Когда долг убивает любовь

      Тело ныло от турнира, все еще помня все движения и фантомно ощущая их. Та боль, что всегда приветствовалась в сражении, словно ударами хлыста подогревая пыл и жажду битвы постепенно смывалась теплой водой, что обмывала тело короля. Только запал и азарт битвы никак не желал проходить, требуя выхода. Руки чувствовали силу, а внутри растекалась дрожь, проявлялась уколами на теле. Закрывая глаза Джон все еще видел, как сквозь щель забрала мелькают мечи и щиты. Битва словно не закончилась несколько часов назад, она все еще шла у него в голове в его теле. Жжение растекалось и это было приятно. Это было почти ново. После военного сражения мужчина тоже ощущал эхо битвы, тело тоже помнило и дрожало. Но такие сражения выматывали, опустошали, их хотелось пережить и забыть, каждая картинка в воспоминаниях была грязной и отвратной. Он не понимал солдат, которые после битв говорили, что как никогда чувствуют вкус жизни, веселились, пировали и требовали тепло женского тела. Для Джона война была работой, которую нужно было выполнять, и легче было отключить все мысли отдаться ее потоку. В битве он не узнавал сам себя, отдаваясь во власть своей ярости и животным эмоциям, об этом не хотелось вспоминать. Но в отличие от турнирного сражения, в битве войны можно было зарубить десяток рекрутов или сотню мертвецов, которые прут на тебя напролом, не думая, не просчитывая действия соперника. А во время турнира нужно не только действовать по наитию мечом, но и думать о следующем движении противника, потому что противник в этот момент пытается также просчитать тебя. Против тебя уже выступает не солдат-недоучка, а действующий рыцарь, которому, как и тебе вложили в руку меч, стоило только научиться ходить. На турнире нельзя было отдаться эмоциям и отключить разум, требовался контроль, а значит каждое движение ярко запечатлевалось в памяти, но это не вызывало отвращение, эти воспоминания воодушевляли, приносили упоение и восторг. И в сочетании с удовлетворением от победы и осознания своей силы и триумфа все это превращалось в жажду, что волной накатывала на тело.       Джон закусил губу, чтобы не застонать от осознания животного возбуждения, которое не желало утихать с момента, как только он оказался в одной карете с Сансой, он облокотил голову на бордюр ванной, постепенно соскальзывая под воду отрезая себя от мира водяной стеной. Когда же легкие закололо без воздуха он вынырнул и понял, что это не помогло, стоило услышать легкие шаги жены в комнате за дверью умывальни, куда была установлена для него ванна. Она несколько раз прошла мимо двери, о чем говорила тень, мелькавшая в щели между дверью и полом, а потом тень замерла рядом с дверью. Джон оцепенел, не зная, что мысленно просит, чтобы жена вошла или чтобы не смела заходить, потому что с ужасом понял, сейчас свое желание и огонь навряд ли сможет контролировать. И тогда все чего они достигли за предыдущие четыре ночи, все ради чего он терпел сладкую муку медленного горения, только что бы Санса и мгновения не увидела его истинного вожделения обладать, слиться, впитать, будет перечеркнуто. Он не мог допустить, чтобы жена боялась его, он все еще видел ее растерянность от новых ощущений, хоть и отдавал себе отчет, что ему мало томной нежности, в нем горел огонь, который требовал выхода, он желал услышать ее стоны удовольствия, которые бы она не заглушала костяшками пальцев, увидеть ответную страсть жены. Хотелось позволить себе забыться, потерять контроль, окунуться в чувства и распыляющий огонь, но он не мог себе это позволить иначе огонь его желания все превратит в прах. В спальне послышался стук, раздался голос Милании и тень отошла от двери. Джон выдохнул, не понимая, чего больше в нем облегчения или разочарования и встал из воды. Быстрее заканчивая подготовку ко сну и ныряя под стеганое слишком легкое, после северных мехов, одеяло, закрывая глаза, пока Санса была в соседней комнате, делая вид, что не слышит шаги, тихий нежный шепот: «Спокойных снов, мой рыцарь», надеясь, что сон принесет его измученному телу и сознанию покой.       Воздуха не хватало, тело сковало тяжестью, что сдавила со всех сторон, он летел вниз, не имея возможность вырваться из плена холода. Где-то в верху была голубизна света, там был глоток воздуха, там была битва и ужас, но это все же была жизнь. Все это уже было не достижимо, медленно паря во мрак. Холод и покой нашептывали, чтобы перестал бороться и отпустил, что там наверху ничего нет, только боль, потери и вечная битва. Он хотел заглушить этот шепот, потянуться вверх, взмахнув рукой и открыл рот, чтобы закричать, но крик был хрипом, что оборвался, когда ледяной поток вводы хлынул внутрь, обжигая горло, легкие, лишая шанса ощутить тепло, свет солнца и попробовать столь сладкий воздух. Он вырвался из плена, но не воды, а кошмара возвращаясь в мир сидя в кровати. Ночная рубашка неприятно липла к груди, голова кружилась, словно он и правда задержал во сне дыхание, рискуя задохнуться. Грудь жадно поднималась и опускалась, вспоминая простые движения дыхания, глотая и не насыщаясь воздухом. Прогоняя морок, вспоминая себя и окружающее. Первое движение — поворот головы, ощущалось практически невыполнимым, но усилия стоили того. На белой подушке темнели волны волос, в ночи были различимы только отдельные черты повернутого в его сторону лица и ладошка, лежащая на подушке, но этого было мало, чтобы удостовериться, что это реальность, где с Сансой все в порядке, успокоить его бьющееся в ужасе сердце. Единственное, за что можно было ухватиться, как за спасательный канат, что вытащит из пучины — одеяло, которое равномерно и спокойно поднималось, отсчитывая вздохи молодой женщины и Джон выровнял свое дыхание в такт ее дыхания. Когда вдохи стали медленными и вернулось осознание себя, он позволил себе порадоваться, что не закричал, разрушая мирный сон жены, что и для нее было столь долгожданным и ценным. Джон с точностью мог сказать, что именно напряжение турнира, приступ воспоминаний об ударах кинжалов, духота и влажность висящая в воздухе весь предыдущий день и ошибочное погружение в ванну с головой — привело к кошмару после столь долгого перерыва, но от понимания причины не становилось легче.       Мужчина осторожно вылез из-под одеяла, набросил халат и вышел на балкон, через открытую дверь, которая должна была позволить освежающему воздуху проникать в комнату. Джон не сразу понял, что ноги утонули в воде, ровным слоем покрывающей камень балкона, образовывая лужи. А на лицо падали редкие, но крупные капли, делая даже воздух мокрым. Эту воду Джон встретил радостно, позволяя довольно теплым струям скатываться по лицу, принося легкую свежесть и вымывая воспоминания, о той тяжелой, черной и до обжигания холодной воде. Вдалеке сверкала зарница, что очерчивала, клубящиеся над морем тучи, дул ветер, уводя пролившийся на Старомест ливень — предвестник наступающей зимы. Когда в голове начали кружиться мысли о предстоящем этапе турнира и рациональные подсчеты, как прошедший дождь и влажная земля отразятся на его шансах победить, Джон понял, что с остатками кошмара покончено и сбросив уже влажный халат и промокнув полотенцем волосы снова вернулся в постель, стараясь не прикасаться к Сансе боясь разбудить ее холодом ног и рук, что постепенно снова нагревались, принося тепло, комфорт и наконец-то спокойный сон без сновидений.       Когда Джон прибыл с сиром Лонмаутом, Стеффоном и Береном на турнирное поле, утро только окрашивало день в серые цвета, не давая солнцу проглянуть из-за туч. Но Арья и Джендри уже были возле стойла, где нетерпеливо бил копытом Валир меся черную, слизкую землю. Лонмаут на это только покачал головой.       — Сегодня столько лошадей переломают ноги, — проговорил лорд-командующий, на что Джон вздрогнул, посмотрев на своего красавца коня, и поежившись на водную изморось, что висела в воздухе, хотя отсутствие солнца радовало.       Арья и лорд Баратеон, увидев приближение короля, поклонились, и сестра поспешила развеять страхи Джона, что его конь, точно избежит этой участи, хитро усмехнувшись и посмотрев на Джендри.       У Джона еще было много впереди времени для волнений и тревог, первые часы отдавались на сражения между рыцарями, что на кануне набрали меньше всех балов, чтобы доказать свое право сражаться с сильнейшими. Эйгон слышал из своей палатки звуки сшибок, эмоциональные вскрики зрителей, что сопровождались звоном метала доспехов, как герольд выкрикивает имена победителей, что скоро могут стать его соперниками.       Стеффон, что следил за турниром несколько раз приходил, докладывая о заминках, пару раз рыцари падали на барьер, ломая перекладины. Легкие травмы и сильные ушибы не оставляли мейстеров-целителей без дела, что суетились между палатками рыцарей. Это было обычным явлением для турниров, но падающие на поворотах лошади нет. В какой-то момент Стеффон вернулся в палатку белый и притихший, ему не нужно было пояснять, чтобы Эйгон и Лонмаут поняли, что комментарий лорда-командующего осуществился, и только что несчастная лошадь с переломанными ногами не смогла встать после падения. Эйгон только надеялся, что у распорядителя турнира, хватила ума, не позволить добивать лошадь на глазах у леди и детей, что сидели на трибунах. Одно дело понимать, что произойдет, а другое видеть. Когда пострадала третья лошадь, а солнце не спешило появляться из-за густых туч, что периодически проливались коротким, моросящим дождем, не давая просохнуть земле, Лонмаут не выдержал.       — Ваша милость, на поворотах придерживайте Валира, пусть потеряете в скорости и силе удара, но это лучше, чем лошадь будет скользить по земле.       Эйгон на это сдержано кивнул. Когда доспехи были одеты, а первый этап определил имена тех шестнадцати рыцарей, которые будут бороться за победу, в палатку зашла королева. Санса была притихшей и напряженной, причина этого была ясна, то что он только понимал по долетевшим звукам происходило на глазах женщины. Какой бы сильной она не была, как бы разумом она не понимала о жестокости мужских войн и даже турнирных сражений — это норма ее мира и это явно был не первый ее турнир, но женское доброе сердце ужасалось. А понимание, что скоро среди этих ударов, осколков копий, ранений и грязи ристалища окажется ее дорогой муж позволило только выдавить вымученную улыбку и дрожащими пальцами повязать ленту благосклонности, вознося молитву богам о защите ее мужа и короля. Санса на мгновение замерла напротив Джона, одна ее ладошка покоилась на завязанной ленте, а другая согревала холод металла доспеха, над сердцем, она не позволяла себе быть слабой и просить его быть осторожным, не хотела своим страхом и мольбами унижать его. Он заслужил ее поддержки, а не слез.       Женщина замерла всем телом прижавшись к нему, склонив голову на плечо, не ощущая жесткость и холод доспеха, чувствуя как бережно охватывает ее стан рука в жесткой перчатке. Санса вспомнила, что именно так молча обнявшись, они прощались перед битвой с Болтоном, прежде чем она вскочила на лошадь и помчалась в сторону, где ждали рыцари Долины, подгоняемая страхом, больше никогда не оказаться в столь родных и безопасных объятиях. Также они стояли, перед тем как она пошла искать Арью и спустилась в крипту, практически уверенная в наступающем конце их жизни. Но вот они снова рядом, и это не смертельные битвы, это рыцарский турнир, а страх все тот же и все те же молчаливые объятия, когда ей не нужно говорить, потому что Джон и так знает все, что не может она обличить в слова, а он все также старается показать, что бояться не стоит, впитывая ее поддержку и возвращая ей свою незыблемую уверенность и силу. Но в отличие от предыдущих расставаний она теперь могла себе позволить еще одно, Санса подняла свой синий взор на мужа и неловко, из-за мешающих доспехов, потянулась к нему, губы Джона легко тронула улыбка, читая желание жены, и потянувшись в ответ, он первый прислонил свои губы к ее лбу, не сдержав озорной улыбки, когда отстранившись увидел растерянность на лице молодой женщины. Джон не дал ей долго мучиться в догадках, и снова подавшись вперед, опалил шепотом ухо, что с каждым словом начало наливаться смущенным румянцем:       — Я должен заслужить твои поцелуи, моя прекрасная леди. Они станут моим выигрышем. И уж вечером я возьму свою награду сполна.       Санса почти отпрыгнула от Джона, оглядываясь по сторонам, словно боясь, что их могли услышать, убеждаясь, что палатка пуста. Пылая смущением и растекающимся по телу желанием, она бросила на него огненный взгляд и не сдержав предательской улыбки вышла из шатра, ели сдерживая себя, чтобы не приложить ледяные ладошки к алеющим щекам.       Джон пару раз глубоко вздохнул, бросив взгляд на ленту повязанную на руке, чувствуя, как огонь жажды и возбуждения растекается по телу, будоража кровь, что требовала выхода и как кстати Стеффон доложил о выходе на ристалище. Имя соперника Эйгон пропустил, это было не столь важно. Его руки уже сжимали специальный, выгнутый турнирный щит с лютоволком и драконом, а утренние страхи и сомнения были сметены, только цель и действие. Впереди было четыре этапа по три сшибки каждый. А вечером его ждала самая главная награда и ради нее он сметет все на своем пути.       Перед тем как взойти по лестнице и сесть в седло Эйгон проверил крепления черных кожаных доспехов Валира, от метала было решено отказаться, чтобы не утяжелять лошадь на слякотной земле. С этой же целью использовали только переднюю часть защиты закрывающей голову и грудь, а черно-красная попона закрывала круп и струилась по задним ногам, сочетаясь с мягким чепраком, что уменьшал трение от седла. Конь был в нетерпении, мотал головой и блестел глазами и поторапливал всадника, подталкивая короля в бок к седлу, стремясь вступить в бой. Эйгон коротко усмехнулся под шлемом и взошел на лошадь. Ощущая мощь и пылкость своего коня, которого приходилось сдерживать, подводя к границе ристалища. Мужчина, при уже закрытом забрале, как и вчера, плохо видел трибуны, и крики поддержки звучали гулко и приглушенно, но все же успел обратить внимание, что его поручение о допуске малого народа было выполнено. И эта часть теперь пылала от разноцветных лент и пронзительных звуков дудочек, что почти перекрывали торжественные горны.       Он понял, что его переполняют эмоции, когда вцепился в рукоять копья мертвой хваткой. Эйгон бросил мимолетный взгляд на королевскую ложу, где облаченная в белое платье сидела его леди. Внутри клокотало волнение, беспокойство, расчет многочисленных вопросов, о более эффектном ударе, но также было нетерпение и трепет, перед первым в его жизни турниром. Король понял, что перебирающий копытами, мотающий головой его конь - отражение его эмоций. Для паники уже не было времени, герольд звучно объявлял соперников и его голос потонул в криках и овациях приветствия. Король опустил копье, зажав его под рукой, и только успел заметить желто-белый гербовый окрас своего противника, как над полем разнеся звук горна, и он пришпорил коня. Валир стрелой понеся на соперника, моментально набирая скорость. Эйгон только успел сгруппироваться, принимая удар, слыша треск дерева и чувствуя, как мелкие щепки копья бьют о доспех и шлем. Валир не останавливался, Эйгон почувствовал, каким легким стало его копье, быстро отмечая, что оно было сломано о противника. Король не слышал шума трибун, объявление засчитанных очков, его перебивал гул крови в ушах, а впереди с новым копьем уже ждал Арман Ларджент, который на сегодня взял на себя роль второго оруженосца. Эйгон отбросил обломок копья, натягивая поводья, забыв все наставления Лонмаута, стараясь не потерять скорость, и резко повернул коня, чьи копыта врезались в сколькую землю. Эхо испуганного вздоха ветром пронеслось над полем. Схватил протянутое копье и пришпорил коня, который только этого и ждал, что бы снова кинуться на противника, через мгновение чувствуя эхо сломанного копья в руке и дрожь удара о щит. Взяв третье копье, Эйгон уже не думал ни о чем, не слышал ничего, была только цель на которую несся со всей мощи. Удар. Король почувствовал, как руку отбросило назад, отмечая попадание в цель, но удар копья по своему щиту и доспеху не почувствовал. Соперник не смог удержать тяжесть копья, и оно в последний момент отклонилось в сторону. Эйгон с трудом затормозил Валира после окончания третьей сшибки, что готов был продолжить сражение, словно чувствуя тот азарт, что заполонил и его всадника. Король сам не мог отдышаться внутри все клокотало и требовало выплеска, желая снова ринуться бой. Эйгон с трудом переведя дыхание, обменялись репликами на центре барьера, наконец-то разглядев на щите рыцаря белых ежей Уодов из Речных земель. Его противник, разминая выбитое плечо, смирено признал свой проигрыш. Король был доволен, он достойно себя показал, а внутри пылало требование продолжения.       Но пришлось усмирять свое нетерпение, ожидая, когда определяться следующие соперники. Стеффон принес свиток с результатами жеребьевки. Стеффон Свифт бился с Редфортом и Хорнвуд должен был встретиться с Корбреем, а Саймон Сантагар с Хосманом Норкроссом. Королю же в новые соперники выпал Гаррольд Хардинг. Эйгон еще раз пробежал глазами по списку оставшихся претендентов на победу в турнире. С частью из них он встречался вчера в бою на мечах — Корбрей, Редфорт, с другими мечтал бы сразиться, как с Хорнвудом, как своим дорогим товарищем или как лучший подарок ему представилась возможность направить свой удар в сторону Хардинга. Эйгон не мог объяснить свое неприятие Хардинга, словно его интуиция замечала детали, которые игнорировал из-за отсутствия рациональности, разум, объединяя их в ревность и ненависть. И только справедливость и благородство не давали королю воспользоваться своим могуществом, чтобы размазать того, кто начал отравлять мысли и чувства короля ядом ярости. Эйгон понимал, что никогда не позволит себе пойти на поводу у своих эмоций, но это не помешало бы ему насладиться низверженным на землю неприятелем, если бы не обстоятельство, которое перечеркнуло новость получения в соперники Хардинга — отсутствие одного имени в списках претендентов на победу. Имя, того, кто должен был стать его основным соперником, по количеству набранных вчера балов, тот, кто точно проходил в финал и тот, кто имел все шансы обойти его — в списке не значился. Эйгон еще раз вчитался в имена и поднял нахмуренный взгляд, чувствуя закипающую неудовлетворенность и разочарование.       — Где в списке Друстан Харлоу?       Все молчали, но Эйгон и не ожидал ответа, этот вопрос был выплеском волны разочарования. Он не тешил себя иллюзией, что сможет сразиться на турнире как обычный рыцарь, что избежит особого отношения. Только надеялся, что найдет соперника, который будет выше желания выслужиться и будет истинным воином, понимающим бессмысленность легкой победы. Эйгону казалось, что в Харлоу он нашел именно такого соперника, что не спасует от страха перед его титулом, что достаточно благороден, чтобы не унижать короля подставной победой. Как сладки были вчерашний бой и победа, и как горько было разочарование сейчас. Король уже догадывался об ответе на свой вопрос и в нем начало подниматься чувство обманутых ожиданий, что перерастала в злость.       — Он ранен? — Эйгон ничего такого не заметил в своем сопернике, но тот мог скрывать свое ранение. Но мужчина желал ухватиться за последний аргумент, который мог доказать, что он не ошибся в этом рыцаре.       — Нет, ваша милость, — проговорил Берен, проигнорировав предупреждающий взгляд Лонмаута, который понимал, что король от следующих слов явно будет не в восторге, но так же Берен прекрасно осознавал, что король желает знать правду, какой бы она не была. — Я видел его на трибунах Железных островов.       — Почему он не участвует? — голос короля был холоден.       — Я слышал от оруженосцев, что он снялся с турнира еще вчера, — тихо проговорил Берен, видя, как каменеет и покрывается коркой льда лицо короля, когда он очень медленно откладывал свиток.       — Стеффон, — коротко проговорил король. — Узнай причину.       И махнув Берену, вышел из шатра, на встречу очередного сражения. Берен успел на ходу шепнуть растерянному Стеффону, который пытался понять, как подступиться к рыцарю с таким вопросом, чтобы тот поспрашивал самых главных сплетников — пажей и оруженосцев. Эйгон старался не думать о том, что его, как барана на привязи подводят к победе в турнире, словно не веря в его силы, но мысли вещь коварная, они влезали в голову не спрашивая разрешения. И когда руки сжали до скрипа в металлических пластинах перчатке рукоять копья, внутри короля бушевала чистейшая злость. Эйгон понимал, что она будет только мешать, не давая сосредоточиться, анализировать и это верный путь к проигрышу, а значит… Эйгон поднял взгляд на своего соперника, что на другом конце поля подъезжал к барьеру. Он был во всем белом, истинный рыцарь из песен. Белая попона струилась за его лошадью, словно он до этого уже не скакал во весь опор по грязи ристалища, доспех был натерт до белизны, что казался почти белым, а на нем белая накидка с красными ромбами дома Хардинг, на шлеме развивались красно-белые перья. Словно рыцарь света и чистоты, выступил против рыцаря мрака и тьмы. Черно-красное против бело-красного. Эйгон может быть даже усмехнулся бы совпадению, если бы он только что не нашел цель для направляя всей своей ярости. А так как Хардинг и так не вызывал в короле никаких положительных эмоций, направить на него весь свой негатив не составило большого труда.       Король пришпорил коня и понеся навстречу своей цели, плотно державшись в седле и крепко ухватившись за копье, уже в последний момент перед сшибкой, видя, что удар копья соперника придется на щит, решил рискнуть чуть изменив угол наклона щита, заставляя удар уйти вскользь. Это могло увести копье под руку ударив в самое не защищенное место доспеха или вверх в шлем, или не сработать и все же сломать копье, но вместо этого копье царапнуло вдоль щита, оставаясь не сломанным. В отличие от копья короля, которое разлетелось на щепки. Начался небольшой дождь. Но Эйгон не замечал эти назойливые мелкие капли, склизкой земли, когда лошадь цеплялась копытами за землю, уходила в резкий разворот. Ярость, азарт, мощь будоражили кровь. Эйгон схватил новое копье и снова прижал его к себе, придавая ему удар всего тела, а не только руки, когда как копье Хардинга ели зацепилось за его щит, рискуя снова остаться не сломанным. Эйгон усмехнулся, почувствовав под копьем, как пошатнулось в седле тело Хардинга. Даже не потраченное время на замену копья, не помогло рыцарю Долины, удачно войти в эту сшибку.       — Пекло! Выбей уже его из седла. Такой шанс! — прошипел Хардингу мужчина, что поджидал того с его стороны барьера, пока оруженосец рыцаря менял копье.       Гаррольд расслышал это шипение, но ничего не успел ответить, торопясь направить коня в сторону короля, опуская копье. Легко ему было говорить, не он испытывал эти мощнейшие удары, которые словно хотели пробить его доспех и насадить его тело на копье, свои собственные удары показались Гаррольду легкими поглаживаниями. Он не был новичком в турнирах и понимал, что такие удары результат невиданной злости, и он начинал паниковать, не понимая ее источник. В голове испуганной птицей билась мысль «Он все знает. Это конец. Он все узнал». Ели сдержавшись, чтобы не посмотреть на небо, ожидая, что сейчас он окажется в пасти дракона. И в какой-то момент он правда взлетел в воздух. Его швырнуло и Хардинг почувствовал удар вышибающий дух. Он был на земле. Гаррольд чуть не захохотал в истерике, по крайней мере он был еще жив, но не был уверен на долго ли. А его уже поднимали его оруженосцы, помогая снять шлем, для традиционной встречи соперников. Гарольд смотрел снизу вверх на черную фигуру короля который всей своей массой мрака ночи возвышался на лошади над барьером и над своим соперником. Эйгон снял шлем и черные кудри раздул ветер. Гаррольд выдержал дерзкий, самодовольный взгляд короля, холод голоса которого, так отличался от огня, бушевавшего во взгляде.       — Сир Гаррольд, спасибо за бой, — Эйгон окинул равнодушным взглядом вниз поверженного соперника.       — Благодарю за бой, Ваша милость, — проговорил Хардинг, которому пришлось задирать голову и легко пошатнулся, поддерживаемый оруженосцами, это могла быть слабость от падения и задирания вверх головы, но Эйгон был доволен такой реакции. Продолжив путь к своему барьеру, под шум приветствия, который исходил в основном от простолюдин, когда как лорды старались высказывать свое одобрение, более сдержанно. Эйгон не удержавшись бросил взгляд на королевскую лоджию, где встретился с сияющим, восхищенным взглядом синих глаз жены, что не отрываясь провожала его. Клокотавшая до этого злость отступила, он здесь ради ее улыбки, радости и счастья. Той самой улыбки, что она сейчас отбросив все протоколы, предписывающие сдержанность, дарит ему. Эйгон в почтении склонил голову перед своей леди, вызвав еще одну волну восторженных криков малого народа. Которые видели в своих короле и королеве разворачивающуюся на их глазах историю из будущих песен и легенд.       Войдя в шатер, стряхивая капли с волос Эйгон понял, что ярость улеглась, оставив только неприятное разочарование. Берен помог королю освободиться от части доспеха, когда в шатер вбежал запыхавшийся Стеффон, безуспешно пытаясь сдержать улыбку. Эйгон обернулся и по виду своего пажа понял, что новости ему понравятся.       — Ну, говори, что узнал.       — Ваша милость. Друстан Харлоу снялся с конного турнира, потому что решил учувствовать в турнире завтра, — проговорил Стеффон стараясь выронить дыхание, но плохо получалось, слова были рванными и быстрыми.       — Турнир заканчивается сегодня, — нахмурился король и замер, удивленно вздохнув, понимая сказанное, пока Стеффон бегло разъяснял.       — Он вписал свое имя в список на отборочный турнир в Королевскую гвардию. Лицо короля расслабилось, и он отвернулся, наливая в кубок напиток, скрывая легкую улыбку. Пока за спиной слышался удивленный голос сира Ричарда, для которого это тоже оказалось новостью.       — Я не видел его имени в списках.       — Он вписал его вчера вечером.       — Железнорожденный в Королевской гвардии? Такого никогда не было, они никогда не отличались преданностью власти Вестероса, — нахмурился Лонмаут, но увидев довольное лицо короля, что лениво скрывал улыбку за кубком, добавил. — Он прекрасный воин и его решение вчера было явно порывом сердца. Можно дать ему шанс.       Король кивнул, усилив улыбку.       — Но только после турнира, — добавил лорд-командующий. — Чувствуя, что король явно благоволит этому рыцарю и готов его принять в гвардию без отборочного.       — К завтрашнему дню, мне нужна вся информация о Друстане Харлоу, — сказал Эйгон, подумывая все же, что четвертого гвардейца в свою гвардию он уже нашел. — Он ведь кузен Рикарда Харлоу? Харлоу мне начинают нравиться все больше и больше. - Усмехнулся король.       Через мгновение улыбка чуть померкла. До палатки долетели слова герольда, что победу одержал Лин Корбрей, а значит Хорнвуд выбыл. А впереди его ждал бой со Стеффоном Свифтом, рыцарем из Западных земель, с которым он не сталкивался в боях на мечах, но если уж он дошел так близко к победе, его не стоило недооценивать. Эйгон сосредоточился на битве. Удары Свифта были мощные. И первый же удар пришелся прямо в центр щита, всей мощью отбрасывая руку Эйгона назад, мужчина зашипел, стискивая зубы, боль разлилась по плечу, что и так ныло со вчерашней битвы. Рука ослабла, а тело опасно отбросило назад, рискуя выпасть из седла, чтобы подтянуть себя в седле Эйгону пришлось, сразу отбросить копье, с облегчением отмечая, что оно все же было сломано, и ухватиться за седло, подтягиваясь здоровой рукой вперед, как раз к тому моменту, как Арман уже протягивал новое копье. Мужчина сгруппировался и крепче перехватил щит, несмотря на волну боли, что при этом прошла по телу. Он удержался на лошади, но теперь над полем воцарилась зловещая тишина, а Санса, мертвой хваткой вцепилась в поручни кресла, смотря, как два всадника черно-красный и сине-желтый несутся друг на друга. Сталкиваясь и на мгновение скрываясь от зрителей в веере деревянных щепок. Это была уже восьмая сшибка короля и королеве казалось, что ее сердце больше не выдержит, каждый удар отражался внутри нее и она вздрагивала вместе с ним. «Буд-то ты ни когда турниров не видела», проворчала Арья, но Санса не нашла в себе силы чтобы ответить и оторвать взгляд от ристалища. Она видела и очень хорошо помнит каждый из них, поэтому ее сердце бешено колотилось в груди, а голова кружилась от окружающих ее звуков, и не смотря на прохладу принесенную дождем и ветром, она задыхалась от духоты. Ее волнение отступало только, когда герольд объявлял об окончании трех сшибок и Эйгон проезжал вдоль барьера, даря ей неизменную улыбку, чтобы снова вернуться в следующем бою. Но сейчас до кратковременного облегчения была еще одна сшибка, и всадники разворачивались на нее, с заменой сломанных копий.       Валир в пылу скачки сам повернул на третью сшибку, без команды повода, Эйгон только успел схватить копье и поправить на ходу, крепко зажимая под рукой. Секунды скачки вдоль барьера растягивались, видя в щели забрала приближение противника, направленные лепестки коронеля, закрывающие острее копья и слыша только свое дыхание, отражающее в шлеме. Долгие мгновения перед ударом, что сотрясет тело внутри доспеха, все внимание Эйгона было на рыцаре что приближался к нему. Он не мог не заметить тот момент когда копыто коня сира Стеффона Свифта не нашло опоры и проскальзывая на черно-зеленой массе склизкой земли, потянув за собой всю массу туши лошади и вес металла доспеха всадника. Над полем взорвался вздох. Вскрики заглушили ржание коня. Эйгон резко взметнул копье вверх, показывая целое копье, отмечая прерывание сшибки и отказ от засчитанного очка. Притягивая поводья, замедляя бег фыркающего и недовольного Валира, завершая круг и разворачиваясь в сторону, куда уже бежали оруженосцы Свифта, помогая ему подняться, а сам рыцарь, отдавал указания показывая на лошадь, что с трудом, но все же сумела подняться. Король передал копье Арману и открепил забрало, направляя коня в сторону своего незадачливого соперника. Эйгон видел, как конюхи отводят сильно хромающую лошадь в сторону, она от каждого шага трясла головой и ржала, что не вселяло надежды, но ей был дан шанс побороться за жизнь. Эйгон подъехал к рыцарю, что тоже отстегнул забрало.       — Сир Стеффон, рад, что вы целы.       — Ваша милость, как только приведут новую лошадь, я готов продолжить турнир, — рыцарь легко поклонился.       — Жду вашего сигнала. Как будете готовы.       Эйгон кивнул и вернулся к началу барьера. Валир в нетерпении вертелся, и раздраженно фыркал, стремясь снова ринуться в бой, что мужчина не сдержался и усмехнулся, наклонившись и осторожно проведя рукой в металлической перчатке по не защищенной части шеи своего коня, стараясь придать ему немного терпения. Зато когда Эйгон снова опустил копье в сторону рыцаря, Валир выстрелил, рванув и несясь на соперника. Эйгон сосредоточился, на устойчивости посадки в седле, понимая, что удар придется принимать или больной рукой, или доспехом, что не вселяло надежных перспектив. Копье короля с оглушительным треском врезалось в центр щита, на котором красовался желтый петух, рассыпаясь щепками и принимая удар на дракона и лютоволка. Копья были сломаны, и только закончив пробег, останавливая Валира в конце барьера и развернувшись Эйгон увидел как с земли поднимается поверженный рыцарь. Король понимающе выдохнул, скорее это падение было результатом, предыдущего падения и замены лошади, но по всем результатам это была победа короля, что встречалась криком толпы. А впереди короля ждало неприятное вправление сустава плеча и тугая повязка, которая со слов мейстера мало чем поможет, если удар придется на щит. Эйгон принял это замечание, но выбора у него не было, впереди финальное сражение.       Когда Берен доложил о том, что готовы начать финальный бой, Эйгон стоял возле откинутой крышки шкатулки, смотря на лежащий в ней цветочный венок, с нежными лепестками, к которым было страшно прикасаться, столь нежные и хрупкие они были. Когда король снова садился на коня, выезжая на бой с сиром Лином Корбреем, он все еще ощущал отголосок сладкого цветочного аромата. Ему предстоял сложный бой, пусть он победил Корбрея на мечах, тот догонял его по балам, выбивая практически каждого своего противника из седла и что бы победить Эйгону требовалось минимум выбить из седла противника, а сейчас он даже не был уверен, что сможет удержаться сам. Боль в руке хоть и притупилась, мужчина понимал, что это до первого удара по щиту, и она вернется с новой силой, что ж ему не привыкать к боли. Эйгон бросил взгляд на королеву, очищая голову от сомнений, заменяя их улыбкой жены, и пришпорил коня. Эйгон решил пойти на опасный маневр и, укрепившись в седле, отодвинул свой щит, открываясь, принимая удар на доспех. Когда копья разлетелись, оба всадника пошатнулись в седлах. Королева вздрогнула закрыв рот рукой стараясь сдержать вскрик, и не найдя силы сдержать свои эмоции. Пока Арья ей быстро объясняла, что Корбрей тоже ели удержался в седле, а значит с королем они наравне. Это мало успокоило Сансу, и Арья даже засомневалась, что сестра услышала ее комментарий.       Рука ели удерживала щит, когда он поворачивал коня и готовился к следующей сшибки, конь Корбрея заскользил на повороте, но удержался и выровнявшись неся на встречу. Эйгон понял, что он с трудом выдержит сейчас удар, а значит, копье не должно его коснуться. От применения крюка для копья, что уменьшал вес копья, крепя его к доспеху, мужчина отказался и не столько что бы вызвать восхищение зрителей и соперников, сколько у него было мало времени, чтобы научиться им эффективно пользоваться. И именно сейчас подвижность копья, могла помочь ему. Сила удара копья была меньше, но больше была подвижность. Король летел на соперника, Валир тяжело дышал, вытянув шею вперед, словно ноги ели поспевали за стремлением его желаний. Мгновение и соперник напрягся, готовясь принять удар, в отличие от Эйгона, что покрепче сжал рукоять и выбросил копье, которое не было лишено свободы движения крюком, вперед удлиняя его. Удар короля пришелся по рыцарю на доли секунды раньше, чем тот сумел нанести свой. Эйгон услышал страшный скрежет и понял, что его копье сломано, но не почувствовал на себе ответный удар. В момент, когда копье должно было настигнуть Эйгона из-за нанесенного удара оно неловко и опасно дернулось вверх в сторону шлема и только инстинктивно откинувшись рисковано назад ухватившись рукой с шитом за луку седла, чтобы самому не выпасть из него, стиснув зубы от боли, пронизавшей руку, но так королю получилось избежать наверняка фатального удара в щель шлема. Но это того стоило — за спиной послышался металлический звон доспехов.       И когда Валир достиг края барьера, король резко затормозил, чтобы быстрее развернуть коня и убедиться в причине звуков. Своенравный конь, что все еще был в битве и на эмоциях, что переполняли не только короля, но и его коня, заржал и встряхнув головой оттолкнулся передними ногами в развороте встал на дыбы. Только многочисленные полеты на драконе его резкие влеты и пике, помогли королю сориентироваться и всем корпусом податься вперед, не давая коню откинуться назад. Эйгон смеялся под шлемом, выхватывая взглядом поверженного соперника на земле, его лежащие рядом целое копье, восторженный взгляд Сансы, что не имея возможности подбежать к своему рыцарю, но не совладав с эмоциями счастья, встала со своего места, по правилам приличия поднимая этим своим жестом всех в королевской ложе, и волной поднимая на ноги всех на других трибунах, что приветствовали своего короля-победителя. И когда через мгновение Валир все же опустился на землю все еще нетерпеливо перебирая копытами, Эйгон не выдержал и издал победный вскрик, взмахнув вверх своим переломанным копьем, когда герольд стараясь перекричать зрителей объявлял победителя турнира и его выигрыш. Он был победителем и чем радостней была она встречена народом, чем задумчивей становились лорды, перешептываясь с оттенком восторга и страха, оценивая своего правителя, тем слаще она была для короля, что была честной и абсолютной. Эта победа была не подстроенная по подсчету очков, она была вырвана в тяжелом и равном бою. Эйгон ни разу не ощущал себя, так как сейчас это было сродни полету на драконе, когда понимаешь, что ты выше остальных, что ты олицетворение могущества. Это был вкус победы, не притупленный горечью утрат и принятием сложных решений, что тяжелым грузом ложился на плечи. Это была истинная чистая слава, со сладостью меда и пряностью вина. Эйгон стянул шлем на ходу подкидывая его в руки Берену, и пришпорил коня пустив его легким галопом, совершая круг вокруг турнирного барьера, купаясь в звуках своего триумфа. Пока Стеффон подносил небольшой сундук к герольду, что стоял на особенной трибуне, где сидели пожилые рыцари и лорды, что судействовали на турнире. И как только щелкнули замки сундука, над полем повисла тишина.       Никто не сомневался, кого король назовет Королевой любви и красоты, но все же необъяснимое волнение охватило людей. Простолюдины замерли в ожидании невероятного зрелища, юные леди в порыве романтического ореола и легкой зависти, юноши задумчиво поглядывали, на своих родителей, а те натягивали улыбки, стараясь не позволить себе окунуться в прошлое. Об этом не говорили и даже мысленно отмахивались от непрошеных мыслей, посмеиваясь над своей излишне впечатлительностью, убеждая себя, что наречение Королевы любви и красоты происходит на каждом турнире, которых за последние двадцать лет было не мало. И все же лорды почтенного возраста через призму происходящего сейчас, как король Таргариен подъезжает к трибуне распорядителя турнира, как опускает целое, парадное, богато украшенное копье и как на его острее вешается венок из цветов, видели отголосок прошлого, словно две картины сливались в одну, эхом из далекого прошлого. С того, с чего все началось и что снова разворачивалось на их глазах, словно замыкая пройденный круг судьбы.       Санса точно знала, что произойдет дальше, она не понимала почему нервничает, она даже знала какие цветы будут в ее цветочной короне, сама себя лишив даже толики сюрприза, за что сейчас мысленно журила. Но все же пальцы нервно сжимались в кулачки, когда Эйгон медленно проезжал практически полный круг по ристалищу, прежде чем остановиться напротив нее. Король был прекрасен, темные кудри, горящий взор, мощь и сила в сочетании с благородством, уверенностью, спокойствием. Не было чувства тщеславия или самодовольства своей победой, сердце в груди трепетало. Счастье переполняло грудь, что он достиг этой победы, но только она сейчас была не для него, все его предыдущие победы были не для него и не во славу его дома, всегда все его победы одерживались ради одного имени, того, что с мига в Черном замке проникло в его суть и не хотело уходить. Санса. Его леди. Воплощение запретной мечты, что стала реальностью. Той, что с трудом, невероятно смущаясь и чувствуя, как начинают гореть щеки встретилась глазами с мужем. Серые глаза неотрывно смотрели на нее, пылая, маня.       Они были женаты уже шесть дней, они закрепили свою связь перед всеми лордами поцелуем в септе, но словно только сейчас всему миру демонстрировалось, что все душевные порывы, все восхищение, все дела и победы короля посвящены ей — его леди и что она принимает их и отвечает своей благосклонностью, что она приняла его как своего мужа и рыцаря. Санса видела, как медленно в ее сторону опускается копье, мощное оружие, что несет боль и страдания, но сейчас оно было склонено перед красотой, сейчас его воинственный дух был усмирен цветами. Прекрасными цветами, к которым она сделала небольшой шаг, касаясь их нежных лепестков руками. Трибуны взревели одобрительными возгласами и этот звук разорвал мираж прошлого, окончательно давая понять, что ему нет возврата, это другой Таргариен и другая Старк и даже венок не холодил руки зимними розами, а согревал теплом желтых ярких солнышек, что сияли в окружении белого снега.       Санса не успела растеряться, что ей делать с короной цветов дальше, как на королевскую ложу, оставив копье и Валира своему оруженосцу, также под приветствия, торопливо поднялся король. Он нежно обхватил ладони жены своими, на мгновение вместе с ней держа цветы, не прекращая смотреть ей в глаза, покоренный и в ее власти, после чего мягко забрал цветы, чтобы украсить ими ее огненные волосы. Санса привыкла к холоду своей зимней короны, к ее жесткости и тяжести. Эта же корона была воплощением нежности и может между ней и Джоном не было любви, что воспевали барды, но той теплоты, заботы, привязанности, что они испытывали друг другу было больше, чем Санса надеялась получить, эти чувства между ними окутывали их, согревали до щемящего сердца, перехваченного дыхания и слез, что щипали глаза готовые пролиться по щекам. Санса чувствовала, что голова идет кругом, что она теряется в звуках и нахлынувших на нее эмоциях и в тот момент, когда она в первые растерялась, не зная, как поступить, что ответить и что объявить. Эйгон обвел ее стан рукой и прижал к себе легко касаясь губами ее губ, не сомневаясь, не смущаясь, заявляя свои права. Объявляя всем — эта великолепная женщина его, а он ее, не по политическому договору, не по расчету, это не союз Севера и Юга, это союз Джона и Сансы, мужа и жены, двух душ. И не Боги будут карать тех, кто попробует их разъединить, они не успеют, потому что он сам уничтожит все, что встанет между ними.       Санса как в тумане слышала счастливые приветствия народа, слышала, как Эйгон все еще не разжимая их рук с ложи обращается к народу с речью и как в конце объявляет, что его сегодняшний выигрыш будет направлен на поддержку вдов и сирот войн, что было встречено неистовством малого народа, чьи мысли были полностью сейчас во власти их прекрасного короля. Санса все слышала, но с трудом заставляла себя осознать услышанное, стараясь совладать со своими эмоциями и чувствами, что накрыли ее, оставляя единственной опорой руку мужа, короля, рыцаря.       Доспехи были сняты и отправлены на починку и вправление вмятин. А вокруг короля уже суетился мейстер, что на радость Эйгона, без причитаний и комментарий, оценил ушиб плеча и попросил вызвать его перед вечерним пиром, чтобы сделать фиксирующую повязку. Эйгону не терпелось закончить эти рутинные послетурнирные дела и снова оказаться рядом со своей леди, что сейчас как Королева любви и красоты, приветствовала остальных рыцарей и раздавала причитающиеся им награды в присутствии хозяев турнира - Хайтауэров. Но пока у короля было еще одно дело, он не мог уйти, не убедившись, что его верный конь получит достойный уход. Валир сегодня себя показал с лучшей стороны и Эйгон не уставал им восхищаться.       — Ты сам поднял его на дыбы? — спросила Арья, все также подкрадываясь к брату сзади, но отмечая, что тот уже перестал вздрагивать на ее появление.       — Нет, это была чисто его идея, — Джон ободряюще похлопал по шее Валира.       — Это было эффектно. Даже я это признаю. Санса же кажется чуть в обморок не грохнулась от восторга, — она хотела подколоть сестру и посмеяться, но заметила, как Джон отвернулся, стараясь скрыть довольную улыбку. Арья же закатила глаза, женившись брат стал странным и слишком, по мнению младшей сестры, глупо милым.       — Так что пусть ты и победитель, но звездой турнира был твой конь. Его Валир зовут? — засмеялась Арья.       Джон кивнул.       — Да, Валир. И я не спорю. Он сегодня молодец, — Джон провел, поглаживая коня по крупу, и остановил взгляд на его ногах. — Он был настолько замечательным, что ни разу не поскользнулся.       Джон нахмурился, это и правда было странно, все лошади скользили, особенно, когда начал моросить дождь, но не Валир. Во время сражений этот вопрос не вставал, Джон просто был рад устойчивости своего коня, но теперь это смутило. Джон поднял заднюю ногу коня и с удивлением уставился на необычного вида подкову. Она была согнута наружу с краев и по центру выпирал металлический отросток, также вдоль всей длины изгиба были небольшие отростки, словно не забитые внутрь гвозди. Он точно помнил, что еще вчера во время проверки Валира у него были совсем другие подковы       — Что это? — спросил Джон, не ожидая услышать ответ, так как рядом была только Арья, но в следующее мгновенье медленно посмотрел на сестру, поднимая вопросительно бровь, он вспомнил об их утренней встрече. — Ты?       — Точнее Джендри. Его разработка, лошадь лучше держится в грязи. Точнее он придумал эти подковы, когда был на Севере, чтоб уменьшить скольжение на льду и снеге. Но вроде и на склизкой земле подошло.       Джон мельком подумал, что могло и не подойти, но не стал озвучивать это, видя такое довольное лицо сестры, что была рада помочь старшему брату. Поэтому Джон просто притянул ее одной рукой к себе в охапку и смачно чмокнул в растрепанную макушку. Смеясь, смотря, как она фыркает и вырывается, отпрыгивая от него, не признавая никаких нежностей.       — Простого «спасибо» было бы достаточно, — проворчала Арья, но все же не сдержала озорной улыбки, выходя из загона. А король уже видел приближение Сансы в сопровождении сира Бриенны, готовая возвращаться в замок, чтобы пару часов отдохнуть перед вечерним пиром.       Санса сидела в полу темной комнате одна, потягивая вкуснейший ягодно-травный напиток, наслаждаясь возможностью расслабиться и сменить пусть и прекрасное платье, на мягкий халат. Оставались считанные часы перед началом бала в честь турнира, а пока у нее было время разглядеть лежащую перед ней корону цветов, чтоб запомнить ее в мельчайших деталях, бережно сохраняя в своей памяти. Ее любимые желтые солнышки цветка, острыми лучиками-лепестками сияли окруженные белоснежными нежными цветами, как солнце среди снегов Севера. Санса улыбалась, легко поглаживая цветы, заметив, что-то что блеснуло среди них. Женщина осторожно раздвинула плетение и ахнула, это и правда была корона, цветы были вплетены в изящную диадему. И вот она останется с ней на долгую память о столь прекрасном дне. Санса не удержалась и бросила взгляд на небольшую дверь в умывальню, где сейчас был Джон, готовясь к предстоящему балу. Молодая женщина не заметила, как во власти мыслей начала подкусывать губу, не сопротивляясь желанию, что постепенно пробиралось под кожу. Дверь приоткрылась и в комнату с поклоном вошел Бецаль, неся в руках чистый комплект рубашки, брэ и штанов.       — Бецаль, — окликнула камердинера мужа Санса, не давая сомнениям себя остановить. — Оставь все здесь.       Хемелл замялся только на не значительное мгновение, после чего сложил одежду и с поклонном вышел. Камердинер нравился Сансе, он практически не говорил, но в нем чувствовался стержень и серьезность. На сколько Санса знала, Джону это тоже импонировало и с каждым днем он все больше доверял этому замкнутому, не многословному, но очень исполнительному и ответственному человеку.       Санса же взяла в руки стопку одежды мужа и замерла, вдруг засомневалась, не рассердится ли Джон, не выгонит ли ее, ведь это так постыдно и наверняка не достойно леди, но эхо поцелуя на турнирном поле и тех эмоций все еще управляли ею, придавая смелости и распаляя и так не утихающее желание.       Открывшаяся дверь впустила в теплую комнату от воды и растопленного камина с котлами с горячей водой для ванны, прохладный ветерок, который холодным потоком прошелся по мокрой, обнаженной груди, что выступала над водой. Джон расслабленно лежал в ванне, откинув голову на борт и закрыв глаза. Когда дверь за девушкой закрылась, она чуть вздрогнула от хлопка, который словно отрезал для нее путь отступления, и замерла, смотря на мужа, все еще держа в руках стопку одежды.       — Бецаль, положи на тумбу, дальше я сам, — раздался приглушенный голос.       И этот голос вывел молодую женщину из волнения, добавив капельку азарта и шалости, которой оказалось достаточно, чтобы Санса хитро усмехнулась и, положив одежду, игриво проговорила:       — Как скажите, ваша милость.       Джон резко распахнул глаза, как раз чтобы увидеть, не слишком глубокий, скорее игривый реверанс. Они на мгновение замерли рассматривая друг друга, пока Джон разглядев отголосок своих же желаний в глазах жены не протянул руку, в жесте приглашения.       — Иди ко мне, — невероятно мягко проговорил Джон и Санса словно этого и ждала, подошла, тут же вкладывая свою руку в его. Мужчина сразу протянул свою ладонь выше, в ласкательном жесте оглаживая ее запястье и выше. Тихо и стараясь больше успокоить своего внутреннего пробуждающегося зверя, чем женщину, спросил.       — Зачем ты здесь?       — Разве жена не может позаботиться о муже, что только что пришел с битвы, — тон Сансы был слишком наигранно равнодушный, что Джон не смог сдержать прожигающего взгляда, когда хрипло спрашивал:       — И как жена, собирается заботиться о муже?       Игривость тут же сменилась волнением, но отступать было не в правилах королевы Севера, особенно когда ей явно бросали вызов, и Санса вцепилась в мочалку, что лежала на при ванном столике вместе с различными баночками, скрываясь за спиной Джона, от его пронзительного взгляда.       — Как и любая другая, приведя тебя в порядок, — проговорила женщина, и Джон улыбнулся, отодвигаясь и подставляя спину под ее руки. Он попытался расслабиться, под легкими и равномерными движениями волокон мочалки, окутанный запахом хвои и трав, но это было бесполезно, внутри все клокотало, требуя большего. Все мысленные убеждения и выстраиваемые стены, что воздвигались со вчерашнего вечера, чтоб не податься своим желаниям начали рушиться. Как только Санса перекинула руку, омывая его грудь и медленно опуская вниз, скрывая мочалку за границей воды. Джон резко схватил ее запястье, останавливая, и осторожно повернул голову, встречаясь с ее взглядом, что пронзил его волнением, неуверенностью и волнами предвкушения. Прикусанный зубами кончик губы был последней каплей.       — Ты ведь умна, понимаешь, к чему все идет?       Санса сглотнула и нервно кивнула.       — Раздевайся, — проговорил Джон, отпуская руку, и Санса отложила мочалку выпрямляясь, все еще находясь за спиной мужчины, мысленно прося Джона не поворачиваться неуверенная, что ее смелости хватит, чтобы выдержать его пристальный взгляд в данный момент, когда дрожащие не то от страха, не то от желания пальцы развязывают шнурки халата. Джон и не шевелился, глубоко дыша, слыша, как за спиной шуршит, падающая на пол ткань. Бессмысленно пытаясь взять под контроль бушующие со вчерашнего вечера желание.       Санса снова оперлась о протянутую сильную руку, поднимаясь по ступенькам и погружаясь в теплую воду, притянутая на колени мужа, в объятиях его рук, что начали оглаживать кожу, где-то надавливая, где-то пробегая пальцами. Разминая, расслабляя и прижимая все ближе и ближе. Женщина же осторожно, опиралась о его грудь, боясь прикоснуться к темно-синей кляксе синяка, что растеклась по плечу.       — Твое плечо, — пробормотала молодая женщина, боясь причинить боль, но Джон на это только пристальней посмотрел в глаза жены, чувственно проведя руками вдоль ее спины, его жесткие пальцы уже перестали замечать тонкие выпуклые линии шрамов, наслаждаясь мягкостью кожи.       — Это последнее, что меня сейчас волнует, — проговорил он, притягивая ее ближе к себе, не встречая никакого сопротивления, только легкую чуть смущенную, но довольную улыбку. — Когда сейчас могу получить свою обещанную награду.       Что бы в следующее мгновение обрушиться на губы Сансы жаждущим, сжигающим напором поцелуями, увлекая их в танец полный страсти и желания, на мгновение позабыв о всех своих мысленных увещеваниях, быть терпеливым и медленным. Особенно когда сама Санса льнула к его груди, запуская пальцы в мокрые кудри, зажимая его жаждущую плоть между животами, вызывая заглушенные поцелуем стоны. Только когда Джон, приподняв женщину за бедра, плавно вошел в нее, вырывая из них одинаковый, сквозь приоткрытые губы, тихий вздох, Джон постарался умерить свой пыл. Потому что кожа Сансы была для него, как тончайший шелк, и когти дракона порвут ее, если он потеряет контроль. Это была медленная пытка, когда сильные ладони размеренно поднимали и опускали ее, не давая женщине выплеснуть то, что клубилось, сжималось внутри. Изнывая Санса зарычала:       — Еще, быстрее, прошу, — в конце перейдя на мольбу.       — Я могу тебя напугать, — рвано, сквозь глубокие вдохи проговорил Джон, крепче сдавливая ее бедра, стараясь удержать свой контроль, что был на грани.       — Прошу, мне нужно, прошу.       — Ты не знаешь, о чем просишь, — слова Джона были рычанием, угрозой, что превращалась в обреченный стон. — Это будет слишком, ты не готова.       Может она переоценила свои силы, возможно, это была ошибка, но страсть заполонила ее разум и Санса наклонилась к уху мужа, опаляя его хриплым дыханием:       — Я не пташка, я волк. Лютоволк не боится дракона.       И как доказательство прикусила мочку его уха, зажав ее между зубов и проведя языком. В следующее мгновение вода выплеснулась из ванной, а Санса уже стояла уперевшись руками в борт, а ее ноги, согнувшиеся в коленях, упирались на дно, расставленные и прижатые к стенкам сильными мужскими ногами. Когда Джон накрыл ее согнутую спину собой, резко врываясь в нее. Санса на мгновение замерла, но страх воспоминаний не успел овладеть ею, когда Джон, держась здоровой рукой о борт, второй повернул голову жены, на мгновение напоминая ей, что это он, прежде чем запечатлеть на ее губах нежный поцелуй, что также нежно прошелся по щеке, перейдя в ласке на спину. Это было ошеломляюще - полные нежности поцелуи, поглаживания рукой и абсолютно жесткие, быстрые, на грани ярости поступательные движения бедер. Санса терялась в столь противоречивых ощущениях, не понимая на чем концентрироваться, отдаваясь во власть мужа, чья рука спускалась ниже, пропуская по ее телу молнии удовольствия. Вода выплескивалась на пол, чередуя тепло воды и холод воздуха, усиливая контраст всех чувств и ощущений. Джон растворился в своем желании, в теплом податливом теле, обволакивающем запахе цветов, до полного экстаза не хватало только одного, чему Санса не давала вырваться, наклонившись к руке и укусив кулак, оставляя ровные вмятины зубов на белой коже.       — Не надо, я хочу тебя слышать, — прорычал Джон, легко проведя зубами по ее шее, из-за чего по телу прошла волна, направляющаяся в центр сосредоточения, женщина откинула голову назад, до белизны пальцев вцепившись в край ванны, издав протяжный стон, что перерос в «Джон», сливаясь с «Санса», что хрипло зазвучал над ухом.       Джон тяжело дышал, упираясь в плечо Сансы лбом, приводя свои чувства и мысли в спокойное состояние, что было сложно, так как волны удовольствия все еще пробегали по телу.       — Ты в порядке? — только смог прохрипеть мужчина, с замиранием ожидая ответ.       Дыхание Сансы тоже было рваным и тяжелым, она все еще лихорадочно сжимала борт ванной, с трудом заставляя повернуть голову, встречаясь с встревоженным взглядом мужа. Когда же на него в ответ смотрел удивленный взгляд хищника, что впервые вкусил крови. Полный неверия, удовольствия, сытости и разбуженной неизвестной ранее жажды.       — Более чем, — проговорила Санса и резко подалась вперед, впиваясь коротким, но жарким поцелуем в губы мужа, при завершении чуть царапнув их зубами. Когда они отстранились, то на лицах играли одинаковые удовлетворенные улыбки.       Музыка уже играла, и люди разместились по своим местам, когда Эйгон и Санса вошли в зал. Но не смотря на традиционное торжественное объявление короля и королевы, их появление было почти не формальным, из-за того, что обычно сдержанные и невозмутимые правители Вестероса, сейчас излучали счастье и веселье. Санса держалась обоими ладошками за ладонь мужа, почти повиснув на ней, прижавшись к его боку и заливисто смеялась не отводя от своего рыцаря взгляда, когда Эйгон в ответ довольно щурился и улыбался, сегодня он был рыцарем, что одержал победу для своей леди, сегодня был счастливейшим из мужей, чья жена всю дорогу до центрального чертога, шептала на ухо, самые горячие слова, что король не выдержал и утянул свою игривую жену в темный альков, скрывая от взглядов охранников, сминая губы жадным поцелуем, после предостерегающе прошипев:       — Играешь с огнем, моя леди.       Санса же только усмехнулась, с вызовом посмотрев исподлобья:       — Лед лютоволка жаждет огня дракона.       После чего выскользнула из его захвата снова в коридор, поправляя цветочную корону на голове, где Бриенна и Лонмаут обменялись довольными взглядами. Эйгону не оставалось другого, кроме как одарить супругу многообещающим взглядом и постараться усмирить до ночи свои желания.       И пир был под стать настроению королевской четы, веселый, задорный, жаркий. Вино лилось рекой, элементы танца были на грани допустимого, а разговоры все откровеннее. Королева заливисто смеялась, кружась в танце, чувствуя, как близко прижимается к ней король, как крепко обхватывают его руки талию и как быстро стремиться он вернуться к ней, если танец, заставлял разойтись, как не сводит с нее горящего взора, который не кстати воскрешал в ее памяти картинки, звуки и чувства, не столь давнего проявления их страсти. С кем бы Санса как Королева любви и красоты, а значит — хозяйка этого вечера не разговаривала, кто бы к ней не подходил, она всегда чувствовала за спиной тепло мужа, его присутствие. Эйгон старался ни на шаг не отходить от королевы, а отходя, всегда держал в поле зрения, когда она в ответ одаривала его своей улыбкой. За королевским столом велась непринужденная беседа, а Санса еще раз поблагодарила короля за решение передать весь не маленький выигрыш ей и на дело во главе которого стоит именно она. Эйгон на это только равнодушно хмыкнул и сказал, что рад ее порадовать, но это мелочь. В любом случае этот выигрыш оказался бы в казне, как и все остальные средства, которые он будет в силах достать, его доход это и есть казна, направленная на развитие страны. Зато теперь он точно знает, что эти выигранные монеты пойдут на благое дело. Тирион, сидящий радом только восхищенно помотал головой, вспоминая, как предыдущие правители воспринимали казну, как свой личный кошель с монетами, и что сейчас король буквально сообщил, что собирается вести аскетичный образ жизни, отдавая все на страну. Десница бросил взгляд на лорда Локка и дал себе зарок, переговорить с Мастером над монетой и лично проконтролировать обеспечение двора и лично короля, а то дай волю их правителю и он сделает себя нищим и будет ходить в обносках, отдавая последнее стране, а этой крайности нельзя было допускать. И все же он им гордился, это решение с выигрышем, было и, правда, незначительным, но поддано так, что еще долго народ будет шептаться о щедром и добром короле, что заботиться о своем народе. Тирион обернулся к королеве:       — Поздравляю, ваша милость, предположу, что этот тонкий политический ход результат вашего благотворного влияния.       — О, уверяю вас лорд Ланнистер, что это не так.       И все же Санса смущенно, но довольно улыбнулась, посмотрев с благоговением на своего короля, что направлялся к ней, чтобы снова порадовать танцем, и тихо добавила:       — Это всего лишь Джон и его благородное сердце.       Перешептывания короля и королевы за столом, становились все тише, а их стулья все ближе. Арья не выдержала такой сладости и сбежала за стол Штормовых земель, где стихийно начался пьяный турнир, и стучали кубки. Джендри же с улыбкой посматривал на хмурящуюся девушку, что одаривала своих родственников красноречивыми взглядами, пока не нагнулся к ней со спины и шутя не прошептал:       — Влюбленные идиоты, да?       — Ага, — пробормотала Арья, пока, поняв смысл сказанного, не вскочила резко разворачиваясь, прожигая лорда Баратеона взглядом, сквозь зубы начиная яростно шептать: — Какая любовь, все это ради спокойствия королевства. Это обязанность. Они родственники.       — Были, — также тихо, чтобы их никто не услышал, ответил Джендри. — А теперь муж и жена. И разве это плохо, если они во всей этой ситуации, найдут счастье. Разве ты не этого им желаешь?       Арья бросила взгляд на своих брата и сестру, которые в этот момент сидели за столом, но их головы были наклонены друг к другу и они, шептали слова, на которые Эйгон довольно улыбнулся, а Санса засмеялась, закрывая рот ладошкой. После чего мужчина поднял руку, бережно поправляя цветок в короне королевы, его взгляд сиял. Арья улыбнулась кончиками губ и тихо вышла из зала, слыша за спиной шаги Джендри. Король и королева вскоре тоже покинули веселье пира, сопровождаемые веселыми, пьяными и загадочными взглядами.       — Думаю, пора делать ставки, — пьяно проговорил лорд Медоуз, когда за королевской четой закрылась дверь.       — Какие? — заинтересовался сидящий рядом лорд Черноводный, что только что вернулся после третьего танца с леди Таллой, и который был рад поддержать любой спор.       — Через сколько лун мы будем осчастливлены наследным принцем? — как само собой разумеющееся пояснил лорд Медоуз. И за столом Простора раздался довольный, согласный смех. Эту новость ждали. Счастливый король, королева, наследник, всегда были синонимами благополучия и стабильности страны.       Утренние лучи пробирались в комнату, когда мейстер закончил намазывать мазь и накладывать тугую повязку на плечо короля и вышел из комнаты. Джон поморщившись повел плечом, когда выходил в спальню, надеясь, что Санса не заметит его дискомфорт. Молодая женщина сидела за небольшим столиком у зеркала. Милания только что закончила расчесывать и укладывать ее волосы и вышла из комнаты, когда Санса продолжила утренние процедуры. Джон остановился, присаживаясь на небольшую тахту, стараясь не шуметь, чтобы не отвлечь Сансу, что проводила тонкой палочкой по векам, потом открыла одну баночку, намазав ее содержимое на щечки, потом другую, нанеся субстанцию на руки. Баночки, флаконы, в стекле которых играли блики света, коробочки с лентами и кисточки, что расположились на столике. До недавнего времени эта сторона жизни леди была для него закрыта без возможности даже прикоснуться к загадке, что происходит за закрытой дверью, а теперь он стал частью этого вот уже как несколько дней. До этого ни одна женщина не позволяла так близко приблизится к столь таинственной части ее жизни. Санса нежно, легкими движениями провела пушистой, воздушной пуховкой из лебяжьего пуха по щекам, и Джон заметил, как ее кончики губ начинают изгибаться в сдерживаемой улыбке, все же почувствовав на себе взгляд мужа. После чего повернулась в его сторону и хитро сверкнула глазами, дунув в его сторону, поднимая легкое белоснежное облачко, что полетело в его сторону. Уже открыто улыбаясь, Джон не сдержал ответной улыбки, протянув руку.       — Можно? — указывая на пуховинку в ее руках.       Санса не скрыла удивления, но передала ее Джону, что сосредоточенно, что даже нахмурил брови, осторожно провел ею по щекам женщины, как она это делала только что.       — Что дальше? — почти шепотом, словно боясь разрушить момент таинства проговорил Джон. Санса осмотрела столик и с хитринкой в улыбке протянула руку к маленькой кругленькой баночке, открывая крышку.       — Бальзам для губ. Дома мы пользовались, чтобы не обветривались. Помнишь, мейстер Лювин готовил?       Джон кивнул.       — На стене это был просто жир.       — Дома защита от холода, а здесь от жары.       Джон на мгновение замер, смотря на коробочку, что Санса протягивала ему на ладони, медленно переводя взгляд на жену, стараясь понять, правильно ли понял ее предложение. Санса не отводила от него взгляда, чуть вытянув голову к нему, а губы призывно приоткрылись. Джон не мог отвести он нее взгляд, когда почувствовал, как большой палец его руки окунается в жирообразную субстанцию, что подтапливалась от его тепла, прежде чем поднести руку к лицу Сансы. Она силилась выглядеть спокойно и равнодушно, но волнение просачивалось в глазах, когда пальцы руки короля обхватили ее подбородок, чуть приподнимали, пока большой немного шершавый медленно обводил контур верхней губы. Взгляд Джона сжигал, лицо было напряжено, а когда палец спустился на нижнюю губу, проводя несколько раз вдоль, чуть надавливая ее мягкость, рот мужчины приоткрылся, словно ему перестало хватать воздуха. Санса почувствовала сухость во рту, хотелось сглотнуть, но палец все еще покоился на ее губе, а дыхание становилось неровным. Страх пробудившийся от смелости мыслей пробрался под кожу, замедляя мир. Санса отсчитала два своих вздоха прежде чем почувствовать как ее губы приоткрываются, захватывая палец у рта, втягивая его и легко проводя по нему язычком, чувствуя легкую горчинку бальзама. Джон оцепенел, смотря, как его палец скрывается в теплоте ее рта, как блестящие мягкие губы захватывают его. Осталось мгновение до того как вскипевшая кровь, готова была взорваться, когда раздался стук в дверь. Санса вздрогнула, а Джон вскочил как разоблаченный подросток, отступая и отворачиваясь от королевы, стараясь вернуть себе спокойствие и слыша, как Санса бормочет, что это Милания, принесла напиток. Когда Джон снова повернулся, Санса осторожно потягивала жидкость из кружки обхватив ободок губами. Джон замотал головой стараясь найти способ очистить мысли.       — Что это? — слишком резко и хрипло спросил он, снова возвращаясь на свое место подле столика жены.       — Ягодный напиток, Милания мне всегда его делает, — Джон кивнул, он видел, как Санса пила этот дымящийся чай утром и вечером, отдавая ему предпочтение перед вином.       — Можно? — Джон протянул руку, и Санса с улыбкой отдала ему кружку, внимательно следя, как Джон делает пару глотков, морщась и возвращая ей. — Слишком сладко.       — А мне нравится, — и словно демонстрируя, прикрыв глаза, отпивая теплую жидкость.       — Сластена, — нежно усмехнулся Джон, чувствуя, как мыслям возвращается спокойствие и сосредоточенность.       — Сегодня важный день, — Санса посмотрела на Джона, что сдержано кивнул. — Есть какие-либо предпочтения.       — Мои предпочтения не важны, я выберу лучших, тех, кто проявит себя. Это главное, — Джон тут же стал предельно сосредоточен, он не просто выбирал гвардейцев в гвардию он сегодня должен был выбрать тех кому будет полностью доверять, кому должен будет доверить не только свою жизнь, но и жизнь своей семьи. А с доверием у Джона и так были проблемы. Поэтому те мысленные требования, которые он отмечал, даже ему казались заоблачными и сомневался, что хоть кто-нибудь им будет соответствовать. Хотя предпочтения у него и, правда, были, жаль столь же не осуществимые.       — Думаю, твой прошлый соперник Харлоу, тебя впечатлил, — Санса усмехнулась.       — Ты уже знаешь о том, что он будет избираться в гвардию? — Джон поймал себя на мысли, что даже не удивлен, осведомленности Сансы.       — Все просто, я вчера утром перед турниром встречалась с Родриком Харлоу, мы обсуждали выделение замков Милосердия, вот от него и узнала.       — Думаю, он не очень доволен решением своего кузена, — проговорил Джон, вспоминая те сведения, что ему были предоставлены про младшего Харлоу.       — Он встревожен и растерян, — уклончиво проговорила Санса, ей показалось, что и сам лорд Харлоу еще не определился с тем как относиться к решению Друстана и вроде отложил решение вопроса, когда он и правда возникнет, все-таки его кузен еще даже не победил в отборе.       — Лорду Харлоу нечего переживать, я никогда не соглашусь на его кузена в гвардии, — голос Джона был печальным, но решительным, а слова на столько странными, что Санса отставила все и в недоумении повернулась к мужу. Она не замечала за ним такого предубеждения к Железнорожденным, это больше походило на нее, а Джон был к ним более чем благосклонен, что и показал, отдав должность в Малом совете одному из них, а леди Грейджой, с каждым действием короля, все больше проникалась к нему уважением, что уже даже перестала скрывать свою лояльность.       — Я думала, он тебя впечатлил? — Санса была в растерянности.       Джон словно очнулся от мыслей, когда заговорил:       — Да, конечно. Ты ведь знаешь, что Друстан и его старший брат наследники лорда Харлоу, — Санса кивнула, не понимая, куда король клонит. — На данный момент именно он наследует своему старшему брату, а значит и всему роду Харлоу. Я не заберу наследника из семьи. Не встану между братьями или отцом и сыном. Я учусь на чужих ошибках и помню, что случилось с Эйрисом, когда он лишил Тайвина Ланнистера предпочтительного наследника, практически что будущего рода. Это стоило ему лояльности и верности Тайвина, что отразилось на всей династии Таргариенов.       Сансе нечего было сказать, кроме того, что она поражена каждой своей мыслей, каждым решением Джон становился сильным правителем и тонким политиком, стремительно впитывая правила южной игры. Это пугало, как Джон быстро начинал осваиваться в новом мире, с новым именем и титулом, но и восхищало, и привлекало. Санса улыбнулась.       — В этом я могу тебя успокоить. Вопрос дальнейших наследников будет решен молодой женой лорда Харраса Харлоу.       Джон нахмурился.       — Харрас женится? Мне не докладывали.       — Всего лишь слухи, но очень достоверные, — Санса хитро улыбнулась. — Сейчас идет обсуждение деталей, но, думаю, помолвка состоится еще до зимы.       — И откуда у нас такие познания? — Джон улыбнулся. — Чувствую, я просчитался, надо было тебя назвать Мастером над шептунами.       Санса смущенно отвела взгляд, но улыбка была несказанно довольная.       — Леди любят поболтать за вышиванием, — уклончиво проговорила королева. — Так что если Друстан достоин Королевской гвардии. Не сомневайся.       — Спасибо, — Джон еще сомневался насчет Друстана, но был благодарен, что Санса постаралась развеять его сомнения. — А теперь скажи на каких замках вы остановились.       Глаза Сансы загорелись, как всегда, когда она начинала говорить на волнующую ее тему, что полностью занимала мысли. После Джону пришлось уйти раньше, нужно было отдать распоряжения о заседании Малого совета на завтра и подписать накопившиеся за время турнира документы, пока королева заканчивала сборы.       Сегодня Санса проигнорировала плащ, так как в отличие от вчерашнего дня, сегодня распогодилось. Солнце выглядывало из-за кучерявых облаков. Оставалось одеть корону и готовится на выход. Женщина с печалью посмотрела на лежащую на столике корону цветов, сегодня было время не для нее, и наверно уже никогда не будет ее время, цветы начали тускнеть и увядать. На это было печально смотреть. Санса понимала, что на память у нее останется диадема, что сейчас скрыта цветами, но все же этого было недостаточно. Санса посмотрела на небольшой ларец, что стоял не далеко от нее, в ней лежали свернутые свадебные плащи, свадебная лента и вчера Джон туда положил ленту ее благосклонности. Сансе тоже хотелось что-нибудь оставить на память. Столь же ценное не своей стоимостью, а воспоминаниями. И вскоре у нее в руках была толстая книга, которую она начала читать еще в Хайгардене, решив по лучше узнать о династии своего мужа, на обложке красовался трехглавый дракон, а слова рассказывали о всех представителях рода Дракона. Санса не глядя открыла книгу на странице посвященной «Эймону рыцарю-Дракону» и усмехнувшись: «Самое то», достала из своей цветочной короны самые красивые цветы три желтых и несколько белых, аккуратно раскладывая их между страницами, снова убирая том в сундук. Торопясь присоединиться к королю в большом зале на утренней трапезе.