стеночки. — Э-э-э… я… Почему ты так решил? — Потому что иначе ты бы не пришел сюда. Мордериго не ответил, так как слишком увлекся рассматриванием поджарого тела и отмечал, как потемнели от воды светлые волоски на груди сеньора. — Тебя что-то беспокоит, — Робер в несколько гребков оказался у самого дальнего от юноши борта, и ему, чтобы продолжать любоваться сеньором, пришлось неловко развернуться. Молодой адмирал проплыл куда-то на середину купели и внимательно посмотрел на Мордериго. Юноша чувствовал его пронизывающий взгляд и покраснел от смущения, но его мысли были далеко: он хотел только прикоснуться к прохладным плечам сеньора, провести рукой по его груди, стряхивая капли, и, может, даже скользнуть ниже… Все-таки интересно, насколько твердый у него живот? — Мордериго, ты хочешь зря потратить время? Ты же не просто так сюда пришел, — молодой адмирал подплыл к юному де Кенуа. Желание прикоснуться, а еще лучше броситься и жарко обнять, стало нестерпимым. — А если я просто хочу провести с тобой время? — он вдруг будто со стороны услышал свой голос. — Мог бы просто послать ко мне слугу, чтобы он меня позвал или передать записку, — в глазах Робера мелькнуло что-то лукавое, что частенько бывало у Этьена, и Мордериго даже испугался, но потом подумал, что если сеньор попытается его зажать и приласкать, то это, наверное, будет приятно. Юноша подался навстречу, желая припасть к сеньору, но страх быть за это осмеянным или наказанным заставил его шарахнуться. — Мордре? Тот опять не ответил. И теперь смотрел на сеньора уже по-другому — глаза печальные, обезумевшие от тоски и раздирающих сердце потаенных мечтаний. Робер встревоженно глядел на юношу, который уже начинал жалеть о том, что вообще затеял эту вылазку. Дело в том, что он даже не представлял себе, что будет делать и о чем говорить с Робером после того, как доберется до купели. — Я не хочу на тебя давить, — мягко начал сеньор и сделал пару шагов к нему. — Но я бы предпочел узнать, зачем ты все-таки убежал и почему так нервничаешь. Мордериго смотрел в эти пронзительно синие глаза и упорно молчал. Все силы уходили на то, чтобы держать себя в руках и не гладить по щеке кончиками пальцев, не убирать прядь сеньору за ухо, не касаться губами мокрого плеча… При мысли об этом юноша опять ощутил, как напрягается плоть, и стушевался совсем. — Если тебе нечего сказать, тогда я просто вымоюсь и уйду. И попрошу тебя не нарушать порядок лишний раз, ты и так уже наработал на недельную отсидку в чулане, — голос Робера стал чуть строже, но юноша смог только выдохнуть «Нет!» еле разлепив губы. Молодой адмирал остановился, и его синие глаза внимательно изучали Мордериго. В юноше боролись стыд, вожделение, печальная, влекущая тоска, и больше всего он боялся сейчас, что опять заплачет. Он положил Роберу руку на прохладное, мокрое плечо и вдруг в страхе отдернул. «Ты мне нужен. Я без тебя не могу», — вертелось в голове, но он был не в силах произнести это вслух. Слишком уж мелкая причина для сеньора. В отчаянии он медленно шевельнул рукой и взял Робера за ладонь, ибо остановить руку, которая уже тянулась, чтобы поиграть с выбившейся прядью волос, был не в силах. Ему нужны слова. Простые слова, которые позволили бы ему больше не держать все в себе и помогли бы сеньору де Сабле понять, что делать дальше. Но Мордериго этих слов упорно не находил, и от этого, да еще от того, что его чувства были слишком противоречивы, впадал в панику. Он сморгнул, и слеза все-таки предательски брызнула. Юноша быстро отвернулся, чтобы Робер ее не видел, но было поздно. — Я вижу, что дело серьезное, — он притянул его к себе и обнял, решив пока больше ничего не говорить. Мордериго закрыл глаза и прижался к Роберу. Сначала робко, будто обнимал его в первый раз в жизни и еще не знал, что это такое, а потом осмелел, уронил голову ему на грудь, с наслаждением вдохнул знакомый запах миндаля и примешавшийся к нему аромат чего-то невозможно сладкого, чего он никогда еще не чуял от сеньора. Разум начал медленно ускользать от него. Мордериго закрыл глаза. Остались только легкий стук биения сердца, аромат кожи и тепло тела. Словно смешавшись в чаше алхимика, они вспыхнули, порождая желания. Юноша потерся лицом о грудь сеньора, плохо понимая, что делает. И каждое мгновение только подогревало в нем это желание, раздувало пламя. Он продолжал исступленно потираться, а потом сжал руку сеньора в пальцах. — Кажется, я начинаю кое-что понимать, — Робер погладил кончиками пальцев белую голову, а Мордериго в ответ обвил его талию. Он боялся только того, что его выдаст собственный орган. Он неуверенно поднял глаза и слегка отодвинул назад бедра. — Ты соскучился, и теперь будешь изводить себя и других людей, пока я не останусь с тобой, так ведь? — если бы легкого снисхождения не было в его голосе, юноша бы подумал, что сеньор раздражен. — Ну… да… почти, — Мордериго робко улыбнулся. — Давай поплаваем вместе, и ты что-нибудь расскажешь, — предложил сеньор. Юноша улыбнулся, согласно кивнул, и они, оттолкнувшись от борта, медленно начали круг. Мордериго выдохнул с облегчением — занятый плаванием и разговором, Робер не увидит, что его ученик, несмотря на все попытки воздержаться, испытывает запретное желание, и желание это вылилось в постыдное для юного де Кенуа проявление. — Ты сейчас чем-то позарез занят? — решился спросить Мордериго после некоторой паузы. — Только разгребаю дела ордена и отвечаю королю Ричарду на письма, — честно пожал плечами Робер. — А что? — Кое-кто говорит, что я только и делаю, что тебя отвлекаю, — смущенно признался юноша. — Знаешь, иногда отвлечься от тяжелой рутины даже полезно. Мордериго улыбнулся. Он становился с каждой минутой все смелее. Они сделали паузу от плавания и стали просто бродить по дну. У Мордериго бродить из-за роста не очень-то получалось — это Роберу вода была по грудь, ему же приходилось то и дело отталкиваться от дна ногами и делать пару гребков, ибо ему уровень воды был примерно по шею. Это возле борта он мог сидеть наравне с другими рыцарями, ибо опирался руками и спиной на край купели, и таким образом держался выше. — Я тебе в радость? — преодолев смущение, поинтересовался он. — Конечно. — Насколько ты искренен, а? — они остановились, и Мордериго поймал сеньора за локти и хитро прищурился. — Очень-очень искренен, — молодой адмирал усмехнулся. Юноша заворожено глядел на его черты, и невольно отметил, какие у него ровные зубы и как необычно выделяются клыки, как у него самого. Он неуверенно приблизился: — Я хотел сказать… спасибо тебе за книгу. Это было не совсем то, что он желал сообщить, но чувства он хоть как-то выразил. — Закончишь эту — принесу еще, — пообещал сеньор. — Кстати, — сознание Мордериго вдруг полоснула загадка. — А ты случайно не оставлял в книге свою закладку? — Закладку? Что ты имеешь в виду? — сеньор выгнул бровь. — Я нашел кусок пергамента, а на нем какие-то рисунки… — Интересно, — Робер наклонил голову, давая понять, что он — весь внимание, и юный де Кенуа невольно воспользовался тем, что тот отвлекся и придвинулся поближе. — Что за рисунки? — Да так, просто какие-то значки, — Мордериго вгляделся в лицо сеньора, пытаясь догадаться, о чем он думает, пытается ли скрыть ложь. — Покажешь потом? — Ага. Юноша заметно повеселел, правда, на одно лишь мгновение — в следующую минуту его лицо уже стало каким-то озабоченным и заинтересованным. — А откуда она у тебя, эта книга? Робер выдержал паузу, не зная, говорить всю правду или нет. — Принес из твоего дома уже после пожара. Знаешь, я… иногда заезжаю туда, — признался он. — Вдруг удастся найти твои кое-какие уцелевшие вещи. — И что там? — тихо спросил Мордериго. — Как оно… ну… — Порой привожу что-нибудь, в основном книги. Я все подумываю купить этот участок, — Робер пожал плечами. — И заодно поставлю охрану, чтобы больше никто не совался. — Какой был замок у моей семьи? — быстро спросил Мордериго, боясь, что Робер заартачится и будет что-то скрывать или замнет тему. — Средний, больше похожий на просто особняк. Если хочешь, можем с тобой как-нибудь туда съездить, — несмотря на улыбку, в глазах молодого адмирала мелькнуло что-то темное, какая-то тайна, и у юноши сложилось впечатление, что Робер перед этой поездкой смотается в замок сам, чтобы что-то оттуда убрать. — А ты не знаешь, из-за чего там начался пожар? Робер снова выдержал паузу. — Не знаю, — наконец сказал он. Мордериго уже казалось, что он уйдет от ответа. Впрочем и эта фраза не казалась ему искренней. Очень уж долго он думал. — Ты хитрый лис, — заметил юноша. — Это еще почему? — фырканье в ответ. — Ты, наверное, знаешь, но просто не хочешь меня расстраивать? — Есть такое, — оскалился молодой адмирал. — Просто ты еще маленький, чтобы это знать? — А когда ж буду не маленький? — юноша слегка обиделся. — Я думаю, мы оба это сами поймем. — Лис! — Кто бы говорил… Они оба рассмеялись и остановились отдохнуть от плавания у одного из бортов. Мордериго как бы невзначай завел руку назад и положил ее на край так, чтобы она обнимала плечи сеньора. — Роб… — начал он, поглядев на него как-то кокетливо и заигрывающее, — а скажи, ты по мне так, как я по тебе, скучаешь? — Ну… скучаю, — сеньор пригладил волосы. — А что? — Ночами обо мне думаешь? Некая шальная дурь подстегнула Мордериго, и он намотал на палец потемневший от воды локон Робера. — Бывает иногда, — не стал врать сеньор. — А я о тебе каждый день думаю и каждую ночь вижу, — юноша скользнул вперед и, обвив талию сеньора руками, снизу вверх поглядел ему в глаза. Вся его робость куда-то подевалась, спряталась, оставив место невесть откуда взявшимся шаловливым играм. — Что ты ведешь себя, как распутная женщина? — усмехнулся Робер. — Кто такая эта женщина? — полюбопытствовал юноша. — Ну… греховодница, что так же на шею вешается мужчинам, но только за деньги. — А я ведь не за деньги, а потому что скучаю, — обиделся юный де Кенуа. — Да знаю я… Вьешься только, как она, — Робер потрепал его по голове. — Ну-у-у, Ро-о-об! Мордериго боднул его лбом в грудь, но тут же поднял голову и с интересом стал всматриваться в давно знакомые черты лица, будто изучал. Он невольно приблизился, отчаянно желая, чтобы Робер полез к нему, как лез Этьен, норовя коснуться губами шеи или проникнуть в рот. «Если ему захочется, — подумал он и задрожал от предвкушения. — Я позволю ему все». — Роб… — тихо позвал он, втайне надеясь, что сеньор от одного этого зова поймет, что ему надо. — Да? — тот наклонился и понизил голос. Мордериго мотнул головой, чувствуя такое опьянение, будто только что выхлебал бутылку вина. Из-за этой мути в мыслях он не мог толком сформулировать то, что хочет сказать. Да и ему было трудно даже определить, что вообще нужно говорить. — Чего ты маешься, мой кутеночек? — Юноша вздрогнул, когда изящные пальцы коснулись его плеча. — Я просто подумал… Что никогда бы не стремился выходить за ворота, если бы со мной все время был ты. И не спорь, — он прикрыл рукой губы Робера. — Все время — это если бы мы с тобой… ну… читали, ездили верхом… я бы никуда не рвался… Он поник. Он немного покривил душой — конечно, окружающий мир все еще был бы ему интересен, но, по крайней мере постоянное присутствие обожаемого сеньора скрашивало бы его быт, и скучал бы он определенно меньше. — Я понимаю, но это было бы возможно, будь ты моим сыном. Тогда я лично бы обучал тебя военному делу все то время, пока был бы в сеньории Сабле. Но даже в этом случае наши расставания на время были бы неизбежными. Ты понимаешь это? — Он взял Мордериго за плечи и заглянул в глаза. — Я воин, а ты — будущий воин. Походы будут разлучать нас, увы, это так. Как бы мы оба ни хотели обратного. — Этьен со мной бывает чаще, чем ты, — неожиданно для себя признался Мордериго. — И это даже… ну… обижает меня. — Я думал, вы дружите, — молодой адмирал вздернул правую бровь. — Да, но… он такой назойливый порой, не знаешь, куда от него деваться. Лучше бы ты был таким, — юноша усмехнулся и покраснел. — Если бы я был таким, ты бы от меня прятался и бегал бы к Этьену, — пожал плечами Робер. — Да, наверное. Они прыснули. Смех через какое-то время стих, и юноша, воодушевленный и слегка завороженный чертами лица сеньора, приблизился к нему совсем вплотную и вздрогнул, когда их тела соприкоснулись. — Ты постоянно просишь, чтобы я был рядом, — сказал вдруг Робер. — Но каждый раз тебе мало. В его голосе не было упрека, но Мордериго показалось, будто сеньор то ли спрашивает, то ли слегка его журит. — В свою очередь я тоже хочу тебя кое о чем попросить, — он бережно убрал волосы Мордериго с лица. Тот занервничал, но все же что-то промычал, давая понять, что слушает. — Пожалуйста, не балуйся. Не нарушай лишний раз правил, слушай учителей. Юноша разочарованно надул губы, но Робер продолжил: — Не обижайся. Я забочусь о тебе и не хочу, чтобы тебя лишний раз наказывали. Мне неприятно и… больно слышать, что ты опять что-то натворил и что тебя придется наказать, или, что еще хуже — снова подвергаешь риску свою жизнь. Мордериго отвел глаза. Робер бережно, едва касаясь кончиками пальцев, убрал налипшие на мокрое лицо юноши белые волосы. — Нет, не дуйся. Я не читаю тебе нотации. Я хочу, чтобы ты понял, что безрассудство сведет на нет всю нашу заботу о тебе и может кончится плохо не только для тебя, но и для всего ордена. Ты это понимаешь? Мордериго вздохнул. — Не обижайся, правда. Я не хочу быть для тебя каким-то старым занудой, который постоянно твердит «правила-правила-правила». — Робер сделал то, чего юный де Кенуа любил больше всего — погладил его по щеке, трепетно и нежно, будто коснулся пером. Мордериго никак не ответил на этот жест — даже не улыбнулся. И тогда Робер продолжил, но уже чуть менее уверенно: — Я понимаю твои чувства. Я сам в твои годы был дерзким нахаленком, я любил убегать и не слушаться. Но позже я понял, что, воспитывая меня и что-то запрещая, мой отец всего-навсего пытался сберечь мою жизнь. Я любил бегать, о, я постоянно бегал! Но бегая, я опрокидывал доспехи, спотыкался об ковер, который сам же и сбивал волнами, я врезался в служанок или пугал их, представляешь? Мордериго недоверчиво фыркнул. — Да, да, не удивляйся! Так вот, ты понимаешь, чем это могло кончиться? — А чем кончилось в итоге? — юноша хитро оскалился. — Я ошпарил шею, — Робер неожиданно повернулся спиной, и Мордериго только сейчас заметил рваную полосу ожога, расширявшуюся с одного конца. — Я врезался в служанку с супом, и часть кипятка оказалась у меня на шее, часть у нее на ноге. А еще потом меня настегал отец, — в этот момент Мордериго как раз перевел взгляд с ожога ниже, пытаясь рассмотреть круглый зад — рябь мешала. Оконце наверху было приоткрыто, и ветерок гонял воду туда-сюда. Юноша покраснел от удовольствия, которое начал получать от созерцания изящно выгнутой спины и ямочек на пояснице. Казалось, что если бы Робер обернулся, он бы увидел в глазах юноши два желания — провести рукой по спине и ниже, и прижаться тем местом, которое жаждало прикосновений больше всего. Эта жажда, слегка безумная, отразилась у него на лице и осталась в первый миг после того, как молодой сеньор все-таки к нему повернулся, закончив историю про опрокинутую супницу и ожог. Он увидел расширенные глаза, раздутые ноздри — юноша во всю ловил аромат миндаля — и слегка приоткрытые губы. — Поэтому я и говорю… эй, ты чего? — осекся он, поймав это состояние. — А? — Мордериго заморгал, будто выходя из транса. — Да просто отвлекся. — А чего вытянулся так? Юноша тут же опустился на стопы. До этого он потянулся на мысочках, невольно желая оказаться носом поближе к изящной шее, чтобы вдохнуть любимый аромат, и заодно коснуться его возбужденным местом. — Ожог хотел рассмотреть, — Мордериго покраснел. — Ты ведешь себя более странно, чем обычно, — Робер усмехнулся, но юноша заметил, что за этим смешком скрывается легкое, даже веселое смущение. — Может быть, — юноша невольно облизал губы. Жадное безумие все сильнее овладевало им. Робер был близко, слишком близко… Так близко, что сдерживать свои желания ему было все труднее и труднее. Он вдруг закрыл глаза, резко подался вперед, и, неумело подражая Этьену, прижался губами к щетинистой щеке. Он на миг замер, млея и дрожа от удовольствия, а уже через секунду до него дошло, что и с кем он делает, и, залившись краской, быстро отпрянул, и, невзирая на крики «Постой!», вылез из купели, схватил вещи и прямо нагишом вылетел из купальни. — Мне придется дальше мыться одному! — демонстративно проорал Робер ему вслед, но было уже поздно. — Вот же черт, а, — пробормотал он, поняв, что юноша не вернется. Затем потер поцелованное место — возле уголка губ, и тихо произнес: — Будь я девушкой, подумал бы, что он в меня влюбился. Он помолчал немного и тихо добавил: — А так я не знаю, что и думать.