***
Задняя дверь открывается с глухим щелчком, и Ли грациозно просачивается в салон автомобиля. Двое крепких ребят впереди лишь переводят взгляд в зеркало заднего вида, убеждаясь, что Ли — свой. Внутри темнота, знакомый сладковатый аромат красного грейпфрута щекочет ноздри и смешивается запахом дезинфицирующего средства — холодный, стерильный. — Ну, здравствуйте, господин Цзянь, — Ли толкает локтем под ребра своего друга. — Подумать только! Ты все-таки притащил сюда свое величество! — Какого черта ты делаешь, Змей? — Цзянь обращается к нему, а сам неотрывно смотрит в сторону бара. Он нервничает. И злится. Это то, что в И проявилось, когда он столкнулся с тем, что для него готовила судьба в лице Цзяня-старшего. Злость. Он другой. Беда только в том, что этим «другим» он теперь является почти постоянно. Не считая тех редких моментов, когда Шэ Ли становится свидетелем его прежней улыбки и безмятежного личика — все такого же утонченного, хрупкого и кукольного. В те дни, когда они вместе с Тянем в закрытом клубе упиваются и обдалбываются до того, что кроет воспоминаниями. Им обоим есть о ком вывернуться наизнанку. Ли обычно не поддерживает их подобные выходки и остается в качестве наблюдателя, растягивая стакан с виски на весь вечер. Видит очень многое. Слышит тоже. И как же его это бесит. Черт возьми, Чжэнси! Да ты оказался тем еще говнюком. Ни дать, ни взять. — Уточни-ка, — Шэ Ли картинно разваливается на заднем сиденье, закидывая ноги в грязных кедах и джинсах Цзяню на колени. Цзянь не противится. Мало того, он кладет руки сверху и подтягивает за лодыжки поближе к себе, ни капельки не переживая за свои дорогие брюки и белоснежную рубашку. В свете прожекторов АЗС неподалеку, просачивающемся в окно машины, видно плохо, но Ли уверен: запачкал. Цзянь откидывается назад и выдыхает. Голову к Ли поворачивает и смотрит долго. Другой. — Я не дурак и понимаю, что босс из меня так себе и что в большинстве случаев вы с Чэном прикрываете мой тощий зад, — чуть сжимая ладони на ногах Шэ Ли, он говорит очень тихо, в его голосе небольшая хрипотца. — Но если ты еще раз возьмешь на себя инициативу, я буду вынужден принять меры. И поверь мне, они тебе совершенно не понравятся. — Да понял я тебя! Но в другой ситуации ты бы сюда ни за что не приехал, верно? Все-таки ты дурак, Цзянь, — Ли приподнимается и стучит указательным пальцем по лбу друга. Цзянь фыркает. — Чэн сказал, что если я не поеду с ним, ты не остановишься. — И все?! Вот так просто? — Вот так просто. Другое дело, что ты как обычно берешь самую высокую планку, превышаешь свои полномочия. Бесишь, блядь. Цзянь нервно срывает резинку с волос, и они рассыпаются длинными невесомыми прядями, закрывая лицо от Шэ Ли. Растягивает ее пальцами одной руки и продолжает уже вычищенным от эмоций голосом: — Тебе ведь все с самого начала было известно. В этом «Чарджере» два килограмма кокаина для Син Дзи, Ли. Сделка все-таки состоится, на рассвете. По этой причине я здесь. Тачку нужно отбуксировать назад. — Ага, — скучающе бросает Ли. — Как вам угодно, босс.***
Чжэнси не помнит, в какой конкретно момент он начал понимать, что скучает. Оно пришло спустя немалое время и очень осторожно, аккуратно прощупывая почву, усеянную минами, пробралось внутрь. Нахально затеяло перестановку, двигая все с места на место и вороша пыльные коробки с воспоминаниями. Никто не знает, как чутко Чжэнси спит. Кроме одного человека. Теперь знает еще и Шань. Когда он практически бесшумно сползает посреди ночи со второго этажа их кровати, любезно предоставленной господином Чо, Чжань всегда просыпается и спрашивает, все ли в порядке. Мо сперва не мог к этому привыкнуть. «Так и обделаться можно! — шипел он на Чжэнси в темноте. — Я как раз вот... иду, но еще немного, и не пришлось бы. Спи, чувак». Забыться получается лишь под утро и то на пару часов. Шань иногда просыпается раньше будильника и выключает его, старается выжать максимум своей грации и гребаных навыков ниндзя, чтобы не разбудить Чжэнси и дать ему нормально отдохнуть. Но, спустившись, смотрит на друга и понимает, что зря надрывался — глубокое и ровное дыхание Чжаня говорит о том, что в это время спит он крепко и его не разбудит даже выстрел из дробовика над ухом. Уставший после поездки в город Чжэнси сейчас совершенно не против наконец-то выспаться. Тугие струи прохладной воды, помогают сбросить напряжение и немного взбодриться. И хорошо, если это будет господин Цзянь-младший, дорогой мой друг. Чжэнси вцепился в эту фразу еще там, на парковке. Она будто дурацкая надоедливая песня звучит в голове с того момента снова и снова, вызывает странное ощущение в груди, разливаясь страхом, смешанным с надеждой. И интерес. Куда же без него. Чжань понятия не имеет, каким стал его лучший друг. Друг, который себя таковым не считал. Это было чем-то большим для него, чем просто дружба. Это было тем, что выплывает из ранимой души, которая не знала любви и тепла со стороны окружающих, была обделена вниманием и должной заботой и вдруг получила ее в лице одного единственного мальчишки. Души, которая крепко вцепилась за его руку, протянутую в день их самой первой встречи. Почему ты сидишь тут совсем один? Хочешь пойти сделать фотографию вместе? Чжэнси задерживает дыхание и подставляет лицо под воду. Он оставил Цзяня на растерзание той жизни, которая изначально была для него уготована. Бросил его на таких, как Чэн, Тянь или Шэ Ли. Из беззаботной жизни в опасный водоворот нового для Цзяня мира. Его слова о том, что он хочет поскорее вырасти, чтобы стать сильнее и защитить его, стали пшиком, всего лишь пустым звуком. Они уже давно взрослые, и давно могут постоять каждый сам за себя. Ведь могут же? Поэтому чувство страха в груди сильнее. Страха смотреть в эти, возможно, уже не такие искрящиеся глаза. Если это вообще еще позволительно — смотреть в них напрямую. Чжань поворачивает вентиль в душевой, перекрывая воду и повязав на бедрах полотенце, заводит мокрые волосы назад. Стирает ладонью конденсат с запотевшего зеркала. И мина внутри детонирует. Прошибает, окатывая жаром с ног до головы, приподнимая каждый волосок на теле. Потому что в отражении за своей спиной Чжэнси видит светловолосую голову и глаза, все такие же яркие и горящие, как каждый раз при виде него — Сиси. Чжэнси рывком разворачивается, чтобы убедиться, что не привиделось ему, что это реальность. Что Цзянь И здесь. Стоит в дверном проеме ванной комнаты, прислонившись плечом к косяку и сложив руки на груди, в белоснежной рубашке и идеально сидящих черных брюках, с собранными в хвост волосами, которые выбиваются тончайшими невесомыми антеннками в точности как тогда, когда они виделись последний раз. Такой же тонкий и изящный, как самый настоящий представитель высшего общества. Сколько раз Чжань представлял себе момент их встречи, он не вспомнит — давно уже сбился со счета. Давно перестал каждый раз одергивать себя за различные мыслишки перед сном. Закрывал глаза и видел, как обнимает его так крепко, как только может, как говорит, что скучал по этому болвану до чертиков, и будто наяву слышал в своей голове звонкий смех. Вместо этого всего Чжэнси стоит перед ним в одном полотенце и ошарашенно смотрит на его лицо. Ловит себя на том, что руками неосознанно тянется к наваждению и тут же опускает их. — Цзянь? — Цзянь, — звоночком отзывается наваждение, и моргает, оставаясь все в той же закрытой позе. У него лицо человека, который видел то, чего в жизни никогда даже и не пытался представить. Лицо человека, которому пришлось помудреть и стать старше за очень короткие сроки. Да и в плечах он шире... — Здравствуй, любовь моя, Сиси, — говорит Цзянь глухо и очень тихо, его губы дергаются в подобии улыбки, и он наконец делает шаг навстречу. Округляет глаза удивленно, потому что его Сиси не шарахается в сторону в попытках сохранить дистанцию — он стоит на месте с опущенными вдоль тела руками и будто не дышит вовсе. В этот самый момент Чжань Чжэнси пытается сделать свой выбор. Но Цзянь вдруг вымучено поджимает губы, словно жалеет, что вообще пришел сюда, и голову опускает, пряча лицо в ладонях. Его макушка оказывается точно у друга перед носом, и тот чувствует свежий аромат его шампуня и сладкого парфюма. — Здравствуй, пропажа, — шепчет Чжэнси на выдохе и улыбается, рассматривая тугой пучок светлых волос. Поднимает руку и осторожно стягивает резинку, позволяя волосам рассыпаться - приятный аромат становится ярче. — У тебя волосы отросли. Он заставляет Цзяня посмотреть на него, подталкивая указательным пальцем за подбородок, и вглядывается в его почти прозрачные, успевшие покраснеть и заблестеть еще сильнее, глаза. «Босс криминального мира, да, господин Цзянь-младший?» — горько думает Чжэнси. — Как ты оказался здесь? — спрашивает серьезно и растягивает на пальцах его тонкую силиконовую резинку, перекатывая ее себе на запястье. Цзянь заворожено смотрит на это действие и одними губами произносит: — Задняя дверь. Би провел. — Би провел, — эхом отзывается друг, глядя куда-то поверх его головы. Цзянь держится из последних сил, Чжэнси это видит и хорошо понимает его, потому что у самого внутри натянутая нить вот-вот лопнет. И если это случится, то ничего уже не будет как прежде. Поэтому он вздыхает и переводит взгляд обратно к бледному лицу, проводит большим пальцем по скуле с проступающей голубой венкой под тонкой кожей и позволяет нити издать последний, громкий звук навсегда разрывающихся волокон. Чжэнси целует его первый. Целует его, сделав свой выбор. Врезается в его губы своими, до боли прижимая их к зубам, и открыть рты выходит синхронно, пропуская друг друга глубже. Обхватывает его лицо руками, тяжело дыша, перемещает их на спину Цзяня и обнимает так крепко, как хотел, как представлял себе все это гребаное время. И Цзянь в ответ цепляется с той же хваткой, судорожно душит его в своих объятиях, и его сердце заполошно бьется в грудной клетке, словно он бежал сюда многие мили. В этой то ли борьбе, то ли попытках слиться друг с другом они не замечают, как оказываются в комнате, где мягкий теплый свет ночника создает необходимую для ситуации интимность. Цзянь одной рукой деловито сгребает с небольшого дивана весь хлам из дисков, комиксов и джойстиков и толкает на него Чжэнси, усаживаясь сверху. Он нагло отхватывает себе всю инициативу, жадно выцеловывает и слизывает с его тела оставшиеся после душа капли воды. Трется об него, раскачиваясь, и дрожит весь, будто бледная листовидка. Чжань за руки его хватает и останавливает в момент, когда пальцы уже цепляются за белое махровое полотенце у него на бедрах. — Цзянь, — хрипло произносит он и тянет к себе поближе, скользит по его ладоням своими и пальцы переплетает. — Не спеши, Цзянь. — Не так я себе это представлял, — выдыхает И, нервно посмеиваясь. — Я тоже, — Чжэнси мысленно спотыкается об эту фразу, сорвавшуюся с его губ. Он тоже. Он тоже — что? Не так представлял себе вот эту неконтролируемую лизню, которой осознанно остерегался все годы, проведенные с Цзянем бок о бок? Или то, как Цзянь ему отсасывает на этом самом диване? Или... У Цзяня красные пятна на щеках и такие же яркие зацелованные губы. Сейчас он будто все тот же мальчишка из старшей школы. Целоваться с ним оказывается приятнее, чем со всеми теми случайными девицами, которых Чжэнси не одну перепробовал на этом самом диване. Черт, он сравнивает Цзяня с девчонками и смеется про себя. Цзянь тянется вперед и коротко целует Чжэнси напоследок, прижимаясь лбом ко лбу, горячий и распаленный. И отстраняется. Поднимается, поправляет вставший член, просунув руку под пояс брюк, разглаживает рубашку, собирает волосы в хвост и руку тянет: дай, мол, резинку обратно. Серьезный настолько, что его на миг становится трудно узнать. Чжэнси фыркает, но резинку не отдает. Встает, и полотенце, ослабленное возней, падает с его бедер на пол. Цзянь так и зависает с протянутой рукой, удерживая другой волосы и глядя куда-то ниже его живота. — Я помогу, — говорит Чжэнси и, зайдя ему за спину, перехватывает тонкие мягкие пряди, собирает бережно и фиксирует прозрачной силиконовой резинкой аккуратный хвостик. В этой просторной комнате над баром им двоим слишком тесно. Цзянь даже не пытается рассмотреть пространство, в котором теперь живет Чжэнси, деля его с Шанем, — ему все равно. Весь его мир сейчас сосредоточен на одном человеке, который вдруг дарит ему самые ценные воспоминания за всю его жизнь. Снова. Все нутро Цзяня противится тому, другому И, которым ему приходится быть изо дня в день, дабы не ударить в грязь лицом. Он так и стоит, ссутулившись, будто ждет, что Чжэнси сейчас скажет, что это была шутка. Прислушивается. Жмурится до цветных пятен под веками и мысленно просит, чтобы это оказалось правдой, чтобы не заканчивалось. Ему вдруг становится страшно, как давно уже не было. Страх волной разливается по телу, накатывает и вышибает весь воздух из легких. Приходится сделать глоток, вдохнуть побольше. Он не сможет здесь остаться, а Чжэнси не поедет с ним, не станет рядом по правую руку. Это место занято Чэном. Теплые ладони бережно накрывают плечи и значительно придают уверенности. Какого он здесь раскис, в конце концов? Позади него в чем мать родила стоит Чжэнси, пару минут назад они едва не обкончали друг друга на вот этом затертом диванчике. Это не может быть выдумкой, сном или дурацкой шуткой, хоть и очень на то похоже. Губы огнем горят. Вот он — билет в реальность. Чжэнси-его-целовал. — Знаешь, я столько хочу тебе рассказать, — говорит Цзянь, задумчиво глядя на старый бордовый диван, и трет двумя пальцами свои припухшие губы. — Но на это не хватит одной ночи. У нас даже этой нет. Он разворачивается к Чжаню с умиротворенной улыбкой на раскрасневшемся лице и тянет к нему руки, вкладывая в свои объятия максимум того, на что не хватает слов. — Я же правда сейчас обнимаю тебя голого, а твой член упирается мне в живот? — Ага. — Как это вообще возможно, Сиси? — Не знаю, — тихонько смеется Чжэнси и крепче прижимает к себе хрупкое тело Цзяня И. — Приедешь еще? — Конечно. Подумываю отжать у тебя это заведеньице, приглянулось оно мне, — хихикает Цзянь и видит, как округляются голубые глаза напротив. — Шучу-шучу. Как насчет покровительства в моем лице? Обещаю выгодный процент. И уворачивается от оплеухи.***
— Курение вредит здоровью, малыш Мо, — с ухмылкой произносит Тянь. Он чиркает зажигалкой, выбивая сноп искр, затягивается сладко и падает на лавку рядом с Шанем. — Блядь, нигде от тебя не скроешься, — устало выдыхает Мо и запускает пальцы в волосы, рассматривая сбитый носок своего «конверса». — Прям диву даюсь, как тебя так надолго хватило жизнь мне не поганить? Забирайте свою чешуйчатую тварь и пиздуйте откуда приехали. — Эй, ты должен был сказать, как скучал по мне! Что за манеры?