Олимп и Голгофа

Флёр — Пустота       Детский бассейн, наполненный разноцветными пластмассовыми шариками. Он плюхнулся в него грузно, по-королевски, а огляделся растерянно, как заблудившийся щенок или Куро после потери Фуджимото, что в сочетании с рогатыми бровями и пиджаком от Армани давало интересный контраст. Мефисто оценил. Сразу после того, как плюхнулся с той же грациозностью в тот же бассейн. Действительно по-королевски растянулся в нём, попинывая шарики, три или четыре из которых треснули по лопатообразной бороде и седой макушке. От мячика, пришедшегося на щеку, остался красный след, будто от пощёчины.       Стоя посреди буйно вьющихся джунглей, я смотрела в глянцевые глаза ягуара. Под шкурой-произведением искусства подрагивали мускулы, а белоснежные клыки хорошо просматривались даже в лесном полумраке.       Сука.       Иллюзорный мир, а тем более Лимб должен быть серым и унылым, полупрозрачным. Должен напоминать руины. Но парадоксальным образом подвальная дверь, спрятанная между банками с консервированными огурцами и помидорами, вела не в пустыню, не в потрескавшуюся, как старая пятка, степь и даже не в обветшавший город, а в кишащий жизнью экваториальный лес. Конечно, иллюзорным он от этого быть не переставал, и местный ягуар ничего мне не сделает, но знать это и понимать — разные вещи. Создавая эти джунгли и их обитателей Самаэль не халтурил, а я просто не могу не трястись, когда в хреновом метре от меня скалится огромный хищник! Особенно, когда из оружия только кусок стеллы времён XVIII династии из Храма Сета.       — Ну что за траур? Не куксись, Шиничи-тян (1), не разбазаривай нервные клетки. Они мне ещё понадобятся.       Транжира уставился на Мефисто затравленно, но тут же объявил войну этой эмоции, пытаясь сохранить лицо, устоять на двух ногах. А воображение уже небось нарисовало картину, на которой Мефисто наматывает на шею бусы из его нервов. Смешной. Как будто где-то ещё остались параметры и координаты, не сдвинутые Мефисто. Как будто «верх», «низ», «лево» и «право» не поехали с привычных позиций ко всем чертям.       Секунды текли ужасающе медленно… То есть, если бы здесь существовали какие-то секунды. Вечно забываю, что время в Лимбе остановлено, не могу это ощутить. Самаэль говорит, это от того, что эволюцией не предусмотрено. Почему в его случае с его вполне гуманоидным телом предусмотрено — не объясняет.       Огромная кошка присела на задние лапы, напряглась и прыгнула.       — Что это за место? — спросил он, и это даже удивило.       Он ещё рассчитывает услышать понятный ответ? Поистине человеческая надежда на это неистребима.       — Приятно, что любимые спустя столько лет ещё умеют удивлять.       — Что? Ах, чёрт, да какого ж…       — Это мои хоромы, Шиничи-тян. Эй-эй, не вздумай мне тут чердаком отъехать, послушай сперва! И как ты, такой трепетный, лидером Церкви Сатаны стал. Это прихожая, Шиничи-тян, понимаешь? Парадная, вестибюль, холл. Тот самый камень, стоящий на распутье трёх дорог.       Я тоже напряглась и прыгнула (вернее, отпрыгнула), но споткнулась. Мощное, грациозное тело пролетело в сантиметре от куска стеллы, которым я, шлёпнувшись на землю, по инерции прикрыла голову, и скрылось среди лиан и папоротников. Вставать сразу я не стала. Не хотелось почему-то. Хотелось жахнуть сто грамм и посетить санузел.       Не, ну это глупо, чесслово. Я далеко не первый раз в Лимбе и хорошо осведомлена о большинстве сюрпризов, которое способно преподнести это фантастическое измерение, но вот, подишь ты, некоторые вещи каждый раз, как в первый. То ли потому что я такая трусиха, то ли из-за того, что Лимб, как Самаэль, всякий раз хоть чуть-чуть, но новый. И это удивительно.       Лимб — мёртвый мир для мёртвых, созданный Повелителем Смерти. И всё-таки, сколько бы археологических экспедиций ни выпало на мою долю, нигде я не видела таких прекрасных пейзажей.       Мысль о пейзажах отвлекла меня от мыслей о смерти (как в когтях ягуара, так и в целом от абстрактного понятия) и вернула душу из пяток на законное место (знать бы ещё, где оно). Я поднялась и снова отправилась в путь. Джунгли должны скоро кончиться.       Его несчастный, потерянный вид навевал воспоминания о студентах-первогодках, второй раз в жизни столкнувшихся с демонами. И Мефисто заговорил тем же тоном, каким обращался к Хироши-сан — тоненькой девочке-тростиночке, получившей машо от одержимого одноклассника-хулигана, годами тираневшего её.       — Гляди сюда.       В руке Мефисто поблёскивал и переливался красным, зелёным и синим (2) неоном один из отнюдь не пластмассовых мячиков.       Затянутое тучами грозовое небо не пропускало ни луча, не издавало ни звука, заставляя думать о затишье перед бурей и замирать, чтобы как-нибудь не нарушить окружающее безмолвие. Открытое поле, полузасохшие колоски, клонящиеся к земле под лёгким ветерком, после непролазных джунглей смотрелись странно. Впрочем небо объединяло, оно могло быть таким над джунглями с тем же успехом, что над полем. Я пошла. Колоски колебались под моими руками.       Свет колебался под рукой Мефисто: красный превращался в бирюзовый, зелёный в сиреневый, синий в жёлтый, освещая витьеватую надпись постоянной Планка: h = 6.626 070 15•10−34 кг·м2·с−1 (Дж·с) и общей теории относительности: Е = mc2.       Среди древесных крон, качавшихся на фоне туч, промелькнуло несколько красных, зелёных и синих искр, ветер усилился.       Улыбка Мефисто, как вензель. Выглядит красиво, но букву за узорчиком не рассмотреть. Мефисто знал это и улыбался очень охотно, глядя в мистически-деловые глаза под рогатыми бровями.       — Хочешь знать, что это?       Очевидно, что он не хотел. Что ему искренне и глубоко плевать на люминесцентный шарик, но вопросы Мефисто редко бывали не риторическими.       Блин, Самаэль ведь объяснял, что это за явление и откуда. Ну что за голова, не память, а дырища бездонная… Ща-ща-ща… Точно, эврика! Мой маффин ведь научился нарушать закон сохранения электрического заряда и раскладывать электрон на нейтрино и фотон. Последний, умеющий вести себя не только как частица, но и как волна, проходя через воду в туче, обзаводился определённой длиной, из-за чего и получался цвет. Во как! Надо же, помню. Жаль, Самаэль не видит.       — Это портал. Отдел 13, так сказать, сильно изменился за лето, Шиничи-тян. За множество лет, миновавших после разделения с Люцифером. У тебя есть дети?       Вопросы Мефисто редко бывают не риторическими, но это тот самый момент. И плевать на папочку с личным делом, лежащую на столе в резиденции Фауста.       — Д-дети?       — Такие личинки, в которые превращается твоя сперма после соединения с яйцеклеткой, Шиничи.       Мистически-деловые глаза стали заячьими, напомнили о ком-то сереньком и жалком. Рик. Ричи. Ричард Фель.       — У меня нет детей, лорд Самаэль.       — А мой старшенький был не только старшим ребёнком, но и старшим братом. Подгнивающий, прикованный к постели. Ты не знаешь, каково быть отцом ребёнку-инвалиду, но я даже привык. Может, потому и завёл эту Академию, что никак не отвыкну, как думаешь, а? Ахаха, это была бы хорошая шутка. И всё-таки я освободился и могу делать, что захочу. Отдел 13 больше не ясли для подростка с ограниченными возможностями при неограниченных возможностях. Так что это портал в исследовательское отделение теории всего. Мы там ищем — ни много, ни мало — формулу, которая описала бы всё мироздание.       Искры разгорались ярче, колоски склонялись ниже, свежий ветер словно проходил через каждую клеточку тела, продувая насквозь, но холодно не становилась. Хотелось лечь, раскинув руки-ноги, и не отрывать взгляда от редкой иллюминации на фоне туч, от раскидистых древесных лап, трясущихся на фоне. Но я шла. Я знала, что мне надо идти, и я буду идти.       — А это…       Чёрный шарик, лежал на ладони Мефисто.       Чёрная пропасть расстилалась перед моими ногами.       По шарику тянулись рядки серебряных нулей, единиц, значков ^g и значков Веве (3).       Над пропастью тянулся серебряный канат.       В человеке важно то, что он — мост, а не цель; человека можно любить только за то, что он — переход и гибель.       Я пошла.       — Портал в исследовательское отделение пространства и времени.       — Пространства и времени? Но вы же…       Мефисто был сто раз прав, называя любопытство важнейшей из человечьих жажд. Даже теперь. Даже для полностью сбитого с толку.       — Чему ты удивляешься? Самопознание, Шиничи-тян, всего лишь самопознание.       Вся жизнь пролетала перед моими глазами. Терпеть не могу высоту.       — Но сегодня мы отправимся не туда. Вот тебе… Ахаха, Шиничи, это просто круг, а не адский круг, не делай такие глаза.       На следующем серебристом шарике в окружении красной нити и нулей с единицами сиял, раскинув ветки-дендриты, голубоватый нейрон над головой ибиса.       — Нервная система и всё, имеющее к ней хоть какое-то отношение. Надень маску, Шиничи-тян.       У меня никогда не получается дойти по канату до другого берега. В принципе это неважно. Даже упав с каната я всё равно попадаю, куда хочу, и кто знает, быть может, перейдя однажды пропасть, мне придётся в неё же прыгнуть, потому что это единственный путь к Рамсесу и Генриху. И всё-таки каждый раз что-то заставляет меня идти очень осторожно, вполне искренне пытаться пересечь жуткую бездну. Но этот раз не стал исключением. Я оступилась и полетела вниз.       Резким движением обеих рук Мефисто сорвал маски, активируя портал, сунутый во вспотевшую ладонь его спутника.       За миг до столкновения с водной гладью я успела подумать о поле и о том, что всё случилось, как мне хотелось. Я лежала и смотрела в затянутое тучами и сверкающее зарницами небо. И пофиг, что не на земле.       Проносясь по квантовому тоннелю со скоростью импульсов между нейронами, Мефисто успел разок поблагодарить Люцифера за повод к созданию аттракциона, в сравнении с которым Мефиленд не веселее чернобыльского парка отдыха.       Я погрузилась в реку с головой и, вынырнув, тут же увидела знакомые заросли папируса. Осталось совсем чуть-чуть.       Мефисто придержал за плечо покачнувшегося дизориентированного гостя и любезно пригласил его спуститься в подвал.