Олимп и Голгофа

Харизма — Воин Света

      — О, Каштанка, — рассиялся, как медный таз, Самаэль, — Как в кино сгоняли?       Несмотря на объективно здоровое состояние всей верхней части туловища вплоть до… чакры кундалини, я вдруг осознала, что чудовищно хочу пить. Губы и глотку словно натерли известью, такое чувство, будто я сейчас начну кашлять песком, как будто меня уже успели похоронить.       — Пить, — проскрипела я, стараясь не обращать внимания на замогильность собственного голоса.       — Сейчас, мамочка, — моментально отреагировал Ричи, — вот, мой чай уже остыл.       Я так отчаянно засопротивлялась перспективе глотнуть чайку с сюрпризом, что явно заставила Ричи сомневаться в своей адекватности, а Гаапа — прошипеть что-то на тему того, что он бы и рад разрешить мне остаться в растительном состоянии во избежание дальнейших проблем со мной, но увы, это невозможно, поэтому сейчас я должна или замереть на ближайшие два часа, или дело кончится тем, что я больше не смогу двинуться никогда.       — Ты хочешь воды, а не чая? — беспомощно предположил Ричи, созерцая мои конвульсии.       — М…       — Май-тай* хочешь? — не без ехидства выдвинул свою версию Самаэль.       — М… м… Мать твою, что ты ребёнку налил? — мне, наконец, удалось совладать с голосом (и даже начать чувствовать ноги, хоть это к делу и не относится), — Если там тоже…       Самаэль засмеялся, по-кошачьи щуря наполненные кайфом глаза и демонстрируя кошачьи же, только слегка более крупные, чем у человека, клыки.       — Если, как ты выразилась, «там тоже», то тебе бы следовало поблагодарить Ричи за правильную интерпретацию твоей просьбы. В этом случае мой чаёк — как раз то, что нужно.       — Самаэль, — чем дальше в лес, тем больше в моей голове появлялось, мягко говоря, неприятных объяснений спокойствию Ричи. Конечно, он Самаэлю сын, но, как показала практика, близкое родство со Вторым Сыном Сатаны скорее ставит под удар, чем защищает, — пожалуйста, Самаэль…       Я устала, так ужасно устала беспокоиться за Ричи… Сначала иллюминаты, теперь ещё вот это. Обычно я (к своему стыду) люблю демоническую неспособность Самаэля к эмпатии, но не сейчас, не в таких случаях.       — Эх, малыш Ричи, добрая душа, — Самаэль переместил ладонь в фиолетовой перчатке со спины сына на макушку, тот аж засветился, и очень надеюсь, что именно из-за этого, а не из-за того, о чём я думаю, — Кому, как не мне, знать, что первым делом по пробуждении своей мамочки, он ломанулся бы поднести ей стакан чая за неимением воды. При таком раскладе разве мог я допустить, чтобы в чае оказалось нечто обезболивающее?       Я с облегчением выдохнула и откинулась на подушку, едва не прописав Гаапу коленом в нос. Действительно, и как мне сразу в голову не пришло. Теперь можно и чайку бахнуть.       — По доброте душевной малыш Ричи также поведал мне все детали просмотренного вами кинчика, — сказал Самаэль, пока я пила, — Экшен-сцена, достойная битвы Ёсицунэ-сама с эриниями, если бы она всё же состоялась.       — Ой, не говори, полный… 4D. Погружение по самые гланды. Гаап, поставь пожалуйста чашку на пол.       Не будь здесь Самаэля, эта фраза вполне могла стоить мне всего новоприобретенного эпителия, но в присутствии своего работодателя и по совместительству господина, демонический лекарь предпочёл исполнить просьбу.       — А взамен папа как раз рассказал мне про Ёсицунэ-сама, — похвастался Ричи, — Мы даже спорили, какая история круче, пока ты… Спала.       — Какие вы с папой молодцы, — я с нежностью улыбнулась, поймав взгляд Самаэля.       Нет, стоп, не думать! Не думать о его мотивах! Будь дурой, Кося, будь той, кем тебе надлежит быть, это спасёт тебя. Помни: ты всего лишь Каштанка, насекомое существо, тебе не постичь, каков процент желания поглумиться на процент желания отвлечь ребёнка от горестных мыслей. Ты поросеночек, червячок и ничего не понимаешь, так и не пытайся. Не пытайся.       Пусть он смотрит в тебя своими Зелёными Дьяволами*, пусть строит детскую невинность с детской же шаловливостью, наклоняет голову набок, как лукавый совенок. Разве этого недостаточно? Разве не хватит с тебя, Кося, прожорливая ты сука, твоим-то собственным глазам не всё ли божья роса? Для чего непременно нужно что-нибудь понимать?       — А про гланды ты верно подметила, — лыбился Самаэль, — ты их почти в мешочке принесла. В мешочке из лёгких.       При этих словах мы с Ричи синхронно скривились, будто лайм сожрали. Хоть я и стреляный воробей, но одно дело — слушать про чужие вывернутые кишки, а другое — про свои собственные, что до Ричи, то он нормально воспринимает такие вещи лишь под влиянием адреналина, в состоянии аффекта.       — Не надо этого всего при ребёнке, — попросила я, косясь на Ричи, грозящего слиться цветом лица с Зелёным Дьяволом, — и при нашем… внешнем ребёнке не надо, и при моём внутреннем.       — Какие мы нежные, — пропел демон, — Клянусь руками Киприды, которые не столь нежны!       — Как не стать неженкой при твоём-то уровне заботы, — подмигнула я, — но всё-таки пусть Ричи пойдёт поиграет с Амаймоном.       — Ну ма-а-ам, — противно протянул ребёнок, — я же уже почти доказал теорему Ферма, разве это не даёт мне право присутствовать на вашем секретном разговоре?       — Согласен, — изрёк Самаэль.       — Что?! — вскинулась я, всё-таки заеехав Гаапу в нос, — Ему четыре! Его психика всё ещё…       — С тобой, хамуделе*. Сходи погуляй, малыш, поковыряйся в песочнице с дядей Амаймоном, выпроси печеньку у Белиала.       Ричи даже порозовел от эмоций. Его выводили из себя и более тонкие намёки на его возраст. Самаэлю не следовало…       — Но, пап…       — Шнеля, шнеля, мой маленький друг. Вот, как докажешь теорему Ферма, так и поговорим, а пока аннигилируй отсюда. Папа сказал — дело закрыто*.       — Клянусь богом, то есть, собой, временами мне сдаётся, что ты родилась с понедельника на понедельник, при чём оба понедельника были пятницей 13, — произнёс Самаэль, подперев кулаком подбородок, когда за Ричи закрылась дверь, — Куда бы ты ни пошла: на работу или поразвлечься — неизменно оказываешься в этой постели.       — Действительно, скверная тенденция, мне бы хотелось просыпаться только в вашей постели, Милорд.       Удивительно, но сразу после исчезновения ребёнка из поля зрения, во мне начало закипать игривое настроение. Следовало бы тут же заговорить о назревшей в лице иллюминатов проблеме, о причине, побудившей Люцифера объявить охоту на Ричи, а также потребовать в ультимативной форме, чтобы Самаэль перестал выкаблучиваться и наложил уже на наших детей пару (десятков) слоёв какой-нибудь защитной магии, но…       Но Самаэль потешно пританцовывал, перекатываясь с пятки на по-восточному закрученный носок сапога и обратно. Самаэль расхаживал возле моей кровати мягкой пружинистой походкой хищника. Самаэль источал энергию (что неудивительно, учитывая, чего он наглотался) и окидывал меня довольным, даже любовным взглядом. Я ждала. Мыльный пузырь должен был вот-вот полететь мне в лицо.       — В моей постели, Каштанка? Но моя постель никогда не была пристанищем проституток.       Что, простите?       — Э-э, любовь моя, мне принять твои слова, как осуждение или как комплимент?       — Как самый банальнейший из фактов. Посмотри на себя: ты отжарена, пережарена и явно больна тяжёлой формой сифилиса.       Я засмеялась, откинувшись на подушку, за что тут же получила гневный взгляд от Гаапа, которому не понравилась прошедшая по телу, мешающая ему работать вибрация.       — Ох, маффин, пощади, не надо, а…       — Я-то пощажу, но профдеформация не щадит никого. Сигаретку?       Перед моим носом замаячил резной портсигар, полный тонких женских, совершенно блядских сигарет. Неужели он всё же решил облегчить мне боль?       Так как ждать помощи было бессмысленно, я самостоятельно подцепила зубами кончик сигареты и потянула добычу на себя (Самаэль внёс свои корректировки во фразу «Никогда ничего не просите у тех, кто сильнее вас, — сами предложат и сами всё дадут». В его случаи проси-не проси — хрен чего получишь).       — Как тебе не стыдно так нагло клеветать на меня, маффин. Ведь у меня эти раны потому, что я огненный дух, во мне горит изначальная искра!       Чтобы сигарета не мешала говорить, её пришлось запихнуть в самый уголок рта.       Самаэль кокетливо примостил левую ягодицу и бедро на краю моей кровати, возле самой подушки, вставил одну из сигарет в изящный мундштук и уже сложил пальцы для щелчка, но мои слова заставили его остановиться.       — Небось не дашь прикурить, о ангел-хранитель шашлычницы?       Ангел-хранитель шашлычницы? Что?       — Прикурить не дам, но хорошо прожаренную ножку или крылышко предложить могу.       — Отлично, продам Макдональдсу идею. Пикантные крылышки ангела окажутся в меню сразу за куриными. Гаап, не исцеляй её до конца и натри соусом чили. Попробуем, можно ли отправлять в продажу бёдрышки.       Сдерживать хихиканье получалось всё труднее, а сдерживать необходимо, не хотелось бы лишний раз злить Гаапа. При чём, судя по тому, как укололо в ногах, он бы не отказался от мести.       — Всё моё пламя ушло на бёдрышки, Милорд, так что, может, Вы подбросите огонька?       Он улыбнулся так, будто я сказала нечто очень для него приятное.       — Конечно, дядюшка Самаэль подбросит тебе другой изначальной искры.       Даже из этого нельзя было не устроить какое-то шоу.       Самаэль подул в мундштук, как в трубочку, и с конца сигареты сорвался переливающийся перламутром мыльный пузырь. Достигнув моего лица, он рассыпался на сноп искр, большая часть которых опалила лёгким уколом щеку, но несколько всё же попали на сигарету, и этого хватило. Я сделала затяжку…       Чёрт! В сигарете оказался совершенно бесполезный в моём случае и довольно крепкий табак. Как я и сказала — хрен чего получишь.       Сквозь пелену выступивших слёз, в перерывах между удушливым кашлем, я наблюдала, как кокетливо и со вкусом Самаэль затягивается, чуть наклонив вправо точёный стан. Как выдыхает, прикрыв глаза и сложив губы, будто для поцелуя. Мне кажется, или даже его ресницы стали длиннее?       Мгновение, и мираж исчез, а Гаап снова смотрел на меня, как на врага народа.       — Прости, — просипела я.       — Ну вот, теперь и по твоему лицу заметно, какая ты горячая женщина, — хохотнул демон, оттопыривая мизинчик.       — А по Вам, бессовестный Вы Локи, видно, что Вы уже готовы идти зачинать Слейпнира!       И я раскатисто хлопнула его по размещенному на кровати левому бедру.       — Мой отжаренный ангел, не мнится ли тебе, что ты чуть перепутала события во времени? Эта реплика должна бы звучать перед превращением тебя в барбекю, а не после.       Я заговорщески подмигнула.       — Хочу вместе с Вами научиться покидать линейное евклидово пространство.       — Недурно.       Он одобрительно кивнул и затушил сигарету о мою щеку.       — По поводу просмотренного нынче кина*, — Самаэль снова переместился в кресло, только теперь оно стояло напротив моей кровати, — Нас ведь ожидает сиквел. И триквел. И, конечно, расширение актёрского состава за счёт Офелии.       — Да, — согласился демон. По его лицу снова нельзя было прочесть ни одной даже фальшивой эмоции, кроме холодной задумчивости, — продолжений определённо не избежать.       Его локти упирались в ручки кресла, сцепленные пальцы поддерживали подбородок, одна нога в жесте, ставшим классическим, закинута на другую. Как-то так я представляла себе Адриана Леверкюна перед встречей с особым гостем*.       — Ты ведь собираешься что-то предпринимать по этому поводу?       Говорить с Самаэлем сейчас — не лучшая идея. Он словно оставил тело и летает где-то в поисках ответов. А, может, напротив поджидает ответ в засаде, как лев косулю.       Он не отвечает, а я не повторяю вопроса. Пусть думает, решает проблему… Мне бы следовало помочь ему, перебирать в голове всё, что знаю о Люцифере, иллюминатах, магии, науке, но отчего-то снова накатила дикая усталость. Захотелось закрыть глаза и хоть десять минут спокойно полежать в тишине…       — Тебе солёный поп-корн или сладкий?       Я резко открыла глаза.       — Что?       Адриан Леверкюн, великий инквизитор на максималках, лев в засаде испарились, аннигилировали, разобрались на молекулы и собрались в другом месте. Мой расфокусированный взгляд встретил старый-добрый паяц.       — Боже, я что, заснула? Сколько времени прошло?       — Разве тебе неведомо, что я решаю, где и сколько времени пройдёт? Так тебе солёный поп-корн или сладкий?       — При чём тут поп-корн? Ты придумал, что нам делать?       — Придумал.       — И что?       — Выбирать поп-корн.       — Так, или я спросоня хуже соображаю, или…       — Без или. Кося, я женился на женщине, которая даже в предсмертном состоянии способна, по крайней мере, выбрать поп-корн.       — Самаэль!       Черт бы побрал этого солдата Швейка!       Демон добродушно расхохотался.       — Кося, ну что ты, неужели дуешься? Я же пошутил.       Вредный злорадствующий шелапут, обожающий плести из моих нервов косички.       Но… Но как не влюбиться в это невинное, почти детское лукавство; в эти кнопки, подложенные на твой стул самым бессовестным и самым очаровательным ребёнком в классе; в эту…       — Да, я всего лишь пошутил. Знаю, что сладкий ты не любишь.       Сука…       — Так, сладкий, давай начистоту, — настроение для шуток было, да всё вышло, настала пора поговорить серьёзно, — Мы столкнулись со злостной попыткой скоммуниздить нашего сына. Для чего? По-моему, это очевидно — для своих клятых экспериментов. Им мало Юкио, хотят и наших детей заграбастать. Удивительно, что начали не с Офелии… Офелия! Чёрт!       Что-то в голове оборвалась и ухнуло вниз. То ли душа, то ли тромб.       — Офелия! Она же в школе! Но откуда мы знаем, что она ещё там?!       — Она уже не там.       А вот теперь это точно тромб, ведь второй души у меня быть не может. Хорошо, что Гаапа даже звать не надо, одной рукой будет инсульт лечить мне, а другой — инфаркт. Самаэль тем временем ни на йоту в лице не переменился.       — Господи Боже, ты уверен?.. — по-овечьи проблеяла я.       — Абсолютно.       — Мамочки…       — Она не в школе, потому что она на пути домой.       Как жаль, что моя подушка не набита свинцом. Или титаном. Или что там самое твёрдое в мире? А то этот удар мешком с перьями только сильнее выбесил.       — Ты охренел так пугать! Нельзя хотя бы сейчас без твоих приколов, у меня и так вместо тела кучка пепла, а ты хочешь, чтобы ещё и вместо души?!       — Сколько огня, сколько огня, — демон прижал к груди подушку, — моя изначальная искра пала на благодатную почву.       — Вот и зарыть бы тебя в эту почву, пока ты меня в неё не загнал!       — Но ты же бессмертна, разве нет, хамуделе?       — Так ладно… Слушай, ты должен организовать нашим детям защиту. Поставь над обоим по барьеру, намагичь что-нибудь эффективное, — кажется, истерика начинается. Впрочем, плевать, — Сделай что-нибудь! И, умоляю, хотя бы сейчас не мучай меня, просто исправь это говно!       Он опустился в кресло, продолжая прижимать к себе подушку.       — Я всегда подозревал, что ты меня переоцениваешь и идеализируешь. Я не всемогущ.       — Конечно, не всемогущ, но ты же чёртов Второй Сын Сатаны!       — А ты — дочь Бога, Его Образ и чёрт знает, что ещё. Как насчёт самой что-нибудь предпринять?       Я открыла рот, но так и не нашлась с ответом. Он был прав. И неправ. И слишком уж беспечно себя вёл, даже будто забавлялся чем-то. Я понимаю, что он может абсолютно не любить Офелию и Ричи, но не может быть, чтобы ему было совсем плевать, потеряет он их или нет.       В любом случае, ему определённо не должно быть плевать на то, получит ли Люцифер преимущество.       — Косяк, мы имеем дело с Королём Света, а время относительно света… Относительно, — напомнил лишний раз Самаэль, пока я тщетно пыталась найти удобную позу без подушки.       — Ты хочешь сказать, что бессилен помочь нашим детям?!       — Не знаю.       — В смысле ты не знаешь?!       Отсутствие элементарного комфорта терпения не добавляло.       — Мы ведём войну со светом, ты действительно думаешь, что это одна из тех проблем, которую я могу решить одним щелчком?       Если честно, жизнь с Самаэлем быстро приучала к мысли, что отныне в твоей жизни есть только одна настоящая проблема, и это сам Самаэль. Всё остальное может быть решено в течение нескольких мгновений. И да, конечно, в девяносто девяти процентах случаев этого не происходит, потому что Самаэль, цитирую, не вьючное животное, чтобы тащить на плечах на вершину пищевой цепочки всякие низшие формы жизни. Но ведь совершенно неважно, делает он это или нет, само осознание, что он может… Что в случае полного облома по всем фронтам, последнее слово останется за кем-то, кто предпочтёт обречённо вздохнуть, назвать насекомым существом и помочь. Ситуация же, когда Самаль не может…       Так, стоп. Кося, мать твою, как долго ты ещё намерена забывать, что не Самаэль подвесил на ниточке твою жизнь и не за ним последнее слово. Что это только кажется, что Самаэль так крут, а ты так ничтожна.       — Офелия больше в школу не пойдёт. И Ричи, — произнесла я тоном, который даже внимание Гаапа привлёк.       — Ричи не ходит в школу, — резонно заметил Самаэль.       — Никто. Никуда. Не пойдёт! Дома будем сидеть. На самоизоляции. Пиццу жрать.       — А, так всё-таки пиццу, а не поп-корн, — демон потёр ладони, — Тебе с какой начинкой? Надо же, даже твои мозговые кишки посещают порой светлые мысли… Почаще бы они помогали в нашей борьбе со светом.       Борьба со светом… До чего неправильно это звучит. Свет, Господь… Но при этом Люцифер…       Стоп, а с чего я, собственно, взяла, что нахожусь на стороне добра, а Люцифер — на стороне зла? Разве суть не в том, что мы все просто хотим выжить?       Отчего-то от этой мысли стало невыносимо погано на душе. Просто выжить. Как черви. Как животные. Как будто это не самый верный способ умереть…       — Эй, что за дела?!       В комнату сначала ворвался порыв ветра и только потом — взъерошенная девчонка. Её красные волосы, постриженные довольно коротко, стояли дыбом (хорошо, что она унаследовала мои русые волосы, а не фиолетовые Самаэлевские — меньше высветлять), многочисленные серьги по всем ушным раковинам, какие ни есть у человека, гремели в унисон со звонкими голосом, солнечный луч, отразивший от кольца в перегородке носа ослепил меня в тот же миг, как прогремевший вопрос оглушил.       — Рик рассказал, что его пытались похитить иллюминаты! Почему его, а не меня?