кровоточащий

— Мы можем не идти, если ты не хочешь, — сказал Енгук, положив ладони на тазовые кости Тэхена. Он стоял у зеркала и поправлял лёгкий макияж на лице. Отвёл взгляд на мужа. — Всё в порядке, — мягко улыбнулся Тэхен. — Я устал прятаться в своей скорлупе. В конце концов, рано или поздно я должен встать и идти дальше. — Я очень горжусь тобой, ты знаешь? — мужчина оставил мягкий поцелуй у омеги под ухом. — Да, Енгук. Я знаю. Только могу тебя попросить кое о чём? — Всё что угодно. — Если мне станет неуютно, я могу оттуда уйти? Я не хотел бы тебе мешать, знаю, что там будет много твоих партнёров. Но ты сам понимаешь, как я отношусь к таким мероприятиям. — Ты мог бы даже не спрашивать, — усмехнулся Енгук. — Всё в порядке. Не обещаю, что уйду с тобой. — И не нужно, — Тэхен привстал на носочки и поцеловал мужа в губы. — Ты прекрасно выглядишь, Тэ. Как и всегда. Тэхен скромно улыбнулся. В отличие от супруга, он всегда предпочитал надевать светлое. В своей шёлковой рубашке кремового цвета и чокером из бусин он был похож на самую красивую перламутровую ракушку, выброшенную на берег тёмными пенистыми волнами. Енгук погладили его по щеке кончиками пальцев и поцеловал. Но когда омега не пожелал углублять поцелуй, понимающе отстранился. — Ладно, я пока выгоню машину с парковки. Буду ждать тебя внизу. — Да, я быстро. Тэхен сел за туалетный столик и потёр лицо ладонями. С каких пор ему не хотелось целовать любимого мужа? С каких пор стало всё равно на его касания и объятия? Омега подтянул дневник ближе и сделал несколько коротких записей: «Наверное, я схожу с ума. Всё время думаю о Чонгуке. Каждую свободную минуту. Мне даже не обязательно видеть его на парах, чтобы постоянно думать о нем. Это похоже на какое-то помешательство. Я ведь люблю Енгука, так каким образом этот юноша одним своим появлением выбил всех остальных людей из моей головы? Это ужасно, грязно и нечестно по отношению к Енгуку. Я чувствую себя предателем. Я пытаюсь делать вид, словно ничего не произошло, но у меня не получается. Я лгу Енгуку, лгу Чонгуку, лгу самому себе. Так не может продолжаться вечно. Я ведь уже сделал свой выбор — я остаюсь с мужем и продолжаю жить свою обычную жизнь… Но правда в том, что я хочу чего-то другого, иначе всё давно бы прекратил, не так ли? Этот хаос разрывает мою голову на кусочки. Я мучаюсь каждую ночь. Енгук любит меня, я поклялся не причинять ему боль. Но ведь между мной и Чонгуком ничего нет, так почему же я терзаюсь? В голове сотни вопросов «почему», но ни одного ответа «потому что». Я должен это прекратить, вся ответственность лежит лишь на мне одном. 30.09.2018 г.» Цветочный бал, направленный на благотворительность, в этом году проходил в загородном доме семейства Мин. То был трёхэтажный коттедж с личной охраной, большим садом, зоной бассейна, барбекю и с гаражом на три машины. Тэхен бывал там несколько раз, когда Юнсон приглашал Енгука на ужин. Сегодня там собрались журналисты, репортёры и самые сладкие сливки общества. От их лоска, красоты и яда рябило в глазах — уж Тэхену такие мероприятия были не по душе. Но ради супруга и друга он был готов потерпеть несколько часов завистливые и осуждающие взгляды, которые обычно прятали под лицемерными улыбками. Для гостей прямо к подъездной зоне расстелили красный ковер, чтобы они не испачкали дорогую обувь в грязи. К приезду семейства Бан в саду, над которым натянули прозрачный купол, собрались очень многие представители крупных компаний, инвесторы, их супруги и даже кто-то из детей. Тэхен с волнением и сомнением посмотрел в их сторону, а Енгук сжал его колено: — Не обращай внимания на этих акул. Держись меня, хорошо? — Ты ведь тоже такая акула, — слегка улыбнулся Тэхен. — Верно. Но я твоя акула, а значит, тебе нечего бояться. Тэхен вздохнул. Они вышли из машины и отдали ключи подошедшему шофёру, который должен был отогнать машину на место временной стоянки. Взяв мужа под локоть, Тэхен надел привычную улыбку на лицо, взял предложенный букет роскошно-белых пионов, и вместе они пошли в сад. Енгука тут же поглотили знакомые, приятели и коллеги: все знали его, все спешили поговорить, узнать о делах в бизнесе. Тэхен чуть отстал, задержавшись у столика с закусками и напитками. Пить алкоголь ему точно не хотелось, поэтому он взял стакан сока и клубнику в стекле. Сделал красивое фото и выложил в инстаграм-сториз, отметив резиденцию семейства Мин. Сидевший в своей комнате Юнги с облегчением увидел, что друг уже на приёме и написал ему: «Думаю выпрыгнуть в окно. Как считаешь, отец сильно разозлится, если я заляпаю кровью ковровую дорожку?» Тэхен грустно улыбнулся сообщению, не очень эстетично откусил кусочек клубники и написал ответ: «Не выдумывай. Когда спустишься? Я тут никого не знаю!» Юнги ждал, пока отец прикажет выходить. О, отец любил показывать своё превосходство и появляться на мероприятиях, точно король. Они с Юнги крупно поссорились накануне, потому что тот отказался перекрашивать волосы, выглядящие «вульгарно, дерзко и совершенно неподобающе его статусу». Юнги предполагал, что всё это было из-за этого «жениха» — он просто любил блондинов, а ещё стройных, начитанных и культурных. Омега собирался вдребезги разбить всякое хорошее впечатление о себе, даже если после этого отец изобьёт его до полусмерти и кинет умирать в сточную канаву. По крайней мере, Юнги умрет с гордостью, а не проданным задорого, как шлюха. Впрочем, ею себя Юнги и ощущал. Он всю ночь проплакал Намджуну в трубку, не смея даже объяснить причину слез. Просто плакал, разрывая его сердце на ошмётки, и от того, как альфа его успокаивал, Юнги становилось только хуже. Родной голос был спокоен и нежен, он утешал, ласкал словами, но Юнги никак не мог прийти в себя. Им осталось вдвоём совсем немного, и осознание того, что все скоро закончится, разрывало по швам. Юнги ведь не был железным. Он был хрупким и очень нежным, его так легко было убить, его так легко было уничтожить — чем отец и пользовался. Отец сильнее бы расстроился, если бы им пришлось отмывать ковёр от крови, чем из-за смерти сына. Юнги взглянул в зеркало. Полупрозрачная рубашка кроваво-алого цвета открывала прелестные глазу виды. Его белая кожа словно была соткана для таких одежд. Черные брюки красиво облегали округлые бёдра и худые ноги. Кольца украшали пальцы, чёрная подвеска с обсидианом — шею. Только волосы выбивались из общего идеального вида, и Юнги был страшно тому доволен. Пусть отец бесится, пусть выходит из себя. Юнги спустился вниз. Папа сидел в кресле, закинув ногу на ногу и распивая бокал белого сухого вина. Отец, глядя в зеркало, поправил галстук и кинул презрительный взгляд на сына. — Ты выглядишь, как мальчик лёгкого поведения, которого только подобрали с трассы. — Приятно, что вы оценили, господин Мин, — лучезарно улыбнулся Юнги. — Уверен, не замажь я синяк под глазом, он бы отлично вписался в образ. — Мин Юнги! — воскликнул папа. — Как твой грязный язык поворачивается говорить такое?! — Думаешь, вырос? — мрачно спросил Юнсон, глядя на сына. — Отлично. Тогда и разговаривать будем с тобой, как со взрослым. Юнсон схватил Юнги под локоть с такой силой, что у юноши онемела от боли рука, но он не пикнул. Отец потащил его к двойным дверям, ведущим в сад. Отставив бокал, Сонхва поднялся и последовал за мужем, поправляя чёрные кудри, уложенные муссом. Они встали в ряд. Сонхва взял мужа под локоть и нацепил самую счастливую улыбку, Юнсон крепко держал сына, стиснув зубы до боли, а Юнги безвольно стоял рядом, будто тряпичная кукла, которая никак не могла удержаться на ногах. Так он себя и ощущал. Но когда двери перед ними распахнулись, а щелчки фотокамер ослепили глаза, семья Мин улыбалась неестественно доброжелательно. Их появления ждали. Их любили, ненавидели, обожали и презирали за роскошь и богатство, которыми они были окружены. Никто не знал о зависимости Сонхвы от алкоголя, о деспотичности Юнсона. Никто не знал, что Юнги трахался в трущобах с одним из самых бедных людей в Сеуле. Но то было за закрытыми дверьми. Для окружающих они — эталон. Тэхен не кинулся приветствовать их, подобно всем остальным. Он неспешно прогуливался по саду, разглядывая цветы, коими изобиловало пространство. И гордые розы, и нежные фиалки, и дорогие пионы, и печальные хризантемы сливались в прекрасные букеты. Енгук удалился, чтобы поговорить с партнёрами, и Тэхен оказался предоставлен самому себе. К нему подошла небольшая группа женщин и омег разных возрастов, но всех объединяло одно — они являлись супругами богатых мужчин, что оставляло неизгладимый след на том, как снисходительно они себя вели. Тэхен отвернулся, выражая незаинтересованность диалогом, но их это не смутило. — Бан Тэхен, верно? Меня зовут Пак Мина. Я жена… — Да, — мягко оторвал её на полуслове Тэхен. Взглянул на неё. — Я помню. Мы уже встречались. — Славно, — явно недовольная тем, что её лишили возможности вновь подчеркнуть статус мужа, ответила женщина. — Мы слышали о том, что с вами произошло. Потерять ребёнка в таком немолодом возрасте так прискорбно. Тэхен опешил. — Прошу прощения? — Ну, говорят, вы из-за своего возраста ребёнка потеряли, — незнакомый Тэхену омега коснулся его руки с притворным сочувствием. — Оно и ясно… Вам ведь скоро тридцать? — Что за вздор вы говорите? — нахмурился Тэхен, сжав пальцами стакан с соком. — Мне неприятна эта тема. Прошу вас прекратить. — Ох, да, да, простите, — вклинился другой юноша. — А вы, кстати, слышали, что у четы Ким ожидается прибавление? Поговаривают, что они прибегнули к суррогатному родительству. Миссис Ким не захотела портить фигуру… — Как будто ей было что портить! — расхохоталась другая женщина, и все поддержали её смех. Тэхен сделал шаг назад, со смесью отвращения и удивления наблюдая за ними. — Мистер Бан, а вы что думаете? Вы ведь мечтали стать папой, что будете делать теперь? — Я думаю, это не ваше дело, — огрызнулся Тэхен. — Извините, но вы переходите границы. Держите субординацию. — Ах, ну что вы! Мы ведь искренне переживаем о вашем состоянии. Говорят, у вас началась депрессия. Это правда? — Да ладно вам, — сказала уже знакомая Тэхену женщина, отпивая шампанское. — Дети — не самое главное в жизни. Жаль, конечно, что у столь красивого мужчины, — она бросила кокетливый взгляд на Енгука, — так и не появился наследник. Тэхен, может, вам не суждено быть папой? Может быть, вам тоже стоит прибегнуть к помощи суррогатных родителей? Тэхен даже не стал дослушивать и ушёл, практически сбежал от этого ужасного сборища диких гиен. Они переглянулись между собой, не сумев понять такой яркой реакции, и пожали плечами, вновь возвращаясь к новым сплетням. Тэхен нашёл укромный уголок — маленькую скамейку между двумя высокими кустами роз, и сел на неё, сжав рубашку в районе солнечного сплетения. Стало тяжело дышать, грудную клетку распирало отвратительное, душащее чувство. Его и так пожирала вина, а слышать подобное от совершенно чужих людей оказалось пыткой. Они ничего не значили для Тэхена, но слова ранили так глубоко, так сильно. Хотелось скорее сбежать оттуда. Он хлебнул сока, стараясь перебить горечь во рту, поднял голову и глубоко вдохнул прохладный воздух, унимая внутреннюю дрожь. «Интересно, а каково Чонгуку справляться с косыми взглядами, с тычками в спину, со злыми словами? — подумалось ему. Он взглянул на беззвёздное небо. — Хотя почему это вообще меня интересует?» — осадил самого себя омега. Нужно было успокоиться и выйти в сад вновь. Он не хотел давать этим падальщикам ещё больше поводов для грязных сплетен. Юнги вытянул шею, ища взглядом Тэхена, но друга нигде не было. Он даже не слушал, о чём разговаривал отец со своими коллегами, а просто болтался рядом, как брелок на ключах: красивое и бесполезное украшение. Но когда на горизонте появился Пак Чонсон с сыном, Юнги едва удержался на месте, чтобы не убежать обратно в дом. Чонсон в молодости был очень красивым, статным и высоким альфой, не потеряв, впрочем, ни одного качества к более зрелому возрасту. И его сын, Сангхун, унаследовал лучшее от родителя. Сангхун был на две головы выше Мина, широк в плечах и крепок в бёдрах; чёрные волосы несколько небрежно растрепал ветер. На запястье с закатанными рукавами блестели серебряные часы. Когда они подошли и поздоровались с Юнсоном, Сангхун улыбнулся Юнги пухлыми губами: — Здравствуйте, мистер Мин-младший, — он протянул ладонь, ожидая, что Юнги ответит взаимностью. Под испепеляющим взглядом Юнги повиновался, и Сангхун вежливо прижал губы к тонким пальцам — совсем невесомо. — Вы ещё прелестнее, чем на фото. — А вы уже и мои фото успели рассмотреть? Отец наверняка скинул вам целое портфолио и приложил все справки от врачей? — Юнги! — прошипел отец. — А что? — невинно улыбнулся юноша. — Я в чём-то не прав? Мистеру Паку-младшему нужна идеальная партия, зря я, что ли, всех врачей обошёл? — Вы остры на язык, — улыбнулся Сангхун. — Всё в порядке, господин Юнсон. Юнги наверняка не прельщает идея замужества в двадцать лет. — Надо же. Вы так тонко понимаете мою психологию. Юнсон резко схватил сына за локоть и угрожающе улыбнулся: — Юнги, будь добр сменить тему. Меня это начинает изрядно злить, и, я полагаю, у Сангхуна тоже нет желания слушать твои пререкания. — Всё в порядке, господин Юнсон, — спокойно сказал альфа. — Юнги, не желаете немного пройтись? — А как же, — процедил Юнги, вырвав руку из отцовской хватки. — Ещё как желаю. Здесь уже становится слишком душно. Сангхун подставил локоть, за который Юнги взялся, и они вместе отошли от остальных. Как только они оказались на достаточном расстоянии, Мин тут же отстранился, схватил у мимо пробегающего официанта вино и пригубил. Сангхун с заинтересованной улыбкой наблюдал за ним. — Что, тоже проблемы с отцом? — Не лезь мне в душу. — А она у тебя есть? — усмехнулся уголком губ альфа. Юнги сверкнул злым взглядом. — Брось. Не кусайся, а то ещё понравишься мне. — Да пошёл ты. — Вот и я об этом. Юнги, пойми простую вещь: мне просто выгоден брак с тобой. Тебя никто не заставляет любить меня. — Ты меня утешаешь сейчас или что? Сангхун улыбнулся, разглядывая его. Юнги был очень милым, хотя и показывал зубы. Мужчине такие нравились, так что, возможно, они могли бы поладить? — Такой, как ты, в утешениях не нуждается. Не так ли? Ты человек взрослый и сам всё осознаёшь. Юнги глядел на него злобно, точно дикий волчонок, встретившийся с врагом. Сангхун осмотрел разошедшихся по парочкам людей. Нагнулся и тихо сказал: — Тебе в любом случае придётся со мной взаимодействовать, хочешь ты того или нет. И лучше для нас обоих, если это взаимодействие будет приятным. Потанцуем? — Ладно. Юнги не знал, почему согласился: то ли чтобы приуменьшить гнев отца, то ли потому, что мужчина говорил здравые вещи. Они часто будут встречаться на званых ужинах, и им наверняка придется много общаться вне официальных приемов — так что плохого в том, чтобы не ненавидеть друг друга? Сангхун протянул ладонь, Юнги вложил в неё свою. Мужчина притянул юношу к себе и закружил в медленном танце. Нагнувшись, сказал: — Прелестный цвет волос. — Не для тебя старался, — буркнул Юнги. Мужчина рассмеялся. — Какой же ты язвительный. Но, я вижу, как и мне, тебе не нравится весь этот сброд? — Тебе-то и не нравится? Ты же такой же. — А ты — нет? Богатый и избалованный мальчишка. Юнги хмыкнул. Может быть, и он был таким же, оттого и испытывал презрение к этим людям. Мин окинул их взглядом: кто-то, как и они, кружился в танце, кто-то стоял у столиков и разговаривал, кто-то отведывал дорогих угощений. Но все они казались настолько одинаковыми, что рябило в глазах. Было паскудно признавать, что Юнги тоже являлся частью проклятой системы. Сангхун тихо улыбнулся. — Да, принятие своего несовершенства — дело болезненное. — Слушай, ты давно коучем заделался? — взъелся Юнги. — Только портишь настроение. — Вообще, я проходил курсы психологии. Это очень в бизнесе помогает, да и самому интересно в людях разбираться. Плохо разве? — Во мне не копайся. — Прости. Просто тебя легко прочитать, ты — открытая книга. — А не пойти ли тебе? Юнги ощерился, хотел оттолкнуть его, но Сангхун ближе прижал омегу к себе за талию. Улыбнулся. — Перестань показывать зубы, мне может это понравиться. — Я другого люблю. — И что? Ты действительно считаешь, будто в этом мире кому-то вообще есть дело до любви? Увы, маленький господин, все не так. Решают деньги и связи. Юнги даже спорить с ним не захотел. Ему было плевать, о чем говорил этот доморощенный психолог, он точно знал одно — самым важным, ценным и придающим жизни смысл была любовь. Их с Намджуном любовь. Сангхун завести разговор больше не пытался, и Юнги был этому рад. Этот человек был ему неприятен, и одна мысль, что ему придётся с ним контактировать, вызывала приступ раздражения и отвращения. Он был таким же, как и отец, но скрывал это под личиной «я не такой, как окружающие тебя люди». На самом деле, Юнги думал о том, что Сангхун — мерзкий мизантроп. Хотя был ли он лучше сам? Енгук нашёл Тэхена около куста магнолий. Он был явно чем-то огорчён и даже не повернулся, когда супруг положил ладони на его талию. — Тебя что-то беспокоит. — Да. Мне неприятно здесь находиться. Так много взглядов, обсуждения и осуждения. Лучше бы я остался в студии. — Уедем? — Не нужно, — Тэхен развернулся в его руках, взглянул в лицо мужа. — Тебе надобно быть тут. — Моё место — рядом с тобой. Ты же знаешь, моя душа. — Да. И тем не менее. Я рядом с тобой всегда, а работа — это работа. Но позволь, я уеду. Прогуляюсь в городе. — Эти гиены тебе что-то сказали? Я видел, как тебя окружили. Тэхен отвёл взгляд. Ему не хотелось показывать слабость, но так всё и выглядело: он бежал. Бежал оттуда, где причинили боль. Разве он не делал так всегда? — Всё нормально. Я ничего не могу сделать с их мнением. — А я могу. — И кому ты сделаешь лучше? Мне? — улыбнулся омега. — Только докажешь им мою слабость. А я ничего и никому доказывать не собираюсь. Мне просто неприятно быть тут. — Хорошо, — Енгук наклонился, ласково поцеловал его в скулу. — Я вызову тебе такси. — Милый, перестань. Я не беспомощный, — Тэхен слегка стукнул его кулаком по груди. — К тому же я ещё не поговорил с Юнги. — Я тебя люблю, мой свет. Хорошо тебе погулять. — И я тебя люблю, Енгук. Супруги попрощались. Тэхен отправился к Юнги, которого заприметил танцующим с наследником Пак Чонсона. По лицу Юнги было видно всё, что он думает и об этом парне, и о своем отце, и об этом мероприятии. Юнги, завидев в лице друга подмогу, тут же отстранился от Сангхуна и снисходительно сказал: — Твоё время исчерпано. — Ничего себе, время с тобой ещё нужно заработать? — ухмыльнулся парень. — Да. И ты его не заработал. Он развернулся на пятках, только пафосно волосами не взметнул, и подошёл к другу. Они обнялись. Тэхен кинул взгляд на Сангхуна. — Вижу, наследник великой империи тебе пришёлся не по вкусу. — Даже самый богатый, красивый и успешный альфа на этой планете не сравнится с Намджуном. А этот — просто выпендрёжник. — Я хочу уйти, Юнги. — Я тоже. Уйдём вместе? — А как же отец? — удивился Тэхен. — А что отец? Ударит меня? — ухмыльнулся Юнги. — Так ничего нового. С этим мудаком я потанцевал, лицом на фотках засветился, роль счастливого наследничка сыграл. Чего ещё он может от меня потребовать? Пойдём, — Мин взял друга под локоть, оглянулся, убедившись, что никто не смотрит, и повёл его к запасному выходу. — И куда мы пойдём? — улыбнулся Тэхен. — В одно очень крутое место. Тебе понравится. Да и потом, ты когда в последний раз танцевал? — На свадьбе, наверное. — Боже, ну ты и зануда! Вот поэтому мы и поедем в клуб.

🩸

— В жизни не угадаете, что я достал, — сказал Намджун, отворивший двери тату-салона Чимина. Чон-младший и Пак рубились в приставку, Джин переносил записи клиентов в компьютер и напоминал клиентам о будущих сеансах, а Вэнь с крайне грустным видом сидел за столом и делал университетскую домашку. Все подняли на него заинтересованные взгляды. — Так, — сказал Чонгук, облизнув жирные после чипсов пальцы. — Говори. — Знаете клуб «Северное сияние»? — Это тот, в котором твоя сучка тусуется постоянно? — уточнил Чимин. — Не-не, это тот, где все сливки общества собираются, а отбросам вроде нас не место, — ухмыльнулся Чонгук. — Ага. Но и там работают отбросы. Короче, я там познакомился с одним мужиком, вышибалой работает. Он у меня ремонт часов заказал — дорогие часы, от бати в наследство перешли. Говорит, починишь — проси что хочешь. Ну я и починил. — Ты ж, я надеюсь, бабки попросил? — спросил Чон. — Ага. Ну и он предложил мне в клуб сходить. Ясное дело, вход для нас бесплатный, но алкашка дорогая. Что думаете? — Когда это мы были против? Малые, вы как, с нами? — Чонгук обернулся на тихих омег. — Н-не уверен, что р-род-дители отпустят, — грустно сказал Джин. — Но я б-б-был бы не п-п-против… — А если я с ними поговорю? — Чимин встал и подошёл к нему. — Номер есть. — Не з-з-знаю… — Тогда звоню, — ухмыльнулся Чимин. — Да — да, нет — нет. В случае чего домой тебя отведу. Щёки Джина зарделись. Ну что ж такое! Почему он так часто краснеет, стоит Чимину что-то сказать, сделать, посмотреть в его сторону? Будто влюбился, ей-богу. Чимин набрал номер отца Джина и отошёл. Не выдержав, подросток вскочил и подошёл к нему. — Алло, мистер Ким? Добрый день. Да, это Пак Чимин, начальник и друг Джина. У меня к вам просьба… — Т-т-точно не отпустит… — пробормотал Джин. Намджуну позвонил Юнги, поэтому он вышел на улицу покурить и поговорить с омегой, а Чонгук долго смотрел на молчаливого Вэня. Затем подсел к нему и взъерошил его волосы: — Говори, че случилось. — Да ничего… Не бери в голову… — Бля, не рассказывай мне эти сказки. Лапшу для брата оставь. Я-то вижу, лица нет на тебе. Поцапались? — Нет… — Че тогда? Обидел тебя? Вэнь сжал губы и упёрся взглядом в тетрадь со своими каракулями. Ох, как долго он держал это в себе. Вылить ли теперь это вот так? На Чонгука? Но он-то ни при чём. К тому же они братья. Честно это разве? С другой стороны, сам спрашивает. Вэнь устал и выплакал все глаза. Что-то же надо было с этим делать. — Ничего такого не произошло. Я просто думал, что у нас всё взаимно. Ошибся, бывает. — Че? — нахмурился Чонгук. — Уж что я и знаю в этой жизни, так это то, как ты дорог моему брату. Что произошло между вами? — У него другой. — Малой, не гони. Ну если он когда-то кому-то присунул — так это не считается. До тебя ж было. — Он тебе не говорил? — Чего конкретно? — Значит, не говорил. Но мы встретили его предназначенного. Не помню, как его зовут, — солгал Вэнь. Помнил. И все соцсети прошерстил его. — Так что я теперь не у дел. Ничего между мной и Хосоком нет и не будет. — Хуйня какая-то, — хмуро сказал Чон-младший. — Малой, ты с выводами повремени. Мы с ним два самых близких человека, может, и не всегда понимаем друг друга, но доверяем безоговорочно. Так вот я никогда не слышал от него даже чужих имён. Только твоё. Какой, нахуй, предназначенный? Он даже не заикался об этом. Вэнь сжал губы, чтобы не заплакать. Чонгук притянул его к себе, по-дружески обнял. — Ну всё, всё, малой, не разводи влагу, ты с ним поговори просто. Вы ж друг друга это… ну хер знает, че там между вами, но вы мне планы не ломайте. Я уже в мечтах на вашей свадьбе исполняю. Вэнь тихо рассмеялся. — Да ну? Только учти, что Пасть не приглашаем. Только Чонгука. — Ну ты ж знаешь, этому приглашение не нужно, — ухмыльнулся Чонгук. — Так что ты это, лицо вытри от слёз. Не идёт тебе плакать. Да и с Хосоком вам надо бы поговорить. — Может, ты и прав… — Может? Да это когда я был не прав? — Ах, ты ужасен, — легкая улыбка появилась на губах омеги. Слова Чонгука вселили в него веру, что… возможно, всё было совсем не так, как ему показалось? И, возможно, он и вправду очень дорог Хосоку? Чонгук крепко обнял его, прижал к себе. — Не то слово. Так что, идём развлекаться? — Идём. — Я же тебе говорил, я идеальный переговорщик, — самодовольно ухмыльнулся Чимин, глядя на изумлённого подростка. — Отец п-п-правда отп-п-пустил? — А то. Но в одиннадцать должен будешь быть дома как штык. Иначе мне башку оторвут. — Я так понимаю, все в сборе? — спросил Намджун, сунув телефон в карман. — Да. Осталось только Хосоку дозвониться, — сказал Чонгук. — И неплохо было бы накидаться до того, как переступим порог клуба. Иначе я оттуда выйду не просто бедняком, а нищим. Хосок сдал смену и устало вытер пот со лба. Он завалился на мокрую после дождя скамью, снял рабочую каску и похлопал себя по карманам в поисках пачки сигарет. Последняя. Матернувшись, альфа сунул фильтр меж губ и попытался чиркнуть зажигалкой, но та издала лишь пару несчастных запалов и больше не реагировала. — Блядство! — Хосок откинул зажигалку в лужу и устало потёр лицо. Конечно! Конечно, всё должно быть именно так: в последний рабочий день перед выходным работы — хоть отбавляй, он забыл дома обед, сорвал спину, сигареты закончились, зажигалка навернулась. А как иначе-то? Хосок одолжил у мимо проходящего коллеги спички и закурил, успокаивая натянутые нервы. В последнее время всё валилось из рук, и не только потому, что на работе был завал. Он думал о Вэньхуа, об Иори и решал, что делать дальше. Хотя всё было ясно как день: Иори — нахер, с Вэнем — мириться. Но всё равно парень колебался, не понимая, в какую сторону склоняется чаша весов. Он вроде бы всё для себя решил, но этот проклятый поцелуй с нариком не выходил из мыслей. Он постоянно, вновь и вновь прокручивал его в голове, отрицая, что ему нравилось тепло Иори. Нет, это бред. Но с ним следовало поговорить. Хосок достал едва работающий телефон из кармана и зашёл в чат с приятелем, который знал всех на районе. Спросил номер Иори. Тот без колебаний скинул. Сердце как-то странно стучало. То ли злясь, то ли предвкушая. — Да что за хуйня, — пробормотал Хосок, сжимая пальцами сигарету. Не успел он нажать кнопку вызова, как на дисплее высветилось имя брата. С третьего раза экран всё же отреагировал, и парень принял вызов: — Только не говори мне, что тебя сажают. — Не, — раздалась ухмылка на том конце провода. — Просто пришиб тут одного языкастого. — Ясно. Труп помочь спрятать? — затянулся Хосок. — Много хлороформа. Ты знаешь. Так че надо? — В «Северное сияние» едем. Ты с нами. И это не вопрос. — Брат, ты не представляешь, как я заебался на работе. Мне максимум охота сейчас повеситься. — Представляю. Поэтому мойся и дуй к нам, такси вызовем. — С хера ли мы богатыми стали на такси? — Один раз можно шикануть. Всё, голову не делай. Ждём тебя, — и сбросил вызов. Телефон разрядился и потух. Хосок устало вздохнул и сунул гаджет обратно в карман. И что ему оставалось, кроме как возвращаться на метро домой? Как и обычно, дома никого не было. Родители бухали с какими-то кентами-собутыльниками, в комнатах царил мрак, бардак и могильный холод. Хосок едва успевал закрывать долги, как появлялись новые. Парень устало скинул рабочую форму и рюкзак на пол, босыми ногами пройдясь по грязным, ледяным полам в душ. Горячую воду отрубили за неуплату, но он и не надеялся понежиться под тёплыми струями. Взбодрившись и смыв с себя пот и строительную грязь, Хосок увидел в отражении что-то отдаленно похожее на человека. Даже побрился и с раздражением обнаружил, что его духи уже пусты. «Блять, я убью Чонгука», — подумал он и кинул флакончик в мусорное ведро. Взяв стоящий на зарядке телефон, набрал номер Иори. Три коротких гудка, и послышался сонный голос юноши: — Алло. — Это Хосок. Послышалось шуршание одеял. Затем Иори покашлял, спросил: — Чем обязан? — Поговорить нужно. — М-м-м… Снова меня отпинать хочешь? — Нет. Зарезать. — Ладно. Скину адрес — приходи. Хосок посмотрел на дисплей. Наверное, это был самый идиотский диалог в его жизни, но, тем не менее, он пришёл по адресу в неблагополучный райончик, где Иори снимал квартиру-студию. Лифт у них не работал, дом находился в аварийном состоянии, возле подъезда валялись использованные шприцы, мусор и старые детские игрушки. Отодвинув пустые бутылки алкоголя ногой от двери, Хосок прошел внутрь. Подъезд вонял сыростью и дерьмом, но дверь в квартиру Иори выглядела вполне прилично. Он постучал. Через время ему открыл сам хозяин квартиры: в огромной старой футболке и объёмных шортах, скрывающих фигуру. — А, ты. Проходи. — Ты всем так легко двери открываешь? — А ты думаешь, мне есть чего бояться? — усмехнулся юноша. — Проживи мою жизнь и поймёшь, что даже самые страшные убийства уже не кажутся такими ужасными. Чай, кофе? — Нет. — Славно. У меня всё равно ни того, ни другого. Хосок прошёл в коридор и разулся. Он ожидал увидеть гору наркоты, бутылки и иглы, но квартира Иори оказалась вполне тёплой и даже уютной. У него жила старая кошка с наполовину вылезшей шерстью. Она подняла морду и недовольно посмотрела на гостя, затем отвернулась и вновь ткнулась носиком в лапы. У Иори даже стояли растения в горшках. В маленькую кухоньку вмещались только плита, тумба, холодильник и небольшой столик, за который Хосок и сел. «Бля, я сплю, что ли? Сам припёрся к нему… нахера?» Иори налил себе воды из небольшого чайничка и отпил. Упёршись поясницей в тумбу, сложил руки на груди и посмотрел на Хосока. — Вижу, ты удивлён, предназначенный. — Не называй меня так. — Почему? Это ведь правда. Ты предназначен мне. А я — тебе. Что в этом плохого? — Ты наркоман. А я ненавижу таких, как ты. — Я был бы наркоманом, если бы по вене бился. А скурить косячок — это не наркомания. Это расслабление. Брось, ты и сам из трущоб, должен понимать. — Принципы. — А твой братец принимал. — Рот свой закрой, — помрачнел Хосок. Иори улыбнулся. — Неприятно принимать правду, да? Но зачем мне тебе лгать, Хосок? Ты мне нравишься. — Я не хочу, чтобы ты больше появлялся в моем пространстве. Рядом с Чонгуком или Вэнем. — А я не хочу, чтобы дети умирали и преступников оправдывали. И что? Не все наши желания могут сбыться. Честно говоря, — Иори оторвался от тумбы, сделал шаг к Хосоку, — не понимаю, зачем ты пришёл. Знаешь ведь, что это бесполезно. И всё равно пришёл. Почему? Не потому ли, что хотел увидеть меня? — Нет. — Лжёшь, — тихо сказал Иори. Взял ладони парня и положил на свои бёдра. — Ты просто нашёл повод увидеть меня. Хосок злился, потому что Иори был прав. Потому что, повинуясь сам не зная чему, он желал увидеть этого наркомана. И теперь, держа его своими грубыми руками за щуплые бёдра, он чувствовал, что горит. Пылает. Сгорает заживо от желания обладать им. Неужели это и было то самое притяжение между предназначенными, о котором говорил Вэнь? Неужели он может вот так просто взять и сдаться этому чувству? Иори пах сладко, как какая-то карамельная конфета. Он был грязным наркоманом, а выглядел сломанным ангелом. Хосоку хотелось его поцеловать. Они смотрели друг на друга: Иори — сверху, Хосок — снизу. Между ними трещало электричество. Омега не ожидал, что пальцы альфы поднимут его футболку и коснутся бледной, тёплой кожи. Он выдохнул. — Ты хочешь. — Трахнуть тебя? Хочу. Иори расплылся в довольной улыбке. — Не ты один. Хосок резко встал, взял его за затылок и поцеловал. Грубо, мокро, с языком. Иори подался вперед, прильнул, будто лишь этого и ждал. Начал снимать с альфы одежду, расстёгивать штаны, трогать через ткань белья. Хосок наступал на него, ведя в спальню. Ни на миг они не переставали целоваться, сплетаясь языками, руками, телами. Яркая мысль орала в голове Хосока: «Что ты, блять, творишь?!» Но Хосок не мог прекратить. Он хотел продолжить. Ему было это нужно. Он торговался с собой: это лишь потому, что хочется снять стресс. Иори — просто доступное тело. Омега упал спиной на диван и взглянул на парня, улыбаясь. У него были маленькие ровные зубы и очень красивая улыбка, почему-то именно это отпечаталось в голове Хосока. Не обнажённое тело, а улыбка. Хосок раздел его, не заботясь о чужом комфорте. Юноша уже привык к грубости и не ждал ласки. Хосок подтянул его под бёдра к себе и перевернул, ставя на колени и локти. — Презервативы в верхнем ящике, — хрипло прошептал Иори искусанными губами. — Свои есть, — грубо ответил Хосок. Иори вновь улыбнулся, призывно покачал ягодицами. Хосоку вовсе этого не хотелось, но он подметил синяки на худом теле. Были ли они оставлены кем-то? Или это случайность? «Блять, я здесь не для этого», — оборвал себя Хосок. Раскатал презерватив по члену, раздвинул его ягодицы, небрежно подготовил несколькими движениями пальцев. Иори болезненно промычал, но закусил губу и ткнулся лбом в скрещенные руки. У него давно ни с кем не было, но говорить Хосоку он не желал. Потому терпел. Хосок вошёл в него очень резко, грубо. Иори прогнулся и не сдержал крик, но мужчина на это внимания не обратил. Он тут же начал двигаться рваными, жадными толчками. Иори вздрагивал от каждого движения, но, привыкший к боли, очень быстро приспособился. Начал стонать, подставляться, шире разводить бёдра. Хосоку это понравилось. Ему нравился грубый секс, через который он мог выместить хотя бы часть своей злости и усталости. Иори оказался идеален для такого. Он не просил ласки и поцелуев, ему было достаточно шлепков, ударов, укусов, засосов. Это было то, что нужно Хосоку. Он взял его за бедра и нарастил темп, наслаждаясь стонами и хныканьем. «Блять, что же в нем такого» — сокрушался мысленно мужчина и только сильнее и сильнее двигал бёдрами, будто этот секс мог дать ему ответ. Что же такого было в Иори? Неужто дело было лишь в том, что они предназначены друг другу: наркоман и тот, кто их презирает? Хосок крепко сжал его бедра до алых отметин, откинул голову назад и зажмурился. — Блять. Он остановился, прижав Иори за бёдра к себе. Юноша привстал на локтях, оглянулся на него через плечо. В полумраке Хосок заметил блестящие слёзы в его глазах. — Почему ты остановился? Тебе не нравится? — Это ошибка. Меня здесь вообще быть не должно. Хосок оттолкнул его от себя так, что Иори чуть не завалился на бок. Снял презерватив и откинул в сторону. Оделся. Иори наблюдал за ним с каким-то холодным выражением, будто это не причиняло ему боль. — Что такое, стало стыдно перед твоей маленькой принцессой? — съязвил юноша. — Стыдно, что он может узнать, как ты хочешь меня, а не его? — Закрой свой рот, сука. — Значит, я прав, — оскалился Иори. Хосок схватил его за шею, зло посмотрел в глаза. Тот даже не дрогнул: — И что? Шею мне свернёшь? — Хосок крепче сжал пальцы. Иори понизил голос: — Мне жизнь страшнее смерти. Убивай. — Ты омерзителен. И Иори улыбнулся. Снова улыбнулся так, как улыбался лишь он, абсолютно обезоруживая Хосока, подался вперёд и поцеловал его. И вопреки драному смыслу, Хосок ответил, кляня себя на чём свет стоит. Он так запутался и с каждым днём лишь сильнее увязал в этой паутине. Иори прошептал ему в губы: — Ты болен, Хосок. Не ломай того мальчика. Он тебе не нужен. — Это не тебе решать. — Не мне… Но такой, как ты, не сможет построить здоровые отношения. Тебе нужен я. Ты не признаешь этого, но в глубине души знаешь: я прав. Хосок отпрянул от него и окинул взглядом тонкий, хрупкий, обнажённый силуэт. Правда заключалась в том, что Иори был прекрасен, а Хосок — омерзителен. Мужчина ушёл, оставив улыбающегося Иори лежать в одиночестве. Затем юноша издал хихиканье. А после — истеричный смех.