***
— На что это похоже? — спрашивает Маттео в темноту между ними. Солнце уже зашло, и в открытое окно доносится пение сверчков. Лунный свет проникает сквозь занавески комнаты Давида, освещая лицо Маттео. Давид не сразу понимает вопрос. — Быть лидером. На что это похоже? — поясняет Маттео. Его большой палец лениво движется вдоль живота Давида, пока он с нетерпением ждет ответа. Давид еле слышно напевает, проводя пальцем по руке Маттео. — Такое чувство, что… это что-то вроде места, где я должен быть, — говорит он после некоторого раздумья. — Приятно, когда тебе доверяют люди, в которых ты веришь. Наверное, это очень сильное взаимное доверие. Маттео хмыкает в ответ. Давид наклоняется вперед и касается губами его губ. Они прислоняются лбами друг к другу. — Иногда я просто думаю, — начинает Маттео, — что мне больше подходит роль ведомого. — Почему ты так говоришь? — Понятия не имею. Я просто плыву по течению. Знаешь, я никогда раньше не хотел танцевать балет. Давид поднимает брови: — Неужели? — Да, мои родители просто засунули меня туда, и я ничего не мог с этим поделать. — Понимаю тебя, — Давид выдыхает и поворачивается, чтобы лечь на спину, уставившись в потолок. — Мне, вроде как, повезло, — говорит Маттео. — У меня это хорошо получалось. И…— Давид поворачивает голову и видит, что Маттео кусает губы, — теперь мне это нравится. Давид улыбается. — Это хорошо, — отвечает он. Затем Давид замолкает, но через некоторое время продолжает: — Когда ты танцуешь, ты ведешь. Я видел это собственными глазами. Почему ты считаешь, что в жизни ты другой? — Понятия не имею, — повторяет Маттео, прижимаясь к Давиду. Давид поворачивается к Маттео. Он подносит указательный палец к подбородку Маттео и поднимает его, пока они смотрят друг другу в глаза. — Тебе нужно больше доверять себе. Держу пари, люди послушают тебя, если тебе будет что сказать им, — говорит Давид. Маттео подносит руку к его шее. Давид кладет свою руку на руку Маттео, они переплетают пальцы. — В том-то все и дело. Иногда я понятия не имею, что я делаю, или есть ли у меня что сказать другим, — говорит Маттео. — Кто сказал, что у меня не бывает с этим проблем, даже если я веду за собой других? — Ну… Со стороны выглядит так, будто бы ты всегда знаешь, что делаешь, — задумчиво произносит Маттео. — Поверь мне, не всегда. Маттео хмыкает, не совсем веря в подобное. Давид чувствует, как что-то сжимается у него в груди, понимая, что этот разговор нужно будет еще обдумать позже. Сейчас, в столь поздний ночной час, все, что ему нужно — тихий, безмятежный поцелуй Маттео. Маттео только и ждет этого, придвигаясь ближе и просовывая ногу между бедер Давида. Он прерывает поцелуй, чтобы теснее прильнуть губами к его шее. Давид подносит руки к лицу Маттео и поднимает его к своему лицу. Он нежно целует его, делая паузу между быстрыми поцелуями, затем прикосновение их губ длится дольше, и вскоре Маттео уступает Давиду. — Все хорошо? — говорит Давид, всем своим весом вдавливая Маттео в матрас, когда их одежда уже лежит, разбросанная по полу рядом с ними. Маттео тяжело дышит Давиду в губы. — Да, — шепчет он поспешно и горячо. Давид улыбается, сокращая расстояние между ними снова, направляя Маттео туда, где, он сомневается, что Маттео когда-либо был раньше. Маттео бескомпромиссно следует за ним, и сейчас Давид больше, чем счастлив вести его за собой.Часть 7
12 июля 2019 г. в 14:14
Эта комната была спальней Давида в течение многих лет, так как Лаура и он убежали из дома, чтобы начать новую жизнь вместе по окончании школы.
Он сделал ее своим собственным маленьким миром, где только он сам был Всемогущим Творцом. Различные наброски усеивают стены цвета попкорна; романы в стиле фэнтези и классика занимают книжные полки, а расставленные по всей комнате горшки с цветущими растениями призваны внести толику жизни в это замкнутое пространство.
Каким-то образом после того, как он посвятил всю свою жизнь тому, чтобы это пространство было его собственным, с Маттео в нем он чувствует себя совершенно по-новому.
И Маттео все время спрашивает его о чем-то. Где он достал свое одеяло (на блошином рынке) или когда он сделал тот или иной рисунок, что приклеен на стену (а Давид уже и не помнит). Зато Давид чувствует, что он снова открывает себя. Ему кажется, что он так долго жил в своем собственном мире, что забыл о городах, долинах и холмах, которых сотворил сам, а затем беспечно покинул. Маттео же сейчас словно сдувает со всего этого пыль времени, с любопытством увлекая Давида за собой.
— Ты очень загадочный, знаешь, — говорит Маттео, сидя на кровати Давида и глядя на рисунок на стене напротив него после того, как поинтересовался, где Давид достал небольшую деревянную фигурку птицы, которая лежит на его столе. Давид только пожимает плечами.
— Ты очень любопытный, — парирует Давид, присаживаясь рядом. Он теребит край футболки, а Маттео все еще пристально смотрит на стену с рисунками, словно пытаясь найти ответ на сложную математическую задачу.
Они занимались этим — бесконечным подкалыванием друг друга — весь день с тех пор, как покинули студию утром. Но иногда жар притяжения берет верх, и они запутываются конечностями на кровати Давида, прижимаясь друг к другу, как будто они не могут насытиться. Но потом что-то происходит, они натыкаются на стену, которую слишком боятся пробить, и вновь отлипают один от другого. Давид берет небольшой тайм-аут, чтобы сбегать в ванную и плеснуть воды в лицо, охладиться, или пойти на кухню, чтобы принести чтобы-нибудь из еды и напитков. Маттео же встает и начинает бродить по комнате, беря в руки всякие безделушки, задавая обыденные вопросы о вещах, которые значат для Давида весь мир, или же о тех забытых предметах, которые больше ничего не значат.
— Почему мне кажется, что это твой портрет? — наконец, спрашивает Маттео.
Давид смотрит вверх, следуя за взглядом Маттео, пока не замечает набросок, о котором говорит Маттео. Он старый, Давид нарисовал его, когда впервые открыл для себя хип-хоп в подростковом возрасте. Сердитый мальчик смотрит на зрителя, брови его нахмурены, сильная рука поднята вверх, а другая рука показывает сжатый кулак. Темные, толстые наклонные, почти горизонтальные линии покрывают его туловище, выглядя как броня или слишком вычурные ребра. Нижняя половина его тела не закончена, но на парне надета балетная пачка.
— Вот ты и скажи, — просто отвечает Давид.
Маттео наклоняет голову, его глаза ни на секунду не отрываются от рисунка.
— Раньше ты танцевал балет, отсюда — пачка. Ты сильный, отсюда сильные руки и бронированные ребра. Может быть, это то, за что ты боролся или против чего.
Теперь очередь Давида пристально разглядывать. Он смотрит на профиль Маттео, замечая, как тот хмурит брови, оценивая набросок после словесного описания. Он смотрит на складки, образующиеся в уголках рта Маттео, напряженного от мыслей и невысказанных слов. Он смотрит на руки Маттео, которые ерзают у него на коленях.
Несколько лет назад Давид убедил бы себя, что впустить кого-то вроде Маттео в свою спальню, в свою жизнь было бы ошибкой. Все эти люди читали Давида, как чертову книгу. Это означало бы поделиться с ними тем, о чем он предпочел бы забыть. И много лет тому назад Давид бы попросту сбежал. Но теперь он обнаруживает, что делиться этими вещами с Маттео — это некое освобождение.
Маттео ерзает еще больше, в конце концов капитулируя перед взглядом Давида и поворачивая к нему голову.
— Что? — спрашивает он.
— Это всего лишь набросок, — тихо говорит Давид, поднимая брови.
Маттео не пропускает ни секунды.
— Ты просто шифруешь, что я прав.
Давид смеется, качает головой и отводит взгляд. Он оглядывается на Маттео, который застенчиво улыбается, наклоняясь к нему.
Они целуются, сначала нежно, потом глубоко. Давид подталкивает себя вперед, опрокидывая Маттео на спину.
Это правда слишком ново для его мира. Он строил города в стопках альбомов, лежащих на его полках, долины и холмы, нарисованные внутри, представляющие бесконечное путешествие его жизни. Он лелеял растения, что росли рядом с ним, заботясь о них. Он создал своих людей и разбросал их наброски по стенам. Он делал свои рисунки живыми, разговаривающими друг с другом, каждый из которых имел определенное отношение к другому или вообще не имел никакой связи.
Но этот мальчик в его объятиях, который хихикает, когда Давид касается губами его шеи, и резко вдыхает, когда Давид намеренно сжимает его бедра, который хочет познать его так же сильно, а Давид, что удивительно, хочет быть познанным — вот то, что Давид никогда не ждал увидеть в своем собственном мире.
Этот мир огромен. И Давиду совсем не трудно найти в нем место для Маттео.