Олимп и Голгофа

Название: Держись молодцом, маленькая леди, я же сказал тебе Песня: Eminem — Mockingbird

      Человеческий мозг Офелии в очередной раз пришёл в полнейший шок от таких противоестественных приколов. Протискивение через червоточину — что-то подобное эволюция и в страшном сне никогда бы не увидела, и это было ужасно и потрясающе. Офелия ненавидела это. Кто знает, какие ещё ограничения наложит на неё человечья природа. Офелия обожала это. Рождающееся за грудиной чувство не могло сравниться ни с чем. Вся её демоническая, пространственно-временная природа вставала на дыбы, ведь топология пространства-времени изменялась фундаментально; вся её человечья природа вставала на дыбы, ведь происходящее с ней было совершенно невозможно, и всё-таки происходило. Ох, чёрт! Обе природы Офелии сплетались, сливались, орали, превосходили одна другую и снова уравновешивались, и летели, летели сквозь конденсат Бозе-Эйнштейна через энергию с отрицательной плотностью. Горки в Мефиленде наверняка создавались на примере червоточины.       А ведь это, чёрт побери, всего лишь червоточина! Обычная телепортация, происходящая у отца так легко и весело с блёстками и фиолетовым дымком. У Офелии уже получалось создать сам конденсат, но вот пронести через него материю с положительной плотностью так, чтобы обошлось без взрыва — никак, ну ни за что на свете не выходило! Уже который месяц не выходило!!! От этого хотелось р-р-рычать...       — О-о-ой, моя голова-а-а...       Мэсэйоши сидел на полу, сжимая ладонями теменные доли. Страшно представить, как телепортация ощущалась для него. Страшно и интересно. Надо будет потом спросить.       Блин, да ведь у него же нога сломана, и о чём Офелия только думала! Гаап, где Гаап!       Да вот же он, свежий, как новорождённое измерение, никаких признаков дезориентации. Сволочь! И почему какой-то мелкий невнятный демонёнок чувствует себя в бесчеловечных условиях лучше, чем она — дочь Второго из Королей! Нечестно! Нечестно и...       — Папа! О, папа, привет! А чего через червоточину, мы и так уже домой собирались, это просто Мэсэйоши приспичило сношать мне мозг из-за всяких мелочей типа оплаты платья. Как будто всем не насрать. О, кстати, как тебе платье, по-моему достойно Персефоны?       Офелия крутилась перед отцом, а мозг тем временем подкидывал всякие неприятные воспоминания. Например о том, что ей вообще-то запрещалось покидать особняк. Правда, запрещалось это только матерью, но вдруг отец на этот раз с ней заодно. Если так, то это, конечно, exetium и жопа, но можно попробовать... Отец ведь обычно подыгрывал Офелии и прощал всякие мелочи типа нарушения дисциплины.       Э-э-э, но, видимо, не сегодня. Полудемоница аж задохнулась, ощутив напряжённо-гудящую рваную флуктуацию бран. Возбуждение, не становящееся более слабым от того, что было бестепловым. В каждом движении отца чувствовалась нагрузка, натянутость, сжатость змеи. Заострённость копья, недоумение и... Что-то ещё. Озадаченность, но окрашенная чем-то...       Чёрт, неужели отец так испугался из-за происшествия с иллюминаткой. Бедный папочка!       — Па, ну прости, ну я ж не знала, она сама полезла, и я бы ни за что не вступила в бой, если бы она не начала хамить в твой адрес. Ну я не хотела, я больше не буду...       И тут вдруг...       — Мама?       Мать лежала на полу грудой кровавого мяса, и Офелию едва не вывернуло от этого зрелища. Едва, а только-только оклемавшийся Мэсэйоши не сдерживался и даже не успел отвернуться, да и не посчитал нужным наверное. Кто думает в такой момент о приличиях.       Нет, бывало по-всякому. Офелия видела мать с оторванными конечностями, с ожогами третьей степени, с разбитой, как аннигилирующая частица, головой, вытекшими глазами, поражённым сердцем, но так, чтобы вообще почти потерять человеческий облик... Да разве Офелия могла подумать, что вид человечьих увечий способен задеть в ней хоть что-то, а вот же...       — Мамочка... — голос сделался каким-то странно-писклявым. В нём зазвенели... Слёзы?       — Офелия, Офелия, Офелия, — как заведённый бормотал Мэсэйоши, и Офелия обняла его, прижимая лицом к плечу, чтобы не смотрел, сама же не могла отвести глаз.       — Гаап, голубчик, Canis vivus melior est leōne mortuo, так что иди и сделай, что должен.       Это... Поправимо? Нет, какие мрази, какие твари эти иллюминаты, если бы Офелия только знала, она бы разобрала ту иллюминатку на кварки, медленно и очень болезненно разрывая, разрезая, разгрызая глюонные связи между элементарными частицами! Ну теперь уж бляди не жить. Теперь Офелия лично озадачится целью...       — Секундочка моя, платье прекрасно, но несмотря на всю экстравагантность Скиапарелли, рвотные массы на ткани пикантной фишечкой не станут.       Офелия с трудом перевела взгляд на отца. Что?       Он улыбался, да и браны пространства постепенно приходили в норму. Может, это значит, что с мамой не всё так ужасно, как кажется?       — Да, песчинка, если ты хочешь сказать новое слово в моде, у меня есть несколько более подходящих идей.       Офелия с трудом улыбнулась.       — Спасибо, па.       — Чаю?       Отец сиял милотой и дружелюбием, это могло и не значить ничего хорошего, но всё-таки успокаивало. Правда, про чай лучше даже не думать — желудок бастует против любой работы.       — Неа... Лучше расскажи, что здесь случилось. Кто-то напал на особняк? Опять покушение на мелкого Ричи? Как они пробились через защитные барьеры и... А-а-а, я поняла! Эта дура нарочно отвлекала меня, чтобы я не могла вернуться домой и помочь тебе! Какая дрянь!       — Дура? О чём толкует моя клепсидрочка?       — Да была тут одна иллюминатка. Мы с Мэсэйоши и Гаапом отправились на шоппинг, так она сначала навязалась с желанием заплатить за платье, а потом начала гадости всякие про тебя говорить, я и не выдержала. Прости, па, ладно?       — Офелия, — отец подошёл ближе и заправил Офелии за ухо сиреневую прядь волос, — ты же понимаешь, что вести себя подобным образом — совершенно недопустимо. Ты подвергла себя серьёзной опасности, я мог тебя потерять.       — Да, я... Прости, — Офелия опустила голову и понизила голос, — не хотела тебя пугать, просто иллюминатка реально задолбала, никакого ресурса не было это терпеть. Ты спас меня... Ты спас всех нас, спасибо, папочка.       Офелия шагнула вперёд и уткнулась лицом отцу в живот.       — Я так жутко перепугалась... Но это было круто! Как ты это сделал, научишь меня? Прощупать границу, где нормально движущееся время соединяется с замедленным, у меня так и не получилось.       — Конечно, секундочка, что в произведённом эффекте осталось для тебя тайной?       — Ну... М... Это было какое-то странное замедление. Я не умею замедлять, но всегда могла почувствовать его границы, а здесь... Как будто всё пространство вокруг стало подножьем горы, а вершины горы не видно. Ты придумал новый способ замедлять время, не связанный с движением бран?       — Да, гномоник, и я непременно объясню тебе всю механику, но не сейчас. Папочка, видишь ли, немного занят.       — Конечно, ведь те, кто сотворил с мамой такое, не должны остаться в живых! Она ведь... Будет в порядке?       Офелия отчаянно не хотела даже оформлять в голове подобную мысль. Мама не может... Нет! Она слабачка, но рядом всегда есть отец и Гаап, которые не позволят случиться непоправимому, правда же?       Это чувство было новым для полудемоницы, и она даже с интересом прислушивалась к нему. Что бы ни происходило с матерью раньше, Офелия никогда не сомневалась, что та выживет, но теперь... Что будет, если мама умрёт?       — Па? — Офелия всхлипнула и тут же удивилась этому.       — Конечно, она будет в порядке, капелька моя, в этом нет никаких сомнений.       Офелия выдохнула и устыдилась своей слабости. Чёртова человечья природа, какого ещё дерьма от неё ожидать.       Она будет в порядке, конечно она будет в порядке, только полная дура могла в какой-то момент подумать по-другому!       — Так кто это сделал? Давай разорвём ему глюонные связи между кварками, па? Давай все дендриты ему раскромсаем, чтобы никаких ему больше химических и электрических сигналов между нейронами! Нагнём сосудодвигательный центр, чтобы башка лопнула ко всем чертям, а глаза вытекли! Вырвем ему язык и...       Отец снисходительно улыбнулся и провёл по щеке Офелии подушечкой большого пальца. Вот чёрт.       — В слезах нет ничего скверного, песчинка, ты ведь наполовину человек и к тому же девочка, это нормально. Не стесняйся.       Твою мать... И как Офелия только могла так позорно развесить нюни да ещё и перед отцом! Мало того, что получеловек, так ещё и размазня! Хлюпик! Маменькина дочка!       — Ну-ну, песчинка-секундочка, ступай к себе, отдохни и дружка своего захвати, он зелёный, будто его хлоропласты покусали. А отдохнуть нужно, особенно перед путешествием на микроуровень, — отец заговорщицки подмигнул, а у Офелии все браны затрепетали.       — Микроуровень?       — Ну я же обещал.       Ааааааах!       Воздух резко ворвался в моё тело, а вместе с ним всё заполонила давно стихнувшая, между прочим, боль.       Опять. Да сколько ж можно-то, а! Не помню, чтобы мне когда-нибудь раньше приходилось столько страдать. Когда это началось вообще?       Стоп, а сейчас что? И когда. И где. И на сколько процентов я жива. Ладно, прежде чем открывать глаза, нужно подождать, пока хоть чуть-чуть попустит. Если у меня уже есть глаза, потому что судя по лицу Самаэля, которое отпечаталось у меня в памяти прежде чем сознание отключилось, поссорилась с мужем я грандиозно. Эпически, можно сказать, поссорилась.       Ладно, вот теперь можно попытаться законнектиться с миром.       Первое, что я увидела, была кислая мина Гаапа — кто бы сомневался. Хорошо, что мне наконец-то пофиг, ведь какая разница, пользуюсь я демоническими услугами или нет, если я...       Едрить. Если я приняла участие в магическом ритуале Рамсеса и Генриха. Блинский.       — А, Косяк! Воскрешение протекает по всем правилам алхимической науки. Как поживает моё яйцо? Скорлупа трещит?       О, а вот и мой дарлинг нарисовался. Сейчас, небось, будет делать вид, что вообще не обиделся.