Бисквит №4.
1 июля 2020 г. в 20:27
После боя с «Шеффилдом» казалось, что само море решило высказать своё негодование количеством пролитой мною крови. Стали подниматься волны, будто море задрожало в предвкушении возмездия. Корабли Кригсмарине упорно шли вперёд в направлении Бреста, освещаемые лунным светом, пробивавшимся из-за туч. У меня стало складываться впечатление, будто бы и небесное светило наблюдало за моим походом, выжидая только небожителям известных события. Хоть я и предполагал, каких именно, но надеялся на изменение вектора истории.
Как оказалось, мои надежды были тщетными. В начале девятого ночи я всем корпусом ощутил странный холод. Все двести пятьдесят метров стали по неизвестным причинам испытали то, что неспособны в принципе. И дело было не в холодных водах Атлантики. А ещё я почувствовал присутствие чего-то огромного и холодного рядом. Не близко, но и не далеко, просто где-то рядом со мной.
В половину девятого на радаре обнаружения воздушных целей появились первые сигналы. Оба корабля ощетинились зенитными орудиями, стволы которых хищно всматривались в тёмное небо, ища жертву. Всё замерло в томительном ожидании, и только волнение моря напоминало о вечном, неостановимом движении всего в мире.
Через приборы наблюдения я, вместе с командой, пытался разглядеть летящие со смертоносным грузом «Суордфиши» авиакрыла «Акр Роял». Они были где-то рядом, рассредотачивались, заходили на цель с чётко различимым желанием отомстить за своих соотечественников. Жажда крови, исходящая от пилотов, оттеняла даже тот странный холод. Но вечно прятаться в ночной темноте самолёты не могли.
Зенитные орудия отправили навстречу вынырнувшим из темноты бипланам самый настоящий шквал свинца и стали. Пятнадцать «Суордфишей», что в известной мне истории определили судьбу линкора «Бисмарк», мою судьбу. И одна торпеда из пятнадцати окажется роковой. Едва я подумал об этом, первый биплан, прорвавшись через заградительный огонь, сбросил торпеду по контркурсу.
Напряглись гидравлические мускулы, отвечавшие за рулевое перо. Я стал совершать левый разворот, уклоняясь от брошенной мне прямо под нос торпеды. Справа расцвел в воздухе огненным цветком один из торпедоносцев, не успевший сбросить смертельный груз. Торпеда не прошла и половины длины моего корпуса, как пришлось совершать ещё один манёвр уклонения. Пара старых, но обманчиво нестрашных, английских самолётов зашла справа.
С негромким, утонувшим в канонаде выстрелов зенитных орудий, всплеском две стальные рыбки очутились в воде и радостно помчались к своей цели. Первая торпеда прошла в пяти метрах правее, и от неё пришлось уворачиваться уже Ойгену. Не успевая из-за инерции переложить рули на другую сторону и не имея шансов увернуться, я налетел левой скулой бронепояса на вторую торпеду.
Удар, и я словно зажмурился, ожидая взрыва. Однако взрыватель по счастливому стечению обстоятельств не сработал. Торпеда, содрав немного краски с борта, ушла на дно. Следом ушёл ещё один биплан, сбросивший свой груз слишком рано, и он проплыл по середине между мной и Ойгеном.
«Осталось ещё одно попадание», — пронеслось в моём разуме.
И тут я заметил два самолёта, летевших практически у самой воды. Стрелки мелкокалиберной зенитной артиллерии не могли их достать, несмотря на все попытки защитить свой корабль. Приблизившись на максимально возможное расстояние, они сбросили свои торпеды мне под правый борт. Именно в тот момент, когда я, уклоняясь от подарков других их коллег, поворачивал влево.
Время для меня словно замедлилось. Одна из торпед шла чётко в незащищённую бронепоясом кормовую оконечность. Я же почувствовал в этот момент, как холод стал усиливаться. Казалось, моё стальное тело скоро начнёт покрываться инеем, а к горлу словно приставили нож.
Удар торпеды об обшивку эхом прокатился по всему кораблю. Возможно это было моё воображение, взбудораженное эмоциями. Я даже не заметил вторую торпеду, что прошла в каком-то метре за кормой ранее. Всё моё внимание было сосредоточено на первой. Доли секунды, отведённые взрывателю на срабатывание, показались вечностью. Но ничто неумолимо перед временем. Уткнувшись в обшивку, торпеда отскочила назад и, попав в кильватерную струю, оказалась отброшена назад, так и не взорвавшись. Незамеченной, скрытая в пенном следе винтов, она проскочила прямо к Ойгену.
Спустя несколько секунд после, казалось, рокового попадания торпеды, из-под носовой оконечности сопровождавшего меня крейсер взмыл столб воды. Именно в этот момент я ощутил, как по горлу провели тупой стороной ножа, а где-то вдалеке прозвучал ехидный смешок. Чувство холода отступило так же внезапно, как и появилось. Я вновь обратил своё внимание к бою, но он уже закончился. Зенитчикам удалось сбить четыре самолёта, и, можно сказать, рокового попадания в винторулевую группу получилось избежать.
Однако взглянув на крейсер позади меня, я понял, что за всё приходиться платить. В моей ситуацией, платой оказалась жизнь матросов «Принца Ойгена». В носовой оконечности зияла дыра, куда устремился набегающий поток воды. Крейсер стал уходить носом в воду и крениться на правый борт, но ремонтные партии уже заводили брезентовый пластырь на пробоину. Спустя полчаса Бринкман рапортовал Лютьенсу, что контрзатоплением удалось выровнять крен, но из-за пробоины крейсер может идти не больше восемнадцати узлов. Это огорчало, но Ойген всё ещё оставался на ходу, а значит, у моей эскадры ещё были шансы дойти до Бреста.
Казалось, что в голове Лютьенса появилась мысль отправить «Ойген» в Брест одного, в надежде, что весь Королевский Флот увяжется за ним. Небольшой шанс на успех подобной авантюры всё же был, но осуществить её возможности не подвернулось. На краю моего восприятия что-то блеснуло, привлекая внимание. А через экраны радаров и гидрофонов и внимание команды.
Под покровом ночи, скрываясь в непогоде, к небольшой эскадре Кригсмарине приближались пять небольших, но скоростных, кораблей. Шли, соблюдая строй, курсом перехвата с левого борта. Прошло меньше часа с момента налёта «Суордфишей», как враг снова пошёл в атаку.
— Эсминцы, — коротко озвучил Линдеман.
— Значит, основные силы англичан где-то поблизости, — тихо произнес Лютьенс. — Сохраняем светомаскировку, — уже громче распорядился он.
Спустя некоторое время было принято решение по возможности не использовать орудия главного калибра для отражения атаки. Видимо, не меня одного беспокоила перспектива встречи с британским флотом с пустыми погребами боеприпасов. А что она обязательно состоится знали все, от адмирала до матроса, тут даже старая память не нужна. Британцы не простят гибель двух линкоров и трёх крейсеров, из кожи вон вылезут, чтобы отомстить.
В отличие от меня, «Принц Ойген» приказа экономить снаряды не получал, и едва среди волн промелькнул силуэт корабля, огрызнулся носовыми орудиями. Не знаю, каким образом артиллеристам крейсера удалось прицелиться, но вспышка взрыва в шести милях слева подтвердила удачное попадание.
Корпус корабля был моим телом, и с его помощью я четко видел идущие в торпедную атаку эсминцы. Радар являлся одновременно и глазами, и ушами, и, в некоторой степени, пальцами. Но взять и развернуть орудия я не мог, а команда впервые вела бой, не видя противника глазами. Поэтому взрыв на британце стал для орудийной прислуги буквально подарком.
Шесть ста пятидесяти миллиметровых орудий устремили свои стволы на головной эсминец. Я едва успел скорректировать углы наведения, как грянул гром синхронного залпа противоминной артиллерии. Вдалеке поднялись фонтаны брызг, однако один из снарядов угодил в надстройку эсминца, ненадолго озарив силуэт. Тут же прогремел залп носовых орудий «Ойгена». И вновь попадание, о чем ярко говорил вспыхнувший на борту противника пожар и разлетевшиеся в стороны обломки покорёженного металла.
Горящий противник стал отворачивать, стремясь выйти из боя, но получил вслед ещё один снаряд моих ста пятидесяти миллиметровок. Его товарищи попытались прикрыть раненного, но тем самым следующий вторым в ордере эсминец оказался подсвечен огнём пожара. Этим воспользовались наводчики Кригсмарине, сделав практически одновременный залп.
Накрытие, но линкор и крейсер одновременно заложили правую циркуляцию, чтобы избежать возможной торпедной атаки. Противник стал быстро уходить из сектора обстрела моих орудий противоминного калибра левого борта, но в свою очередь оказался на прицеле у всех восьми орудий главного калибра «Ойгена». Бринкман судя по всему решил отыграться за пробоину в правой скуле своего корабля, так как на борту крейсера начало стрелять всё, что могло вести огонь, даже зенитки.
Первый залп крейсера лёг с небольшим перелётом, но один из снарядов снёс дымовую трубу. А вот второй угодил прямо в «яблочко». На борту эсминца расвело два огненных цветка, и он начал резко крениться вправо и уходить носом в воду. Учитывая начинающийся шторм, экипажу эсминца сильно повезёт, если он вернётся на базу. Бринкман же это возвращение горел желанием осложнить, не прекращая поливать эсминец из кормовых орудий и намереваясь довернуть вправо, чтобы ввести в бой и носовые установки.
Однако командиры эсминцев оказались людьми разумными, и предпочли выйти из боя, прикрывшись дымовой завесой и волнами. Несколько раз выстрелив в дымы, корабли прекратили огонь и легли на прежний курс, возвращаясь в Брест. Чем раньше окажемся в зоне действия Люфтваффе, тем больше уверенности у меня будет в грядущем бою с англичанами. Хоть в той истории, что мне была известна, раненный «Бисмарк» оказался буквально брошен на растерзание, сейчас же я вполне боеспособен. К тому же, фюрер обещал прикрытие с воздуха и вообще был доволен успехом похода.
Ещё около часа прошло в ожидании повторной атаки Королевского Флота, но усилившийся шторм отчасти играл на пользу моей маленькой эскадре. Пусть пришлось снизить скорость до четырнадцати узлов, чтобы со скулы «Ойгена» не сорвало брезентовый пластырь, это было гораздо быстрее, чем те семь узлов, с которыми в известной мне истории «Бисмарк» уходил от кораблей адмирала Тови. В одиночку, ведя неравный бой с противником.
В полночь Лютьенс всё же дал отбой тревоги и сменил вахтенных. Команда что у меня на борту, что на борту союзного крейсера намеревалась воспользоваться предоставленной передышкой и отдохнуть. Я же мысленно прикидывал свои шансы хотя бы пережить грядущий бой. С одной стороны, положение кораблей Кригсмарине было не в пример лучше того, что я помнил. Практически неповреждённый линкор, и сохранивший свою боеспособность тяжёлый крейсер, пусть и имевший проблемы с маневренностью.
С другой стороны — противник был не в пример злее. Три дня назад перед адмиралами Королевского Флота стояла задача просто ликвидировать вражеский линкор. Теперь же для них моё уничтожение являлось вопросом чести флота крупнейшей в мире империи. Так что драться они будут до последней капли крови и до последнего снаряда. Коих в погребах орудий главного калибра осталось чуть больше половины.
Была у англичан и пара козырей в руке. И оба имели три башни по три ствола калибром шестнадцать дюймов. Десять тонн металла в бортовом залпе, почти в полтора раза больше моего. Преследуй меня кто-то из систершипов «Принца Уэльского» или старые корыта «Королева Елизавета», шансы отбиться при столкновении оказывались довольно высоки. Однако получить кусок металла массой почти тонну в борт перспектива сама по себе не радостная. А когда их летит девять, становится совсем грустно.
Куда хуже, что я видел только один линкор класса «Нельсон», а где-то в Атлантике бороздил моря второй. И я готов поклясться своими винтами, что его тоже отозвали на охоту за мной. Плюс оставшиеся линейные силы Хоумфлита и эскадры Гибралтара. Вся надежда оставалась на Люфтваффе.
Размышления мои были прерваны утром. До Бреста оставалось всего три сотни километров, но радары засекли приближение чего-то большого в двадцати милях к северо-западу. Подгоняемые в спину ветром преследователи быстро приближались, однако видимость была всего десять миль. Мне оставалось только пожалеть, что ветер дует не с востока, что уже при трёхметровых волнах как сейчас могло хоть немного забрызгать дальномеры англичан, как во время боя с «Худ». Как бы то ни было, вахтенные офицеры, заметив точки на радаре, оповестили Лютьенса и Линдемана.
Связавшись с «Принцем Ойгеном», эскадра увеличила ход до шестнадцати узлов, хотя Бринкман уверял, что его пластырь на крейсере не отойдёт и при восемнадцати, но Лютьенс решил не рисковать. Решение, по моему мнению, правильное. Бросать тяжёлый крейсер на растерзание англичанам не хотелось, а если заплатка отойдёт, то корабль однозначно резко потеряет в скорости. Этим он поставит себя под удар, и затормозит эскадру.
Потянулись томительные минуты ожидания неизвестности. Боевая тревога давно объявлена, команда заняла свои места согласно боевому расписанию. Экипаж стал похож на притаившегося хищника, готового сорваться и атаковать жертву в любой момент, стоит только той проявить неосторожность.
Спустя полчаса после обнаружения хвоста, Лютьенс доложил «на берег» о погоне и запросил прикрытие с воздуха. Если удастся выжить в предстоящем бою, оказавшись без помощи со стороны Люфтваффе, то с плеч орлов Геринга полетят головы. Это вселяло немного оптимизма.
Преследователи тем временем разделились. Одна крупная отметка продолжала идти параллельным курсом, постепенно сокращая расстояние. Две другие взяли чуть южнее и увеличили скорость, явно намереваясь сблизиться и взять корабли Кригсмарине в клещи.
В восемь сорок по левому борту ров удалось разглядеть силуэты англичан. На почтительном расстоянии в восемнадцать километров шел необычный силуэт одного из представителей «Большой Семёрки» Королевского Флота, опознанного наводчиками как «Родни». Между ним и мной параллельным курсом шел двойник «Принца Уэльского», «Кинг Георг Пятый», с брейд-вымпелом адмирала на мачте, ведя за собой тяжёлый крейсер «Дорсетшир». И пока я любовался по-своему красивым силуэтом «Родни», разительно отличавшем его от стандартных линкоров, орудия англичан пришли в движение.
Спустя семь минут после визуального контакта вдоль бортов боевых кораблей Королевского Флота вспыхнули первые огоньки, ознаменовавшие собой начало ещё одного боя. Боя, которому суждено было стать для некоторых его участников роковым.