— От кого был звонок? — Би с размаху припечатывает его о входную дверь, как только щелкает замок за спиной. — Там, у Мори, когда ты отошел отлить — от кого?!
У Кая дыхалка сбивается от удара, но лицо остается все таким же невозмутимым. Он скашивает глаза на губы А Цю и демонстративно скалится в ответ.
— Не доверяешь мне, светленький? — говорит и высовывает язык, тянется им к губам Би, несмотря на мертвую хватку.
Би отрывает его от двери, чтобы снова хорошенько приложить лопатками. Предплечьем шею прижимает и хрипит так, словно это ему глотку передавили:
— Я повторять не буду!
Кай обмякает и закатывает глаза. Черт, надо ж было так лохонуться — ответить на звонок Старшего, когда Чэн и Би поблизости. А Цю не дурак. Господи, да он никогда им и не был. Он зашел за ним в уборную сразу же после того, как разговор завершился. Его взгляд явно говорил о том, что он все слышал. Но все, что сделал в тот момент — прижал к стене, придерживая ладонью у основания шеи и протиснувшись коленом между ног, больно прикусил за подбородок и предложил поехать к нему.
Зачистка в той поганой конуре, наводку на которую дал Фенг, оказалась хлопотной. В основном из-за какого-то необъяснимого порыва в неподходящий момент защитить спину этого белобрысого, который сейчас так нагло прижимает, так презрительно смотрит прямо в глаза. А синяк от прилетевшей аккурат по ребрам биты, скорее всего, уже расползся огромным лиловым пятном.
Би знает, Би туда не давит. Он ждет ответа. Крылья его носа раздуваются от злости, и сейчас лучшим вариантом будет успокоить зверя, чтобы этот вечер не стал тем самым, о котором Кай будет вспоминать как о чудовищной оплошности. Поэтому он перестает удерживать руку Би и поднимает обе свои вверх. И тот тут же его отпускает, но взгляд не отводит. Сжимает челюсть так, что желваки проступают, и ждет.
Кай медлит специально, раздраженно поправляет съехавшую с плеча куртку, поморщившись, оттягивает впившийся в ребра ремень с метательными ножами, разминает шею, двигая головой из стороны в сторону, и, наконец выдохнув, поднимает глаза на Хуа Би:
— Хайфэн. Цзянь.
Би меняется в лице и осоловело смотрит.
— Повтори...
—
Я повторять не буду, — передразнивает Кай. — На твой вопрос я ответил. Что там насчет потрахаться?
И, не дожидаясь ответа, толкает Би вглубь квартиры, в гостинную прямо по курсу, пока тот не упирается в диван. У А Цю в глазах неподдельный интерес и ухмылка такая пошлая, что Кай на секунду замирает, но, опомнившись, надавливает на твердое плечо, заставляя опуститься на упругую кожаную поверхность. Расстегивает ремень и, глядя сверху вниз в светлые глаза, говорит:
— Хочу, чтобы ты отсосал мне, светленький.
Член стоит еще с того момента, как Би отпустил его у двери. Кай пальцами ловко расстегивает пуговицу на джинсах, и ширинка плавно разъезжается в стороны. Руку под белье запускает, гладит себя и с глухим «о-ох» прикрывает глаза, наклоняя голову назад. Но, нахмурившись, переводит взгляд на Би, который, обхватив себя за плечи и прикрыв ладонью глаза, содрогается от беззвучного смеха, а потом и вовсе открыто ржет.
— Что смешного? — с недоумением спрашивает Цин.
Весь гонор вмиг осыпается, и остается только дурацкое чувство, ощущение неловкости и, почему-то, стыда. Би успокаивается и откидывается на спинку дивана, скользит взглядом по телу Кая, останавливаясь на ширинке, и закусывает губу.
— Думаешь, ты вправе вот так мной вертеть? — спрашивает, поднимая глаза.
И Кай готов сквозь землю провалиться. Злость закипает внутри с новой силой. Но он подавляет ее в себе, не дает прорваться наружу необдуманными словами, не дает проступить на лице тенью раздражения, и задирает футболку, отрешенно оглаживая рельефный живот, усеянный уродливыми продолговатыми шрамами.
— Ну-у, не буду спорить, что мне хотелось бы, — говорит он и хмыкает, расслабленно опуская руку вдоль тела.
В этой квартире он уже второй раз. И хорошо знаком с этим массивным кожаным диваном. В тот вечер у дома Цзяня, когда приехал Би, что-то пошло не так. Вернее сказать, что-то пошло не так, когда в голове щелкнуло при виде Чжэнси, когда «прости, не в этот раз» почему-то неприятно и унизительно ударило по лицу, хотя Цзянь был очень мягок, и взгляд его был полон непоправимого раскаяния. Не должно было вылезти наружу это опустошение и чувство, будто его, Кая, использовали. Но вылезло, и рука сама потянулась написать Би — единственному человеку, который ближе всех к Цзяню.
Чем поил их Мори, черт бы его взял, Кай помнил отрывками, да и стоит признать, что Мори не при чем, и дело было не в выпивке, а в ее количестве. И еще в этих светлых, таких знакомых глазах, которые весь вечер будто в душу пялились; которые с теми, полными сожаления, слились в одну картинку, так, что и не отличить. Он просто хотел, чтобы его как следует оттрахали. Но обнаружить себя на этом диване, одетого, укрытого сверху одеялом, с разрывающейся от похмелья головой и чудовищным перегаром, оказалось вполне достойным вариантом.
— Хотелось бы, — эхом отзывается Би, долго изучает его лицо и явно что-то обдумывает.
Кай раздраженно цыкает. Поправляет член, застегивает ширинку, но Би перехватывает его руки и поднимается.
— Эй, полегче, — мягко говорит он, почти прикасаясь своими губами к губам Цина. — Ты же понимаешь, что как бы тебе ни хотелось, по-твоему не будет.
— Да плевать мне на самом деле, — шипит Кай и подается вперед, коротко лизнув Би по губам.
Дышит тяжело, ждет реакции Цю. Ну, давай же, светленький, действуй. За тобой должок.
Би, выпуская его запястья, поднимает руки и стаскивает с плеч куртку, с сосредоточенным лицом расстегивает карабин ремня и с глухим звуком опускает его на паркет. Фуболку Кая осторожно задирает, осматривая ушибленное место. Он делает это так плавно, не спеша, с некой двусмысленной ленцой, но когда поднимает глаза — в них нет и капли непристойности. Его горячая ладонь ложится на ребра, едва касаясь.
— Присядь. Я принесу мазь, — говорит, и уголок его губ нервно дергается вверх.
Когда он удаляется к себе в спальню, Кай растягивает рот в ироничной улыбке, положив свою ладонь туда, где только что была рука Би. Предчувствие собственного фиаско никогда прежде не было так близко. Сейчас же он буквально чувствует его дыхание. Цзянь черт знает где, Би знает его секрет из-за его же оплошности. Да когда, черт возьми, все успело пойти по такой пизде? Все вышло из-под контроля с появлением Чжэнси и продолжает сыпаться. Поэтому Кай крепко зажмуривает глаза и, стиснув зубы, со всей силы надавливает на поврежденные ребра. Разряд невыносимой боли пробегает по всей левой стороне, пронизывает от макушки до пят. Похоже, есть трещины…
Наказывать себя сейчас нет смысла, но Кай обещает себе, что, избавившись от своих обязанностей, обязательно вернет себе былую подготовку. С горечью надеется, что интуиция его не подведет. Потому что хватит уже...
Би возвращается с целой аптечкой и пушистым белоснежным полотенцем. Пятерней мягко приложив его к груди Кая, кивает в сторону ванной.
— Вот, держи. Сходи в душ, а потом я обработаю твои побои, — говорит, когда Кай удивленно подхватывает полотенце, и уходит на кухню.
Спустя минут двадцать Цин обнаруживает Би на том же месте, но уже в другой, домашней одежде. Тот шинкует овощи на салат и коротко оборачивается на щелчок выключателя.
— Голоден? — спрашивает, резво выстукивает ножом о поверхность доски.
Кай ухмыляется и закидывает полотенце себе на шею, расслаблено подходит со спины и, уткнувшись подбородком в крепкое плечо Би, говорит:
— Есть кое-что, о чем я изголодался... А ты такой папочка, знаешь?
Он смеется, когда Би скашивает на него глаза, и скептически поднимает брови.
— Ты же не намного меня старше? Помнится, ты упоминал, что года на четыре...
— А ты горазд попиздеть, я смотрю, — говорит А Цю и резко разворачивается, сбрасывая прикосновения, хватает со столешницы полотенце, тщательно вытирает руки и смотрит на голый торс Цина, нахмурив брови. — Зачем полез? Если бы мне прилетело, то это был бы мой просчет. Так что за геройство с твоей стороны?
Кай не отвечает. Кай смотрит в глаза с вызовом. Вода капает с его мокрой челки на пол, руки крепко сжимают концы полотенца. Би, не дождавшись ответа, вздыхает, устало трет лицо и со словами «пойдем, полечим тебя, рыцарь» подхватывает за локоть и подталкивает в гостиную.
Усадив Кая на диван и опустившись рядом на корточки, Би осторожно распределяет прозрачный гель по налившейся гематоме. Прохладная мазь приятно ощущается в контрасте с горячими ладонями А Цю. У него ресницы пушистые, длинные и светлые, в точности как у Цзяня. Удивительно, что они не братья — даже характерами похожи. Кажется, Цзянь после долгого времени, проведенного с Би, перенял у него какие-то отдельные черты.
Кай делает долгий выдох, расслабляясь, и рад, что Би не слышит гудящий рой его мыслей в этот момент. Но вздрагивает, когда Би говорит:
— Значит, Цзянь Хайфэн. Ты ведь все рассказал ему...
— Я всего-то сказал, что знаю. Но как он теперь поступит, одному черту известно, — фыркает Кай и стискивает зубы, когда Би проходится по эпицентру ушиба.
— Боюсь, его меры будут кардинальными. Нам нужно понять, стоит ли вообще теперь вмешиваться, — задумчиво произносит А Цю и жестом просит приподняться, разматывая эластичную повязку.
После того как повязка надежно зафиксирована на торсе, Би садится рядом на диван, и Кай понимает, что гудящие мысли в голове этого парня слышны так же отчетливо, как и его собственные. Би голову поворачивает, когда Цин легонько толкает его коленом.
— Я все еще голодец, А Цю, — говорит он и игриво прикусывает кончик языка. — Не хочу сейчас ни о чем думать.
***
Как же хорошо, что Хуа Би понимает его слова правильно.
Застывшее в глазах волнение рассеивается, и он смаргивает его остатки, подхватывая ладонью затылок Кая, притягивает к себе, не раздумывая, целует сразу глубоко, медленно и с наслаждением. Так, словно вспомнил о том, с чего вообще все это начал. Кай судорожно выдыхает ему в рот и короткими стонами отзывается на прикосновения.
Сколько масок у этого парня? Это даже не двуличие.
Би, целуя и наблюдая из-под прикрытых век за его лицом, иронично думает о том, что отец Цзяня и в самом деле ответственно подошел к вопросу защиты своего сына. Перед глазами эпизодами проносится то, с какими отточенными профессиональными движениями Цин показывал себя в деле, как умело орудовал метательными ножами — ни капли жалости, ни намека на гуманность. Вот только человеческий фактор присутствует всегда и везде, по закону подлости проявляется в самый неподходящий момент: Кай влюблен и сбит с толку, пусть даже сам себе не может озвучить эти слова. Он поддался слабости и теперь не знает, куда выплеснуть свою злость. Этот холодный и неприступный на публике человек, искушенный мастер вот так раскрывается в своих задушенных желаниях. Надо же…
Не удивительно, что Цзянь сумел его приручить, как бы там ни было — Цзянь сын своего отца. Он души не чаял в Цине. Теперь прирученный, но отодвинутый на второй план Кай будет требовать к себе больше внимания. Перекрыть собой и заставить зуд в грудной клетке поутихнуть — Хуа Би готов воздать ему сполна.
И Кай еще кичится тем, что они почти одного возраста.
«А в любви недостаток опыта мешает», — Би улыбается и, приподнимаясь, утягивает Кая за собой в спальню.
***
Огромная металлическая дверь с грохотом закрывается за спиной, и Мори, засунув руки в карманы брюк, с упоением вдыхает свежий воздух. Приторно-томная и пошлая атмосфера на этой вечеринке еще бы немного, и засела в виске головной болью. К счастью, все удалось выяснить раньше. Парниша, которого он нанял для адвоката, наверняка оказался не прост, потому что слушать про его умелый рот — последнее, на что рассчитывал Мори. Что ж… Спасибо этому «рту». Мори решает, что обязательно поблагодарит его за столь оперативную работу щедрым бонусом.
Зажигалка выдает пламя со второй попытки, и сухой треск табака звенит в тишине. Тонкая черная папка греет бок, зажатая под мышкой, но поселившееся внутри интуитивное чувство шепчет, что от нее нужно избавиться, и чем скорее, тем лучше. Подобной работой он занимается только из-за семьи Цзянь, просьбам Чэна и Би никогда не отказывает. Если бы дело не касалось младшенького, то он бы придумал увесистую отговорку, которая, скорее всего, выглядела бы как прямой отказ, и его бы за это не осудили. Руки пачкать в очередной раз не хочется, Мори устал и давно завязал с грязной работой. Но Цзянь И — его крыша, и весьма надежная, чтобы его заведение продолжало существовать.
До машины метров десять идти. Гулкий стук каблуков эхом отражается в бетонных стенах. Мори сдавливает фильтр пальцами, слегка прокручивает, чтобы выпал уголек, и прицельным щелчком отправляет бычок в стоящую неподалеку урну.
В салоне его автомобиля приятный свежий запах. Мори бросает папку на пассажирское и захлопывает дверцу. Мелькнувшее в стекле отражение оживает мгновенно, и в следующую секунду голова наполняется режущей болью.
«Твою мать, ну стекло-то зачем?» — думает Мори и, не обращая внимания на перекосившиеся очки и стремительно заливающую левый глаз кровь, плотнее сжимает губы.
И наугад бьет с локтя.
Попадает точно в челюсть. Сдавленный стон принадлежит внушительному на вид парню. Но Мори выше. И он в ярости. Схватив противника за грудки, прикладывает еще разок со лба в переносицу, для верности. Костяшками стирает с лица ужасающую гримасу и бьет до тех пор, пока оно не превращается в свиной фарш. Ловит кулак следующего в ладонь, прицельно всаживая свой в живот.
Мори не издает ни единого звука. Действовать чисто и быстро — велит привычка. Но сейчас хочется выплеснуть все наружу. В последние годы за него все делает охрана, и он расслабился. А вот сейчас явственно понял, отчего был этот зуд в ладонях, который исчезает с каждым новым ударом.
Их пятеро.
Они бросаются на него как свора злых одичалых собак. Надо же, как тихо подобрались, и не ясно, где прятались. Мори думает, что стареет, что в его приближающийся полтинник хватка уже не та, острота чувств — тоже. Может, оно и к лучшему: боль практически незаметна, только пульсирует разбитая бровь да стертые на руках костяшки.
Он сдергивает очки и раздраженно бросает их на землю, ожидая, пока раскиданные и умывающиеся кровью псы придут в себя и снова бросятся на него. Неторопливо закатывает рукава рубашки, поправляет жилетку, ведет рукой по груди, размазывая попавшую на ткань кровь. Голову поднимает как раз, когда самый живучий из этих ублюдков с трудом поднимается и решает сделать еще одну попытку.
— Приятель, тебе лучше прилечь, — вкрадчиво говорит Мори и делает шаг навстречу, раскинув руки в стороны, словно готов заключить в объятия старого друга.
Яркий ослепляющий отблеск фонаря отражается в мелькнувшем лезвии. Улыбка на лице Мори вянет в ту же секунду, руки опускаются, безвольно повисая вдоль тела.
— Ну вот, взял все испортил. А я только вошел во вкус, размяться решил, — говорит он с наигранной обидой в голосе.
Отступает на шаг, когда захлебывающийся и рычащий, словно и правда чумной пес, парень из последних сил делает первый выпад. Лезвие проносится в сантиметре от лица Мори, и он с улыбкой думает: «Какая ирония».
Его шрамы единственная слабость, и холодное оружие — это то, с чем он втайне не хотел бы иметь ничего общего. Глубокие борозды на лице напоминают о многом, хотелось бы сказать «о давно забытом», но память свежей благоухающей картинкой расцветает перед глазами сначала изуродованным, изрезанным лицом матери, а затем совершенно диким, одержимым — отчима.
Выпад. Шаг. Выпад. Шаг.
Мори смеется, и рука сама тянется к щеке, чтобы провести испачканными пальцами вдоль шрама, самого глубокого и ноющего фантомной болью время от времени. Мори смеется и ненавидит в этот момент сам себя.
Бросающийся на него парень замирает с исказившимся лицом, и это именно то, что нужно Мори. Его сумасшедший смех внезапно обрывается, а нога совершает единственное движение — вперед.
Одной рукой за запястье — до хруста. Другой — перехватить устремившийся к земле нож. Его рукоять теплая и влажная, но так удобно ложится в ладонь. Как влитая. И лезвие без труда входит в горло по самое основание.
За спиной раздается хруст стекла, топот нескольких пар ног, и Мори спешно оборачивается на звук. Крепкое предплечье словно обнимает его, расположившись поперек груди, а бок на долю секунды обжигает болью. Она кажется даже приятной, теплой и бархатной. Тело запоздало реагирует на нее, но она стремительно разрастается внутри, как только лезвие оказывается снаружи. Расползается теплым бурым пятном по серой жилетке.
Чужая рука все еще придерживает, уберегая от падения. Хриплый смех рядом с ухом и горячее дыхание щекочут шею.
— Когда-нибудь свидимся.
Приятель.
Шершавый асфальт под ладонями влажный от крови. Мори заторможено пялится на него огромными глазами и переводит взгляд на разбитое стекло машины, на раздавленные очки и, поморщившись, заваливается набок. С трудом переворачивается на спину и окровавленными пальцами в карман брюк попадает с попытки третьей.
Поднести телефон к лицу. Уверенно ткнуть по контакту «Хэ Чэн», оставляя алый мазок.
— Чэн.
— Я у клуба «Стрекоза», поторопись.
— Понял.
Рука с телефоном расслаблено падает. Мори улыбается, глядя в чистое звездное небо. Папку эта шушера забрала с собой, он углядел, но это не проблема, если Чэн успеет.
