Олимп и Голгофа

Каспийский груз — Coco

      Офелия готовилась взлететь. Старая черепица трещала, порывы ветра гуляли по алебастровой коже, играли с майкой, спущенной на сгибы локтей, вызывали мурашки на худых обнажённых плечах. Офелия готовилась. К тому, что захватит дух, скрутит живот, в крови разольётся блаженство, а за спиной раскроются крылья. Трепетные бабочкины — крылья полуфантастической павлиноглазки, за которые отец называет её не только песчинкой, но и сатурнией(1). Наверняка ему это ещё и сатурналии(2) напоминает. Полуфантастическая бабочка для полудемоницы.       Офелия готовилась. Полёт будет не полу-, а полностью фантастическим, других у неё не бывает. Она сорвётся, закружится в водовороте эмоций, захлебнётся сладкой патокой эйфории, испьёт полную чашу. Она будет счастлива, потому что прекрасна. А ещё потому что сильна. Летать — это её. Она рождена для этого, и плевать, что ей нужно немножко помощи. Бабочки порхают с цветка на цветок, собирают нектар, и Офелия будет так же. Её цветы, её кроличий садок — миллион подписчиков в инстаграмме — всегда готовы подставить головы. Лица. Рты. Они высылают ей самые восхищённые смайлы, шлют сердца и губы, и Офелия знает, что это настоящее. Что они отправили бы ей свои органы в коробчонке, если бы она захотела, а она не хочет лишь потому, что это уменьшило бы число подписчиков. Да и нафига ей ливер плебса, откровенно говоря.       Офелия знает это ещё и благодаря баталиям, периодически разворачивающимся в комментах. Парни упражняются в остроумии, хлещут друг друга шипованными хвостами, покусывают, готовы глотки друг другу перегрызть, но перед Офелией неизменно стушёвываются. Это очень смешно. Их подъёбки так неуклюжи! Офелии часто приходится сдерживаться, чтобы не застебать их до смерти. Она бы не сдерживалась, но вступать в перепалку совсем не её роль. Её роль — смотреть и наслаждаться. Это ведь всё ради неё, ради её внимания. Все драки, вся грызня.       Намереваясь бить тату пару месяцев назад, она советовалась с друзьями по поводу рисунка крыльев. Гаап считал, что ей подойдут драконьи, мол, хорошо отражают личность полудемоницы. Офелия не спорила, но бедняга Гаап, что он может знать о демонах, хоть и сам демон. Другое дело Мэсэйоши. Вот этот ничего не знает о демонах на самом законном основании, и Офелия немало повеселилась, услышав предложение набить голубиные крылья. Самое смешное, что объяснялся выбор тоже соответствием её личности. Не знай она Мэсэйоши, решила бы, что это такой понт, выебоны чистой воды — сравнить полудемоницу с голубем. Катахреза, сказала бы мать. Оксюморон, поправил бы отец, отвесив матери воспитательный подзатыльник.       Офелия замирает вполоборота, открывая любопытному зрителю маленький холмик только начавшей наливаться груди. Сосок благоразумно скрыт (не из-за детской порнографии, а потому что плебс недостоин), но всё-таки это на грани фола. Мать визжала бы, как испорченная сигнализация, если бы ещё смотрела её инсту, жаль, что больше не рискует. Приятно представлять её перекошенное бешенством лицо.       Вообще-то Офелия не балует аудиторию эротикой, но сегодня можно и не такое. И плевать, что треск черепицы — всего лишь звук раствора камеры, а порывы ветра врываются через приоткрытую форточку, куда и руку с трудом просунешь. Плевать, сегодня она взлетит. Напитается нектаром так, что из ушей польётся, ведь железо обвивает шею, спускается по рукам к запястьям, гремит на бутсах, и нет в этом ничего покорного, сабмиссивного. Есть ощущение, что руки вот-вот перехватят цепи, огреют любого недоброжелателя. Есть вызов, стрелы, почти угроза. Стрелы — и стрелки. Розовые — на глазах и на уголках крыльев (и в сердцах зрителей будут), чёрные — на губах вместе с усмешкой — лукавой, зовущей, будто нет этой цифровой недоступности, а она есть. И хорошо. Плебс должен истекать слюнями, сидеть на поводке, служить батарейкой и не забывать своё место. Раньше Офелия не понимала, отчего отец якшается с человеческим сбродом, теперь понимает. Сама догадалась, он не объяснял.       В дверь постучали. А вот и первый зритель.       — Да-да?       — Чего это у вас дом в аэропорт превратился, Белиал мне чуть ли не в трусы... Офелия-тян!       Милый, милый Мэсэйоши, уже семнадцать стукнуло, но Офелия чувствует себя старшей. Пусть он подольше не привыкает к её выходкам, смущать его так клёво.       — Ах, какие мы нежные, в первый раз, что ли. Открывай давай глаза и зацени мои новые бутсы, вчера купила.       Не то, чтобы Мэсэйоши что-то понимал в шоппинге. Это скорее Офелия не понимает, с какого ляду каждый раз искренне интересуется его мнением.       — А ты оделась?       — Угу, — врёт она и тут же получает излюбленную реакцию в виде порозовевших щёк.       — Да ладно, ладно, теперь оделась, расслабься, — повинуясь магическому импульсу, майка налезает на плечи, застёгивается на спине, — Давай уже, мне нужно авторитетное мужское мнение.       — По поводу бутсов?       — По поводу новой фотки!       Кто-то может подумать, что семнадцатилетним парням не стоит смотреть на такое, но Офелии плевать. Да и в сети по-любому надрачивать станут.       — По-моему, ты здесь чересчур ссутулилась.       Что? Глаз Мэсэйоши задорно поблёскивает, но Офелия это так не оставит. Теперь пацанчики в футболке и джинсах из ближайшего секонда будут высказывать ей за эстетику?       — Приподнятые плечи должны намекать на мою невинность, чтоб ты знал. Дай сюда, надеюсь, мои подписчики не настолько отбитые.       Она тянется за телефоном, но Мэсэйоши — та ещё шпала и спокойно листает другие фотки, пока она пытается залезть на него, как на дерево. На экране мелькают образы валькирий, рокерш и сатанисток — предыдущие полёты Офелии.       — Ну да, поверят они в твою невинность после... Ааапчхи!.. косплея на мадам Вонг(3).       Воспользовавшись секундным замешательством, Офелия завладевает родным айфоном и спрыгивает на пол, подняв бутсами ещё больше пыли.       — Ну а хули, мне может хочется трепетной побыть, — бросая в сторону друга нежный взгляд, Офелия точно знает, что получается у неё это хорошо, — Девочка я или не девочка. И ещё мне нужна твоя помощь, хочу видос на тик-ток записать, а то уже два дня прошло с последнего ролика.       — Целая вечность, — улыбается Мэсэйоши в ответ то ли на реплику, то ли на взгляд.       — А то. Память плебса коротка.       — Ну не... Ааапчхи! Не настолько же. Слушай, что-то подопечные Белиала совсем разленились. Как карманы давно знакомым гостям выворачивать, так первые, а как пыль вытереть... Нет, правда, что это у вас аэропорт Ханеда в прихожей?       Офелия мигом меняет амплуа, не замечая этого.       — Обшмонал тебя Белиал? — хохочет она, — Металлоискатель в жопу засунул?       — Можно сказать, я был на грани.       — Что, не засунул? Да как так-то! Вот это преступная халатность, надо папе сказать, пусть вставит пиздюлей по первое число и по второе тоже.       — Офелия-тян, ну кроме шуток, — Мэсэйоши заметно напрягается, — случилось что-то?       — Да, — страдальчески вздохает полудемоница, — маман ебанулась наглухо и так затрахала папе мозги своей паранойей, что... А ладно, не бери в голову. Помоги лучше песню выбрать, мейк ведь от неё зависеть будет.       Мэсэйоши отлично знает, что если речь заходит о Мефисто-сан и Сандре-сан вопросов лучше не задавать, и покорно склоняется к экрану.       — Хочу что-нибудь депрессивное. Такое с размазанной тушью, кроваво-красными губами.       — Офелия, что случилось?       — Нарываешься? Я же сказала, что ничего! И не обращайся ко мне без приставки.       — Ну-ну.       — Прибью! Настроение у меня сегодня такое, лирическое, сидеть на подоконнике и думать о нём.       — О ком?       — О тебе. Шучу, ни о ком, просто... Ой, всё! Пожалуй, лучше не сидеть, а танцевать под...       — Под Rain из «Стального алхимика»?       — Не, ну это, конечно, тема, но как тебе вот эта вещь?       Мы кидаем на белых листах слова для грустных мелодий, люди поедут по не столь отдалённым местам. Давай их проводим...       Звуки покачиваются, как морской прибой, баюкают, погружают в терпкий вязкий туман.       — Что это за язык? — хмурит брови Мэсэйоши.       — Русский. Мама как-то собиралась под это в клубешник.       Офелия переводит на японский слова песни, и Мэсэйоши фыркает.       — Укуренная песня.       — Скорее обдолбанная. Ладно, давай наводить героиновый шик.       — Давай, но ту фотку всё-таки не выкладывай.       — Чё это?       — Ты ссутулилась, и вообще свет плохо падает.       — ...       — Что? Не смотри на меня так, честно, плохо падает! Вот, даже блики. И у тебя здесь мешки под глазами... Ай! Нет, только не по лицу! Я хотел сказать, кажется! Кажется, что у тебя здесь мешки под глазами!       Офелия удовлетворённо щурится и, усевшись прямо на пол, натягивает обратно бутсу. Она знает, отчего Мэсэйоши на самом деле против. И это никак не связано с эмоциями, побуждающими парней в комментариях грызться и обзываться. Было бы проще, если бы было связано, но это другое.       Белая основа, смоуки-айз, алые губы. Всё, как несколько месяцев назад, когда собиралась мать. Разница в том, что мать пыталась изобразить что-то радостное и позитивное. Счастливое. Офелии же это не нужно. Она не собирается притворяться и готова выложить на бочку весь пиздец, какой только есть. Готова быть откровенной, и Мэсэйоши ей в этом не мешает, а даже помогает. Делает то, что могла бы сделать магия — держит палетку с тенями — но они оба предпочитают делать вид, что не могла бы. Ведь держать палетку в этом деле совсем не главное.       Каждый мазок кисточки — ещё один штрих к натюрморту пиздеца. Кроме того, это ведь модно. Депрессия, самоуничтожение, картинная шизофрения. Побольше железа, дырок на джинсах и наклеенных шрамов. Офелия кружится, плывёт, качается в такт музыке, как какой-нибудь онанирующий шаман из Лимба.       Голова Мэсэйоши тоже качается. Легонько так, едва заметно. Радуется втихую, что шрамы наклеенные. Как будто может быть иначе. Это ведь всё имидж, образ. Всё по приколу. Чисто подростковые финты ушами, Офелия понимает. Она вообще знает и понимает намного больше, чем положено в её возрасте, но ведь невозможно удержаться.       Жаль, что видосы для тик-тока такие короткие.       — Хорошо получилось, только дыма не хватает, — Мэсэйоши нажимает на кнопку завершения записи.       — Ничего, напустим дыма, в этом я мастер.       Офелия запрыгивает на письменный стол, о который Мэсэйоши опирается поясницей, и заглядывает в дисплей через плечо.       — Всё-таки шрамы для девочки это как-то... — парень беспомощно улыбается, сознавая бесполезность любых доводов, — Ты же не якудза, Офелия-тян.       Она не якудза, она круче якудза! Оябуны самых крупных кланов трепещут перед её отцом и перед ней, когда она вваливается в комнату, где идут переговоры, виснет на отцовской шее, гордо вздёргивая носик перед затянутым в костюмы мужичьём, пытающимся подписать деловое соглашение с Иоганном Фаустом-сама.       Впрочем, Офелия об этом не упоминает. Она ведь совсем не сердится на сексизм Мэсэйоши, хоть и дует губы демонстративно. А всё потому, что никто больше не видит в ней... просто девочку. Даже мать, хотя казалось бы.       — А что насчёт татушек? Их у меня столько, что любой оябун голову склонит, так что не заливай мне тут, ты лучше видос в сеть заливай, у нас вообще-то ещё много дел.       — Что мы будем делать? — тут же охотно отзывается Мэсэйоши, вызывая у Офелии самодовольную усмешку.       Ещё бы. Их семейный особняк интереснее, чем жизнь всего рода Мэсэйоши до десятого колена.       Взять хоть чудящую на все лады геометрию дома. Мэсэйоши ничего не знал о пространстве Римана или хотя бы Лобачевского, но ему нравилось играть с Офелией в мяч, бросая его параллельно ей, или кататься по псевдосфере, чувствуя эту потрясающую дизориентацию(4). Сама Офелия, посещая «особенные» участки особняка, лишний раз осознавала, насколько постулаты Евклида невластны над ней. Насколько они относительны к ней.       Пожалуй, она испытывала даже больше удовольствия, чем отец в аналогичной ситуации, ведь её мозг, таинственным образом сочетающий стихию времени и пространства с человеческой ограниченностью, сохранял эволюционно закрепившийся предрассудок, считающий евклидову геометрию нормой, и оттого ещё волшебнее, ещё слаще было осознавать, что это не так. Её мозг, внезапно оказавшийся в непривычных условиях, радостно понимал, что и это для него норма. И Офелия захлёбывалась от восторга, не понимая до конца, чему радуется: новому умению и безграничности мира, своему всесилию или всему разом. Временами ей казалось, что это максимальное обобщение счастья и любви, их концентрация, вся сила, какая может содержаться в этих двух понятиях. Даже лучше полётов на инстаграммных батарейках.       Отец посмеивался, а на дне его весёлых глаз почему-то таилась тоска, незаметная обычному взгляду. Офелия предпочитала не задумываться о её причинах.       На плечо аккуратно опускается ладонь. Мэсэйоши смотрит на Офелию, как на смесь ядерной бомбы с играющей лисицей — с такой же осторожностью и нежным интересом.       — Сорян, задумалась. А отправимся мы с тобой... Гулять. И не говори мне, что разочарован.       — Что значит, Гаап не пойдёт? — Офелия упирает руки в бока и топает в непритворном возмущении, — Белиал, ты меня огорчаешь.       Демон-дворецкий едва удостаивает юную госпожу взглядом, будучи полностью поглощённым своим делом. Сидя за столом в своём рабочем кабинете, он просматривает бумаги, в которые Офелия всё пытается заглянуть, не смущаясь тем, что предыдущие попытки в прошлые визиты к Белиалу остались бесплодными. Мэсэйоши хмыкает, глядя, как его маленькая подруга вертится юлой вокруг совершенно равнодушного к этим выкрутасам слуги.       — Сожалею, но мне придётся огорчить вас ещё больше, — произносит он, и в его голосе, конечно, не звучит ни сожаление, ни какая-либо другая эмоция, — вы тоже не идёте.       — Чтоо-оо?! Ты совсем охренел?!       Офелия умудряется одновременно и злиться, и не оставлять попыток удовлетворить любопытство. Мэсэйоши любуется её многозадачностью и хорошо понимает её. Область ответственности Белиала для них обоих — тайна, покрытая мраком. Понятно только то, что она не ограничивается обычными обязанностями дворецкого, а ведь интересно же, что ещё туда входит. Офелия не раз делилась с Мэсэйоши желанием поскорее повзрослеть, чтобы отец приоткрыл перед ней эту завесу.       — Ваша матушка дала чёткие указания.       — Она совсем охренела?!       — Вопрос не по адресу, Офелия-доно.       И в этот момент её взгляду, похоже, удалось что-то выхватить, потому что глаза Офелии чуть расширяются.       — Да ладно тебе, Офелия-тян, — Мэсэйоши кажется, что теперь она будет не против уйти, чтобы поскорее обсудить увиденное, — пойдём лучше по трёхмерной модели четырёхмерного пространства побродим.       — Я хочу в магаз! Как она смеет указывать мне, что делать!       — Офелия-тян...       — Иди в жопу, Мэсэйоши! А ещё лучше, иди за мной.       Полудемоница устремляется к двери, но Мэсэйоши не двигается с места, рассматривая кабинет Белиала так, будто появился тут впервые. Впрочем, именно он всегда нравился Мэсэйоши больше всего. Особняк Фауста по большей части оказывался или слишком сложным, или слишком пышным, или и то, и другое разом. Кабинет дворецкого на таком фоне выгодно отличался простотой и скромностью.       — Эй, Мэсэйоши, ты кол проглотил?       Новый окрик опять не дал результатов, и полудемоница, наконец, понимает свою ошибку.       — О, великий Мэсэйоши-сама, не будете ли вы так любезны проследовать за мной. Пожалуйста.       Она корчит рожи, и Мэсэйоши прыскает в кулак, покидая кабинет.       — Там было несколько столбцов, — начинает тараторить Офелия, едва они отходят от дверей, — я успела заметить только подписи «продукты» на одной бумажке и «наркотики» и «оружие» на другой. При чём наркотики и оружие имели ещё несколько подпунктов. У наркотиков их было слишком много, так что я запомнила только опиаты и каннабиноиды, а у оружия всего три — противодемоническое, противочеловеческое и смешанное.       Мэсэйоши внезапно осознаёт, что знать больше о том, чем Мефисто-сан занимается по жизни, ему категорически не следует. Конечно, если он не хочет начать трястись перед Мефисто-сан, как листок на ветру.       Удивительно, но они покидают особняк легко, не столкнувшись ни с каким серьёзными препятствиями. Даже Гаапа получается забрать с кухни, хотя мытьё посуды было в самом разгаре, но разве кто рискнёт возражать юной госпоже, если она что задумала.       — Странно, — говорит Мэсэйоши, когда они втроём добираются до автобусной остановки, — неужели твои родители понадеялись на авторитет Белиала.       — Да просто папа слишком умён, чтобы слушать мамину паранойю. Хорошо, что и от неё польза бывает, меня ведь, знаешь, освободили от школы.       Гаап ничего не говорит. Он идёт позади Офелии и Мэсэйоши, засунув руки в карманы джинсов, и являет собой ожившую мечту девочки-подростка. Точёные правильные черты лица, печать возвышенной философской депрессии, чёлка, падающая на глаза, подтянутая фигура кей-поп звезды... Мэсэйоши как-то спросил Офелию, для чего каждый раз тащить с собой Гаапа, ведь тот явно не рад этому, и она ответила, что сама не знает. Иногда пытается разобраться, но быстро бросает. Мэсэйоши кажется, что он разобрался.       — Идём в Land of Tomorrow, — щебечет Офелия, уцепившись за локоть Мэсэйоши, — мне нужно собрать новый лук. Эй, Гаап, чего ты, как неродной, иди сюда.       Демон послушно прибавляет шагу и позволяет Офелии уцепиться за его локоть второй рукой.       — Не переживайте, мальчики, и вам что-нибудь подберём, — подмигивает полудемоница, и Мэсэйоши закатывает глаза и улыбается правым уголком губ.       Он не любит шоппинг, но любит наблюдать за Офелией, когда та наряжается, меняет одну тряпку за другой, третирует продавцов. Даже Гаап, терпеливо сносящий все модные приговоры юной госпожи, в такие моменты очень веселит, хотя вообще-то его жалко. Мэсэйоши вступился бы, если бы не знал, что в этом случае полудемоница проявит ещё больше беспощадной фантазии.       Офелии всегда было интересно, как выглядит Геенна. Настолько интересно, что она не раз подъезжала с этим вопросом к отцу и всегда встречала либо каскад уводящих от темы шуток, либо перевод темы, либо молчаливое игнорирование. А однажды и вовсе приказ попридержать любопытство до поры, до времени. Впрочем, отец оказался, как всегда, прав. Теперь Офелия имеет уникальную возможность познакомиться с одной исторической родиной, не покидая другую историческую родину. Как говорится, если гора не идёт к Магомету... На этом моменте мать что-то мрачно шутила насчёт какого-то Хегеля(5). Офелия собиралась погуглить, но что-то руки так и не дошли.       Торговый центр погружён в молчаливую истерику. Офелия чувствует её каждой волной ауры, каждым кварком каждого адрона, и она захватывает её, меняет заряд, перерождается во что-то такое же сильное, но непохожее. Офелия всегда любила Хеллоуин, но никогда не понимала, что весёлого отец умудряется находить в картонных летучих мышах и томатном соке вместо крови. Теперь же фальшь улыбок на лицах продавцов так причудливо переплетается с подлинностью окружающего ужаса. Прикольно же! Наконец-то мир встал с ног на голову в лучшем из смыслов. Раньше страх был фальшивым, улыбки — настоящими, теперь наоборот. А, впрочем, почему наоборот? Улыбка Офелии — самая настоящая, даже более настоящая, чем радость людей, приуроченная к определённому календарному дню. Теперь всё на удивление настоящее, и Офелия чуть ли не колесом ходит по пустым этажам с бутиками, угарая с картонных, как летучие мыши, но трескающихся улыбок.       Вместе с ней по коридорам гуляют гули и вурдалаки, летают внушительные стайки колтаров и целая пропасть демонических насекомых типа чуч. Мэсэйоши они явно смущают. Он жмётся и хмурится, не сводит пристального взгляда со жрущего что-то в уголке вурдалака. Тот в конце концов тоже отвлекается от трапезы и начинает скалить гниющие, но всё ещё идеально острые зубы. Мэсэйоши хмурится сильнее и сжимает в кулаке красный омамори (6).       Офелия налетает на него и повисает на руке.       — Что это у тебя?       — Мама купила у экзорцистов, — отвечает Мэсэйоши, не отпуская взглядом вурдалака, — здесь Дайкокутен, Великий Чёрный (7).       В его голосе слышится непривычное благоговение, и Офелии бы пошутить, указав на внезапно проклюнувшуюся набожность, но уже открыв для этого рот, она внезапно прикусывает свой острый, как клыки демона, язык.       — Я защищу тебя, — уверяет Офелия без толики бахвальства, — не надо нервничать.       Бескровные губы Мэсэйоши трогает благодарная улыбка, Офелия снова срывается с места. Да, она защитит! Она ведь принцесса... Нет, королева обоих миров! Дядя Астарот, конечно, на стороне дяди Люцифера и по сути враг, но ни одна из его собачек не посмеет тронуть ни её, ни её друзей! Даже сам дядя Астарот не посмеет!       — Эй ты, да-да ты! Пардон за грубость, но тебе явно не помешало бы прикупить дезик.       Вурдалак отползает на брюхе в тень, не забыв прихватить свой хавчик, а Офелия смеётся, посылает воздушный поцелуй совершенно ошалевшему продавцу-консультанту из соседнего отдела.       — Что же они все тут делают? — растерянно спрашивает Мэсэйоши, — В торговом центре, кроме нас, никого.       — Знаменитая японская ответственность.       — Ой, ну не надо доводить до абсурда!       — А чё? Демоны демонами, а работа по расписанию. Им платят, вот они и сидят на рабочем месте. Если семью кормить надо, небось, не так раскорячишься.       Офелия состраивает на лице выражение кого-то бывалого и повидавшего жизнь и скрещивает пальцы на затылке. Мэсэйоши фыркает.       — Ну да, а владельцы магазинов такие дураки, что оплачивают сотрудникам рабочий день себе в убыток.       — Не знаю, может, надежда умирает последней? По ним ведь и так ковид ударил, а теперь, по крайней мере, локдаун сняли, никто не запрещает торговать. Никто уже вообще ничего не запрещает.       Из-за угла и прямо в лицо Мэсэйоши выныривает стайка чуч. Тот вскрикивает и поднимает омамори, но Офелия бросается на перехват.       — Не вздумай, это же родственники дяди Вельзи!       Тяжело дышащий Мэсэйоши вздрагивает и явно не слушает, но Офелия не сдаётся.       — Дядя Вельзи теперь на нашей стороне, так что нечего тут своими цацками размахивать.       — Чего же тогда они торговый центр громят?       — А что им ещё делать, не людей же громить. Лучше давай вспоминай, где здесь Land of tomorrow, стенд с планом торгового центра гули сожрали.       — Слушай, а Гаап чей родственник?       Опа. Офелия едва не вписывается всей массой в манекен на входе, вспомнив, что уж давно не обращает внимания на демона, украденного из отцовского особняка!       К счастью, вот он, покорно следует за ними по коридору и даже менее недовольный жизнью, чем обычно.       — Пожалуй, госпожа, я даже готов поблагодарить тебя за эту прогулку.       — Правда?       В глазах Офелии загораются звёзды. Мэсэйоши раздуплился, у демонических насекомых начался брачный период, у Гаапа появился румянец на щеках и даже у продавщицы прошёл нервный тик!       Офелия знает, что Гаапу нравится наблюдать за страданиями людей и разрухой Ассии, но ей плевать. Каждый дрочит, как хочет.       — Я хочу его померять!       — Офелия-тян, тебе двенадцать.       — А тебе не рекомендуется открывать рот, когда я вижу платье-скелет от Скиапарелли. Хочу-хочу-хочу!       Чёрное длинное платье в облипку с характерными выступами в районе рёбер и позвоночника. Как оно дополняет атмосферу! Как подходит дочери Повелителя Смерти! Сколько потрясных фоточек можно было бы сделать!       — Вам идёт, — лжёт продавщица, усиленно игнорируя проплывающий перед глазами довольно крупный колтар.       Офелия в свою очередь игнорирует продавщицу. Той ведь положено врать, а правда в том, что такие платья подходят дочери Повелителя Смерти, но не двенадцатилетней девочке.       Лицо превращается в маску печального Пьеро. На самом деле Офелия не расстроена, но надо ведь устроить кипиш.       — Ты похожа на малышку, порывшуюся в мамином шкафу, — смеётся Мэсэйоши, — Но знаешь, лет через пять оно сядет, как влитое.       — Лет через пять? Пфф! Бибиди-бабэди-бумс.       Офелия щёлкает пальцами на отцовский манер, а продавщица щёлкает суставом нижней челюсти, когда платье начинает укорачиваться и сужаться.       — Без паники! — паникует Мэсэйоши, — Это просто... Просто...       — Двести тысяч йен! — хватается за голову продавщица.       В ужас её приводит явно не магия.       — Сколько?! И вы дали ей его померять!       — Потому что я знаю, сколько стоят камни на чокере вашей подруги. Надеюсь, вы теперь купите это платье, иначе...       Продавщица фокусирует взгляд на ближайшем колтаре, и в её глазах почему-то вспыхивает надежда. Будто она совсем не против, чтобы демоны добрались до неё раньше, чем хозяин магазина.       — Камни? А разве это не стекло?       Крутящаяся перед зеркалом Офелия издаёт короткий смешок.       — Стекло, Мэсэйоши, стекло.       Такое стекло, которое умеет резать другое стекло. И вообще всё, что угодно.       Офелия поворачивается к зеркалу то одним боком, то другим. Прекрасно. Теперь она совершенно готова. И даже почему-то хочется подозвать какого-нибудь гуля и погладить по плешивой, гниющей голове, не обращая внимания на отваливающуюся плоть. Смердит? Смердит. Но Офелия теперь тоже не совсем живая. Кроме того, от гулей пахнет не только разложением, но и чем-то ещё... Как будто родным. Домом пахнет, что ли.       В зеркале появляется ещё одно не совсем живое, судя по смертельной бледности, лицо.       — Будете расплачиваться наличными или картой?       Офелия предпочла бы убить назойливую бабу, но вместо этого швыряет в неё кредиткой. Больно надо мараться.       Получив желаемое, баба исчезает. Наконец-то. Вообще-то вместо гуля лучше подозвать Гаапа, пусть подставит башку.       Гаап не любит Ассию, а значит, наверняка любит Геенну... Ещё одно неизведанное измерение. Пространство...       — Простите, но на счету недостаточно средств.       Желание убить бабу стало едва сдерживыемым.       — Неудивительно. Офелия-тян, даже тебе не дают таких карманных денег.       Три, два, один...       — Да какого хера вы прицепились?! Чё надо?!       — Офелия-тян, лучше бы тебе вернуть платью изначальный вид.       — Не получается...       — Вернуть платью изначальный вид не получается?       — Телепортировать из дома деньги не получается! Папа понаставил барьеров!       — Это очень разумно. Что-то вроде функции родительского контроля на планшете.       — Убью! Гаа-аааап!       — Да, госпожа?       — Сделай что-нибудь!       — А что я могу, госпожа? Предлагаете мне исцелить алчность этой человеческой самки? Так я больше по телу, чем по душе.       — Предлагаю тебе заплатить вместо меня натурой! И какого чёрта я с вами связалась, ни одной идеи дельной.       — У меня есть одна.       — Платье не отдам!       — Может, я могу помочь?       Все четверо, включая продавщицу, повернули головы в сторону нового участника полилога. То есть, участницы.