Олимп и Голгофа

The Rigs — Devil's playground

      Перед глазами назойливо маячат два тёмных провала. Чёрных, как любимый космос Ричи, как истинная сущность Самаэля, как мой любимый кофе и как боль, которую устраняет из моего тела обладатель этих провалов.       Что ещё может быть чёрным? Бездна под ницшеанским канатом, пустые глазницы Смерти, ожоги и трижды проклятая экзорцистская униформа. Все предметы повязаны круговой порукой, вытекают один из другого и текут, текут... Продолжают течь вдоль русла реки, убаюкивающей меня на своих волнах.       Конечно, я понимаю, что иллюзия укачивания создаётся подскочившей температурой или давлением, но мне решительно однохренственно. Пусть Гаап с этим разбирается, а моё дело — выдумывать ассоциации, которые так хорошо отвлекают от действительности. В конце концов, это единственное доступное мне обезболивающее. Правда, я предпочла бы ударную дозу анестетиков или хотя бы аудиокнигу, но сейчас придётся обойтись собственным воображением.       Так, что ещё чёрное... Кроме задницы, в которую меня занесло. Ну например, квадрат Малевича. Хм, несмотря на геометрическое несоответствие, это самое точное сравнение, ведь синяки Гаапа такие же потрескавшиеся и на таком же белом фоне. А также внушают такую же онтологическую тоску.       — ... Преодолев вязкие топи Стигийских болот, достославный Ёсицунэ сталкивается нос к носу со стенами города Дит и едва не получает самый крепкий в мире загар от его пылающих мечетей. Ты скажешь, малыш Ричи, что невозможно получить более стойкий загар, чем у твоей мамочки, но поверь, великий воин Ёсицунэ оказался в не менее приятной ситуации.       Так, или у меня ХХ съезд кукухи, или кто-то решил обеспечить мне аудиокнигу! Хорошо, что Гаап начал исцеление именно с головы, и на момент, когда где-то неподалёку прозвучал певучий нарратив , я уже могла свободно двигать глазами и даже приподнимать голову. Чем тут же и воспользовалась, желая убедиться, что голос Самаэля мне не снится. Ну и заодно посмотреть, где это мы с Гаапом тусуемся и есть ли поблизости хоть кто-нибудь. А то у меня, знаете ли, нет никакого желания оставаться со своим эскулапом наедине, ведь он клятву Гиппократа не давал — удавит при первой возможности.       Фух. К счастью, у меня для себя хорошие новости: нахожусь в своей комнате, и Самаэль не приснился. Сидит в излюбленном кресле, держит Ричи на коленях и вещает задушевным голосом, как Оле Лукойе, посёрпывая чаёк. Ох уж это кресло, где оно только не побывало — и над лесом Академии дрейфовало, и над Киото во время нападения Нечестивого короля. Всегда оно летает где-то, как фанера над Парижем (не без хозяина, разумеется), и только сегодня в виде исключения смирно стоит на полу, как и положено любому вменяемому предмету мебели.       — Испытав на себе услуги адского солярия, легендарный самурай встречается с очаровательными сотрудницами Дита, сидящими, так сказать, на рецепшн. На стенах, то бишь, — Самаэль делает очередной глоток из чашки, его взгляд становится мечтательным, словно подернутым дымкой, умудряясь при этом не терять пристальности, — Три красавицы-фурии встречают бравого героя.       Ричи слушает отца, открыв рот и явно давно позабыв о своей чашке с чаем. Глаза мальчика поблёскивают, щёки слегка розовеют от удовольствия. Ещё бы, столько отцовского внимания и — только ему одному. Как тут не зардеться. Немного обидно, что вместо того, чтобы сидеть у моего изголовья и молить Небо о даровании исцеления, сын с таким энтузиазмом слушает сказку... Фу, а ну прочь, эгоистичные мысли! Очень даже хорошо, что Ричи не сжигает нервные клетки у моего одра.       А сказку эту я знаю, вернее, знаю некоторые её фрагменты. Вообще-то это и не сказка даже, а сюжет новой компьютерной игры, который сочиняют Самаэль и Такара — один из директоров самаэлевского холдинга Такара-гроуп(1). Суть игры в путешествии известного японского героя Минамото Ёсицунэ через ад. Этот Ёсицунэ — реальное историческое лицо. Жил в средневековье, воевал в феодальной войне, назван идеальным самураем, образцом для всех прочих. Игра должна стать популярной, японцы будут счастливы пройти со своим легендарным воином посмертный путь, тем более, по такому уникальному аду, построенному не без учёта жизненного опыта Ёсицунэ. Самаэль как-то делился идеей об одном из монстров, с которым предстояло сразиться его персонажу. Тело чудовища представляло из себя один из символов буддизма — бесконечный узел(2), щели в котором оснащены набором внушительных клацающих челюстей, плюющихся ядом. Конечности, что верхние, что нижние, скручены в форму энсо(3), но усеяны острейшими лезвиями и могут разворачиваться, чтобы разить противника. На этом моменте рассказа я уже кривилась от нахлынувшей жути, но добили меня головы монструоида. Как вы думаете, что у него венчает шею? Правильно, искажённые агонией головы убитых детей Ёсицунэ. Вот это уже не входило ни в какие ворота, но Самаэль пояснил, что символы буддизма должны напоминать Ёсицунэ, как его мать после смерти отца и повторного замужества сбагрила неугодного сыночка в монастырь а также, как его возлюбленная Сидзука после казни их с Ёсицунэ детей ушла туда же. Что до голов, то они... Ну с ними в принципе и так всё понятно. А теперь значит город Дит и красавицы-фурии на ресепшн. Ну-ну, надеюсь, Самаэлю не придёт в голову описывать нашему ребёнку кого-нибудь на подобие того страшилища, Ричи ведь впечатлительный, и психика у него хрупкая. Надо бы попытаться предупредить это, подать голос...       Чёрт, а это капец больно. Голосовые связки будто сгнили и посыпались, как любая сраженная временем плоть. Не, не, ну нафиг, лучше напрягусь, если Самаэль действительно начнёт вещать что-нибудь страшное, а пока тихо-мирно полежу. Потом ведь должно стать легче, обязательно должно...       — Три красавицы-фурии встречают бравого героя, — повторяет Самаэль, и это смешно.       В этот момент он чем-то похож на дедулю, ударившегося в воспоминания, теряющего нить мысли и заполняющего паузы глотками чая. Скорее всего, он так тянет драматическую паузу, накручивает на кулак любопытство маленького слушателя, но выглядит всё равно забавно. Жаль, что любой смех сейчас для меня переходит в боль. А может, не только сейчас и не только для меня... Впрочем, пофиг.       — У дам с рецепшн для уставшего воина уникальное предложение — подарочный сертификат на уединение с Медузой-Горгоной.       — С Медузой-Горгоной? Но её взгляд превращает в камень людей! — справедливо заметил Ричи, прежде чем стушеваться от собственной дерзости. Он ведь прервал повествование своего, не побоюсь этого слова, царственного отца. Какой ужас-ужас!       — Да, — подмигнул Самаэль, приободряя ребёнка, показывая, что вставлять комментарии и задавать вопросы можно и нужно, — взгляд превращает в камень людей, руки и губы превращают в камень... Определённые органы в организмах этих людей...       Что?! Фу-у, какая гадость! Бога ради, он же ещё ребёнок!       Вспыхнувшее возмущение тут же потребовало выхода, но дело кончилось невнятным бульканьем в горле, которое заметил только Гаап, не пожелавший привлекать к этому ничьё внимание. Сволочь. Нет, ну какая же всё-таки скотина! Приподнял уголки бесцветных губ, блеснул своими ямами злорадненько, и продолжил мутить своё колдунство, пусть, мол, четырёхлетний малыш слушает похабщину дальше. Нет, я понимаю, что он зол на меня, как на причину своего рабства, но Ричи чем виноват?!       Хм... Хотя, говоря по совести, Ричи ведь тоже причина его рабства... Но всё равно, это не повод!       Ребёнок смотрел на отца невинным, ничего не понявшим взглядом и ждал. То ли объяснения, то ли продолжения. К счастью, последовало именно продолжение.       — Ёсицунэ хотел бы отказаться от щедрого дара эриний, но гидровласые красавицы настаивают, и их упорство не менее тоталитарно, чем любовь твоей мамочки или её Бога, так как же поступить окружённому воину? Как спастись от причиняемого со всех сторон добра?       Хорошо, что мои глаза здоровы, и я могу их закатить. Боже, сколько раз я просила его не грузить детей... такими разговорами, всё равно они в лучшем случае ничего не понимают, а в худшем... В худшем случае понимают.       Ричи наморщил лобик и задумчиво отхлебнул чайку. Такая серьёзность и интеллектуальное усилие на лице четырёхлетки вызывали умиление, но также и уважение. В этот момент никому бы и в голову не пришло взъерошить Ричи волосы или ущепнуть за щеку. Даже Самаэлю, наблюдавшему за ним из-за ободка чашки глазами удава Каа на релаксе. Я в этот момент гордилась сыном, но гордился ли Самаэль?       Ричи погрузился в размышления так глубоко, что едва не рухнул с отцовских коленей, и тому пришлось поддержать его ладонью за спину. Такая большая ладонь на такой маленькой спине... Если бы Самаэль только захотел, он мог бы двумя пальцами переломить шею этого ребёнка, а хваткой одной руки — его позвоночник. На фоне тощего, но такого большого Самаэля Ричи выглядел сплошным рецессивным геном, и даже я уже была почти готова поверить, что родила его от какого-то другого неземного существа.       Между тем, Ричи молчал уже довольно долго, и Самаэль, успев скрыть скуку в самый момент её возникновения, снова завёл голосом уличного сказителя:       — В распоряжении Ёсицунэ его лук со стрелами, мечи — тати и танго, железный веер тэссан, цепь кусаритамрики, а также сердце, пылающее стыдом и гневом. Его происхождение постыдно, смерти отца и братьев неотомщены, позор и нелюбовь матери неизглажены. А какие искры высекает в его груди предательство друга, использовавшего его в политической интриге! Разве ты, малыш Ричи, не думаешь, что энергия этих чувств, проведённая через оружие, может помочь самураю в битве с эриниями? Или же она напротив помешает, ведь эринии — живые воплощения этих чувств?       — Каково устройство этого ада? — наконец подал голос ребёнок, покраснев сильнее обычного.       В одно мгновение с лица Самаэля слетела и мечтательность, и увлечённость певца, вещающего историю под ненавязчивые звуки лиры.       — Что?       — Устройство ада, — замялся Ричи, — его основание. Ёсицунэ знает? А, если не знает, пытался ли разобраться?       — Нет и нет, — с несвойственной ему лаконичностью ответил Самаэль.       — Пусть уходит от стен города, от фурий и начинает разбираться. Ему ведь нужно выбраться из ада, а не пройти все его вариации.       Я уже знала, что вариации ада связаны в том числе и с духовным состоянием и опытом Ёсицунэ, но Самаэль обратил внимание Ричи не на это.       — Ёсицунэ — воин. Ты думаешь, он уклонился бы от боя, занявшись вместо этого поиском лазейки в самой системе ада?       — Он учился в школе дзен-буддизма, и ты как-то говорил, что лучший бой — это тот, который не состоялся.       — Это говорил Сунь Цзы.       — Вот, — Ричи приосанился, — значит, необязательно рисковать жизнью... Даже, если это посмертная жизнь, в бесполезных сражениях с монстрами, если можно понять, как работает ад, и сломать систему.       Воображение тут же нарисовало сцену, которую столь забористо описал Самаэль: вот легендарный самурай с мечами на поясе, веером в руках и букетом душевных травм в сердце подходит к крепостным стенам. Острейшие пики пронзают кроваво-красный от пылающих мечетей купол, заменяющий здесь небо; шипящий клубок монстроподобных женщин плюется ядом; самурая вот-вот превратят в безмолвный булыжник, но вместо того, чтобы готовиться к бою и натирать до блеска лезвия, воин флегматично задумывается, потирает двумя пальцами подбородок и в итоге уходит, оставляя эриний и дальше плеваться ядом в своё удовольствие, потому что ему теперь не до них. Потрясающе! Если после этого Самаэль возьмёт Ричи в креативный отдел Такара-гроуп, я буду очень, очень долго ржать.       — Наш мир — совокупность квантовых полей, — рассуждал Ричи, — почему бы аду не быть совокупностью чего-то похожего... Или ты хочешь, чтобы он имел совершенно оригинальное строение?       — Освобождение из ада связано со сражениями, — всё-таки заметил Самаэль.       — Но почему? Монстров много, биться с каждым утомительно, а система одна. Лучше на ней и сосредоточиться.       Теперь уже Самаэль задумался, и, похоже, даже всерьёз.       — Ввести несколько обычных сюжетных линий, завязанных на экшене и приключениях, но кроме этого... Уникальная линия, для прохождения которой необходимо вникнуть в строение ада и собрать механизм для взлома его системы или его стен... — в пол голоса бормотал Самаэль.       — Улететь из ада на ракете, — хихикнул Ричи.       — И в противовес приключенческим сюжетам это будет объективно, не связано ни с чьей душой.       Ах, до чего же мило! В этот миг Самаэль и Ричи, захваченные одной мыслью, общей идеей, представляли из себя такой гармоничный дуэт, что не залюбоваться ими было невозможно. Я лежала, ждала окончания медицинской процедуры и наслаждалась единением отца с сыном. Таким редким, ведь Самаэль вечно куда-то мчится и, как водится, ужасно огорчится, если что-нибудь на свете вдруг случится без него. А мы: я, Офелия и Ричи не поспеваем за ним и чёрт, как же бесит... Ладно, зато иногда, вот как теперь, постоянно ускользающий демон считает нужным притормозить и... Кстати о торможении. Пока я растекалась по поверхности от умиления, Самаэль в очередной раз глотнул своего чайку и снова сделался каким-то мечтательным и неотмирасегошным. Больше обыкновенного! Чёрт, как я сразу не увязала это его состояние с биодобавкой в чае!       Дело в том, что в Андах очень хреновый для проживания людей климат. Причём тут Анды? А при том, что именно там на невменяемой высоте раньше проживали инки и строили города типа Мачу-Пикчу. Ставили террасы, чтобы город не снесло оползнями; долбились в гранит, чтобы добраться до грунтовых вод, потому что других в окрестностях не наблюдалось; сооружали дороги, чтобы реже падать в пропасти. К чему я это всё? А к тому, что все вышеозначенные трудности переносятся значительно легче, когда у тебя под рукой листья коки! И из них получаются замечательные чаи, которым Самаэль ещё в Мачу-Пикчу отдал должное и до сих пор называет жемчужиной культурного обмена с Латинской Америкой. Блин, ну если он и ребёнка решил приобщить к культурному обмену...       — С... С... Сука... С... С... Самаэль! — голосовые связки отчаянно саботировали необходимость выходить на работу, но я была непреклонна.       — О, Каштанка! — выплыл из нирваны мой дарлинг, — Как в кино сгоняли?