***
Состояние, в котором находится девушка, сложно описать словами. Всё кажется практически нереальным, из-за того, что она почти не спала, голова её тяжела, хочется просто куда-нибудь прилечь, закрыть глаза и забыть обо всём. София думает о Вадиме, вспоминая о тех моментах, когда после окончания трудного дня на работе она лежала в его объятиях и чувствовала лишь одно — покой. Бывали и дни, когда забота её мужа даже не позволяла ей подняться в кровати, и, пока София нежилась под тёплым одеялом, Вадим не без улыбки ухаживал за ней, как мог. Иногда это было в тягость, и Софии хотелось отказаться от такого времяпрепровождения, но сейчас она просто нуждается в чем-то подобном. Девушка вздыхает. Она ушла из отеля и сейчас блуждает вокруг него: нужно подышать свежим воздухом, чтобы хоть немного прийти в себя. В таких ситуациях всегда в первую очередь в голову приходит муж, его спокойный тембр голоса и нужные слова поддержки. Но сейчас его нет рядом. Одна из губительных черт её характера — это отходчивость. Она смягчается и постепенно начинает относиться к срыву Вадима более снисходительно. София не идиотка и прекрасно понимает, чем всё это чревато, если продолжить в том же духе. Но горькая правда заключается в том, что она привыкла. Заведомо знает, что после срыва грядет спокойная жизнь, какой и должна быть в браке, и дальше всё будет хорошо. Их брак напоминает замкнутую цепь, звенья которой — счастливая жизнь, полная теплых и веселых воспоминаний, но чередующаяся с болезненными моментами, после которых в иной раз трудно даже подняться с кровати. Что-то заставляет её смириться: то ли обязанность мужу за всё, что он для неё сделал, то ли собственная сердечность. В конечном итоге, если мыслить объективно (по мнению Софии, разумеется), всё могло закончиться намного хуже. Пропитанная постоянным угнетением, таким незаметным сквозь пелену поддержки и настойчивой, навязчивой любви, девушка начинает относиться к проблеме иначе. Больше чем на Вадима, София злится на саму себя, чётко и так же болезненно осознавая, что простит его прежде, чем её синяки сойдут с кожи. Это унизительно. И глупо. Прохладный воздух вызывает стаю мурашек в то время, как кожа на шее, совсем не дышавшая из-за платка из неприятной ткани, зудит. Закатывая глаза, девушка понимает, что помимо синяков там ещё и будут покраснения. Однако роем в голове проносятся воспоминания дней минувших, самых ужасающих инцидентов с серьезными последствиями, и, вместо того, чтобы понять, как же отвратителен её брак, София думает: а ведь сейчас всё и в самом деле совсем неплохо. Ложные мысли дарят надежду, обрекающую на повторение ситуации в будущем. Может она заслужила то, как Вадим к ней относится? Будь она нормальным, здравомыслящим человеком, ничего такого бы не происходило. Проще ругать себя, чем признать то, что ты живёшь с настоящим тираном, который не должен вызывать сожаление. София анализирует сегодняшний день, приходя к выводу, что ей надоело каждый раз заканчивать рассуждения фразой: «Всё отвратительно.» Она может потерять работу, дома её ждет периодически избивающий муж, а единственная подруга, к которой когда-то можно было обратиться, давно уехала заграницу. Об отце девушка даже не хочет думать: их отношения испортились с того дня, как она стала женой ненавистного ему человека. Того, которого она любит всем сердцем. Того, кто смеет бить её каждый раз, как алкоголь играет в крови и развязывает ему руки. Она одна, ей тошно от этой мысли, и София чувствует — ещё чуть-чуть, и она сорвётся. Девушка проходит мимо работников, решивших сделать очередной перекур. Те косятся на неё и что-то шепчут, и только Арсений приветливо улыбается — не совсем искренне, правда, но это уже хоть что-то. Она наблюдает за тем, как один из подчиненных шефа делает глубокую затяжку, как огонёк на кончике сигареты воспламеняется с новой силой. Он прикрывает глаза, пока дым ненавязчиво проникает в лёгкие, а после медленно выпускает его, рассеивая в воздухе. София морщится с каплей отвращения и искренне не понимает того, как можно получать удовольствие от нанесения вреда своему здоровью. Что сигареты, что алкоголь остаются для неё непосильной загадкой, слабостью окружающих, которые калечат не только себя, но и тех, кто находится рядом. — Гуляете, София Яновна? — весело спрашивает Сеня, салютуя ей кружкой, в которой, искренне надеется управляющая, находится кофе. — А у нас тут кофе-брейк, объединённый с перекуром. Уменьшаем количество перерывов, как Вы и просили. — Зато теперь тратите на них в два раза больше времени. Сколько вы уже тут стоите? Минут двадцать? — по замёрзшим сотрудникам не сложно догадаться, сколько приблизительно времени они отлынивают от работы. — И какая это по счету сигарета? Ничего не изменилось. Она говорит сухо, подходит ближе к мужчинам, и сигаретный дым проникает в её ноздри. Этот запах ассоциируется у Софии с детством — её отец, слабый на пристрастие к табаку, позволял себе курить дома, из-за чего вся квартира была пропитана этим запахом. Нельзя сказать, что он воспринимался Софией как нечто совсем неприятное, она привыкла к нему, но тем не менее, сейчас находилась в таком настроении, что всё вокруг воспринималось в несколько раз хуже всё, чем должно было бы. — Ну, я не всесилен, — подумав, изрекает Сеня, и его работники прячут появившиеся на лицах улыбки. — Может, тогда работа шеф-повара слишком сложна для Вас? — вопрос девушки стирает ухмылку с лица мужчины. Глупо угрожать увольнением, когда сам находишься в шаге от этого, но, несмотря на это, София продолжает строгим тоном: — Максимальное время, затраченное на перерыв — пятнадцать минут. Сокращайте как время, так и количество. Я не виновата в том, что с Михаилом Джековичем вы все здесь очень расслабились. Уходя, София слышит грязное слово, кинутое ей вслед особо смелым подчиненным: «Стерва.» Это становится последней каплей. София усмехается беззвучно и мгновенно, даже слишком резко, оборачивается к мужчинам. Она слышит тихий, продолжительный, странный смех и далеко не сразу понимает, что он принадлежит ей. Казалось, лишь непроизвольный смешок сорвался с её губ, но она всё хохочет, будто искренне, с нарастанием громкости, и никак не может остановиться. Звучит пугающе, и потерянные работники смотрят на неё более чем удивленно, пока смельчак тихо ойкает, не ожидавший, что управляющая его услышит и хоть как-то отреагирует. — Как… дети малые, — с паузами произносит она, после чего ею одолевает новая вспышка хохота, словно её слова — отличная шутка. Она спешит уйти прочь, всё смеясь, неконтролируемо, чувствуя, как веселье овладевает каждой её мышцей. Ей смешно от мысли, что это второй срыв за день — да сколько же вообще можно? Смех становится тише и практически останавливается в то время, как София упрямо идет вперед, не разбирая дороги. Новая вспышка хохота срывается с её губ, когда девушка по наитию понимает, почему даже не может расплакаться. Удвоенная доза таблеток глушит слёзы, но её состояние настолько истерично, что единственное, во что всё это может вылиться — это смех. Она закрывает красное лицо ладонями, рухнув на уличную скамейку, не замечая, как дрожит от холода и приступов смеха. София старается дышать чаще и глубже, проходит несколько секунд прежде, чем она может успокоиться. Рваные выдохи вырываются изо рта, волосы растрепались, и сейчас девушка действительно походит на безумную, это побуждает улыбнуться, горько и с отчаянием. «Вадим, мне очень плохо. Помоги, » — произносит она мысленно раз за разом, словно муж может появиться из ниоткуда и услышать её, понять, как сильно она в нем нуждается. Ей плевать на собственную гордость и обиды, она просто хочет его видеть. София обнимает себя крепче, запуская пальцы в волосы, и беззвучно шепчет: «Помоги.» Она не контролирует себя, не знает, где находится, и ей просто очень и очень страшно. Шум проезжавших мимо машин отчетливо въедается мозг, словно проводит по нему острым лезвием пару раз, неосторожно и очень сильно. Она слышит странные звуки, смутно напоминающие чей-то шепот, который перетекает в крики — визгливые, режущие по ушам. София практически доходит до критической точки. Проходит несколько минут чего-то, очень близкого к непрерывной агонии, после которой девушка с тяжелым вздохом открывает глаза. Эмоции, стиснувшие её изнутри так сильно, что нельзя было даже спокойно вдохнуть кислород, отпустили: она чувствует слабость, но теперь та не граничит с истерией. Она успокаивается. Оглядывается по сторонам, замечает прохожих, глазеющих на нее с нескрываемым беспокойством, и спешит подняться на ноги, уйти от этих любопытным взоров. Ей стыдно, одновременно с этим очень плохо, и всё накипело настолько, что осталось лишь одно чувство — опустошенность. Совершенно разбитая, девушка приближается ко входу в отель. Замечает Павла, который держит телефон у уха и с явной озадаченностью на лице смотрит по сторонам. Когда и он видит девушку, ладонь с телефоном невольно опускается вниз, и мужчина стремительно идет в её сторону. Паша не помнит, когда ещё он был так сильно напуган. Не имеет никакого понятия, почему жена его друга стала так сильно волновать его вольное сербское сердце, но не может противиться и просто испытывает облегчение, наконец найдя её. София другая, она совершенно отличается ото всех его пассий, о ней хочется переживать, как бы тяжело и изматывающе это не было. Он пробегает взглядом по её лицу, замечает, как от холода дрожат её губы и спрашивает, борясь с желанием притянуть её к себе, как после долгой разлуки: — София, как ты? Она смотрит на него так, словно не понимает в чем дело. Хмурит брови, забавно надувает губки и наблюдает за тем, как Павел снимает пиджак и накидывает его на её тело. Дорогой парфюм мужчины ненавязчив и упоителен для легких. Она кутается, стискивая лацканы пиджака пальцами, наконец ощущая холод. Закрывает глаза и на мгновение представляет, что она не тут, а где-то рядом с Павлом, в другой, более уютной обстановке. Где им обоим хорошо, а главное — спокойно. — Я в порядке. Вышла немного освежиться, — находясь в прострации и не слыша своего голоса, говорит она, теперь глядя куда-то в сторону. — София, тебя не было больше часа. Что произошло? «Я не знаю. Мне нужно обсудить это с Вадимом. Только он поможет мне», — хочет сказать девушка, но вместо этого убирает мешающую прядь за ухо и поджимает губы. Способная мыслить более здраво, она не хочет обращаться к мужу для унизительной помощи. Но совершенно не знает, что ещё можно предпринять. — Сегодня был плохой день, — пожимая плечами, говорит она с такой легкостью, словно была лишь свидетелем своих срывов. — Видимо, я перенервничала. Голос Софии совсем тихий, но Паша слышит её, несмотря на шум улицы. Смотрит неуверенно, становится совсем рядом и что-то произносит, но София не улавливает смысл его слов. Она думает о том, что как только вернется в кабинет, сразу же возьмет телефон и наберет Вадиму. Не видит другого выхода, потому что ей страшно: подобной потери контроля не было очень давно. Ладонь Павла оказывается на её плече, из-за чего София понимает на мужчину глаза, отмахнувшись на секунду от своих размышлений. Она смотрит на его губы, которые что-то шепчут, и находится в неведении того, что собирается предпринять мужчина. Паша до последнего пытался сдержаться, но он видит, что София не в себе, что она нуждается в его поддержке. Он не привык утешать женщин, но в случае Софией знает, что нужно делать. София замирает, когда Павел наклоняется к ней и обнимает со всей нежностью, на которую он способен. Мягко гладит спину ладонью, согревая и успокаивая. София прячет лицо на его груди, закрывает глаза и растворяется в этих мягких объятиях. Чувствует заботу мужчины каждой клеточкой тела и не может не признать того, что это помогает. Не знает, сколько они так стоят, но ей становится легче. — Всё хорошо. Я поговорил с Элеонорой, мы друг друга поняли. Её роман не станет поводом твоего увольнения, я здесь главный. Просто не принимай это все так близко к сердцу. Успокойся. Она слушается. Обнимает его крепко, не заботясь о том, как это выглядит со стороны, и делает долгий вздох. Сегодня София с удивлением понимает, что не только Вадим может ей помочь. Что она не так ограничена.***
На часах уже половина двенадцатого, но Софии только удаётся освободиться. Уставшая, как и во все предыдущие дни, она входит в свой кабинет и не без удовольствия опускается на диван. Массирует виски, мысленно подбадривая себя тем, что разрешила ситуацию с постояльцем, портье и горничной, разобралась с кухней и обсудила с Павлом главную проблему на работе: Мишу. Они решили действовать более решительно, но в то же время обдуманно — ослаблять власть Миши постепенно, нанося урон за уроном. Первым шагом стало увольнение бармена, снявшего и передавшего компромат на девушку. Настя, некогда относившаяся к Софии дружелюбно, теперь злится на неё после тщетных попыток вернуть мужа на работу. Но это не имело значения. Крепкую связь, что Миша установил со всем составом, нужно было разрушить. Самых верных — убрать. Установить свой порядок, приемлемый в стандартных отелях. Иначе какой-то прогресс от её работы будет попросту невозможен. София не хотела, чтобы их конфликт с Мишей разрастался и касался других сотрудников, но раз каждый из них выбрал его сторону и всячески мешает ей работать, у неё нет выхода. Павел убедил её в том, что она нужна здесь, и это никак не связано с его дружбой с Вадимом: и пусть сомнения в его словах ещё присутствуют, девушка начинает ему верить. Заручившись поддержкой мужчины, она знает, что теперь избавиться от Миши будет не так трудно. София улыбается, принимая перемены сегодняшнего дня: готовая подписать заявление об увольнении ещё днем, сейчас она намерена убрать своего соперника. Это хорошо. И даже немного приятно. Улыбка становится шире, когда девушка замечает цветы и точно знает, какой очаровательный серб их здесь оставил. Это не более, чем дружеский знак, который в данный момент так необходим девушке.