кровоточащий

Хосок наблюдал за метаниями Чонгука. Как угодивший в капкан волк, он ходил из стороны в сторону, не находя себе места. Чон-старший не припоминал, чтобы когда-либо видел брата таким взволнованным. Под носом у него еще виднелись разводы крови. Вздохнув, Хосок вытащил сигарету из пачки и прикурил себе и брату. Чонгук затянулся. — И что было дальше? — Я слабо помню. Подскочил к нему, он был такой бледный, все бедра в крови. Бля, — он нервно ухмыльнулся и вновь припал к фильтру. — Я сам не догнал, что произошло. Как это произошло. Просто хлынула кровь. Что за нахер? Как такое возможно… — Тебе рассказать, в каком мире мы живем? — сухо усмехнулся Хосок. — Хотя встречи с соулмейтом сейчас редки, это не значит, что они не происходят. «Мне ли об этом не знать», подумал альфа. — Что чувствуешь? — Я в ахуе. — А если без мата? — Без мата я даже выразить степень шока не могу. Я не знаю. Внутри какой-то кровавый слипшийся комок. Он, походу, ребенка ждал… — Тебя это отталкивает? — Нет. Но бесит. И немного жаль, типа, вдруг я ему жизнь сломал? Он еще и препод. Дерьмо, слухи теперь быстро разнесутся. — Не насрать ли? — Хосок стряхнул пепел в жестяную банку. — Я не знаю, что мне делать. Я хочу увидеть его. — А что мешает? — Я даже без понятия, в какой он больнице. — Я знаю вот что, — Хосок встал и сунул сигарету между губ. — Если мой брат чего-то хочет, он найдет способ сделать это. Я должен идти на работу. — Ага, — отмахнулся Чонгук. — Вали. — Ладно, — усмехнулся старший. — Бро? — Че тебе еще надо? — Я рядом. Чонгук в ответ только кивнул. Он был благодарен за то, что брат не лез в душу, потому что и сам не понимал, что чувствовал. Смятение, удивление, страх и интерес смешались в какую-то какофонию, в которой очень сложно отличить одну эмоцию от другой. Он никак не ожидал встретить своего соулмейта в универе, куда даже поступать не хотел, и уж точно никак не ожидал, что тот окажется почти на десять лет старше и, блять, беременным. Он думал, что встретит какого-нибудь сопливого пацаненка, которого не будет любить, но, как минимум, им будет комфортно вдвоем? Чонгук вообще не был уверен, что способен на любовь. Он сел на кровать и потер лицо. Красная вывеска вновь потухла, погрузив комнату во тьму. Снаружи было так же темно, как и у Чонгука внутри. И что делать дальше? Он не понимал. Но знал точно — хотелось увидеть снова этого ангела, больше похожего на прекрасный, нетронутый невзгодами жемчуг в ракушке, чем на человека. Чонгук достал свой телефон с разбитым дисплеем и позвонил Чимину — друг точно должен был знать, куда увезли его соулмейта. Черт, в порыве шока он даже имя его забыл, какой пиздец. Парень вспышками помнил все, что произошло после их кровотечения. Вот он вскочил, когда его предназначенный начал оседать от боли на колени. А вот он уже рядом, держит за спину, не дает упасть. Чонгук десятки, сотни раз видел кровь, внутренние органы, рваные раны, пулевые отверстия, сломанные конечности и разбитые в фарш лица, но именно вид светлых окровавленных брюк поверг в ступор. Он не понимал, что происходит. А взгляд… беспомощный, полный ужаса и слез взгляд ранил сильнее прилетевшей пули. У него самого с подбородка капала кровь, но это казалось таким неважным. Чонгук действовал лишь на инстинктах: защитить, спасти, укрыть собой. Сдернул толстовку, оставшись в одной в футболке, и закрыл его окровавленные бедра. Кто-то уже снимал на телефон, отсылая друзьям в инсте. Это же очень забавно и так драматично: преподаватель, теряющий ребенка, и первокурсник, который укрывал его от лишних глаз. Чимин опомнился и вызвал скорую. Начался настоящий переполох. Предназначенный постанывал, прижимая ладони к животу, по его щекам струились слезы, которые Чонгук почему-то не мог вынести. Это было слишком даже для него. Поддавшись порыву, Чонгук вытер ладонью мокрые следы, взамен же пачкая нежную кожу своей кровью. — Не плачь, не плачь. Все нормально. Потерпи немного. — Пожалуйста, не прикасайся, — всхлипнул его соулмейт, совсем слабо пытаясь убрать чужие ладони. Но Чонгук будто и не обращал внимания. — Где эта блядская скорая? — рявкнул он, злобно уставившись на друга. — Уже едут, — Чимин оказался рядом. — Мистер Бан, порядок? Потерпите, ок? Сейчас приедут парни в белых халатах. Все нормально будет. Студенты роптали, шептались, тыкали пальцами, которые Пасти хотелось сломать. О нем они могли говорить что угодно. Но только не об этом жемчужном мальчике. — Закройтесь нахер, — рыкнул на них Чонгук. Он выхватил у первого попавшегося студента телефон, на который тот снимал происходящее, и швырнул в стену. Гаджет разбился на несколько частей. — Да ты охерел, сумасшедший?! Ты на такие бабки влетел! — горлопанил тот. Чонгуку было плевать. Всем его вниманием завладел только омега, которого поддерживал Чимин. Как они довели его до кареты скорой помощи, парень уже не помнил. Ему не дали поехать с ним, не дали даже обмолвиться словом. Чонгук увидел его перед тем, как захлопнулись металлические двери: Тэхен лежал на боку, прижимая к животу руки и роняя тихие слезы боли. Шокированный, он совсем ничего не понимал. Даже не спросил, куда его отвезут. Чимин разогнал собравшихся зевак и подошел к другу, сжав за плечо: — Все в норме? Ему помогут, слышь. Не грузись. Оставаться в тот день на учебе Чонгук уже не мог. Он сорвался домой, где, благо, никого не оказалось. Родители свалили бухать к дружкам-алкоголикам, а Хосок еще был на работе. А теперь он и вовсе не понимал, что чувствовать и что ему делать. Чонгук впервые испытывал такой огромный спектр разных по своей природе эмоций, настолько противоречащих друг другу. Он ненавидел чего-то не понимать, потому что непонимание превращалось в злость. — Пасть, мне-то откуда знать? — вздохнул Чимин на том конце провода. — Я бы с радостью хотел тебе помочь, но я не в курсах. — Ладно. Спасибо, бро. — За что? — За то, что скорую вызвал. И был рядом. Да вообще, за все. — Мы ж на то и друзья, а? Придешь ко мне? — Не знаю, — покачал головой Чон. — Я хочу навестить его. — Уверен, что это хорошая идея? — Да ни хера я ни в чем не уверен. Но мне хочется увидеть его еще хотя бы раз. Извиниться. Бля. — Извиниться за то, чего не делал? Это же не твоя вина. — Все, давай. Чонгук сбросил, не дождавшись, пока друг начнет разгонять. Да он и сам понимал, что не его вина, но в голове эту мысль было очень сложно уместить. «Он такой взрослый, красивый и беременный», думал Чонгук, расчесывая костяшки и сдирая с них только наросшую корочку. «По крайней мере, был». Чон не понимал, злила ли эта мысль или вызывала сочувствие? Он весь лопался от вопросов, на которые не давали ответов. Поэтому Чонгук загуглил все ближайшие к универу больницы — с четвертого раза ему повезло. Администратор подтвердил, что к ним накануне поступил молодой человек с кровотечением и подозрением на выкидыш. — Извините, а вы кем ему приходитесь? — уточнил администратор. — Никем. Вернее, его… — Чонгук проглотил «соулмейт». Черт, это звучало еще интимнее, чем «муж» или «парень». — Это важно или что? — Ну, мы не можем распространять информацию о наших пациентах, если вы не являетесь ему родственником, супругом или близким человеком. — Мне даже навестить его нельзя? — Почему же. Можно. Но только в определенные часы. — Ясно. Спасибо. Экран дисплея потух. И дальше Чонгук точно знал, что нужно делать. Иори нырнул под козырек, прячась от разбесновавшегося дождя. Всю его одежду можно было выжать и получить воду для маленькой африканской деревушки. Парень перекатил чупа-чупс во рту и вздохнул. Документы и наличные в рюкзаке тоже пострадали — в целости остались лишь завернутые в плотный полиэтилен наркотики. Он присел на корточки и достал промокшую насквозь пачку сигарет, которая превратилась в табачное месиво. Обиднее всего было за потраченные деньги. — У братьев Чон это семейное — поджидать в укромных местах и нападать из-за спины? — спросил он, не поднимая головы. Чонгук вопросу не удивился. Иори обладал отменным обонянием. Парень отлип от стены и вышел на свет. — Что на этот раз? — Мне нужны деньги. — Ну, классно. Мне тоже. Найдешь способ разбогатеть — поделишься? — сухо усмехнулся он и закинул рюкзак на плечо. — Не угостишь? Чонгук молча протянул пачку сигарет и зажигалку. Вытащив изо рта леденец, Иори прикурил. — Не заставляй меня повторять дважды. Я ненавижу это. — Чонгук, ты хочешь, чтобы в следующий раз твой шибанутый братец оторвал мне голову? — устало спросил Иори. — Значит, вот почему ты оборвал со мной контакты. — Ты проблемный. На тебя уже давно жаловались. Твой братец — лишь малая из причин. — Сейчас мне действительно нужны деньги. Хосок ничего не узнает, а если и узнает, я разберусь с ним сам. — Я не идиот, Чонгук. Я прекрасно знаю, с кем можно связываться, а с кем нет. — Иори, — раздраженно сказал Чонгук, хлопнув ладонью по железной двери в паре сантиметров от его головы. Юноша не вздрогнул. — Блять, чего ты добиваешься? Мольбы? Нихуя ты не угадал. У меня в запасе тоже есть пара козырей на твои точки, я не хочу вытаскивать их из кармана. Но придется, если ты продолжишь выебываться. — О, а вот это уже больше похоже на Пасть, которого я знаю, — ухмыльнулся Иори и выпустил дым в чужое лицо. Чонгук поджал губы. — Пасть не просит и не умоляет, он угрожает и делает. — У меня действительно нет настроения с тобой пререкаться. — Ладно, Чон. Но если ты снова проебешься — забудь дорогу ко мне, — Иори достал из рюкзака несколько свертков. — Районы все те же. Налом возьмешь половину. — Шестьдесят на сорок. — Ты вообще обнаглел, — удивился Иори. — Условия мне ставить будешь? — Ты все правильно понял. — Хер с тобой. Ладно. — Вот и славно, — мрачно улыбнулся Чонгук и отступил. — Приятно иметь с тобой дело. — Не могу похвастаться тем же, — скривил нос парень. — И держи своего братца при себе. — Брось, он же не битой тебя отпиздил, а ногой. Тебе еще есть куда стремиться, — подмигнул Чонгук и вновь нырнул в темноту проливного дождя. — Мудаки, — пробормотал Иори и устало потер глаза. Ну и как теперь добираться до дома?

🩸

Слез, как и сил, уже не осталось. Тэхен никогда бы не подумал, что человеческий организм способен произвести столько влаги за такой короткий срок. Он лежал в палате и смотрел в окно, наблюдая, как серое небо постепенно темнело до антрацитового. Собирался дождь — постоянный спутник этого города. Тэхена словно прибило огромным камнем. Он не выражал никаких чувств, ничего не говорил, не ел и не пил, просто лежал, пытаясь смириться со своей потерей. Ребенка у него не будет. От этой мысли на глаза вновь навернулись жгучие слезы, которые Тэхен вытер уголком одеяла. Слова встали в горле комом. Он не понимал, что ощущает: стыд, злобу, боль? Радость?.. «Почему именно сейчас?», с горечью думал Тэхен. «Почему ты появился тогда, когда я меньше всего ждал тебя? Почему не тогда, когда я мечтал тебя встретить?» Тэхен ничего, абсолютно ничего не знал об этом парне. Он посмотрел на толстовку, которая так и осталась на бедрах, когда его забрали из университета. Приподнялся на локтях, затем присел. Ему почему-то захотелось прикоснуться к ней. В памяти, как свежие раны, всплывали руки, вытирающие слезы с лица. У него такая грубая и холодная кожа… Молодой человек коснулся щеки там, где этот парень оставил разводы своей крови. Конечно, ее там уже не было, но тепло до сих пор жгло Тэхена. Он находился в больнице уже пару дней. Енгук примчался сразу, как только узнал о случившемся. Тэхен не рассказал, что произошло. Сказал лишь, что кровотечение открылось внезапно — врачи ничего не успели сделать. Он горько плакал на крепком плече, а супруг гладил по спине и по волосам и шептал, что все будет хорошо, что у них еще обязательно будут дети. А Тэхен не понимал, по кому плачет: по потерянному ребенку или по приобретенному соулмейту. Судьба не могла сыграть с ним в более злую шутку. Но Тэхен твердо для себя решил: ничего больше не будет. И не собирался бы даже имя его узнавать, если бы предназначенный не был его учеником. А думать о том, какой переполох ныне среди студентов… Это казалось выше оставшихся сил. Тэхен поднялся с постели и потянул со спинки стула толстовку. Она сильно пахла сигаретами, алкоголем и духами. Все внутренности сжались от этого запаха. Совершенно не знакомый, а так по-родному. Но нет. Между ними ничего не могло быть. Тэхен — взрослый и замужний человек. Его соулмейт — первокурсник из очевидно небогатой семьи. Что, кроме судьбы и крови, могло их связать? Ничего. В дверь тихо постучали. Не дожидаясь ответа, внутрь заглянул Юнги и застал Тэхена с грязной толстовкой в руках. Мин без слов прильнул к другу и крепко обнял. Тэхен задрожал в его руках от рыданий, уткнувшись в изгиб чужого плеча. — Мне так жаль, крошка, мне очень жаль, — прошептал Юнги в волосы. — Ты как? — Ужасно. Просто ужасно, Юнги. Я хочу исчезнуть. — Я понимаю… Что говорят врачи? — Ничего. Меня почистили и… — Тэхен вновь захлебнулся слезами. Он ничего не помнил, кроме своих ощущений после пробуждения: страх и боль. Помнил чувство пустоты. — Мы ведь готовили для него комнату… Я выбирал одежду… — Поплачь, поплачь. Тебе нужно выпустить это, — шептал Юнги, поглаживая друга по затылку. В тот момент он ощущал себя родителем, держащим в руках бедное дитя. Тэхен плакал навзрыд, но вскоре начал затихать. Слезы медленно уходили. — Это тяжело, я знаю. Я понимаю. Но вы с Енгуком так молоды, у вас будет ребенок. Иначе и быть не может, слышишь? И ты ни в чем не виноват. — Я встретил своего предназначенного. — Что?! — шокированный, спросил Юнги и уставился в заплаканное лицо друга: — Как? Где? Что произошло? — Он мой студент… Я просто пришел в аудиторию, начал пару, и… И все. Я уже кровоточу. И он тоже. У него все лицо было в крови. Он укрыл меня своей толстовкой, — Тэхен взглянул на одежду в руках. — Больше я о нем ничего не знаю. — Черт возьми… Они погрузились в тяжелое молчание. Забарабанил дождь по стеклу. Юнги задумчиво кусал губу, стараясь уложить в голове всю полученную информацию. — Значит, это из-за него ты потерял ребенка? — Получается, что так. — Енгук?.. — Нет. И никогда не узнает. — Наверное, так даже лучше. Кто он? — Я не знаю, — качнул головой Тэхен. — И не уверен, что хочу знать. Мне страшно и больно. Я еще не смог пережить потерю своего ребенка… — Чем я могу тебе помочь? Что мне сделать? — Юнги обхватил его плечи, чуть сжал. — Я тебе вот пирожные купил… Тебе же можно? — Не знаю. Мне кусок в горло не лезет. Спасибо за заботу, Юнги… Я правда это ценю… — омега опустил взгляд и сжал толстовку. Тэхен не понимал, хотелось ему остаться в компании друга или побыть одному. Енгука он видеть не мог, было столь стыдно и противно от самого себя, будто произошедшее — его вина. Гадкое чувство, что он обманывал супруга, мучило. Словно договариваясь с совестью, он уговаривал себя: «Я откажу этому парню, если он попробует что-то сделать. Нет, я не буду с ним. Это немыслимо. Я люблю Енгука». А потом колола горькая мысль: «Если любишь, зачем уговариваешь себя? Убеждаешь в чем-то? Ты же уверен в своих чувствах?» — Я только что потерял своего ребенка, но все, о чем я думаю — так это о том, что я лгу Енгуку. Мне так стыдно. — Ты ведь не робот. Ты не можешь запретить себе чувствовать что-то или заставить себя чувствовать. Боль пройдет, а жизнь продолжится… Тебе нужно восстановиться, ладно? Я буду рядом, если тебе это нужно. — Мне нужно… Я не знаю, как буду смотреть ему в глаза… — Енгуку или своему предназначенному? Тэхен ощутил, словно его со всей силы ударили по лицу. Хлестко, смачно. Он взглянул Юнги в глаза и не увидел там и толики сарказма: друг смотрел печально и беспокойно. Переживал о нем. Заботился. — Я не готов пока об этом говорить. — Прости. Я не хотел тебя задеть… — Юнги виновато прикусил губу. Тэхен покачал головой. Молча лег обратно в постель и повернулся на бок. Юнги еще немного посидел рядом, попеременно поглаживая то по волосам, то по руке, рассказал какие-то неважные новости, желая отвлечь, оставил хрустящий пакет со сладостями на тумбе и ушел ближе к вечеру. Тэхен попросил Енгука сегодня не приезжать. У него не было сил его видеть, а поблескивающее в тусклом свете лампы обручальное кольцо жгло кожу ярким напоминанием: «Ты замужем. А он мал. Вы не будете вместе». Тэхен зачем-то снял кольцо и убрал в ящик. «Только на сегодня», с тяжелым сердцем думал он. Только на сейчас. Еще через какое-то время его проверили врачи и оставили отдыхать. Из-за натянувшихся туч и разразившегося дождя казалось, будто уже глубокая ночь, но электронные часы показывали лишь начало четвертого. Спать Тэхену не хотелось, есть и читать — тоже. Он хотел только поскорее выбраться отсюда и поехать в свою студию. Голову разрывала жестокая муза вдохновения — лишь кисть, холст и краски могли понять и принять его чувства без сокрытия и прикрас. Тэхен под закрытыми веками уже видел зачаток новой картины: юноша, держащий у груди окровавленный эмбрион. Его размышления прервал стук в дверь. Тэхен вздрогнул от неожиданности и распахнул глаза, с ужасом увидев на пороге того самого парня, из-за которого оказался здесь. — В этих коридорах можно заблудиться, — невесело усмехнулся он, закрывая за собой дверь. В руках гость держал скромный букет ромашек. — Извини, что я так поздно. Раньше не мог прийти. — Что вы здесь делаете? — сдавлено от ужаса выдавил Тэхен. А если бы Енгук приехал? Или Юнги не ушел? Все внутри перевернулось, закровило, взвыло. Он вжался в кровать, словно стараясь спастись. — Я без предупреждения, но у меня не было твоего номера. Я бы позвонил, — Чонгук положил букет на тумбу. Подтянул стул спинкой к кровати и сел. — Как ты себя чувствуешь? Тэхен не мог сразу уместить в голове все происходящее. Он пришел к нему в больницу, без всякого стеснения и без зазрения совести. Принес цветы. А теперь сидел и смотрел, как ни в чем ни бывало, и, самое ужасное, улыбался. Улыбка у него была очень красивая, он выглядел таким юным. Лишь сбитые костяшки и рана на губе показывала: этот парень проходил через сложные испытания. — Ну? Чего ты, язык проглотил? — Зачем вы пришли? — Почему ты ко мне на «вы»? Меня Чонгук зовут, кстати. Чон Чонгук. Иногда называют Пастью, но это редко. — Пастью? — Кликуха. Давненько прилипла. — Кликуха… — попробовав чуждое слово на вкус, повторил Тэхен. — Чонгук, ты не должен быть здесь. — Как это? Ты мой предназначенный. Конечно, должен. Я очень сильно виноват перед тобой. — В чем? — Ну, ты это, — Чонгук глянул на его живот, не зная, как подобрать правильные слова. Тэхен отвел взгляд. — Чон Чонгук, давай сразу обозначим: я не буду с тобой. То, что произошло, не имеет никакого значения. — Это потому, что я бедняк? — Что? Нет… — А тогда в чем проблема, жемчужинка? — Жем… чужинка? — моргнул Тэхен. Чем больше Чонгук говорил, тем больше погружал в шок. — Ага. Ты посмотри, какой ты красивый, — Чонгук прикоснулся к его щеке, но Тэхен отпрянул. Парень усмехнулся. — Прям перламутровый. Нежный. Но сидишь в раковине. Чего ты закрываешься от меня? — Чонгук, ты не понимаешь. Я старше тебя. Я один из твоих преподавателей. Я только что потерял ребенка, а ты хочешь увидеть от меня… что? Твои поступки мучают мою душу. Пожалуйста, уходи. И не надейся, что между нами что-то возможно. — Там, откуда я родом, нет ничего невозможного. Я привык добиваться своего. — Да. Но я не вещь и не игрушка, и уж тем более не твой. — Конечно. Ты жемчужинка, — Чонгук улыбнулся уголком губ, жадно разглядывая бледное лицо. Затем вдруг посерьезнел: — Мне очень жаль. Я о твоей потере. Я не хотел, чтобы все получилось вот так. Я не знаю, чем искупить вину. — Ничем. Уходи и забудь меня, — тихо выдавил Тэхен. Чонгук взял его за руку и на сопротивление сжал ладонь, не позволив вырваться. — Я хотел. Не получилось. Извини, жемчужинка, но выбора у тебя особо и нет. — Что? — выдохнул омега. — Ты угрожаешь? — Нет. Просто ставлю перед фактом. Что я могу сделать для тебя, чтобы помочь пережить эту боль? — Уходи! — Нет. — Я буду кричать. — Окей, ладно. Я понял. Но номер-то свой ты мне дашь? — Нет. Забудь о моем существовании. На глаза начали накатывать слезы. Тэхен испытывал такие противоречивые чувства: с одной стороны что-то внутри него рвалось к предназначенному, а с другой — хотелось убежать. Чонгук удивился и немного растерялся, увидев соленые кристаллики в уголках чужих глаз. Нагнулся, ласково стирая их. — Хорошо, я уйду. Только не плачь. И поднялся со стула. Впервые за долгое время он не знал, что сказать, что сделать. Состояние незнания и непонимания злило. — Скажи хотя бы имя. — Что тебе даст мое имя? — А тебе везде надо показать характер, да? — усмехнулся Чонгук. — Я и так его знаю, Тэхен. В регистратуре сказали. Но услышать от тебя было бы приятнее. — Ты… — молодой человек резко повернул голову. — Я? — Просто бессовестный мальчишка! Совершенно невоспитанный негодяй. И забери свою вещь. И цветы. Мне совершенно ничего от тебя не нужно. — Толстовку заберу, — Чонгук подцепил ее пальцами и свернул несколько раз, сунув подмышку. — А цветы — твои. Захочешь — выбросишь сам. — Уходи уже… Ты и так достаточно меня пристыдил. С меня хватит. — Я ничего не делал, — нахмурился Чонгук. Затем вздохнул. «Бля, он же омега. Ребенка только потерял. Не надо с ним так», подумал он. — Ладно, жемчужный. Я не буду тебя больше тревожить, но мы с тобой еще не договорили. Чонгуку очень хотелось вновь прикоснуться к его щеке и погладить, но он не хотел, чтобы Тэхен плакал. Видеть эти слезы было выше его сил. Поэтому Чонгук ушел, оставляя Тэхена с невероятно тяжелым сердцем. Омега вновь сел на кровати и взял скромный букет ромашек в руки. На целлофане и лепестках остались капли дождя. Наверное, это самый дешевый букет из всех, что ему когда-либо дарили. И одновременно самый дорогой.

🩸

Юнги уперся ладонями в бедра Намджуна и начал двигать тазом, стимулируя его членом нервную точку внутри себя, от которой по телу бежала дрожь. Он запрокинул голову и испустил протяжный стон. Намджун сжал бледные бедра до красных отметок и двинулся навстречу, выбивая из уст Юнги вскрик. За окном лупил дождь. Сточные канавы были переполнены, и по разбитым дорогам градом катились масло и черная вода. Белые замшевые кроссовки Юнги, валяющиеся у дивана, были убиты в хлам. Он терпеть не мог это вшивое гетто и все равно летел к Намджуну на высшей скорости. Соскучился. Они не виделись несколько дней, а тоска казалась такой яркой, что Юнги был готов бежать хоть на край света, чтобы встретиться с любимым. — Сильнее, — шепнул Юнги, царапая широкую грудь. — Намджун, сильнее! — Детка, — альфа сжал его бедра и вздохнул. — Прости. У меня не то настроение. Юнги зло посмотрел на своего предназначенного. Поджал губы и слез с чужих бедер. — О, теперь у тебя не то настроение. Я тащился хер пойми куда и врал родителям, чтобы у тебя не было настроения, вот так? — Дело не в том, что я не хочу. Котенок, ну, — Намджун поймал его за запястье, но Юнги оттолкнул. — Отъебись. Ты ничего не ценишь и думаешь только о себе, — и стал одеваться. Сначала нашел в ворохе вещей кружевное белье, затем фирменный комбинезон, валяющийся прямо на грязном полу мастерской. — Я тебе псина ручная, чтобы по первому зову нестись в этот поганый райончик? — Детка, я правда хотел. Я скучал по тебе, — Намджун сел на диван, наблюдая за омегой. — Прости меня. — Знаешь, куда засунь себе свои извинения? Я пары ради тебя пропустил! Чтоб я еще раз сюда приехал, блять, да ни за что. Особенно к тебе! — Моей маме стало хуже. Юнги замер с пиджаком в руках. Стыд и гнев на самого себя обожгли огнем. Он повернулся к любимому: — Что? — Метастазы появились. Нужно лечение. Снова, — альфа тяжело вздохнул и потер затылок. — А я весь в долгах, как в шелках. Еще прошлые не раздал, как появились новые. — Но почему ты молчал? — Юнги закусил губу и присел рядом. — Много надо? — Больше двух лимонов на первоначальном этапе. — Разве это много? У меня на карте лежит половина. Я тебе дам. — Юнги, нет. Ты знаешь, что я не возьму. Еще я у тебя в долгу не был. — Идиот, какой долг? Я тебе просто так их дам, — нахмурился Мин. — Как давно ей стало хуже? — Вот уже как пару недель. Пока помогают обезболивающие, но… Юнги молча его обнял и прижался изо всех сил. Намджун так крепко обхватил в ответ, что причинил боль, но омега промолчал. Когда Юнги был вот таким, мягким, податливым и понимающим, Намджун был готов кинуть весь мир к его ногам и даже больше. Мин отлепился, заглянул в глаза: — У меня есть наличкой немного, — Мин подцепил сумку, достал оттуда деньги и вложил в руки Намджуна. — Только заткнись, умоляю. Это жизнь твоей мамы. — Ты бы ей понравился, — Джун сжал купюры в кулаках. Юнги тихо усмехнулся. — Она была бы в ужасе. Намджун рассмеялся, глядя в открытое лицо Юнги. Он знал, что вся напускная злость — лишь маска, под которой тот скрывал ранимую душу. — Я болен тобой, Юнги. — Я знаю. Потому что я болен тобой тоже. Когда Юнги уже сидел в такси, телефон завибрировал. Не нужно было смотреть на дисплей, чтобы узнать, от кого звонок. Отец. Очень хотелось сбросить или проигнорировать, но он понимал, что тем самым сделал бы только хуже. Вздохнув, прижал телефон к уху: — Да, господин Мин. — Куда списались деньги? Тон отца не предвещал ничего хорошего. — Мне нужна была наличка. Вот и снял. — На карту другого человека? — Господин Мин… — у Юнги кислило во рту от этого обращения. — Я не лгу. — Мы с тобой поговорим сегодня вечером. Я очень надеюсь, что у тебя есть убедительные причины для снятия такой крупной суммы. Раздались гудки. Юнги откинулся на спинку заднего сидения и прикрыл глаза. Ему уже не впервой изворачиваться и придумывать оправдания, но с каждым разом делать это становилось все труднее. По стеклу стучал дождь. Хотелось расплакаться.

🩸

Колокольчик над входом звякнул, и на пороге появился промокший до нитки Джин. Чимин откатился в кресле, глядя на подростка, под которым собиралась маленькая лужа. — Зд-здравствуйте. Я оп-п-поздал. — Не страшно. Нормально все? — спросил парень, увидев синяк под глазом подростка. Тот угукнул. Вот уже несколько дней Джин работал у него и делал это исправно. Приходил вовремя, уходил с небольшими задержками, переписывался с клиентами и вел дневники приема, поддерживал чистоту в салоне — словом, хорошо отрабатывал деньги. Подросток был молчаливым и всегда старался держаться в стороне, что сделать сегодня у него точно бы не получилось. Чимин посмотрел на него: — Вечером мои кенты придут. Не против? — К-как я могу б-быть против? — удивился мальчик, застыв с тряпкой в руке. — Это в-ваш салон. — Да я из вежливости. Вдруг некомфортно будет. Джин покачал головой и снова отвернулся, полируя стойку администратора. Чимин встал, запустил кофемашину и облокотился плечом о проход арки, сложив руки на груди: — Кто? — Я не… — Ударил. Кто тебя ударил? — А, — подросток коснулся свежего фиолетового синяка. — В шк-школе ребята. — За что? Сказал че лишнего? Джин хмуро посмотрел на парня. Тот понятливо кивнул. — Ясно. За заикание задирают. — Я н-не хочу ж-жаловаться. — Это не жалобы. Это констатация фактов. Так кто? — Чимин хрустнул пальцами. — Одноклассники? Старшеклассники? Родители знают? — З-з-знают. Но ничего не могут п-поделать. Пер-ревести в д-д-другую школу нет возможност-ти. Джин тяжело вздохнул, будто предложение высосало из него все силы. Стыдливо отвел взгляд. — Все н-н-нормально. Привык. — Привык к чему? Что тебя бьют за твои особенности? — выгнул бровь парень. Джин пожал плечами. — Или ты. Или т-т-тебя. — Здравый ты малый. Ну раз защититься сам не можешь, защитим. Своих в беде не кидаем. — С-своих? — Работай. Вечером скинешь номера этих бедолаг. Джин вернулся к полировке, чувствуя, как горят уши. И почему вообще Чимин решил за него вступиться? И почему это было так приятно… Чимин отработал клиента с маленькой татуировкой и, стоило ему наклеить заживляющую пленку, в двери салона ввалились друзья. Чонгук и Намджун несли упаковки с пиццей, Хосок — ящик пива, а Вэньхуа держал охапку заварной лапши. Он притормозил, заметив притаившегося за стойкой администратора парнишку, и широко улыбнулся ему: — Эй! Привет. Ты Джин, да? А я Вэньхуа. Или просто Вэнь. Приятно познакомиться, — юноша протянул ладонь, зажав пакет подмышкой. — Ну? Ты чего, я не кусаюсь. — Пр-пр-привет, — заикаясь от волнения перед столь большим количеством незнакомых людей, выдавил Джин. Скромно пожал протянутую ладонь. — А ты чего сидишь? Вы ж уже должны закрываться. Чимин, ты что, мучаешь ребенка? — недовольно спросил Вэньхуа, скинув на диван все содержимое рук. — Приветик, Джин, — махнул Чонгук. — Ты че там трешься? Иди сюда, щас будем пиццу хавать и в плойку рубиться. — Где твои манеры? — ткнул его локтем Хосок. — Забыл в чреве твоего папаши, когда лез наружу. — Он и твой папаша тоже. — К сожалению, — вздохнул Чонгук. Чимин с улыбкой поглядел на Джина: — Не бойся. Они не бешеные. Ну кроме него, — и ткнул пальцем в Чонгука. — Охерел? Какой образ ты создаешь у малого на мой счет? — Как по мне, — изрек Намджун, включая телек и плойку: — самый верный. Пусть меньше общается с тобой — здоровее будет. — Да вы в себя поверили. Джин аккуратно, как зверек, изучающий незнакомую местность, подошел ближе. Вэнь тут же подхватил его, усадил на диван и поставил рядом пластиковую тарелку. — М-может мне п-помочь? — неуверенно спросил подросток и поглядел на старшего омегу. — О, если ты знаешь, где лежат вилки, было бы классно. Я гляжу, у вас тут небольшая перестановка, — огляделся с улыбкой Вэньхуа. — С твоим приходом стало уютнее! По крайней мере, не валяются спидозные шприцы. — Э, ничего у меня тут не валялось. Только героиновые. Джун, бля, свали с моего пуфа. — Имей уважение к старшим, — облизнув пальцы от чипсов, старший оттопырил средний и запустил игру. — Хо, играем? — Ща, — сказал тот, кивнув в сторону Чонгука. Он молча курил у окна, пока ребята накрывали на стол и включали Мортал Комбат. — А ты умеешь играть? — с улыбкой спросил Вэнь у Джина. Ребята раскладывали стаканы и столовые приборы. — Н-н-нет… — Наконец-то! Хочешь, будем не уметь вместе? А то эти, — зыркнул он на остальных, — вечно меня обыгрывают. — Ну, м-можно, — смущенно ответил Джин. Намджун уже запустил игру. Развалившись, Пак взял в руки второй джойстик. Вэньхуа заставил Джина забрать кусочек пиццы и глянул в сторону двух братьев. — Ты был у него, значит? — Был, — Чонгук стряхнул пепел. — Бля, какой же он… — Какой? — Хер знает. Слов не могу подобрать. Ну точеный такой, «красивый» тут не подходит. Жемчужный. — Впервые слышу от тебя такие слова, — улыбнулся брат, забирая сигарету. Присел на подоконник. — И че думаешь дальше? — Добиваться буду, че делать. Мне кажется, его так просто не возьмешь, цветочки-конфетки, хуе-мое тут не прокатят. — Всегда прокатывало, ну? — С остальными. Тут другое. — Бля, кто ты и что сделал с моим братом? — Хосок стукнул его кулаком по плечу. — Че, влюбился? — Иди нахер, а. Просто хочется поближе его узнать, кайфовать. Баловать чем могу. Хер знает. — Ты бы для начала поучился строить предложения без десяти «блять», — беззлобно рассмеялся Хосок. — А ребенок? Ну, типа, жив? — Нет. И он меня выгнал. — А. Крутяк, сто процентов он хочет с тобой продолжить общение. — В этом весь сок. Хосок усмехнулся и размял плечо брата, заглядывая тому в глаза: — Не чуди, ок? С богатенькими парнишками шутки плохи. На сучку Намджуна посмотри. Не хочу, чтобы у тебя были проблемы. Чонгук в ответ кивнул, думая, впрочем, что Тэхен совсем не такой, как эта мятноволосая дрянь. Такого, как Юнги, Чонгук бы точно убил в приступе гнева. Докурив, они вернулись к ребятам, которые уже начали ужинать. Чон-младший завалился рядом с Джином и панибратски закинул руку на его хрупкие плечи. Мелкий замер, сжался, словно пружинка. — Расслабься, малой, — улыбнулся Чонгук. — Добро пожаловать, че. Помни, мы теперь твоя стая. А все остальные — враги. — Ты с нами, так что тебе теперь нечего бояться, — Хосок кивнул на его синяк. Джин смущенно потупил взгляд. — Отвалите от него, а, — повернул к ним голову Чимин. — Ревнуешь? — ухмыльнулся Чонгук. — Конечно. Тебя. — Я только твой, ты ж знаешь. Джин тихо хихикнул. Намджун открыл банку пепси и подал малому. Хосок сел рядом с Вэнем, который с интересом наблюдал за разворачивающимся на экране боем и уплетал острую лапшу. Могло бы так спокойно быть всегда. Чонгук откинулся на спинку дивана и вытянул ноги, покручивая в пальцах банку пива, с которой стекали маленькие капельки конденсата. Все мысли остались где-то далеко, в больничной палате, с человеком, воспоминания о котором прокручивались в голове ретроспективой.

🩸

Енгук тихо постучал в дверь больничной палаты и вошел внутрь. Тэхен сидел на кровати с низко опущенной головой и смотрел на свои ладони. Увидев мужа, поднялся, взял сумку, повесил на плечо и спросил: — Поехали? — Да, — тихо ответил Енгук. — Поехали. В машине было до тошнотворного тихо. Тэхен, весь мрачный и серый, как и небо над городом, смотрел, как стекали с окошка дождевые капли. На Енгука смотреть было сложно — тот списал это на потерю ребенка. Конечно, ему тоже тяжело, но не так, как Тэхену. — От кого цветы? — невзначай спросил Енгук, не зная, с чего начать разговор. — От Юнги. — А почему не забрал? — Не люблю ромашки. Ложь легко слетала с губ омеги, он даже поразился тому, с каким равнодушием врал мужу в лицо. Возникло ощущение, будто ложь множилась как вирус, и Тэхен не имел ни малейшего понятия, куда убежать. — Ясно. А я нам ужин приготовил. Но, если хочешь, можем поужинать в ресторане. — Не хочу. Я не голоден. Енгук, отвези меня в студию, — и тихо добавил, чувствуя вину: — Пожалуйста. Енгук не стал задавать вопросов. Он осознавал, что Тэхену нужно время, чтобы прожить потерю и смириться с ней. Все было очень непросто, особенно для него. Первый и долгожданный ребенок… И потерять его вот так. Когда Енгук остановился у маленькой квартирки-студии, где Тэхен хранил свои картины и рисовал в свободное время, дождь полил как из ведра. Мужчина молча подал супругу зонтик. — Когда мне забрать тебя? — Я вызову такси, Енгук. Спасибо… за все. — Я люблю тебя. Помни об этом, ладно? Тэхен выдавил подобие улыбки. Он посмотрел на него и подумал: «Да. Да, и я тоже тебя люблю. Наверное. Я скажу тебе это, но не сейчас». Вместо этого ответил: — Хорошего вечера, родной. Омега вышел из машины и распахнул зонтик. Бесконечный дождевой поток скрыл его от глаз вздохнувшего супруга. Ему необходимо время, которое Енгук готов дать. Тэхен поднялся в квартиру и включил тусклый свет в коридоре. В студии не было даже кусочка хлеба, но есть и не хотелось. Хотелось написать картину. Тэхен чувствовал зуд в ладонях. Скинув вещи прямо на пол, он прошел в гостиную, включил студийный свет и швырнул с мольберта недописанный натюрморт. Поставил новый, чистый холст и схватил краски. Это напоминало ломку: ему нужно было выплеснуть свои чувства так, как он умел. Ему нужно было перенести свою боль на холст, иначе он бы взорвался. Тяжелый ком встал у Тэхена в горле. Он макнул кисть в темную краску и принялся писать, мазок за мазком холст обрастал темными фигурами. Дождь агрессивно барабанил по стеклу, просясь, умоляя впустить его внутрь, словно голодный хищник. Тэхен моргнул — и по щеке покатилась холодная слеза. Он потерял счет времени, опомнился лишь тогда, когда на холсте показалась светлая фигура с кровавым сгустком на руках, позади него стояла едва заметная тень, а всю картину перечеркивали слова: «Я виноват». Кисточка выпала из пальцев, пачкая пол. Он снова плакал, сжимая холст так сильно, что дерево впилось в ладонь. Тэхен содрогался в беззвучных рыданиях, чувствуя, что для него больше нет выхода. Он запутался. Он не знал, куда идти. Он был виноват.