Аделаида

***

      Я родилась в Западной деревне ещё в то время, когда Тьма еще не успела распространиться по Средиземью и затемнить чащи Великой Пущи. Конечно, даже тогда были орки, пытающиеся пересечь границу наших владений верхом на своих не менее опасных питомцах-варгах, но воины Владыки удачно отбивали нападения немногочисленных разрозненных отрядов врага, а для охраны небольших эльфийских поселений, разбросанных тут и там на территории леса, выделялось по одному отряду.       Мои родители уплыли в Валинор, как только мне исполнился год. Я не особо помню их, да и, признаться, не особо тоскую об их уходе — для меня всё ещё остаётся вопросом, как можно бросить новорожденного ребёнка и уплыть за Море в поисках спокойной жизни. Мой брат же вступил на службу, как только научился держать в руках меч, и, пока я не научилась сама ухаживать за собой, моим воспитанием занималась сестра моего отца — прославленная целительница и добрейшая эллет, проживавшая в том же селении со своим мужем. Мой брат Таурендил был старше меня почти на полтора тысячелетия, но, тем не менее, стал мне хорошим другом и наставником, и, как только мне исполнилось пять лет и я научилась твердо стоять на своих двух, тётя позволяла мне сбегать из деревни в чащу — туда, где обычно располагался отряд дозорных, среди которых был и мой брат. Его сослуживцы души во мне не чаяли, тем более я была одной из тех немногих детей, рожденных в королевстве в эти времена: помимо того, что зачатие и рождение ребенка отнимали много сил у родителей, ещё и обострённое внутреннее чутьё говорило о том, что времена грядут неспокойные. Именно поэтому наши с Таурендилом родители отбыли в Вечные Земли, наказав моему брату так же выйти в путь, забрав меня, если тучи всё же сгустятся над нами. Но наши дела сложились иначе: мой брат крепко сдружился с воинами из дозора, а я настолько была привязана к воспитавшей меня Эглериэль, что, как только начала понимать, что к чему, заявила брату, что не покину свой дом, пока меня отсюда за волосы не выволокут орки. Таурендил был со мной солидарен — служба с ранних лет в армии короля воспитала в нём чувство патриотизма и он всей своей душой прикипел к Великой Пуще.       Но то было многим позже, а до этого были еще сотни часов, проведённых вместе с воинами. После нашей первой встречи воины называли меня Одуваночкой, потому что я прибежала проведать брата в желтом платье и в венке из полевых одуванчиков, и ближайшие пять лет я провела чуть ли не на руках великих воинов, примеряя на них свои веночки и смешно коверкая их имена. Однажды, когда я сидела на коленях Куталиона и пыталась окрасить оранжевым цветом его ногти с помощью цветочных тычинок, один из воинов задумчиво сказал, что через несколько сотен лет я могу стать невестой для кого-нибудь из них. Я помню, как я была возмущена и выпалила:       — У меня уже есть жених!       — Правда? Как же я пропустил этот момент?! — воскликнул Таурендил, мягко щелкнув меня по носу. — И кто же он, Мириэль?       — Плинц, — я продолжила, как ни в чем не бывало, втирать пыльцу в ногти воина.       — А Леголас знает? — Куталион беззвучно рассмеялся, и я шлёпнула его по руке, чтобы он не шевелился, и строго взглянула на двадцатку улыбающихся воинов.       Отряд моего брата еще долго подшучивали по этому поводу (конечно же, только между собой), а я гордо задирала нос, хотя в то время даже не знала, как зовут принца и даже близко ко дворцу никогда не подходила.       Лишь через год брат однажды решил взять меня с собой во дворец, и я узнала, кого назвала своим женихом несколько лет назад. До полудня брат и Куталион водили меня по дворцу, показывая широкие залы и извивающиеся переходы. Я восхищённо вздыхала, рассматривая гобелены и изящную лепнину, а потом, к моему счастью, брат отвел меня в конюшню к жеребятам, где я проторчала до вечера, мучая добродушного конюха своими вопросами и подкармливая жеребят морковью и яблоками.       Когда я отправилась искать брата, был уже вечер, но как только я вышла на улицу, я увидела его прислонившегося плечом к воротам большой конюшни, откуда раздавались мужские голоса и хохот. Я побежала вперёд, зовя брата по имени, и лишь в паре шагов до конечной отметила, что у этого эльфа волосы светлее, чем у Таурендила. Я резко затормозила, но неизвестный мне эллон уже оглянулся через плечо, пытаясь разглядеть меня, а потом и обернулся всем телом, поняв, что перед ним ребёнок. У этого юноши были удивительные голубые глаза, и я со всей детской непосредственностью уставилась на него снизу вверх, и, наверно, так и продолжала бы глядеть на него, не появись за его спиной Айнон. Я сразу же бросилась на шею своему старому знакомому и прошептала ему, что «у этого эльфа глаза как голубые звёздочки». Айнон и неизвестный смеялись над моими словами, а потом меня представили — так Одуваночка познакомилась с… принцем. Меня так шокировало это открытие, что, дожидаясь брата, я ни разу не подняла глаз на принца, хотя он всеми способами пытался привлечь моё внимание. Как оказалось, Айнон, принц Леголас и мой братец были хорошими друзьями, а это заставляло меня смущаться ещё больше после того, как принцу рассказали о моих словах…       С тех пор прошли годы. Я уже дожила до своих пятидесяти и считалось, что к этому возрасту я уже переросла свою подростковую угловатость и в кои-то веки стала чувствовать себя взрослее. Примерно в этом возрасте брат сообщил мне новость — их отряд брал под своё командование принц, и теперь я могла обучиться и получить место при дворе. Я уже давно лелеяла мечту жить во дворце, — наверно, с тех самых пор, как впервые увидела дворец Его Величества, поэтому сборы прошли быстро. Путь от твердыни Ар-Трандуила до Западной деревни был недалёким, и я радовалась тому, что смогу часто навещать своих тетю и дядю выдвигаясь вместе с дозорными и возвращаясь обратно с ними же. А еще я надеялась снова увидеть принца, хотя боялась этого не меньше, чем желала. Мои детские чувства уже давно остались позади, а на место им пришло ясное осознание наших положений — принц и простая лесная эльфийка. Я не была обделена мужским вниманием, поэтому не особо тосковала по своим разбитым детским мечтам, отчасти из-за того, что у меня почти не было свободного времени: я часто проводила время с братом и его товарищами по службе, иногда незаметно убегала к границе, чтобы погулять на ярмарках в людских поселениях, собирала травы и цветы и наслаждалась жизнью, как и многие другие эллет. Увы, я так и не почувствовала желания постигнуть военное мастерство или обучиться чему-либо, доведя дело до профессионализма: раны заговаривать я боялась, а мои таланты швеи были довольно средними. Я была простой, но многие утверждали, что в этом и была моя прелесть.       После переезда во дворец моя жизнь не стала более насыщенной. Мне отвела уютные покои там, где проживали фрейлины и практически дали свободу действий за исключением того, что я обучалась шитью с Идриль, в итоге чего у нас завязалась крепкая дружба, и часто с ней же помогала лекарям собирать целебные травы. Во дворце Владыки не было забитых жизнью служанок, которых бы заставляли выполнять чёрную работу с утра до ночи. Прислуга отчасти была наёмная — женщины из Дейла получали не хилую плату за то, что помогали на кухне и занимались уборкой в казарменных помещениях и на нижних уровнях. Относились к людям здесь хорошо — эльфы всегда считали их младшими братьями и наши народы старались почерпнуть самое лучшее друг у друга, да и многие эльфы по приказу Владыки несли службу в Дейле. За покоями на верхних уровнях ухаживали другие эллет. Они часть сменяли друг друга и не испытывали никаких трудностей, наверно, именно поэтому меня всегда тянуло к ним — легким на подъём и простым в общении. Каждый день я носилась по дворцу вверх и вниз — таскала масла и мыло в общие купальни, обновляла цветы в высоких вазонах… однажды мне довелось даже провести уборку в покоях Владыки! Это были мои первые годы во дворце, и тогда принц отбыл в Имладрис по каким-то делам. Многие говорили, что не за горами день, когда он вернётся вместе с Арвен — дочерью Владыки Элронда, и каждый раз я ускользала, стоило кому-либо лишь заговорить об этом. Я знала, что это по-детски глупо и наивно — полагать, что у принца в его возрасте ещё нет дамы сердца, но понимать головой это не то же самое, что смириться. но вот он вернулся… без леди Имладриса, но легче от этого почему-то не стало. Я была готова к каким-то новостям, а теперь момент истины сново был отложен на неопределенный срок.       Мы столкнулись с ним рано утром, когда я поднималась в тронный зал с охапкой свежесрезанных лилий. Принц всё так же продолжал называть меня Одуваночкой, хотя я была уже взрослой эллет, а я терялась и заикалась и поднимала ароматный букет всё выше и выше, в попытке спрятаться за ним. Я знала, что он видит моё смущение, и от этого было вдвойне тяжело с ним говорить. Но время шло… Я взрослела и научилась преодолевать все эти моменты. Смотреть, как он улыбается другим девушкам и на праздниках ведёт их в танце, каким глазами смотрит на них, стыдливо опускающих глаза и прикусывающих губу… и как потом называет меня Одуванчиком. Это было ожидаемо — я росла на его глазах и воины часто смеялись над моими детскими проказами, неудивительно, что для него я даже через двести лет всё ещё была сестрёнкой лучшего друга.       Так шли годы. Моя отчуждённость росла по мере того, как росло осознание — детская шалость стала моим проклятием. Я всё чаще молчала и продолжала в глубине души хранить мечту в неосуществимое для моего положения ответное чувство, и всё больше и больше времени проводила с теми, кто не знал меня прежнюю. Брат множество раз пытался поговорить со мной и узнать, что меня тревожит, но я каждый раз убеждала его в том, что всё хорошо, а потом случилось то, что раз и навсегда поменяло всё: Таурендил вместе с несколькими десятками других воинов отправился в Лориэн, а через три дня во дворец удивительным образом попала человеческая девочка — дитя даже по меркам людей. Напуганная, светлая и ничего не смыслящая о жизни, в которую угодила таким непонятным образом, она вместе с тем имела некую притягательность и шарм, и, что странно — Владыка оставил её, хотя, как мы все понимали, мог бы отправить её в Дейл, как только смена прислуги выйдет на выходной. Она была красива и чиста, искренне смеялась, постоянно смущалась и от этого прятала глаза, но не было в этом ни капли притворство и фальши. Я была уверена, что принц не устоит перед ярким, но мягким сиянием её сердца, но она полюбила его как брата искренне и нежно, так же, как и полюбила Айнона и, чуть позже, — Куталиона. А принц тоже полюбил её как сестру. Я знала, чувствовала, что в ней сокрыты силы, которыми мало кто наделён на Арде, и принц выгораживал её сначала перед отцом, а потом и перед Советом. С её приходом мы стали чуть ближе — теперь нам было, кого защищать, и мы каждый день старались сделать так, чтобы наша новая подруга не знала горечи и переживаний. В день Мерет-Эн-Гилит Айнон признался — рядом с ней все переживания словно утихают. Словно она отбирает чужую боль. Леголас подтвердил его слова, но мы решили не волновать девушку этим и не спросили у Адель, как она это делает. А на рассвете она впервые взяла в руки своё непонятное оружие и встала на защиту своего нового дома.       Наверно, моя история могла бы закончиться грустно, ведь в этот же день принц должен был отбыть в Имладрис, чтобы на пороге войны присутствовать на Совете Владыки Элронда. Я чувствовала, как моя душа истончается, когда мы с Адель провожали его в дверях цитадели Ар-Трандуила. Я не сдерживала слёз, ибо знала — моё фэа растворится многим быстрее, чем я узнаю результаты Совета. И я обняла его в первый и последний раз, тем самым делая себе в разы больнее. Такой сильный и тёплый…       — Ты дождёшься меня, Одуваночка? — еле слышный шёпот. Даже подумала, что показалось, а потом сердце забилось так быстро, что я чуть не упала без чувств.       — А тебе этого правда хочется? — как в детстве — глаза в глаза. Зелёные лесные дебри против голубых далёких звёзд. Дыхание перехватило: как же он красив! А у меня наверняка глаза красные. И нос.       — Даже больше, чем с тех пор, когда я впервые увидел тебя и шесть сотен лет тщетно искал встречи, — слёзы снова потекли, но я была счастлива как никогда раньше. — Иначе нет смысла возвращаться.       Теперь моё чувство имело имя.       И я готова была жить и дышать, чтобы дождаться.       Видит Эру, теперь у нас обоих была причина.