Олимп и Голгофа

Nightwish — Deeper down

      — Эй, какого чёрта?!       — Солнышко! — подпрыгнув, воскликнул Самаэль, смешав в голосе иронию и энтузиазм в пропорции один к трём.       — Да, всем привет, — уже спокойнее произнесла Офелия, — как… — её взгляд задержался на мне, — дела?       Впрочем, колебалась она недолго.       — Ну я вижу, всё хорошо. Так почему Рик? Он же просто человек?       — Серьёзно, Офелия? Серьёзно? Почему мне кажется, что если бы иллюминаты вознамерились похитить тебя, ты бы сражалась не с ними, а с нами. За возможность отправиться к Люциферу.       — Конечно, — задрала окольцованный нос девчонка, — папе с самого начало следовало отправить на Доминус Лиминис меня в качестве шпиона, а не этого Рензо Шиму. Я бы прикинулась, что предала папу, мне было бы больше доверия, и Люцифер ценил бы меня, как Наследницу Повелителя Пространства-Времени, а значит, получилось бы выведать больше секретов.       — Твой час ещё придёт, моя секундочка, и уж точно не в качестве жалкого шпиона.       Глаза Офелии и без того сияли ярко, благодаря щедро нанесённым розовым теням, но этот блеск не шёл ни в какое сравнение с тем, что вызвали слова Самаэля.       — А начнём мы с того, что отправимся на микроуровень, как ты обещал?       — Конечно, — Самаэль величаво кивнул, как милосердный султан, дарующий дщери бриллиантовое колье.       — Правда?       Офелия походила на ядерный реактор, который вот-вот рванет, явив миру гриб из бушующих эмоций.       — Да, моя песчинка. Ты же знаешь, папа никогда не лжёт, если он чей и раб, так только своего слова.       Я фыркнула как бы в пространство, но так, чтобы пространство чётко понимало, в чей адрес реакция.       — Уиии! — пропищала Офелия и кинулась целовать отца, — Спасибо! Спасибо! А то я так задолбалась уже ходить в эту тупую школу с этими примитивными людишками.       — Офелия! — возмущенно оборвала её я, но девчонка только закатила глаза.       Надо сказать, ненависть Офелии к официальной японской школьной системе была вполне взаимной. С помощью ножниц, значков и глиттера девчонка превратила в карнавальный костюм свою школьную форму; вместе с самыми отчаянными сорвиголовами школы саботировала дежурства по классу; демонстративно закидывала ноги на парту при появлении учителя вместо того, чтобы встать; срывала уроки и, конечно, беспощадно критиковала учителей по поводу и без. Умение язвительно трындеть девчонка унаследовала от любимого папочки в полной мере, а потому преподавательский авторитет подрывался быстро и без малейших усилий со стороны критикессы, отдельные представители учительского состава преимущественно женского пола даже доводились до слёз.       Если бы я была Ёсицунэ, мой ад выглядел бы примерно так. Боже, меня вызывали в школу по десять раз на дню, и там в кабинете директора мне приходилось выслушивать претензии, рыдания и угрозы, изображать виноватость побитой собаки и краснеть, чтобы потом наговорить невинно хлопающей ресницами Офелии цистерну пустых, бесполезных слов.       — Ты на грани исключения! — кричала я, делая страшные глаза.       — Ах, какая жалость, даже не знаю, что мне теперь делать, пойду вскроюсь чайной ложечкой, — бессовесно язвила дочь.       — Пожалуйста, Офелия, мы же уже сто раз говорили, почему так себя вести с людьми — неправильно и почему ты должна ходить в обычную школу.       — От того, что мы поговорим об этом в сто первый раз менее похрен мне не станет.       — Офелия!       — Мама! Если твои венцы творения и дети Бога, — она изобразила пальцами кавычки, — не могут меня остановить, то пусть жрут землю, из которой вышли, мне плевать! Я не обязана их щадить. И ты знаешь, что нужно делать, если хочешь спасти их от меня.       Да, я знала, но вестись на провокацию и шантаж от своей собственной дочери? Да никогда! Стоит один раз дать слабину, и остатки родительского авторитета полетят вслед за преподавательским. Выбора не оставалось, пришлось поговорить с Самаэлем.       И, конечно, вместо того, чтобы хорошенько пропесочить свою песчинку, демон сначала посмеялся, потом с умным видом изучил перечень подвигов своей наследницы и, наконец, поинтересовался, как именно она смогла сколотить свою банду и что намеревалась делать дальше.       — Да так, обозначила им цель, — поясняла девчонка, ковыряя носком бутса паркет в кабинете директора, — прочитала парочку зажигательных речей, взорвала пару хлопушек после них…       — Магических хлопушек?       — Нет, обычных. Они помогли мне красиво исчезнуть с демонстрации и оставить после себя загадочное впечатление.       — Хорошо, что ещё?       — Ещё придумала символ. Овечья голова со скрещенными костями под ней. Это потому что ученики в этой системе — овцы, но мы с таким раскладом не смиримся.       — Ещё что-нибудь?       — Нет…       Самаэль говорил размеренно, со знанием дела, Офелия же с каждым словом становилась всё тише под непривычно флегматичным и пристальным взглядом отца. Никаких шуток, никаких выкрутасов и метафор. Только расстрел вопросами.       — Что за цель?       — Свергнуть директора, — совсем уже прошептала Офелия.       — Ага… Что потом?       — Потом? — девчонка подняла на отца робкий взгляд.       — Да, после успешного завершения переворота.       — Э-э… Ну-у…       — Ты не подумала.       — Не подумала…       — Так увлеклась новой потрясающей идеей, что это совершенно вылетело из головы.       — Да…       Самаэль подцепил пальцем подбородок дочери и заглянул ей в глаза.       — Именно поэтому ты должна продолжать посещать обычную школу, понимаешь?       Девочка помолчала несколько мгновений.       — Думаю, да.       — Но для того, чтобы продолжать её посещать, она должна, как минимум, быть, ты согласна?       — Да.       — Чудно! — демон расплылся в улыбке, — Полагаю, на этом можно закончить.       — Что?! — от вопроса, заданного одновременно десятком глоток, содрогнулись стены alma mater.       Выражать общественное мнение выпало, разумеется, мне.       — Но Са… Ганс*, что это было? Воспитательная беседа? Ты считаешь, этого достаточно? Она устроила в школе полнейший бардак, недопустимо вела себя с учителями, развела какую-то мафию местного разлива… Да она директора собиралась свергнуть! Мы отправляли её в школу, чтобы она научилась быть доброй с людьми!       — Ты отправила её в школу, чтобы она социализировалась и научилась жить в человеческом обществе. Поздравляю, наша дочь нашла своё место в мире людей.       — Это ты называешь «нашла своё место»?       — Своё, лидерское место. Но ей ещё учиться и учиться, я подкорректирую её путь, — Самаэль дружелюбно подмигнул дочери, — На днях возьму тебя с собой на Совет.       Девчонка с трудом сдержала упоенный писк.       — Ах да, ещё одно. Милая, скажи, тебе нравится твоё нынешнее положение в школе? Твоя форма, статус и всё остальное.       — Да, папа, очень нравится!       — И ты не хотела бы ничего менять?       — Только, если я стану ещё круче!       — Уверена?       — Конечно.       — Заключим пари? Ставлю на то, что в не столь далёком будущем ты придёшь ко мне и попросишь разрешения надеть самую обычную школьную форму и занять самый рядовой статус.       Офелия засмеялась.       — Я боюсь заключать с тобой пари, но это звучит, как самая безопасная сделка на свете.       — Всё для тебя, моя секундочка.       Их рукопожатие произошло под аккомпанемент десятка хлопков ладонями по лбу. Позже, уже дома я накинулась на Самаэля.       — Что это вообще было? Как это поможет ей стать добрее к людям? А, если цель не в этом, то зачем ты не стал возражать, когда я отправляла её в школу?       — Ты заметила, что весь её бунтарский путь не сопровождался ни каплей магии? Наша дочь совершила все свои ужасные поступки, благодаря исключительно человеческим талантам.       Я открыла рот и ощутила себя математичкой из офелиевской СОШ. А ведь верно…       — Ладно, это хорошо, она не в зависимости от своей магии, но… Это всё равно было неприемлемо.       — Каштанка, Каштанка, Каштанка, моё любимое, несравненное ничтожество, до чего же ты обожаешь, даже боготворишь свою слабость и незначительность! Настолько, что считаешь, будто все должны их с тобой разделить. Но помнишь ли ты, чем оправдывала своё желание быть моей, несмотря на моё демоническое происхождение?       — Тем, что уважаю твою свободу воли, не хочу ничего навязывать…       — Ну так уважь свободу воли нашей дочери и её право быть сильной.       Я отошла к окну.       — Она на моих глазах превращается в истинное дитя Геенны, и я совсем ничего не могу сделать… Чем взрослее она становится, тем меньше в ней человеческого… Самаэль, разве ты хочешь, чтобы человек в ней совсем исчез?!       — Разве не ты мне вечно твердишь, что человек силён и славен? Или ты уже не веришь? Продолжай верить в эту чушь, Каштанка, не разочаровывай меня.       Однако дело кончилось совсем не так безнадёжно, как мне казалось. Через неделю Офелия действительно подошла к отцу и смущенно попросила разрешения стать такой, как все. Дело в том, что раньше нелигитимную банду Офелии репрессировали вместе с зачинщицей, но теперь глава школьной мафии была одарена позволением делать всё, что ей угодно. В результате, наказывались все, кроме Офелии. Нет нужды упоминать, что отношение банды к своей главе изменилось отнюдь не в лучшую сторону, и девчонка пошла на крайние меры, чтобы вернуть уважение подчинённых. Самаэль, столкнувшись с такой нестандартной просьбой дочери, оскалился и… Отказал. Носи, мол, теперь всегда свой изрезанный костюмчик в глиттере. Офелия просила, бушевала, даже рыдала, но Самаэль остался непреклонен. В результате школьная мафия лишилась лидера, не смогла отыскать нового и благополучно загнулась, а Офелия была вынуждена искать другие способы завести хорошие отношения с одноклассниками. Этому очень помогло единократное посещение заседания Совета вместе с отцом, там девчонка подсмотрела несколько способов быть госпожой, оставляя трон за тем, кому он принадлежит.       Всё это не имело отношения к превращению Офелии в кого-то более доброго, но хотя бы вернуло покой в школьную рутину.       — Не переживай, секундочка, отныне мама запрещает тебе ходить в школу, — голос Самаэля вырвал меня из воспоминаний.       — Мама что? Ей что, иллюминаты сломали мозг, а Гаап не смог починить?       Я уже открыла рот, чтобы объяснить истинную причину, но тут же его и захлопнула. Я плохой пророк, совсем неважный, Господь мне напрямую не отвечает, но не нужно быть пророком, чтобы понимать: едва Офелия услышит причину, как тут же примется отвоевывать право на среднее образование всеми правдами и неправдами и пользуясь любым оружием, начиная с юридических законов. Конечно, Самаэль шутя справится с ювинальной юстицией, но не хотелось бы доходить до этого.       К счастью, Офелия недолго настаивала на ответе.       — А когда мы отправимся на микроуровень? — спросила она, удобно устраиваясь на отцовских коленях и болтая ногами, — Сразу после обеда?       — Наберись терпения, секундочка, у папы после обеда есть дела.       — Нуууу!       — Эй, не хмурь своё прекрасное, словно мгновение, лицо. Разве у моей наследницы могут быть проблемы со временем?       — Ладно, — легко сменила гнев на милость Офелия, — а что за дела?       — Дела-делишки, — пропел Самаэль, — не отлынивай, вставай с рассветом, держи хвост пистолетом. Пистолетом держи хвост, ибо не ведаешь, ни откуда явишься, ни зачем. Держи пистолетом хвост, ибо неведомо тебе ни когда отыдешь, ни куда.       Микроуровень. Я лежала и едва не плакала. Микроуровень. Мир элементарных частиц. Другое пространство, действующее по непонятным здравому смыслу иным законам. Пространство, неподвластное евклидовой геометрии, не работающее ни по законам Аристотелевской, ни по законам классической физики. Одна из вотчин Самаэля, куда может шагнуть Офелия, но не я. Место, куда я не могу сопровождать их. Его. Куда никогда не ступит моя нога. Они ещё о чём-то говорили, я не слушала. Словно из-под толщи воды я наблюдала за радостно переговаривающимися отцом и дочерью. Они вместе, по-настоящему вместе, на одной волне. Мы же с Ричи выброшены на берег. Я выброшена на берег. Чёрт…       По моим щекам текли слёзы. Я не скрывалась, но этого всё равно никто не замечал, разве до этого им было.       Я сказала, не замечал? Нет, это ложь. Гаап смотрел в меня своими тёмными провалами пристально и злорадно.       — Вы так реагируете, миледи, будто это для вас новость. Будто вы только поняли.       — Гаап, пожалуйста! Я понимаю, что ты зол, но это реально удар ниже пояса.       — Удар ниже пояса? Кто ты, человеческая женщина? Что ты возомнила о себе, как посмела? Что лорд Самаэль нашёл в тебе, не представляю. Неужели союз с ним так подействовал на твою самооценку? Грязь решила, что теперь она — князь? Хм, нет, твоя гордыня берёт за основу не союз с Лордом. Тогда в чём твоя ценность и важность? Ты, дочь Бога, не способная убить самого мелкого из демонов. Венец Творения, чьи обвисшие от старости груди поддерживает магия Второго Сына Сатаны. Христианка, ходящая на поводке у Короля Геенны. Бессмертная, которую я снова и снова спасаю от смерти. Была б ты хоть скромнее, и я бы меньше тебя ненавидел.       Я хватала ртом воздух, и от душивших меня рыданий не могла выговорить ни слова. Я ничего не знаю, ничего не умею, у меня ничего не получается, я не подхожу Самаэлю. Я ему совершенно, абсолютно, тотально не подхожу. Проклятье. Что я вообще здесь делаю? Чёрт бы всё побрал.       —… И Белиал обещал, что приготовит сегодня на обед говядину по-бургундски и клафути с вишней, — звонкий голосок Офелии всё же прорвал мой вакуум.       — В таком случае тебе стоит поспешить в столовую, ведь туда наверняка уже наведался Амаймон.       — Да, после дяди Амая остаётся стол. Может быть, немножко овощей. Надеюсь, Белиал догадался спрятать от него клафути.       Офелия спружинила с отцовских коленей и в тот же миг оказалась у двери, в которую чуть было не вылетела, но затормозила, уцепилась за верхний наличник и повисла на нём.       — А ты идёшь?       — Дорогая, когда я говорил, что у меня есть важное дело, то имел в виду именно то, что говорю.       — Блин, — Офелия так расстроилась, что даже оставила в покое дверь, — ну па-а-п…       — Своего слова раб, а теперь будь хорошим чертёнком — разберись не молекулы и соберись в столовой.       Офелии ничего не оставалось, как послушно испариться в указанном направлении. Я ожидала, что Самаэль последует её примеру, но к моему величайшему удивлению, он подошёл к кровати и скрестил руки на груди.       — Ну и в чём здесь мораль? — поинтересовался он, явно имея в виду мои красные щёки и опухший нос.       Я собралась было буркнуть что-нибудь похожее на «отвали», но это ведь Самаэль. С него станется в самом деле отвалить.       — Я хочу с вами на микроу-у-уровень…       — Эм, ты знаешь, почему это невозможно.       — Но я хочу-у-у!       Я лежала и размазывала сопли по щекам, а он стоял и смотрел. Немного заинтересованно, но, как и ожидалось, без малейшего сочувствия. Также, как и Гаап. Разве что во взгляде последнего было больше отвращения.       — Попроси своего Бога, — пожал плечами Самаэль, и на его лице в кои веки не было улыбки. В отличие от Гаапа.       Попроси… Попроси! Да, попроси, Кося, разве не сказано, что по искренней молитве и горы сдвигаются с места, идут к Магомету или куда там ещё… Попроси! Почему бы этому не случиться с тобой? Потому что ты недостойна? На самом деле никто ничего не достоин. Потому что это мелочь? А вино в Кане Галилейской не было мелочью?       Я закрыла глаза и прошептала свою просьбу. Один раз. Другой. Ничего не происходило. Я открыла глаза и посмотрела на Самаэля. В нём тоже ничего не происходило, по крайней мере, на первый взгляд.       А затем он повернулся и направился к двери.       — Я бесполезная и никчё-о-омная… — взвыла я.       Самаэль остановился, повернул ко мне голову.       — Да, это так.       — Ты меня не лю-у-убишь…       — В твоей истерике будет что-нибудь, кроме деклалирования очевидных вещей? Если нет, лучше скажи сразу, и я, пожалуй, пойду.       — Ты меня бро-о-осишь…       — Хах, знаешь, хамуделе, я уверен, что сдохнешь ты раньше, несмотря на все мои старания.       — Ты сволочь, убирайся!       Он отвесил свой классический поклон, выставив вперёд правую ногу и эффектно взмахнув плащом.       — Как прикажет моя леди. Нас вежливо просят — мы вежливо удаляемся.       — Нет, стой! — я потянулась к нему, боясь, что вот сейчас он исчезнет в облачке фиолетового дыма, и я не увижу его ближайшие несколько дней. А может вообще никогда.       — Каштанка, если ты думаешь, что противоречить себе — лучший способ покинуть евклидово пространство, то у меня для тебя плохие новости.       — Господи, ты можешь хоть раз в жизни заткнуться и просто обнять меня?       Он задумался. Нет, в самом деле задумался! Словно я загадала ему загадку или сделала рискованное деловое предложение. Хотя нет, с загадкой он бы справился значительно быстрее.       — Ну что ж, пожалуй, могу, — всё-таки согласился он, вырвав у меня вздох облегчения.       Он подошёл, сел на кровать, подхватил меня под мышки, прижал спиной к своей груди и сцепил руки у меня под грудью. Прошло несколько секунд.       Гаап, наконец, закончил с исцелением и свалил, что было очень кстати, при нём невозможно сосредоточиться.       Хм… Руки у Самаэля длинные, с острыми когтями, задевающими мою кожу. Находиться в их объятиях всё равно, что запутаться в ветвях дерева без листвы… Мертвенно-сухого дерева.       Я поёжилась. Подобрала ноги, развернулась, уткнулась лицом в его грудь, вцепилась в ткань сюртука. Ощутила, как его ладони легли мне на спину. Ветви дерева… В их цепких царапающих объятиях пахнет чем-то терпким и сладковатым, неизвестными травами, настоями, тонким ароматом парфюма… Пожалуй, так могли бы пахнуть какие-нибудь цветы. Цветы, распустившиеся на мёртвом дереве…       Я сделала глубокий вдох, сдвинувшись от худой груди к изгибу жилистой шеи. Мой любимый уникальный нечеловек… Твои голые серые ветви напоминают о трупах деревьев в лесу во время ядерной зимы, но ярко-розовые бутоны, прекрасные, как взрыв сердца, кричат о жизни, требуют её и неумолимо перебивают любой смрад, словно хотят в одиночку спасти весь погибающий мир. О, Самаэль, где только прячется источник жизни для твоего буйного и наглого цветения.       Я прижалась к нему всем телом, грудь к груди, живот к животу. О, Самаэль, разве ты не знаешь, что где бы ни был твой источник, однажды он иссякнет? Так неужели обречены эти ярко-розовые, дерзкие и смелые цветы? А живописный в своей сухости ствол? Ты допустишь, чтобы он рассыпался? Ах, позволь, Самаэль, пожалуйста позволь мне…       Он чуть нетерпеливо похлопал меня по спине.       — Ну, довольно, довольно, хоть я и Повелитель Времени, но не намерен проводить здесь весь день.       Нахальные цветы, вульгарные, бросающие вызов. Как смеются они над погруженным в унылый сон миром.       — Кося? Кося, я кому говорю?       Как яростно отчаянно и тоталитарно пробивается их благоухание сквозь оцепенение и застой. Они торжествуют, хоть и находятся на грани, они пылают, как сердце Данко, с той лишь разницей, что Данко вёл людей, а они никого не ведут, а только радуются беспричинно, как написано у апостола Павла. Выпячивают свою неприличную на фоне смерти красоту. Самаэль, ты слышишь меня? Я тебя слышу…       — Кося! Да ты, похоже, не Каштанка, а бульдог, судя по умению вцепиться в жертву.       Я немного отстранилась и посмотрела ему в глаза.       — Я тебя люблю.       — Наверное, — пожал он плечами, выкручиваясь из моих объятий и направляясь к двери с видом бизнесмена, покидающего конференцзал.       Поверить не могу, что он меня не услышал.       — Я смотрю, наш питомец на редкость неплохо себя чувствует.       Лайт Лайтнинг неохотно оторвался от тщательно штудируемой Книги Тота и вздохнул. Мефисто Фель всегда отличался отвратительнейшей привычкой появляться в момент наибольшей увлечённости Лайтнинга каким-нибудь делом и тут же всё портить. Такое чувство, что портить — одно из многочисленных хобби Мефисто Феля, при чём совсем не потому что он демон, а просто потому что он — Мефисто Фель. Впрочем, сейчас Лайтнинг чувствовал себя частично отомщённым. Фель тоже выглядел слегка раздосадованным.       — А ты ожидал чего-то другого? — радужный рыцарь кивнул на искрящуюся клетку из чистейшего электричества с Питером Гилмором внутри, — Если ожидал, то мог бы и предупредить. Хироши сказал, что ты велел всего лишь присмотреть за ним.       — Хироши? — приподнял брови Фель.       — Парень, который доставил ко мне этого. Прямо на урок доставил, между прочим. Пока я выяснял детали, этот мне чуть пол класса в сатанизм не обратил. Плоть от плоти твоей, такой же мастак побрехать.       — Ты ему льстишь. Возможно, у него есть талант быть моим жрецом, но не более.       Оба рыцаря беседовали совершенно свободно и обсуждали Гилмора так, будто тот был бессловесным предметом мебели. Пожалуй, к своему креслу Фель отнёсся бы более уважительно. Не сказать, чтобы главу Церкви Сатаны это так уж возмущало, он ведь уже привык к демоническому пренебрежению… Ведь привык же? В конце концов, демоны имеют на это право, как высшие формы жизни. Тем более, Короли Геенны. Тем более, Второй из Королей, не говоря уже о Первом. Только вот…       Питер Гилмор изо всех сил сохранял невозмутимый вид, несмотря на то, что отлично знал — Короля Геенны не обмануть. Что-то происходит теперь в его Храме… Вернее, на руинах его Храма. Многие ли из Ордена остались живы, верны ли они ещё своему лидеру или… Уже нашли другого.       На последней мысли пальцы Гилмора так сильно сжались в кулаки, что перстни оцарапали ладони. Главная святыня Храма похищена, от Ордена остались одни ошмётки. От его, Гилмора, Ордена. Бафомет Бафометом, но библия Ла-Вея ставит во главу угла свободу, а Гилмор всегда чтил заповеди своего предшественника.       — И что ты будешь с ним делать?       Радужный рыцарь наклонился к сидящему Гилмору и постучал по электрическим прутьям клетки, как посетитель зоопарка в павильоне с обезьянами.       Один из впивающихся в ладони перстней окрасился ярко-красным. Этот парень — создатель жуткой клетки — не был Королём Геенны. Даже демоном не был.       — А это моё дело, — Гилмор подавил желание нервно сглотнуть и дрожь в коленях, потому что видел: Второй Сын Сатаны подавил желание облизнуться, — Тебе что, мало знаний, которые я предоставил в твоё распоряжение?       Лайтнинг не ответил. Они с Мефисто бесили друг друга довольно долго, но потом Фель вдруг дал добро на посещение библиотеки для Лайтнинга и для его ученика, а затем даже на посещение запретной секции — уже для одного Лайтнинга. После этого лёд, что называется, тронулся.       Вообще-то Лайтнинг не был таким уж большим любителем книг, штудирование всяких талмудов он обычно сваливал на Сугуро, но Фель был высокопоставленным демоном, а у высокопоставленных демонов есть свои, недоступные даже лучшему из экзорцистов тайны. Получить доступ хотя бы к некоторым из них — бесценно, этих знаний Лайтнингу пока хватало, Фель был прав.       — Убери свои игрушки, — велел Фель, глядя на Гилмора с нескрываемым предвкушением.       Лайтнинг, хмыкнув, повиновался. В обмен на секреты Геенны ему теперь приходилось выполнять некоторые небольшие просьбы Мефисто Феля, но это цена, которую он был готов заплатить.