Олимп и Голгофа

***

      Стою на пороге ректорской резиденции взъерошенная, ободранная, перемазанная красным (кровь), разными оттенками коричневого и чёрного (сажа, песок, земля, пыль, экскременты), жёлтого (желчь) и почему-то ядовито-зелёного (видимо, остаточные выхлопы чей-то магии); в руках — увесистый булыжник с изображённым на нём египетскими иероглифами Нового Времени именем Сета и стакан со льдом и собственным безымянным палецем (случайно отчекрыжила киркой); на лице — усталость с вкраплениями недовольства, потому что домой из Америки пришлось добираться своим ходом. То есть, не совсем своим — вместе с другими экзорцистами, конечно, но без всяких привилегий в виде отдельных порталов, а это обидно и ненормально. Помнится, когда я в последний раз упрекнула Самаэля за нежелание оказать мне какую-то незначительную услугу, он сказал, что не хочет опошлять нашу высокую любовь низкой корыстью. Ага, блин, конечно.       Открывший мне дверь Белиал нисколько не переменился в лице, даже не посчитал нужным смерить мою фигуру заинтересованным взглядом.       — Доброе утро, фрау Сандра, — произнёс он, отвешивая лёгкий поясной поклон на манер Себастьяна из «Темного дворецкого».       — Доброе, — я сразу же сунула ему притащенный кусок стены и продемонстрировала стакан и забинтованную культю, — подлатаешь меня, а то тут небольшой казус?       — Конечно, проходите.       Белиал отступил в сторону, пропуская меня в коридор и старательно не обращая внимание на грязь, которую я занесла в его идеальную прихожую. Разумеется, я ещё в Америке могла бы обратиться со своей травмой к знахарю, но предпочла дождаться возвращения домой. Белиалу и его подручным не впервой латать мои раны и пришивать на место разные части тела, так что им я доверяю значительно больше, чем какому-то левому человеку. Не думаю, однако, что дворецкому это льстит.       Вообще-то говоря, холл — самая нормальная часть резиденции и так уж получилось, что одна из самых вычурных. На любого гостя, удумавшего заглянуть к ректору на огонёк, с порога обрушивалась лавина изысканной смущающей роскоши: двустворчатые двери, открываемые перед посетителем, будто ворота; высоченный потолок, украшенный изображением русалок, играющих с кольцом нибелунгов (1); кадки с огромными фиолетовыми орхидеями по бокам дверей. Свет люстры и дневной свет, пробирающийся в помещение через размещённые под самым потолком окна, отражался в лакированном паркете, и из-за этого создавалось впечатление, будто весь холл купается в солнечной ванне; бледные разодетые в шелка и парчу люди с барочными пейзажами или горностаевыми мехами за спиной смотрели из картинных рам на вошедшего величественно и важно, будто заставляя устыдиться своих джинс или кроссовок, и за всем этим пафосом не сразу можно было заметить вешалки с одеждой и несколько пуфиков для удобства при переобувании возле правой стены.       Одежда на вешалках и обувь под ней контрастировали с общим дизайном. Здесь нашли себе место и те самые пресловутые кроссовки, и кожаные жакеты, и пуховики (ездили в Россию смотреть на искусственные врата Геенны), и самаэлевские сюртуки, и его же толстовки с анимешными принтами, и прочая, прочая. Всё это не было никак прикрыто и, я полагаю, этот клочок функциональности и привычности выступал для наших гостей островком спасения. В самом деле, где же ещё украться от грозного вида Наполеона с парадного портрета Жана Энгра (2), как не в объятиях ватника, в котором я зимой ездила в Сунгирь на раскопки. Самаэль утверждает, что портрет вышеназванного французского императора, висящий у нас над входом, — копия, но я-то знаю, что копия висит в музее армии в Париже, а вовсе не у нас.       — Что дети, уже проснулись? Офелия собирается в школу?       Мы с Белиалом преодолели холл, плавно переходящий в широкий, довольно сумрачный коридор и двинулись по нему: я первая, дворецкий на шаг позади.       — Да, миледи. Ей и Ричарду-доно был подан завтрак пятнадцать минут назад.       Границы коридора тонули во тьме. После ярко освященного холла человеческое зрение не могло нормально воспринимать окружающий полумрак, и из-за этого создавалось впечатление, будто ты провалился в кроличью нору — хоть сколько-нибудь видимой оставалась только ковровая дорожка по центру, но и её конец совершенно терялся где-то там, впереди, в неизведанном. Не могу поручиться, что этот эффект не был спланирован заранее.       А мы всё шли, и я знала, что хоть они мне сейчас и не видны, но слева и справа тянутся двери — чёртова туча самых разномастных, разнокалиберных дверей, ведущих чёрт знает куда. Во всех смыслах этого выражения.       То есть нет, я прекрасно знала, куда могут привести многие из них: моя спальня, комнаты детей, кабинет Самаэля и его же спальня, гостиная, столовая, кухня, служебные помещения, где обретается Белиал и его штат демонической прислуги (да, непременно демонической — никакая другая с нашим дурдомом не справится), Лимб. Однако ничего не поделаешь — назначение пугающе огромного количества этих путей оставалось для меня загадкой, более того, некоторые из них были прямым текстом запрещены для посещения. Мучило ли меня любопытство относительно того, что могло скрываться за ними? Конечно, и довольно сильное. Стремилась ли я как-то удовлетворить это любопытство? Ни в коем случае, потому что жить мне хочется всё-таки больше.       «Есть тайны, которые нельзя открывать; существуют печати, которые нельзя ломать», — с поистине профессорским пафосом объяснял мне когда-то Самаэль, и это было первым, чему я научила сперва свою любознательную дочь, а затем не менее любознательного сына. В конце концов, мы живём в доме Повелителя Пространства.       Вход в мою комнату отражал мою суть, по крайней мере, так утверждал Самаэль. Самая обычная деревянная дверь, покрытая белой облупившейся краской, в символизм которой я предпочитала не углубляться. Если слишком долго размышлять над всем, что связано с Самаэлем, можно рехнуться так же, как этот дом.       Мы вошли, и Белиал сразу же занялся моим пальцем. То есть, занялся им, конечно, не сам Белиал, ибо он не имел власти исцелять, но зато дворецкий обладал более ценным умением — вызывать к себе на ковёр любого демона из своего штата. На сей раз нам понадобился демон Гаап (3), что носил образ тщедушного бледного восемнадцатилетнего паренька в лакейской ливрее с лохматой чёрной шевелюрой и чёрными же кругами вокруг глаз. Всем своим видом напоминая чахоточного студента из девятнадцатого века, Гаап мог успешно ввести в заблуждение любого, но только не Белиала. Дворецкий держал всю прислугу в ежовых руковицах. Несколько раз я видела, как Гаап у него на кухне чистит овощи.       — Ты знаешь, что делать, — сказал Белиал, глядя на подчинённого с профессиональным равнодушием, и тот, кивнув, направился ко мне.       Я знала, что не нравлюсь ему. Как и всей прислуге в этом доме. Как и всем демонам. И дело было даже не только в специфическом мировоззрении, которое считали ошибочным все окружающие, начиная от Офелии и Рика и заканчивая Ватиканом, но в первую очередь в унижении, которое заключало в себе наличие хозяйки-человека. Судя по взгляду исподлобья, Гаап хотел не палец мне прирастить, а вскрыть сонную артерию, но ведь Белиал ни за что не потерпит неуважения к миледи. Даже к такой, как я, раз уж довелось ею стать.       Мягкий, слегка красноватый свет, льющийся из ладони Гаапа, чуть-чуть покалывал; приделанный на место палец казался затекшим несколько минут, и на этом, собственно, всё. Я немного поразминала руку, сжимая и разжимая кулак. Если у тебя стабильно несколько раз в месяц что-нибудь отрывается, а потом без особых проблем обратно пришивается, ты начинаешь относиться к подобным случаям гораздо спокойнее. Спустя лет тринадцать, конечно.       Закончив со служебным долгом, Гаап с большой охотой удалился, а Белиал снова отвесил свой традиционный поклон дьявольски хорошего дворецкого.       — Миледи, вас ждать на завтрак?       Я усмехнулась.       — Мне, как видишь, необходимо привести себя в порядок, так что проводить Офелию в школу не смогу, но от завтрака не то, что не откажусь — тебя съем, если не покормишь! — я засмеялась, — Самаэль сегодня превзошёл самого себя и даже не дал мне кофе попить.       Белиал сдержанно улыбнулся.       — Сложное задание?       Я отобрала у него скоммунизженный кусок стены и повертела его в руках.       — Скорее просто бурное утро. А случилось ли дома что-нибудь экстраординарное?       Дворецкий задумчиво постучал пальцем по подбородку, и это показалось мне несколько комичным.       — Бегемот снова попытался использовать чёрное пламя Геенны для приготовления обеда в частности парных котлет. Не беспокойтесь, миледи, дурную идею ликвидировали в зародыше, как и излишнюю страсть к экспериментам. У Бегемота нездоровая любовь к чёрному пламени.       Я фыркнула от смеха, но следующая реплика оборвала мне веселье.       — Гаап пытался удрать, за что получил очередной штраф в виде мытья полов во всей резиденции.       Меня пробрала дрожь.       — Что, вот прям во всей?       — Кроме помещений, запрещённых милордом.       Я вздохнула.       — И чего ему не хватает...       Дворецкий приподнял брови, что применительно к нему означало крайнюю форму удивления.       — Он — пленник, фрау Сандра.       — Но ведь ему же платят зарплату! Эликсирами бессмертия...       Теперь фыркнул Белиал.       — Если бы господин создал для Гаапа идеального клона, нужда в эликсирах возникала бы не чаще раза в несколько тысячелетий, но из-за брака инъекции нужно ставить дважды в месяц. Вот и выходит аванс и зарплата.       Я опустила взгляд. Ни в голосе, ни в словах Белиала не сквозило осуждение, только равнодушная констатация факта, но я знала, что это ненормально. Самаэль держит Гаапа в рабстве, на инъекциях, как в человеческой среде торговец наркотиками мог бы держать зависимого от героина, и это всё из-за меня. Без Гаапа я давным-давно бы отбросила тапки.       Справедливости ради стоит уточнить, что я боролась. Пыталась отказаться от услуг демона-целителя, просила Самаэля отпустить беднягу на волю, ждала в свой адрес целую плеяду рассуждений о корыстности человеческой натуры, о лицемерии и зависимости меня — христианки — от помощи адского жителя, но Самаэль, как обычно, не оправдал моих ожиданий. Закатив глаза в мимолетном раздражении, супруг отмахнулся от моего заступничества, как от глупости такого масштаба, с которой даже спорить позорно.       — Кисонька, ластонька, поросеночек мой, — процедил он сквозь зубы, — как тебе идея всего на секунду остановить галоп своего жертвенного самолюбования и попробовать решить задачу. Дано: Кося отправилась сражаться с иллюминатами, а целителя нет. Внимание, вопрос: носки какого цвета оденут на Косю при погребении?       Я открыла было рот, чтобы что-нибудь возразить, но Самаэль ещё не закончил.       — Или! Другая задачка: Кося отправилась на раскопки куда-нибудь в Ирак, где не самое дружелюбное местное население, а целителя нет. Вопрос: балахон какого из оттенков коричневого оденут на Косю, когда станут класть в гроб?       — Ой да знаешь...       — Или! Кося за каким-то чертом поперлась в Синайские горы, следуя велению левой пятки, а там, в горах, то есть, столько заманчивых ущелий и пропастей, а целителя нет. Так, как ты думаешь, какие трусы напялят Косе под её любимую рясу?       Подцепив указательным пальцем мой подбородок, он склонился ко мне и, выделяя интонационно каждое слово, произнёс, будто вбивая в меня посыл своей речи:       — Никакого. Такого же цвета окажутся и ряса с носками, поскольку невозможно будет обрядить во что-то ту гору мяса, в какую ты превратишься за считанные дни.       — Между прочим, не так уж часто я калечусь на работе, как ты хочешь это показать. Большинство травм я получаю от тебя.       Это была опасная тема, которая могла бы вести меня к новой травме, но Самаэль не стал ничего делать, только отпустил меня и отошёл.       — Вопрос исчерпан, — подвёл он черту, и я не стала спорить, ибо он был прав.       Каким бы ни был источник моих ранений, без Гаапа мой удел — провести в гипсе большую часть жизни, и хорошо, если в гипсе, а не в инвалидном кресле. Внезапно в голову пришла ещё одна важная мысль.       — А ведь Рик тоже может пострадать и очень сильно. Гаап лечил его ожоги после инцидента с отправлением в космос самодельной ракеты и после того эксперименты с электричеством.       Самаэль улыбнулся, как улыбнулся бы дьявол, глядя на жертву, которая только что заглотила наживку.       — Кажется, связь с неокортексом (4) восстановлена.       Несмотря на реакцию супруга, мысль о сыне сильно успокоила мою совесть. Да, вероятнее всего, это утешение содержало куда больше самообмана, чем чего бы то ни было другого, но ведь все аргументы, как Самаэля, так и мои собственные — совершенно объективны. Да, я бы очень желала Гаапу свободы, но разве его свобода стóит безопасности моего сына да и чего уж греха таить, разве она стоит моей безопасности? Кроме того, Гаап — демон, на его совести наверняка достаточно всего такого, за что стоило бы провести пару десятков лет в служении. Правда же?       Характерное покашливание Белиала вырвало меня из пучины воспоминаний.       — Не стоит терзаться, миледи, — спокойно и учтиво произнёс дворецкий, но почему-то мне почудилась в его словах некая издёвка, — ваша забота о себе вполне понятна и законна, никто не смеет вас судить.       Это смутило.       — Я ведь забочусь не только о себе, но и о Рике.       — Да, разумеется.       — Что? Он тоже нуждается в целителе!       — Я не спорю, миледи, но простите, меня ждут обязанности. Я вам ещё нужен?       Напустить на себя равнодушный вид оказалось куда проще, чем кажется на первый взгляд.       — Нет, спасибо. Можешь идти.       — Я прослежу, чтобы Офелия-доно благополучно села в автобус.       — Хорошо.       Я начала собираться в душ, стараясь не глядеть в сторону дворецкого, но тот сразу же поклонился и оставил меня к большому моему облегчению.       Когда я вошла в столовую, Рик сидел за столом в гордом одиночестве, склонившись над увесистым фолиантом, и потягивал через трубочку апельсиновый сок. Никакой реакции на моё появление не последовало вплоть до прямого приветствия. Только тогда мальчик поднял голову.       — Доброе утро, — ответил он, чуть улыбнувшись, — чем вы с папой сегодня занимались?       Я подавила пóшлые мыслишки, невольно возникшие от такого вопроса.       — Да так, ничего особенного. Ходили бить сатанистов.       — М-м, — протянул ребёнок, — интересно.       Ему не было интересно, но вежливость требовала именно такого ответа.       — А у тебя тут что?       Я подошла к сыну со спины и заглянула через его плечо в книгу.       — Всё «Гёделя, Эшера, Баха» штудируешь? Что ты хочешь отыскать в этой трудной книге? У меня так и не вышло пойти дальше «Крабьего канона» (5)...       Рик мотнул головой и не ответил, снова уставившись в текст. Я вздохнула.       — Думаю после сегодняшнего, твой папа ничем больше меня не нагрузит. Давай сходим куда-нибудь?       — Давай ты сначала позвонишь папе и убедишься, что он действительно не хочет дать тебе задание?       Три месяца назад Самаэль собирался поставить меня во главе экзорцистского патруля, задачей которого было расследовать причины повышенной демонической активности на территории Мачу-Пикчу. В порыве радости от получения такого интересного задания я пообещала Рику взять его с собой и провести по всей не туристической части храмов и резиденций, но в последний момент Самаэль снял меня с поста и отдал руководящую должность Лайту Лайтнингу. Результаты весьма дерзких попыток поколебать решение супруга остались на моём теле лиловыми синяками, но даже это не оправдало меня в глазах сына.       Конечно же, Рик простил. На словах. Но забыть, судя по всему, не мог очень долго и, главным образом, из-за неоправданного ожидания. Нет ничего горше неоправданных ожиданий.       — Разве ты вечно будешь вспоминать тот инцидент? — я обняла Рика за плечи и прижалась щекой к его макушке.       Мальчик оторвался от чтения и наклонил голову, касаясь виском моей руки.       — Прости. Но спросить всё-таки стоит, как мне кажется.       — Хорошо, убедил.       Мы постояли несколько секунд, Рик больше не читал. Светленькая макушка, худенькое тело, джинсы, белая футболка — этот ребёнок казался мне каким-то стеклянным, уязвимым. По сути, так оно и было. На фоне Офелии, унаследовавшей демоническую силу; тем более, на фоне Самаэля и всех этих демонов, которые постоянно крутятся вокруг, Рик — единственный человек в моей семье — казался действительно очень хрупким, но только внешне. Стеклянное тело хранило алмазную душу, и мне от этого, порой, становилось жуть, как страшно. Разве эта оболочка может защитить пронзительный интеллект моего сына, его твёрдую волю, непробиваемый покой, его решительность, уверенность, какую-то странную, во многом детскую чистоту?       Я обняла Рика сильнее, конкретнее, поцеловала его шелковистые волосы и подавила вздох. Я тоже не могу защитить моего мальчика, а ведь он — лёгкая мишень для иллюминатов и прочих Самаэлевых врагов. Конечно, можно было бы наложить на ребёнка какое-то заклятье, снабдить порталом в безопасное место, но Самаэль отказался предпринимать подобные меры предосторожности.       — Мир — хаос, в котором бок о бок существуют множество разных вещей, дорогая Кося, и некоторые из этих вещей опасны. Тем не менее, необходимо научиться жить в этом многообразии, не рассчитывая на помощь папочки-мага, — парировал Самаэль.       Я попыталась было возразить, что Рику, мол, только пять лет, но это не показалось супругу достаточно убедительным аргументом. Впрочем, всегда оставался вариант, что Самаэль всё-таки принял меры, но не стал мне о них сообщать, дабы поиграть на нервах.       — Мам? — голос сына вырвал меня из пучины размышлений.       — Да, родной?       — А куда мы сегодня пойдём?       Он будто забыл, что сперва нужно утвердить наши планы у его отца, славящегося любовью к обламыванию чужих стратегий, но я напоминать не стала.       — А куда бы тебе хотелось? Я предлагаю, в кино. А потом в кафе по мороженому.       Он задумчиво уставился в пространство. Я закатила глаза и фыркнула.       — Пытаешься вспомнить, ведёт ли сегодня сенсей Хасэгава Кодзи (6) свои лекции и можно ли протащить на них меня, чтобы я там заснула?       Рик чуть скосил на меня лукавый взгляд, будто я разгадала его замысел.       — Нет, пожалуйста! Потом позадротишь в свои цифры! На ютубе отыщешь лекции на худой конец.       Ребёнок улыбнулся значительно шире, чем при приветствии.       — Ладно-ладно, я пошутил. Сходим в кино. Что там идёт сейчас?       И в этот момент где-то за спиной раздался грохот. Мы с Риком синхронно обернулись и обнаружили в оконном приёме, среди стеклянных осколков (не спрашивайте, как это работает! Любое пространство в ректорской резиденции давно и плотно сошло с ума) юношу в коричневом рваном пиджаке с крестообразными пуговицами, бриджах в тон и зелёных кальсонах. Покачивая ногой в носатом ботинке, парень ковырял в зубах длинным чёрным когтем.       — Амаймон, ну сколько можно повторять: здесь есть дверь. Она предназначена для того, чтобы в неё входили.       Не обратив на мои слова ровным счётом никакого внимания, Король Земли спрыгнул с подоконника, подошёл к уставленному яствами столу (кухни Белиала всегда готовят с королевским размахом. Дворецкий лишь улыбается в ответ на мои просьбы не переводить хороший продукт) и принялся методично уничтожать омлет в серебряной глубокой миске, стопки сосисок и даже круассаны с маслом и джемом. Поняв, что имею все шансы остаться без завтрака, я схватила тарелку и бросилась спасать остатки продовольствия. Пришлось выдержать короткую битву, но в результате я оказалась счастливой обладательницей двух сосисок, одного круассана и нескольких пятен на джинсах. Амаймону повезло больше — он отжал практически всю провизию и, скрестив ноги по-турецки, уселся её пожирать. Прямо в центре стола, на белоснежной скатерти.       Рик, понаблюдав за нашей стычкой, усмехнулся и снова уткнулся в книгу, но процесс чтения был нагло прерван. Элегантно изогнув спину, Амаймон вытянул руку в рваной зелёной перчатке без пальцев и уронил на печатные страницы яблоко. Самое большое из тех, что лежали в миске с фруктами. Рик улыбнулся, благодарно кивнул и, взяв преподнесенный дар, с удовольствием вонзил в него зубы. Король Земли наблюдал за этим движением, как обычно, без малейшей эмоции, но пристально. Я отвернулась от них и принялась поглощать свой честно отвоёванный кусок.       Хорошо помню первую их встречу. Уже в два года Рик отличался поразительным самосознанием и рациональностью в поведении, в него будто не завезли беспричинных криков и капризов, но только ясность и очень странную для ребёнка холодность. Думаю, именно это, словно стрелой, пронзило Амаймона, стоило тому впервые появиться в детской.       Это произошло, когда мы с Риком играли. Сын строил из разноцветных кубиков упрощённую копию Пизанской башни, и центром всех его трудов был тот самый идеально выверенный угол наклона. Преднамеренный, в отличие от легендарного оригинала. Моя помощь в этом сложном проекте заключалась в том, что я держала транспортир и следила, чтобы наклон башни непременно оставался 5° 30'; коллективным мозговым штурмом мы пытались придумать, как бы сделать конструкцию поустойчивее. Дверь в детскую была приоткрыта, и именно поэтому пробегающий мимо Амаймон заметил нас.       Король Земли остановился, замер, и почти сразу я нутром ощутила его напряжение. Рик сидел к двери боком и мог бы увидеть своего дядю, но строительство целиком завладело его вниманием, ничего не оставив на долю остального мира. Амаймон никогда не был богат на проявление чувств. Если понять Самаэля было невозможно из-за избытка разнообразных эмоций или из-за их лживости, то Амаймон производил на меня впечатление абсолютной деревянности. Все полтора выражения его лица говорили о простом, словно зубочистка, внутреннем мире, и, несмотря на то, что, живя в окружении демонов, я привыкла не доверять самой себе, это моё мнение о Седьмом Короле сомнению почему-то не подвергалось. Амаймон умел выполнять приказы Самаэля. Все приказы так или иначе касались применения физической силы. На этом всё. И тут эта ходячая машина для убийств, вперив свой роботоподобный взгляд в моего ребёнка, медленно, но верно, двигалась к нему и вот-вот могла бы коснуться!       Конечно, Амаймон никогда бы не посмел причинить зло сыну бесконечно почитаемого старшего брата, но кто его знает, какая шлея может попасть под хвост демону? Для меня Амаймон ассоциировался в первую очередь с животными и лишь потом с людьми, и что самое ужасное — я понятия не имела, как бы стала защищать своё дитя от Седьмого Короля Геенны. Пожалуй, именно в тот момент я всем существом осознала уровень своей беспомощности и бесполезности.       — Отче наш... — начала было я, но осеклась.       Во всём виде Амаймона скользило нечто новое. В его лице читалась пораженность, почти шок, движения отдавали неуверенностью. Какая там агрессия, Король Земли растерялся! Остановившись в нескольких шагах от Рика, он просто смотрел на сосредоточенную морщинку возле переносицы моего сына, а затем вдруг опустился на колени и протянул ему подобранный рядом кубик. Рик повернулся к Седьмому Королю Геенны и улыбнулся, но сразу же вернулся к своему делу. Так мы провели ещё минут двадцать, молча трудясь над единым проектом. Рик строил, я держала транспортир и следила за верностью угла, Амаймон подавал стройматериалы. С тех пор Король Земли очень подружился с единственным племянником, и я знала: хоть мне и не дано защитить своё дитя, это непременно сделает Амаймон.