***
— А у вас тут симпатично, — вальяжно растягиваясь на лавке, тихим голосом произносит Хэ Тянь. Он лениво курит, обращая лицо к аспидному небу с россыпью ярких звезд, и совершенно не смотрит на Мо. А Мо смотрит. На его точеный профиль, на спокойно лежащие на коленях руки, на мерно дымящуюся в пальцах сигарету. Кажется, его вкусы стали еще крепче, еще ядовитее за все это время. Черная футболка в обтяжку и брюки серые, дорогой ремень и туфли, начищенные до блеска, кожаная портупея со стволом, греющим бок с левой стороны. Чэн — версия лайт. Мо бесится. Это непроизвольно, по привычке, скорее всего. Как рефлекс — становиться в позу и колючки свои топорщить при виде Хэ Тяня. Ловит себя на этом и успокаивается тут же. Потому что — что? Сколько можно? Они уже давно не дети, да и понимания в голове побольше в разы. — Мы же договаривались, — не отводя от Хэ взгляда, произносит Мо. Ему сейчас хочется отключить мозг, дернув за рубильник, и не вспоминать о том, что последний их разговор около двух лет назад завершился странными объятиями в аэропорту. С инициативы Тяня, конечно же. Но Мо ещё долго казалось, что Тянь все гладит и гладит по спине, пусть и видел взлетающий самолет. «Забудь все, что между нами было», — выдохнул Шань ему на ухо. Лицо этого самодовольного красавчика было в тот момент то ли напуганным, то ли обреченным. Но он заставил себя кивнуть, опустив голову, захватил свою сумку и, развернувшись, зашагал прочь в совершенно другой, новый мир. Шань знал, чего стоил ему подобный жест. — Я ни о чем с тобой не договаривался, Мо Гуань Шань, — Тянь наконец поворачивает к нему лицо, и, ну надо же, ожидаемая ухмылка отсутствует. Он серьезен. — Ты помнишь, о чем я просил тебя, — фыркает Шань и забирает у Тяня сигарету, неосторожно струшивая на его брюки столбик из пепла. — Черт, прости. Он делает последнюю оставшуюся затяжку и готов поклясться, что в полумраке зрачки Хэ расширились от подобного жеста. — Да ладно тебе, не дергайся. Это никак не относится к тому, что я сейчас сижу здесь с тобой. — Да-да, я в курсе, — хрипит Шань и тушит горькую сигарету. Добавляет тихо: — Ты все время знал, где я, признайся. Тянь роняет голову на грудь и смеется тихонько. — Конечно, знал. Черт, каких же усилий мне стоило держаться… Но мы здесь по делу. — И ты скоро свалишь? — Да. — Ну так и вали, — потягиваясь, равнодушно выдыхает Шань и поднимается. Тянь тоже поднимается, все еще смотрит куда-то в сторону. Сорвавшийся ветер кидает его угольные волосы на лицо, и в этот момент он поворачивает голову к Мо с таким сумасшедшим азартом в глазах, что Шань непроизвольно дергается. — Пойдем, — говорит Тянь и хватает его за руку. Тянет сильно, хватка у него железная — не выкрутиться. Он волочет упирающегося Мо за собой в темноту, отпускает только когда за угол заворачивают, и шершавая стена здания ударяет в лопатки. Здесь мусорные баки стоят, и прохлада почему-то чувствуется сильнее. Шань, поежившись, пытается разглядеть Хэ, но видит только силуэт на фоне выползающего из-за угла света. — Какого ты де… — выдыхает он, но договорить ему не дают. Тянь, резко ударив руками по обе стороны от Мо, подается вперед и ловит его губы своими. И шипит, тут же отстраняясь. — Кусаешься, значит? — он смеется и вытирает рот тыльной стороной ладони, — Просто поцелуй меня уже, Шань, черт тебя возьми. — Блядь, отвали. Я сказал уже: забудь все, что было. Ты уезжал, я хотел поставить точку, хотел… — Сделать мне приятно? О, да. Неужели ты думал, что я вот так выброшу все из головы? — Тянь наклоняется к нему поближе и ехидно шепчет на ухо. — Я надеялся, — Мо выставляет ладони и отталкивает его от себя. И Хэ наконец отстраняется полностью, пятится, на пару шагов назад отступает, так что его лицо попадает в полусвет. Достает сигареты и, подкурив, затягивается сладко, глаза прикрывает, словно забыл, что это такое. У него руки дрожат. Это все напускное — вот эта его напористость. По его лицу видно, по бровям, сведенным к переносице, и сосредоточенным стараниям не смотреть на Шаня. Мо вздыхает и с силой трет лицо руками. Там было-то всего, что на один неумелый поцелуй. Долгий, неумелый поцелуй в его огромной студии за день до отлета, ладно. Ладно. Он уже видел это выражение лица в тот день, Тянь даже просил его так же, и сейчас у него какое-то долбаное дежавю. Шань смотрел, как он собирает вещи. Как поджаты были его губы, как лицо его отдавало белизной сильнее, чем обычно, и думал, думал, думал, стоя на кухне, опираясь поясницей о столешницу. Пытался разобраться в себе за те последние часы, оставшиеся для них двоих. Да только разбираться было не с чем — ему самому давно все было понятно, он это при себе планировал оставить, если не сказать хуже: унести с собой в могилу. А потом Тянь подошел, подхватил со стола кружку с кофе, сосредоточенный весь, хмурый такой. Сделал глоток и отставил, продолжая сверлить ее глазами, как будто на ней весь мир сошелся, и она единственная способна была удержать от того, что крутилось в его голове. И треснуло. Он, закусив губу, повернул лицо к Мо и попросил, срывающимся сиплым голосом: «Просто поцелуй меня уже, Шань, черт тебя возьми». И Шаня повело, словно за руку взяло и подтолкнуло, заставляя оторваться от столешницы, которая тоже своего рода убежищем стала. Завороженно разглядывая его губы, все никак решиться не мог. А когда глаза выше поднял и встретился с этим до невозможности напуганным взглядом серых глаз, то не осталось ничего, кроме как резко к себе его прижать покрепче и рукой по волосами провести, удерживая за затылок, цепляться за футболку на его спине, до боли сжимая пальцы. И, господи, накрыло так, что смазалось все, и в какой момент их губы соприкоснулись, Шань не понял. Сейчас Тянь другой, с некоторым апгрейдом. Вон пушка у него под сердцем греется и о работе его спрашивать не хочется совсем. Хватит. И так понятно было, что не убежит он от этого. Теперь бок о бок с Чэном под крылом у Цзяня. Хоть на какую-то незначительную малость спокойно за него. Шань убирает руки от лица, и вот оно. Снова. Глаза напротив горят: очередная идея стрельнула этому золотому мальчику в голову и вышибла все мозги. Ни тени нервозности и внутренних страданий. Он курит и улыбается. Сумасшедший. «Как же я встрял», — думает Шань. — У меня есть идея, — весело сообщает Тянь, наспех растирает каблуком окурок и достает пистолет. Мо замирает и перестает дышать. Смотрит огромными глазами на Тяня и уже рот открывает, но Тянь смеется, закидывая голову назад, и говорит: — Стрелять умеешь, детка? — Че? — Стрелять, — он проверяет наличие патронов в магазине, навинчивает глушитель, передергивает затвор и машет рукой с пистолетом, словно это игрушка какая. — Нет, — мрачно бросает Мо, перебирая в голове возможные варианты развития событий, и не находит ничего путевого, ничего, что таким веселым могло бы казаться. Ночной воздух совсем холодным становится, а у него испарина под футболкой и ладони вспотели. Он прячет руки в карманы, сминая ткань внутри, и стоит неподвижно, натянутый весь, как струна. — Мы с тобой сейчас заключим пари, — говорит Тянь и открывает бак для стеклотары, смотрит туда задумчиво, пытаясь хоть что-то в темноте разглядеть. — Подойди. — Тянь, блядь… — Да не бойся ты! — достает телефон, включает фонарик и светит в контейнер, — Достанешь? — Придурок, что ли? Я туда не полезу! Тянь раздраженно рычит и, нетерпеливо всунув в руки Мо телефон и пистолет, ловко перевешивается через край контейнера. Позвякивает стеклом, достает несколько одинаковых бутылок из-под виски, и лицо у него такое, будто это самая гениальная мысль в его жизни. — Будем стрелять по бутылкам! — ну, вот, собственно, и она. — До первого промаха. Если промажу я, то просто уйду и забуду все по твоей просьбе. Если ты — с тебя самый откровенный и искренний поцелуй, на который ты только способен, малыш Мо. Эврика, мать твою! Невыносимый мудень. — Я не собираюсь с тобой тут играться, — цыкает Шань, наблюдая, как Хэ расставляет бутылки на крышке контейнера. — Это тупой план, потому что я не умею стрелять, сказал же! — А я тебе помогу! Идем! Мо снова позволяет ему отбуксировать себя на необходимую дистанцию, в самую темноту. Отсюда метров пятнадцать до контейнера, поблескивающего в желтоватом освещении рядом бутылок. — Думаю, здесь будет в самый раз, — голос Тяня спокойный, но самого его разглядеть практически невозможно. Только откуда-то слева вместе с легким ветром долетает тепло его тела и пряный парфюм. — Теперь встань во-о-от так. Хэ Тянь толкает своей ногой ступни Шаня, двигая в стороны на ширину плеч, заставляет чуть согнуть колени и принять правильную позицию. Плотно прижимается сзади всем телом, мягко кладет руки поверх его и целится вместе с ним. — Вот так, сосредоточься, а теперь задержи дыхание. Да куда там, давно уже дышать перестал. Потому что снова близко. Потому что его сердце спиной ощущается, стучит хаотично и сильно. С такими колебаниями, кажется, в цель точно не попасть, но руки Тяня крепко и уверенно обхватывают, согревают. От него вкусно пахнет, а волосы мягкие и прохладные прикасаются к виску. И эта чертова пряжка ремня впилась в поясницу. Это же она, да? Хэ тоже не дышит. Мягкое давление его указательного пальца на палец Шаня и... Выстрел. Тихий, но резкий звук и непривычная отдача, облегченная уверенной рукой Тяня. Всплеск стекла напротив отвлекает, и Шань упускает момент, когда Хэ отстраняется. Прохладный воздух снова забирается ему под футболку, лапает, вызывая набег мурашек вдоль позвоночника. — Да ты профи, малыш Мо, — присвистнув, произносит Хэ Тянь, запуская пальцы в его жесткие волосы, треплет ласково, будто послушного пса, и аккуратно вынимает пистолет из его рук. — Моя очередь. Я буду стрелять левой, ну, для справедливости. Глаза окончательно привыкают к темноте, и можно рассмотреть, как он небрежно целится, повернув пистолет боком, словно уличный гангстер. Все его естество говорит: «Посмотри, как я крут». И его план с левой рукой летит к чертовой матери, потому что Мо уверен: ею он стреляет так же хорошо, как и правой. Сомнений не остается, когда вторая бутылка разлетается вдребезги, и Тянь, пожимая плечами, светит своей улыбкой во мраке. — Я не был уверен, что получится, — говорит. Ну да. Конечно. Не был он уверен. — Дай сюда, — фыркает Мо, и его собственные губы предательски расплываются в ответной улыбке. Ему нравится. Энтузиазм, с которым он отбирает пистолет, заставляет Хэ неоднозначно хихикнуть. В этот раз ему помощь Тяня не понадобится. И очередная бутылка брызжет стеклом. Это кажется совсем легким, хоть смесь адреналина и неуверенности рисует на подкорке слово «случайность», шепчет: «просто повезло». Когда Тянь вслед за ней избавляется от четвертой, Мо вдруг хмурится. — Эта последняя? — В баке больше не было, — пожимает плечами Тянь и достает сигареты. Теплый огонек облизывает бумагу и подсвечивает его лицо ярким оранжевым светом. Весь его гонор и маска повседневности рассыпается звенящими осколками, и за эти секунды Шань словно вытаскивает его настоящий образ, осторожно снимая битое стекло. Черт, каких же усилий мне стоило держаться… «Знал бы ты, каких усилий это стоило мне, — думает Мо и ладонью сильнее сжимает пистолетную рукоять. — Два долгих долбаных года». — А что будет, если я сейчас попаду? — он отводит взгляд в сторону последней поблескивающей округлым боком бутылки и думает, что план и правда был какой-то тупой. — Тогда я просто буду гордиться тем, что немного научил тебя стрелять, — улыбается Тянь, смотрит на уголек сигареты, засунув одну руку в карман, зябко ведет плечами от холода. — Больно надо было, — коротко бросает Мо. И выпускает пулю в небо. Гравий под ногами громко скрежещет и впивается в подошву старых, разношенных, но таких любимых конверсов. Три шага всего, наотмашь выбитая из рук Тяня сигарета догорает среди камней и пыли. — Как же ты достал меня, — горячо шепчет Шань, оказавшись вплотную. Но Тянь ухмыляется только, осторожно вынимает из его ладони пистолет, наблюдая за сверкающими в темноте глазами. Рыжий взъерошенный, как воробей, дышит тяжело и бесится снова. От него веет жаром и каким-то фруктовым гелем для душа, что ли. Что он собирается делать, одной вселенной известно: либо ударит сейчас, либо вцепится и выгрызет кусок, как голодная лисица. Но Мо резко хватает его за ворот футболки и толкает к стене бара, заставляя пятиться, неуклюже перебирать ногами и утопать туфлями в мелком щебне. — Достал, слышишь? — шепчет он еще тише, когда вышибает из Тяня весь воздух, ударив спиной об стену. А Тянь не сопротивляется. Он с нажимом ведет ладонью от живота к груди Шаня — выше и выше, — и чувствует, как заполошно бьется внутри грудной клетки его сердце. Заводит ладонь на затылок и резко к себе притягивает. — Достану где угодно, малыш. Слышишь? И Шань падает, несется с отвесной скалы в самую настоящую бушующую стихию. Потому что этот голос — хриплый и глубокий — просто берет и толкает. Хочется прижаться всем телом, ближе. В холодном ночном воздухе ему кажется, что он горит весь, температура долбенит по затылку, и, наверное, в ней все дело. Мозг отключился в момент, когда короткий бездушный звук выстрела прозвучал над головой, став отправной точкой из пункта «А» к пункту «Б». И вот приехали. Пункт «Б» — он прижимает Тяня к шершавой бетонной стене и хочет, хочет его. В штанах давно тесно, и низ живота болезненно тянет. Мо кажется, будто это не с ним. В темноте хорошо: так легче краснеть за свои собственные мысли, от которых уже просто не получается избавиться. Так легче гореть, как каждый раз под этим блядским взглядом. Так легче позволять себе чувствовать его прикосновения на всю катушку и не пытаться их избежать. А Тянь гладит его по затылку и шее, и дыхание у него тяжелое. Шань разжимает кулаки и опирается на стену, голову опускает и смеется на выдохе куда-то себе под ноги. Они поменялись местами. Руки у Тяня нереально горячие и сухие, он невесомо касается лица Мо и нежно гладит вдоль линии челюсти, спускается к шее и, наклонившись, целует его там, где только что были его пальцы. — Не бойся меня, Рыжий, — шепчет. — Ты все равно проиграл мне. И обнимает крепко-крепко, до хруста в позвонках, желая показать, насколько сильно он вмазан им, насколько хочется слиться воедино. И делать это изо дня в день, снова и снова. — Какой же ты больной, господи, — говорит Шань и чувствует, как эти слова вибрируют в грудине Тяня. Он отстраняется, чтобы попытаться хоть немного разглядеть его лицо, хмурится, но Тянь обхватывает его затылок, и без света понятно, что радужки его такие же темные, как и эта ночь. У Шаня они такие же. Мо тянется к нему сам. С чувствительностью на пределе, с орущим в голове осознанием хочется сильнее прижаться к этим губам, распахивать рот шире, чувствуя вкус горьких сигарет на чужом языке, вылизывать его до звезд перед глазами, до ломоты в пояснице и дрожи в ногах. Тянь стонет так, словно трахается. Мо улыбается ему в губы, понимая, что доставляет своим поведением ненормальное удовольствие, ощущая, как трясутся руки Хэ, как тот теряет равновесие в этой возне, хватаясь за его футболку, и увлекает за собой, падает спиной на острый гравий, пачкает одежду в мягкой перетертой пыли. У Чэна будут вопросы. Но у Цзяня их точно не будет. У Шэ ли их не будет и подавно. Сейчас так не до этого, и неизвестно сколько времени прошло — Тянь просто не хочет, чтобы это прекратилось. Он ненавязчиво тянет футболку Мо, который продолжает вылизывать его рот с таким остервенением, что Хэ едва успевает делать вдох. Он сам выбрал, он сам хочет — искренне и откровенно. Об этом говорит его вздыбленная ширинка, которой он притирается к Тяню, вызывая задушенные стоны и аритмию сердца. Шань послушно поднимает руки, отстраняясь, и белая ткань летит куда-то в сторону, на пыль и камни. Как белый флаг. — Прости, — шепчет Тянь и легонько хватает его нижнюю губу зубами. — К черту, — шипит Мо, чувствует, как Тянь приподнимается и, бережно подставив ладонь ему под спину, переворачивает рывком, нависая сверху. Он гладит его, упираясь предплечьем в острую каменную крошку, и говорит что-то, наклоняясь ниже и слегка касаясь его груди и живота кончиком языка. Шань слышит, как он несколько раз повторяет: «не могу удержаться» или «не хочу больше сдерживаться». Когда Хэ Тянь тихонько шепчет, выдыхая в миллиметрах от его кожи, Мо закрывает глаза, сосредотачиваясь на ощущениях... Тянь вылизывает его, и холодный воздух становится обжигающим в тех местах, где остаются влажные дорожки от его языка. У него, наверное, рука затекла, и камни впиваются в нее под весом тела Мо, но Тянь удерживает на месте, стоит ему немного пошевелиться. Шань тянется на ощупь, запускает пальцы в прохладные мягкие пряди его волос, гладит подушечками его голову, чувствуя, как она двигается в момент, когда теплые губы касаются живота, ребер, ключиц и шеи. Выцеловывают нежно и неторопливо. Он так не привык. Все кажется таким неправильным. Они оба валяются на заднике этого богом забытого заведения, грязные и распаленные, в полной темноте. Оба вряд ли отдают себе отчет в том, что творят сейчас, или в том, что будет после... Когда Шань открывает глаза, он понимает, что, жадно впитывая ощущения прикосновений Хэ, потерял ощущение времени. Они здесь уже долго. Тянь будто слышит его мысли и приподнимается. Всматривается и как слепой трогает кончиками пальцев лицо Шаня. — Мне пора, малыш Мо, — он выдыхает, улыбается ему в губы и коротко прижимается к ним своими. Встает и помогает Шаню подняться, подает снятую футболку, словно извиняясь за содеянное. Отряхивает свои брюки и фиксирует ремни портупеи. А Мо не двигается. Так и стоит с футболкой в руках, и напряжение от него исходит яркими волнами. Обстановку разряжает оглушительная мелодия, которой разрывается телефон Тяня. — Чэн? — сухо. — Я уже возвращаюсь... Нет... Ой, да пошел ты! Он прячет мобильный в карман, встряхивается всем телом, будто стремится сбросить голос брата и озноб от предрассветной прохлады, и видит, что Мо уже оделся. — Покурим? — Да, давай, — голос Шаня чертовски спокойный, какой-то совершенно бесцветный. Тянь протягивает ему пачку и помогает подкурить. Огонек подсвечивает их лица, и в этот момент посмотреть друг другу в глаза становится чем-то вроде признания, попыткой за это короткое мгновение донести больше, чем можно было озвучить словесно. Мо знает, что Тянь достанет его снова, в другой раз. А Тянь точно знает, что Мо не против. Теперь да. Поэтому они просто молча курят в темноте, и ветер обдувает их дорожной пылью. — Оставишь мне свой телефончик, детка? — спрашивает Хэ, когда они возвращаются к освещенному участку у дверей заведения. — Отъебись! — бросает Мо, но Тянь видит тень ухмылки на его лице. — Я же найду, я же узна-а-аю, — он наклоняется и аккуратно прикусывает его за ухо, точно зная, что мурашки покрывают тело Рыжика в этот момент.***
— Где ты шлялся? Это что за грязь на тебе? — удивленно поднимает брови Чэн. — Не твоего ума дело, — мурлычет брат и протягивает руку. Чэн раздраженно цыкает, но вкладывает ключи от «Чарджера» в его ладонь. — Обожаю, когда ты такой покладистый, — хихикает Тянь и садится за руль любимой тачки Чэна. — Совсем Змей тебя отравил своей харизмой. — Бережно с ней, хорошо? — игнорируя его слова, просит Чэн. — Не беспокойся, я буду с ней нежен, как ты с Шэ Ли в уединении, — прыскает Тянь в момент, когда Ли падает на соседнее сидение и закатывает глаза.