Километры

      Трудно уснуть, когда тебя мучают дурные мысли. Мысли о твоей собственной жизни, выкрученной наизнанку, что даже кажется, будто бы она не твоя вовсе. Как вообще такое с тобой может происходить? Всегда ведь кажется, будто бы с тобой никакого дерьма случиться не может, абсолютно. Ты как вода, в которую кидают камни: вот рябь пошла, но вскоре голубая гладь успокаивается, и снова всё в порядке. Но в какой-то момент приходит осознание, что под ногами далеко не устойчивый бетон, а топкая грязь, засасывающая беспощадно и стремительно в свои смертоносные тиски. И сделать хоть что-то не получается, ведь осознание взрослой жизни только приходит, а опыта — кот наплакал. Эмоции кучей набрасываются на тебя с желанием истерзать до полусмерти, их совсем не волнует то, что все на одного — не по правилам. Вот тебе трудности, радуйся, что посылка пришла вовремя, только распишитесь. А ты и не заказывал это дерьмо в свою жизнь, изначально его было по колено. И как дальше с этим справляться абсолютно непонятно, а поддержки со стороны нет как таковой.       Варя почему-то вспоминала разговоры с мамой под звуки кутежа на кухне. После того, что она пьяная вытворила, находиться среди всех было бы глупо. Хотелось просто закрыться и забыть о том, что пьяный мозг решился на нечто такое. Как она вообще умудрилась пытаться (даже в игре) соблазнять своего друга? Кошмар какой… Как Ваня только вообще теперь посмотрит в её сторону? Это было унизительно мерзко и неприятно до четкого желания принять душ и смыть с себя всю эту грязь. Вот только никакого тебе душа: лежи себе, смотри в потолок и страдай. Ведь если так посмотреть, сама ведь пошла на такое, никто не тянул. Черных тяжело выдохнула в подушку, было стыдно. Стыдно посмотреть Ване в глаза. Стыдно находиться рядом. Стыдно прокручивать эту ситуацию вплоть до тех пор, пока мышцы не начнет сводить от этой картины. Как же он смотрел всё это время… Эти холодные голубые глаза, похожие на два кусочка льда, пронизывали её насквозь, цепляясь крючками за уязвимые места, о которых Черных и сама не подозревала. Чуждо было думать о ваниных глазах как о чем-то красивом. Ваня же просто друг, а друзья по внешности не определяются. Ты всегда просто думаешь, что твой друг красив априори, но совсем не задумываешься о нем как-то иначе. А сейчас было какое-то смятение внутри, непонятное и терзающее до нервного покусывания губ.       Варя перевернулась с одного бока на другой, обняв диванную подушку руками и ногами. Она совсем не хотела терять друга из-за глупой игры, которая могла всё испортить. Что будет, если теперь между ними появятся напряжение и неловкость, избавиться от которых они так и не смогут? И тогда это будет концом всего, завершением грустного спектакля, в котором она потеряет лучшего друга. Навсегда. От досады и под действием алкоголя организм поддался на грустные мысли, глаза за секунду стали влажными, выпуская на волю когда-то невыплаканные слезы. Иногда Варя начинала думать, что она слишком сентиментальная, хотя все привыкли видеть её смешной и веселой, душой компании и комиком. Мало кто знал, что Черных часто по ночам плачет в подушку, потому что ненавидит себя, страдает от вечного конфликта отцов и детей. Об этом отчасти знал Ваня, ему Варвара доверяла, но всё равно старалась держать лицо веселой заводилы, у которой всё хорошо и просто прекрасно. Если бы всё так и было.       Тяжело вздохнув и шмыгнув носом, шатенка поджала губы, кивая своим мыслям. Надо было успокоиться и просто поспать, отдохнуть от всего. Она ведь в Питер приехала только ради того, чтобы вырваться из того душевного кошмара, который её окружал дома. Какая же она трусиха, раз сбегает от проблем, но с другой стороны… А кто её осудит? Это её жизнь и решать ей, как поступать и что делать. Надо просто отключить мысли о прошлом и наслаждаться пребыванием в Санкт-Петербурге рядом с ребятами и Ваней. Особенно Ваней.       Утомление всё-таки взяло над ней верх, окунув мягко Черных в мир сновидений и спокойствия, которое сейчас так было нужно. Спала она так крепко, что даже не заметила, когда ближе к утру к ней на диван пришли спать Катя и Таисия. К счастью, диван был большой и вмещал на себе троих девушек без особого труда. Никто не жаловался, Варя спала у самой стенки и занимала мало места, всё также обнимая подушку, скрючившись словно от холода. Ненавистная всем Лиза и её молодой человек, на радость всем, уехали на такси, поэтому каждый в квартире Мирона мог чувствовать себя спокойнее и расслаблено: никто докучать теперь не будет.       Ваня не сразу пошел спать после того, как они все гурьбой убрали бардак на кухне, а девушки ушли отдыхать. Он долго стоял и курил, выдыхая дым в окно, совсем не слушая то, о чем говорили Марк и Мирон. Кажется, Фёдоров говорил что-то о чувствах к Тае, но всё не решался предложить ей серьезные отношения вместо недофлирта и намеков. Марк в этом был никудышным советчиком, сам страдал тем, что тихо любил Катю, а на публику играл только друга. Худшего друга. Порой Маркул выглядел так неуклюже скромно, что Катя лишь прищуром смиряла его, а потом цокала языком, закатывая глаза. Глупый Марк, ничего он не понимает.       Впрочем, Ваня тоже теперь ничего не понимал. Алкоголь постепенно отпускал, но легче от этого не становилось. В голове крутилась мысль только о том: влюблен ли он теперь, или это играют гормоны с ним злую игру? Трудно сказать вот так с ходу, ведь с одной стороны он просто теперь рассматривал Варю как возможную девушку и думал о том, что она очень милая, но с другой стороны это выглядело так, будто бы за него всё решил друг в штанах, мечтая оказаться на свободе. От этой мысли было ужасно мерзко и принимать её никак не хотелось. Евстигнеев сделал затяжку, наполняя легкие ядом от сигареты, надеясь на то, что это убьёт в нем все грязные мысли, родившееся в это ранее утро. Получалось только так себе, как говорят — через жопу. А ему хотелось, чтобы всё было наоборот, чтобы чувства стали четкими и читабельными, без пошлого подтекста от игры. Что-то было такое светлое, крутящееся на подкорке среди остатков рационального сознания: желание мягко обнять, смыкая руки на девичьих плечах, и поцеловать ласково в лоб, пока за окном догорает закат, в котором они вот-вот растворятся. Но в нем словно демон прописался, отодвигая эти светлые мысли диким желанием толкнуть девушку на кровать и стягивать с нее вещь за вещью, пока не останется одно голое тело, тронутое дрожью. Ваня зажмурился, прикуривая следующую сигарету от старой. Какая она по счету? А хотя, плевать с высокой башни, это уже не имеет значения. Он курит озлобленно до исступления собственного разума, чтобы не думать и не рисовать картинки, вызывающие в нем отголоски какой-то внутренней тьмы, которую Ваня всю жизнь прятал в глубинах своей души. Да, тот самый Охра, который появлялся всякий раз, когда Евстигнеев злился. Прицепилась эта кличка, став именем собственным, и совсем не его, не Вани. Чертов самостоятельный монстр, будь он проклят тысячи раз. Его порой хотелось утопить в каком-нибудь из каналов, удушить в питерском тумане или повесить на стеле, но это бы означало то, что Ване пришлось покончить с собой. А он не хотел умирать, он хотел жить, и не просто жить, а жить спокойно и с какой-то целью.       Дым закручивался в замысловатые кольца, пуская пыль в глаза. Ваня стоял на кухне уже один, глядя в окно на просыпающийся только-только Санкт-Петербург. Маркул с Мироном ушли спать, решив оставить друга наедине со своими мыслями. Если бы Евстигнеев хотел что-нибудь им сказать, он бы так и сделал, а пытать его, выводить на эмоции нет смысла. Ваня хотел разобраться со своими демонами собственноручно, без чьей-либо помощи. Только собственные заслуги и честная победа, разве это не лучше всего?       «Признайся, Ваня, что ты изначально рассматривал её как очередную девочку на ночь».       Парень нахмурился, тряхнув головой. Курить уже не хочется, от сигарет чуть ли не тошнит, даже от одного взгляда на них. Ваня садится на подоконник, прислонившись виском к прохладному стеклу окна. Просто не думать, просто не давать своему демону возможность говорить и дышать, вот тогда всё будет хорошо.       «Ты только представь, как её хриплый голос в сумраке комнаты шепчет твое имя, умоляя тебя. Умоляя тебя дать ей то, что вы оба желаете».       Ваня кусает нижнюю губу и морщит нос, прислонив ко лбу ладонь. Он не хочет об этом думать, но ему будто насильно подсовывают все эти кадры в голове, заставляя рассматривать в мельчайших подробностях.       «Её пальцы жадно цепляются за твои запястья, а ноги — на плечи. Признай, ты хочешь этого, просто боишься самого себя. Ты хочешь этого, хочешь».       Тяжелый вздох нарушает тишину комнаты, и Ваня слезает с подоконника, сокращая расстояние от него до раковины. Холодная вода доводит пальцы до онемения, а затем освежает и лицо. Становится легче, но не настолько, чтобы успокоиться полностью. Евстигнеев решает пойти спать, хотя бы на пару часов, чтобы начать новый день на свежую голову. Но черти внутри так и бегают по кругу, разнося череп в пух и прах.       «Ва-аня-я…» — Просто заткнись. — сквозь зубы шипит себе под нос парень и ложится спать в кресло, бросив взгляд на спину девушки, спящей у самой стенки. Порочить её образ своими грязными мыслями было сродни греху, за который Ваня не просил искупления. Уж лучше ад и наказание, чем ему простят такое. Он сам себя не простит за это. Никогда.

~

— Ваня… Ваня… — тихо звучит голос почти где-то над ухом, но кажется одновременно, что где-то далеко. — Ванюша… — что-то теплое касается щеки, оглаживая уже немного шершавую от щетины кожу. Так мягко и пахнет чем-то сладким, отчего Ваня невольно улыбается, не открывая глаз. Прикосновения плавные и почти невесомые, постепенно перемещающиеся со щеки на плечи. По спине начинают бежать мурашки, из-за которых Евстигнеев едва дергается, утыкаясь лицом в подлокотник кресла. — Ва-ань, просыпайся. — Он задрал, уже два часа дня. — послышалось громко, а затем Ваня почувствовал, как на него выливают холодную воду.       Сон мигом растворился на мелкие частички, будто кто-то порвал мелко-мелко письмо, выкидывая его в мусорку. Евстигнеев бешеным взглядом огляделся, сдувая капли ледяной воды с кончика носа и губ. Теперь волосы прилипали мокрыми локонами к лицу, а было это не сказать, что приятно. Взглядом Ваня тут же встретился с Мироном, который держал в руке большую кружку. Судя по всему, в ней до этого была злополучная ледяная вода. Смотрел Фёдоров слегка недовольно, но спокойно, хотя вид у него был раздраженный. — Затрахал спать так долго. У меня скоро родители приедут. — выпалил кудрявый и тут же скрылся из гостиной где-то в коридоре. Ваня пытался всё еще прийти в себя после неожиданного пробуждения. Наверное всё-таки стоило лечь раньше спать, а не пялиться в окно. — Доброе утро. Точнее… день. — снова послышался приятный голос, и Ваня перевел взгляд на Варю, стоящую рядом. Она улыбалась уголками губ, но в глазах почему-то читались непонятный страх и напряжение, будто Черных готовилась к прыжку с огромной высоты. Это немного пугало, но не своим видом, а фактом, что девушка чувствует себя некомфортно. Ваня зажмурился и тряхнул головой, разбрызгивая с волос и лица холодные капли. Встав с кресла, он потянулся, а затем обнял подругу, устало повиснув на ней сонным мешком. Снова этот сладкий запах духов и собственного тела, успокаивающий и убаюкивающий. Правда, спать он уже не собирался, хотя факт оставался фактом. — Добрый. — только и произнес Евстигнеев, уткнувшись в плечо носом. — Нам надо поторопиться. Давай сходим куда-нибудь позавтракать? — проговорила тихо Варя, неуверенно погладив друга по плечу. — Кстати, Марк сказал, что сегодня недалеко отсюда будет какой-то фестиваль. Они с Катей и Таей идут. Хочешь пойти?       Слишком много вопросов на сонный мозг сразу. Но Ваня старался воспринимать и переваривать информацию по мере её поступления. Фестиваль… что-то он такое слышал не так давно. Кажется, фестиваль красок и выступление каких-то музыкантов. Звучит вполне интересно, но только после водных процедур и завтрака. — Я только умоюсь. — буркнул Ваня и отпрянул от подруги. — Кажется, Мир об этом позаботился. — усмехнулась зеленоглазая, глянув на мокрые волосы юноши. Тот сморщил нос и фыркнул, уходя в ванную. — В следующий раз пиздюлей дам, чтоб неповадно было обливаться. — ворчливо произнес Ваня, а затем дверь ванную захлопнулась с глухим стуком. — В следующий раз спать будешь у порога! — казалось, что Мирон говорил серьезно, но его язвительная улыбка выдавала его целиком и полностью.       Варя тихо усмехнулась, а затем села на край дивана, погружаясь в ночные размышления. Марк, Катя и Тая ушли примерно полчаса назад, сказав, что у них до фестиваля есть какие-то дела. Черных вполне понимала ситуацию с тем, что для начала всем надо вернуться домой и хотя бы переодеться. Ей бы тоже не мешало сменить помятые после сна вещи, но это означало бы, что Варя останется наедине с Ваней. Сейчас её от этого неловкого единения с Евстигнеевым спасал Мирон, отвлекая девушку разговорами. А потом? Страшно было представить, что будет. Что они вообще скажут друг другу? У Варвары точно не было заготовок к такому разговору, она до последнего надеялась, что он не состоится. Лучше ведь забыть и не вспоминать больше никогда этот нелепый случай. Ну, подумаешь, выпили они и повеселились, с кем не бывает. Ведь так?..       Ваня смотрел на свое отражение в зеркале и ненавидел себя. Казалось, что его внутренний демон выбрался наружу, заставляя его думать совсем не о том. Теплая вода смывала остатки сна, но не годилась в качестве исцеления от глупых мыслей. Была бы какая-нибудь кнопка выключения или таблетка, способная усыпить дьявола внутри, тогда бы Ваня стал самым счастливым человеком на Земле. Ну, или хотя бы в этой чертовой многоэтажке. Ладони встретились с прохладной поверхностью раковины, а голова повисла над ней, не решаясь подняться. Глаза всё равно устремились обратно в зеркало, разрезая гладкую поверхность холодным взглядом. Сейчас Ваня был мерзким для самого себя, но портить настроение этим не хотелось хотя бы потому, что это могло сказаться на подруге. А этого Евстигнеев хотел меньше всего. Что она там говорила? Куда-нибудь сходить позавтракать? Это могло отвлечь от дурных дум и, в конце концов, утолить голод и китов в животе. А потом еще и этот фестиваль красок — лучше подорожника к ране.       Когда Ваня вышел из ванной, к его удивлению Варя и Мирон мило беседовали, а потом он и вовсе обнял девушку, растрепав короткие локоны на макушке. Евстигнеев нахмурился, откинув со лба мокрую прядку пшеничных волос. Странно… Он чувствовал только что... ревность? Вот и приехали, еще этого ему не хватало сейчас. Сначала смутные ощущения, теперь непонятная ревность, а дальше что? А дальше не хотелось усугублять, друзья они — и всё на этом, зачем еще что-то? Ваня тихо кашлянул, заходя в гостиную. Мирон обернулся, оставляя в покое варину голову. Улыбнувшись, он посмотрел на друга, а затем на Варю, сощурившись с каким-то подозрением. Кажется, он сделал для себя какой-то вывод, но Ваня надеялся, что оставит Фёдоров его при себе, как непрошенную рецензию. — Оперативно ты, дружище, — хмыкнул Мирон, забирая лишние подушки с дивана. — А теперь топайте домой, встретимся уже на фестивале. Иначе родители мне звиздюлей таких навешают… — Ты как всегда обещал больше не устраивать пьянок дома? — усмехнулся Ваня, уходя в прихожую. — И нарушил свое слово. — Без тупых комментариев, Руд. Вали уже. — И я тебя люблю, Мироня. — хохотнул светловолосый, завязывая шнурки на кедах. Варя не сдержалась, издав сдавленный смех, больше похожий на хрюканье, от которого ей же самой стало еще смешнее. Странная она, но забавная. — Избавь меня от своих гейских наклонностей, прошу-у. — закатил глаза Фёдоров. — Ладно-ладно. Расслабься. Встретимся на фестивале. — Ваня протянул ладонь кудрявому, и тот пожал ему руку, похлопав свободной по плечу. — Да, до встречи.       За пределами квартиры пахло сыростью, а звуки старого лифта перемещали мысленно в какое-то постапокалиптическое пространство, отчего Ваня тут же нахмурил брови, шмыгнув носом. Украдкой он глянул на Варю, разглядывающую парадную с непривычным интересом. Он понимал, что для неё такие дома — это нечто новое, но не переставал удивляться любопытству Вари к Санкт-Петербургу. Так любить город, который приходилось раньше видеть только на фотографиях… поразительно. Но в этом было свое очарование, которым Евстигнеев восхищался, добавляя в корзину со светлыми воспоминаниями. Сейчас их необходимо было как можно больше, чтобы чаша весов с позитивом перевесила весь негатив и всю грязь в черепной коробке. И вид Черных в этом был точно спасательный круг: несмотря на то, что она напоминала мальчишку внешне и много нелепо и похабно шутила, она была милой и улыбчивой, а это не могло не цеплять Ваню за своеобразный крючок. Ему нравилось наблюдать за ней, ловить всякий раз улыбку и взгляд зеленых глаз, чаще всего пугающий. Она смотрела всегда как-то проницательно и понимающе, словно женщина в летах, повидавшая всё в своей жизни. Но вместе с тем её взгляд был пугающим, будто она осуждала и презирала всё происходящее вокруг себя. И порой было просто не понять, то ли Варвара хочет тебя убить, то ли просто внимательно смотрит. Она и сама говорила, что многие, кто её знают, пугаются того, как она смотрит. Бывало такое, что люди просто говорили: «Не смотри так на меня, мне страшно». И Ваня прекрасно понимал этих бедных людей, потому что порой и сам становился жертвой. Для него, пожалуй, это был самый влиятельный взгляд из всех, кого он только знал. Даже его мама так на него не смотрела, когда отчитывала за очередной косяк. А Варя смотрела строго, хотя часто не вкладывала во взгляд какой-то подтекст.

«Надо мною, кроме твоего взгляда, не властно лезвие ни одного ножа».

      Маяковский как нельзя лучше описал это чувство, покоящееся под ребрами. Взгляд подруги в действительности был каким-то властным и имел силу, которой влиял на Евстигнеева весьма заметно. Но даже несмотря на это, смотрела она и тепло, будто бы ласково, как мама на своего ребенка. Признаться, на первых этапах их знакомства Варя так себя и вела: заботливо и с беспокойством. У Вани не сказать, что самый сильный иммунитет, весной он заболел и долго не мог вылечиться, отказываясь идти к врачу и хоть что-то делать, чтобы вылечиться. Варя тогда расписывала целые лекции по тому, что Евстигнееву стоит сделать хотя бы до того, как он начнет принимать какие-нибудь лекарства по указанию врача. И постоянные вопросы «как ты?» грели душу, вызывая улыбку. Она действительно была очень заботливой и неравнодушной, не только к нему, но и в принципе к тем людям, с которыми Черных хорошо общалась. Девчонка с дырой в груди, желающая помочь всем, лишь бы никто не чувствовал себя также плохо, как она. И не то, чтобы она была идеальной, её сарказм и язвительность с мстительностью и гордостью делали безусловно её нормальной, такой же как все. Не идеал, ведь сочетает в себе и плохое, и хорошее, но Ваня отмечал в ней только плюсы. Ведь зачем искать минусы, если человек всегда успеет их показать сам?       Наверное именно по этой причине он с ней и дружил. Да и харизма у нее была какая-то, несмотря на то, что внешне она была совсем не красавицей. Незаурядная, обыкновенная внешность, которая особо ничем к себе не привлекала. Но какая-то природная притягательность в ней была, этого у неё было не отнять. Нет, все же это было просто помутнение рассудка, Варвара всего лишь подруга, пусть и очень близкая.       На завтрак они забежали в какую-то маленькую и непримечательную кафешку-столовую, внутри которой сладко пахло выпечкой. Но вопреки вкусным запахам, заведение было так себе по внешнему виду: какие-то неброские обои, столы со скатертью в клеточку, поверх которых лежали пластмассовые своеобразные коврички, как для компьютерной мышки, только с изображением чашки кофе. Посетителей в обед к большому удивлению было мало, поэтому свободная от работы кассирша сидела около кассы и читала Булгакова «Мастер и Маргарита». Культурная столица, что тут скажешь. — Здравствуйте, — мягко проговорила Варвара. У многих людей голос меняется, когда они обращаются к незнакомцам, он становится более красивым и приятным, чем в обычном разговоре. Но у Вари он менялся значительно сильнее, звуча плавно и даже ласково, как будто она обращалась вовсе не к незнакомой женщине, а к своей родственнице. — А можно, пожалуйста, картошку по-деревенски со сметаной и котлету. — Пить что-нибудь будете? — спросила женщина на кассе, отбивая позиции. — Да. Смородиновый морс. И можно еще блинчики с яблоком и сгущёнкой? — Варя улыбнулась. — Конечно, можно. — с удивление проговорила кассирша. — Если это всё, то с вас… — Нам, пожалуйста, общий счет. — тут ж вклинился Ваня, облокотившись об столешницу. — Мне тоже самое, только вместо блинчиков — оладушки. — Хорошо. — кивнула женщина, копошась на кассе. Ваня повернулся к своей спутнице и улыбнулся, игнорируя недовольный взгляд Варвары. Сложив губы трубочкой, он издал тихое «муаф», похожее на поцелуй, а затем кивнул в сторону столиков. — Я заберу заказ, иди садись. — тихо проговорил голубоглазый, уже подталкивая Черных для убедительности. — Иди-иди, не смотри так на меня.       Варя тихо фыркнула и показала язык, прежде чем уйти к дальнему столику у окна. Казалось, что всё было как раньше, будто вчерашнего инцидента и не было. И от этого на душе становилось так легко, что Варя готова была взлететь от радости. Их дружба не подпорчена, а это самое главное. Ещё бы Ваня не был бы таким упрямым, было бы совсем хорошо. Нужно будет ему отдать деньги за их поздний завтрак в обед, только бы чек принес. Телефон в этот момент тихо брякнул, оповещая о сообщении. Черных нахмурилась, удивляясь тому, что ей кто-то написал вконтакте. Прищурившись, она успела прочитать только имя написавшего. — Саша?! — удивленно произнесла себе под нос полушепотом Варя. Саша Михайлов был первой и в принципе единственной любовью Варвары еще со времен школы. Будучи одноклассниками они общались, но не дружили, хотя это не мешало Варе влюбиться в него в десятом классе. Влюбилась и страдала вплоть до окончания школы, а потом постепенно остыла, решив для себя, что безответная любовь делает слишком больно. А он её никогда не замечал, стебался только, как это обычно бывает в классе. Вот как бывает: мы любим тех, кто нас не любит, не любим тех, кто любит нас. Разве что, Варю никто не любил как девушку, но это уже частный случай, а фраза была действительно правдивой. А сейчас что? Саша писал ей зачем-то, ковыряя старую рану. Привет, Варь. Как твои дела?       Вот так привет от старых штиблет. И что ему ответить? Кажется, живот скрутило от волнения спазмом.

Привет. У меня всё хорошо. А ты как поживаешь?

Тоже хорошо. Слышал, что ты в Питер уехала.

Ага, на пару неделек. Все на море летом, а я в Питер.

Ха-ха, и правда. И как тебе в Петербурге?

Здорово. Тут очень красиво.

Рад, что ты хорошо проводишь время.

Спасибо. Это мило с твоей стороны.

Правда?

Йеп 😊

Это так, да. Непросто так 😏

Что ты имеешь ввиду?

Ну… Я хотел тебе в кое-чем признаться.       Варя почувствовала, как мышцы живота снова сковывает спазмом, а ноги вздрагивают. Волнение тупой болью отзывалось во всем теле, а избавиться от него Черных не могла, как бы она этого не хотела.

В чем?

После выпускного мы круто классом потусили. Я не думал, что ты можешь быть такой веселой. Ты мне тогда прям заново будто открылась.

Просто обстановка другая была, вот и всё.

Возможно…😏 В общем, я не буду тянуть кота за причинное место. Я хотел предложить тебе встретиться и сходить куда-нибудь. Ну, ты понимаешь, о чем я. Естественно, после того, как ты вернешься домой. Что скажешь?       Так, стоп-стоп-стоп… Он только позвал её на свидание? О-хри-неть.

Звучит заманчиво… Хорошо, я согласна.

Oh, yea-ah. Буду ждать с нетерпением твоего приезда. — Варь, у тебя всё в порядке? — Ваня с удивлением глянул на подругу, поставив поднос на стол. Девушка выглядела смущенной, но при этом такой счастливой, а выглядело это весьма странно. Он всего лишь подождал заказ, а у зеленоглазой уже что-то случилось. — Да. Просто… Мне написал парень, в которого я была влюблена. И, кажется, он зовет меня на свидание, как только я приеду домой.       Ваня нахмурился, сжав плотно челюсти до жуткого напряжения желваков. Он помнил, что Варя была когда-то влюблена в своего одноклассника, но это было еще в школе. А сейчас она уже закончила второй курс на факультете искусств, чего он о ней вспомнил? Ваня мысленно дал себе подзатыльник, напоминая, что он определился окончательно с тем, что Варя для него исключительно подруга, поэтому поводов для ревности никаких не должно быть. — А ты сама этого хочешь? — уточнил Евстигнеев, садясь напротив. Варя неловко помялась, закусила губу, а затем взяла стакан с морсом и отхлебнула чуть-чуть. Облизав губы, она неловко отвела взгляд, а потом кивнула, снова взглянув на друга. — Думаю, что попробовать можно. Наверное, я всё ещё что-то чувствую. — А тебе не кажется странным, что он пишет только сейчас? Ты со школы с ним не виделась, и тут он объявляется. Для меня бы это было странным… — Ваню не покидало чувство гребаного наеба, будто бы всё это специально и показушно. Он бы сто раз проверил этого парня, прежде чем давать какой-то ответ. Но… он поднял взгляд, застав самую счастливую и смущенную улыбку, которую только когда-либо видел на лице Вари. Она была рада тому, что ей написал человек, которого она любила и, возможно, которого любит до сих пор. Под ребрами что-то кольнуло, и Ваня тяжело вздохнул, отправляя в рот картошину. — Он хороший. Шутит странно, но хороший. — хмыкнула девушка, тоже приступая к трапезе. Было очевидно, что она уже согласна. Сейчас, что он не скажи, Варя вряд ли услышит его, а доводить всё до ругани он не хотел. — Ну… Я рад за тебя. Может, у вас что-нибудь и выйдет. — пожал плечами Ваня, уставившись в свою тарелку. Почему-то картошка, доселе вкусная и манящая, теперь казалась до ужаса безвкусно и картонной. Вокруг всё стало серым, будто кто-то на кадре сменил фильтр. Ваня поморщился, пихая в рот картошку. Почему он так себя чувствовал, Евстигнеев так и не мог понять, но предпочитал не выдавать свои эмоции. К его удивлению даже сосед Охра молчал, не произнося и слова. Именно сейчас он, естественно, заткнулся. Будь он не ладен…