Аделаида

***

POV Трандуил       Это было похоже на наваждение. На морок, если хотите, на тёмную магию… сложно охарактеризовать достойно то чувство, которого никогда не испытывал ранее.       Я, по всей видимости, напрасно надеялся на то, что вкусив однажды запретный плод, я потеряю к нему интерес. Надежды рассеялись, как только я оставил спящую Адель в её покоях и развернул бурную деятельность, решив устроить объезд границ. Тем более с учётом того, что предпринимал объезд тремя неделями ранее. Кажется, в то утро мои подданные впервые за долгое время смотрели на меня, как на сумасшедшего, из-за чего старательно прятали взгляд. К счастью, поход принёс немалые результаты: нам удалось вычистить четыре крупных паучьих гнезда и случайным образом прервать поход отряда из шестидесяти орочьих особей, намеревавшихся атаковать границы Лориэна. Обошлось, к счастью, без жертв, что было, тем не менее, ожидаемо, учитывая всё, что писали Владыки Лориэна о появлении Аделаиды в моём дворце… Странное ощущение. Я даже не могу сказать, что появилась она у моего порога и привела её сама судьба. Нет. Она материализовалась из неоткуда прямо под моим носом. Судьба? Я бы назвал это так, проживи я чуть меньше зим. Или чуть больше — тут уже всё зависит от того, глупостью был бы этот вывод или проявлением мудрости. Но, однозначно, он был бы единственно верным.       Не успел я вступить под сень первого деревца, растущего на опушке, как почувствовал ощутимые изменения. Сложно описать чувство наполненности магией, но если бы она имела цвет, это было бы сродни тому, как чёрное внезапно стало белым. Почему-то я ощущал Великую Пущу, в которой провёл много тысячелетий, как нечто новое. И, кажется, в глубине души даже понимал, что произошла ошибка, которую я уже не смогу исправить.       Я фанатично отгонял от себя эти мысли, заглушая их пением эльфийской стали и чувством очищения от мерзостных порождений тьмы, но все проведённые в походе дни я понимал, что во дворце произошло что-то, чему виной лишь я один. Резкие всплески магии, заросшие бурьяном тропы, по которым лишь несколько дней назад возвращался отряд — я рос на рассказах о том, что подвластные магии Владыки леса не делают что-то из глупой прихоти. Великая Пуща явно противилась этому походу и пыталась заставить меня вернуться обратно, а я уже не мог игнорировать происходящее. Поэтому мы свернули обратно с половины пути. Но я не был готов к тому, что меня так легко сбить с толку.       Все мои подданные знали, что после гибели Владычицы моей единственной отдушиной стал Леголас. Мой сын, который вопреки непростому характеру своих родителей собрал в себе только самые светлые черты, стал единственным смыслом моей жизни на долгие годы. Лишь он стал тем якорем, который не позволил мне отправиться вслед за супругой после её гибели. Да, конечно же, многим позже я понял, что принял за любовь немного другое чувство. Мать Леголаса была чарующе прекрасной, словно выкованной изо льда, освещённого лучом солнца. Она могла быть нежной, как лёгкие капли весеннего дождя, яростной, как буря и пленительной, как пламя костра. Но она никогда не любила меня. Восхищалась, желала, но не любила. Тогда я сбросил с себя траурные одежды и постарался жить дальше и радоваться достижениям своего наследника.       Талимон встретил меня с новостями о походе принца. Конечно же, он знал, что эта новость заставит меня забыть обо всём и я буду слушать, готовый продать душу Морготу за каждую крупицу информации. Разговор длился почти всю ночь, и я уже давно забыл об усталости и о том гложущем чувстве, которое преследовало меня весь поход и так внезапно угасло, когда беседа плавно перетекла в другое русло. Ещё один наследник. По словам моего первого советника, именно отсутствие оного было самой большой проблемой на данной момент. Я не сомневался, что в конце концов, разговор коснётся дочери Талимона, Анкалимэ, и дал старом товарищу совершенно чёткий ответ касательно её кандидатуры. Кажется, это охладило его пыл, но внезапно произошло то, чего я ожидал меньше всего.       Владычица Галадриэль, сосредоточенная и яростная, ворвалась в мои покои, без церемоний сообщив о том, что жизнь Аделаиды в опасности. Сначала я не мог понять, что это значит. Я оставил её в полной безопасности здесь, во дворце, почему её жизни должно что-то угрожать? Но вмиг побледневший лик моего советника и сумбурные мысли в его голове стали ответом на мои вопросы.       Чувства и эмоции, которые проснулись во мне тогда, вряд ли можно описать словами. Бледный Талимон как мог оправдывал свою позицию, но, по правде говоря, его слова волновали меня в наименьшей степени. Девочка чуть ли не погибла там, где должна была найти защиту. Исхудавшая и бледная она лежала, не подавая признаков жизни, а я понимал, что не достоин даже смотреть на неё. Галадриэль поведала, что виновницей стала Анкалимэ, воспользовавшись отцовской слепой любовью Талимона.       Эллет размазывала слёзы по прекрасному лицу и разыграла целый спектакль для моих стражников. Не по погоде лёгкое и немного откровенное для аудиенций платье сползало с аппетитного девичьего плечика, стенания и мольбы уже превысили все грани дозволенного, а я не мог решить, что мне с ней делать. Я очень скептично отнёсся к вести о том, что Адель стала всеобщей любимицей, а сейчас не мог понять, чем она заслужила всё, что ей пришлось пережить. Более того, в истории эльфов были непростые и довольно постыдные страницы, когда мы убивали себе подобных, и я приходил в бешенство лишь от одной мысли, что моя подданная затеяла такую грязную игру в моём же доме!       По итогу разговора бледная и теряющая сознание Анкалимэ была выведена из тронного зала стражниками. Она оставалась здесь на определённых условиях, и, судя по всему, не ожидала, что кара её настигнет. Я же отправился к Адель.       Галадриэль заверила, что сама будет наблюдать за её состоянием, но никакой информации я получить не мог. Целители разводили руками, говоря об истощении фэа и нехватке ресурсов для обеспечения её магией, но я понимал, что чего-то не знаю. И уверился в этом, когда услышал девичий плачь из палаты и мягкие заверения Галадриэль «он об этом не узнает, обещаю». Сначала в мою голову закрались самые невероятные предположения, но рассудок всё же взял верх. Я ненавидел, когда от меня скрывали правду, но иногда я понимал, что спорить бесполезно. И Владычица Лориэна как раз была тем самым «иногда». Более того, и это отошло на второй план, когда через некоторое время мы наблюдали за спящей Аделаидой и обсуждали всё, что произошло с момента её появления здесь. Эру отправил её ко мне, чтобы я обеспечил ей защиту, но тем не менее она постоянно притягивает к себе опасность… или же опасность ищет её. Возвращение эльфов в Средиземье вообще было чем-то, чего вообще нельзя было предугадать, и, когда я об этом услышал, моё сердце кольнула болезненная надежда… которая угасла моментально. Она не вернётся. Да и я уже не ожидаю её возвращения так, как раньше.       Вскоре Галадриэль покинула Великую Пущу.       А мне пришлось навестить Адель в её покоях, чтобы заверить её в том, что Анкалимэ больше не посмеет к ней подойти. Разговор вышел скомканным. Она явно не ожидала увидеть меня в темноте своих покоев, а я не настаивал на продолжительном разговоре, потому что мои опасения подтвердились — она закрылась от меня. Не намеренно, но, видимо, её жизненные ресурсы упали так низко, что их не хватало даже на то, чтобы поддерживать осанвэ, которое имелось у всех, кому магия была дарована Эру и Валар. Я изначально не слышал её мыслей так чётко, как хотелось бы: иногда я мог «считать» её эмоции, иногда — очень спонтанно, — видел отрывки воспоминаний и отдельные мысли. Ничего, на чём можно было бы зациклить внимание. Она была всего лишь невинным и наивным ребёнком, который по ошибке доверился мне… и теперь она платила за эту ошибку слишком многим.       А самое ужасное — я не мог отделаться от мысли, что снова хочу коснуться её кожи, ощутить мягкость её волос и насладиться податливостью её тела. Мои мысли не имели ничего общего с настоящими, красивыми чувствами — лишь желание обладать, которое уже привело к тому, что это совсем ещё юное создание ощущает магию огромного Леса, сейчас частично поражённого Тьмой.       Я понимал, что делаю ошибку за ошибкой и не мог остановиться. Сначала это касалось других женщин, а теперь… Всё началось спустя половину тысячелетия с момента гибели Владычицы. Аранен уже давно держал оружие настолько уверенно, чтобы обзавестись своим собственным отрядом, и я знал, что на время моего отсутствия я могу доверить ему управление дворцом. Хотя этим юный принц занимался не так охотно, как истреблением порождений тьмы. Я отлучился на десять дней, чтобы во время очередного визита в Дейл обсудить поставки камня для строительства новых конюшен и домов для селян, и после многочасовых переговоров встретил её. Человеческие женщины мало чем отличались от эльфиек. Самым важным и единственно весомым отличием была та страсть, с которой они проживали каждый день своей короткой жизни. Жизель — так звали рыжеволосую красавицу, была подобно огню. Её влекло любопытство и вполне объяснимое желание оказаться в постели Великого Ар-Трандуила. Я понял свою ошибку лишь потом, многим позже, когда осознал, что не могу остановиться. Тайные покои в нежилом крыле дворца, человеческие горничные, которые меняли цветы в вазонах слишком часто, личные визиты в людские поселения… Я молился в глубине души, чтобы никто и никогда об этом не узнал. Потому что никто и не понял бы боль обманутой и покинутой души, что упивалась любовью, а потом узнала, что никакой любви и не было в помине. Что и говорить — я не мог понять даже сам себя. Всё стало ещё хуже, когда подобное произошло с эллет из поселения к югу от дворца. Тогда я понял, что эльфийки превосходят человеческих женщин разве что выносливостью, и игра, которую я затеял, стала опаснее.       А закончилось всё тогда, когда я понял, что я уже два тысячелетия назад потерял счёт всем, с кем делил постель. Люди, эльфийки… Я с отвращением подумал о том, что апогеем могла бы стать женщина-гном, и осознание собственной никчемности заставило меня дать себе обещание прекратить это раз и навсегда, и благодарить Эру, что все эти женщины были достаточно мудры, чтобы простить слабость мужчины, который путает любовь с чем-то столь гадким. Я был раздражён и зол на весь свет, а днём мне донесли, что во дворце каким-то необъяснимым образом оказалась человеческая девушка. Невыносимо красивая девушка в необычном для наших мест подвенечном платье. Она была прекрасна той красотой, которая даётся лишь самым чистым душам. Цветущая юность, наивная любознательность в больших светло-карих глазах — днём ранее я бы уже распланировал наше знакомство, которое продлилось бы всего одну ночь, но я был намерен сдержать данное себе обещание. Более того, её нежная красота не вызвала той бури эмоций и желаний, что я ожидал бы испытать в ином случае. И я даже подозревать не мог, что её неразгадонность и слишком открытая натура станут для меня настолько большой интригой, что я не сдержусь. Во время первой аудиенции в тронном зале я достаточно сильно её напугал. Моя раздражительность выплескивалась наружу вместе с сарказмом и я показал себя даже хуже, чем был на самом деле. А потом, во время танца в день Мерет-Эн-Гилит, из обрывков её мыслей я сложил полную картину.       Младшая дочь монаршей четы — та самая, которую выращивают для заклания, или, иначе говоря, для выгодного обмена. Придирки матери и других влиятельных родственников касательно всего — начиная от роста — «ни капли королевской стати», заканчивая мягким характером — «вся в недалекого папашу». Выстроить логическую цепочку было легко: я видел, что любимая бабушка Адель по отцовской линии была женщиной мягкой и тихой, что компенсировалось сильным и волевым супругом, который, увы, скончался после рождения младшей внучки. Отец же Адель унаследовал выигрышный для женщины, но не вяжущийся с образом монарха характер своей матери, но в жёны взял женщину алчную и твёрдую, как гранит. Сестра Адель, судя по всему, характером не уступала матери, но была девицей недалёкой и твердолобой, и в воспитании младшей сестры не принимала никакого участия, старательно делая вид, будто миниатюрная и с детства слабая здоровьем Ида к ней отношения не имеет. Бабушка с детства забирала девочку к себе и прививала женственность и мягкость, будучи единственной, кто на самом деле беспокоился о ней. Но самое интересное началось после её смерти, и Аделаида, будучи непосредственном объектом влияния, об этом не знает: мать сломала ещё до конца не оформившийся характер девочки-подростка, навсегда поселив в ней необходимость зависимости и нерешительность. Запреты, принуждения и безразличие должны были перевоспитать её, отвести от идеалов, привитых бабушкой, но сыграли обратную роль: юная принцесса стала самым несамостоятельным и безвольным в отношениях с людьми существом. Её легко было напугать, вселить чувство неуверенности и неполноценности. В целом, она такой и стала — вместо холодной воли появилась жертвенность, которая не позволяла дать достойного отпора бредовым идеям матери. Отсутствие ласки и поддержки сделало её неполноценной и абсолютно несамостоятельной, а вероятность встретить человека, который компенсировал бы это своей заботой, была почти нулевой.       И на фоне всего этого самым удивительным было то, что она сбежала с собственной свадьбы, которая планировалась аж с её шестнадцатилетия.       После той ужасной истории с Талимоном я всерьёз задумался о предложении Галадриэль взять девчонку в жёны. Учитывая её опыт, я мог бы просто согласиться с её словами и не ошибиться, но я хотел обдумать эту идею вдоль и поперёк и предложить Адель это своими словами. Я не хотел, чтобы она принимала решения из-за чьего-то давления. И более того ни в коем случае не хотел, чтобы она стала орудием достижения какой-либо цели. Я был откровенен с собой и понимал, что во мне нет тех эмоций, тех чувств, которые смогут сделать женщину счастливой в браке с любимым мужчиной, но я готов был стать для неё тем, кто проведёт её через все опасности и никогда не даст в обиду. Готов был стать тем, кто компенсирует все те качества, которые у неё отняли неправильным воспитанием.       Я не понимал, почему во мне всё возликовало, когда она ответила согласием на моё предложение, которое я вынашивал достаточно долго. Честно говоря, моё сердце давно не билось так быстро, и я был в настолько большом предвкушении, что назначил помолвку на тот же вечер. Словно чувствовал, что после этого вечера всё изменится, но не в ту сторону, о которой я думал.       Всё началось ещё на поляне. Я примерно представлял, как мой народ воспримет весть о желании снова связать себя узами брака, и никаких волнений не испытывал. И это меня пугало больше всего — неужели моя душа так зачерствела? Вместо этого я чувствовал слабые отголоски эмоций своей невесты — она была в самой настоящей панике, и пока шла ко мне, я убедился в этом сам. Её трясло так, что я попросил лекаря присутствовать неподалёку. Она дрожала, и кажется готова была прослезиться от переизбытка эмоций, а когда я взял её руки в свои, мне самому стало её жаль: её маленькие невесомые ладошки были холодны, словно лёд. Подумать только, я мог бы перехватить её запястья одной рукой безо всякого труда!.. Пока я произносил речь, она испуганно озиралась по сторонам в поисках поддержки, и я был благодарен всем за то, что они так искренне ей улыбались. Кажется, это придало ей толику уверенности, потому что её сердцебиение замедлилось и кровь немного прилила к щекам. Она смущалась и отводила взгляд, а я почему-то именно в этот момент понял, что мне нравится то, как она смущается, то, какая она слабая и нежная, как тепличный цветок, что в первые увидел солнце. И я со стыдом понял, что мне нравится её зависимость от меня. Но в отличие от остальных я никогда не позволю себе сделать ей больно.       Я провожал её в покои и не мог понять, что ощущаю. Я не был влюблён, это точно, но что-то непонятное я чувствовал. А ещё тот нежный, еле уловимый аромат цветов, что постоянно преследовал её лёгким шлейфом, не позволял мне трезво мыслить. Она была задумчива. Казалось, сейчас расплачется, и, закусив губу, сосредоточенно смотрела себе под ноги. Я чувствовал её напряженность, но я не мог позволить себе сказать что-то утешающее, потому что это напугало бы её ещё больше. Непонятная. Наивная. Так легко согласилась остаться наедине с мужчиной, который внушает ей чувство страха и смущения, но до слёз боится вступать в брак, на который так легко согласилась.       Я оставил её на пороге новых покоев, отпустил стражу на этаже, и вскоре уже принимал у себя разведчика со срочным донесением. Чувство тревоги росло во мне с каждым его словом, и я не мог перестать думать о том, что моя невеста сейчас находится в соседних покоях. Так давно не делал предложения, что переволновался и теперь ощущаю угрозу там, где её быть не может, невероятно!..       Я прокручивал эту ночь в голове и снова вспоминал её руки. Такие маленькие. И сама она такая же миниатюрная, словно хрустальная статуэтка. У неё были невероятно длинные пушистые ресницы и огромные, по-детски наивные глаза. И почему я раньше этого не замечал?       Кажется, я задремал прямо в кресле, а проснулся от того, что ветер ударил металлическую ставню о стену с такой силой, что задребезжали стёкла в рамах. Через секунду ещё один порыв ветра погасил свечи и… огонь в камине.       Сердце пропустило удар.       Просто так ничего не происходит.       Я подорвался моментально, пинком открывая смежную дверцу в спальню Адель.       Пусто.       Кажется, я перестал чувствовать и дышать.       О Эру, только не она!..