Миру ноль, нам миллион

      Питер Пэн честно не хотел приходить. То есть, со Спасительницей он собирался встретиться, в конце концов, начатую игру надо было продолжать, но…       Но Питер хотел, и одновременно не хотел встречаться с Джослин. Конечно, он хотел увидеть ее снова, но признавался в этом самому себе только в самые темные ночи, когда терпеть одиночество не было сил. Одиночество, и пустоту в легких, в которых больше не было цветов. Даже та боль была желанна — это бы означало, что в нем еще что-то есть.       Пэн хотел увидеть ее, чтобы убедиться, что она в порядке. Конечно, что может грозить полубогине в этом простом мирке, если даже самое страшное на этом острове ― яд мор-шиповника ― не может ее убить. Питер понимал это, а все-таки хотел убедиться лично, что с Джослин все хорошо.       А с другой стороны ― она была его врагом. Пусть и не полностью, но она пришла сюда, чтобы спасти своего двоюродного-сводного братца-племянника Генри, или кем он там являлся Джослин. Спасти, а это значит ― порушить все планы Питера. Разумеется, он должен был считать ее врагом, ненавидеть ее так, как он ненавидел всех, кто мешал ему.       Он говорит со Спасительницей, и в стороне лагеря кивает лишь один раз ― когда говорит, что они ― то есть чета Прекрасных, Злая Королева и Капитан Крюк ― в отличие от самой Эммы Свон не слышат детского плача. Сам он знает о том, что его слышат лишь глубоко несчастные, одинокие люди, и поэтому его идея вручить Спасительницу карту, «которая укажет путь к Генри, только когда честно признаешь, кто ты есть» становится еще более заманчивой. Эмма, конечно, ему не верит, она недоверчиво щурит свои глаза, сжимает рукоять сабли, готовая в любой момент перерезать ему горло. Но выбора у нее нет, и она берет карту.       Блуждающий взгляд Пэна зацепился за знакомую, рыжую макушку. Джослин…       Любая, самая знаменитая красота любой женщины, кем бы она не была, меркла по сравнению с резкими чертами лица Джослин и искрой, купавшейся в глазах ― которую Питер сейчас не видел, конечно, но которую прекрасно помнил. Ее точеные изгибы были словно созданы для него — такие правильные, нежные. Он вспомнил, как порой ловил ее взгляд, как всегда упрямый, в котором безошибочно угадывал отражение своего пожара эмоций.       Казалось — вот она, руку протяни, но в то же время она была так далеко… Эмма проследила за его взглядом. Питер позволил себе еще секунду полюбоваться спящим лицом богини, на то, как слегка трепещут ее темные ресницы, как мерно вздымаются плечи от дыхания. Потом он ― с трудом ― отвел взгляд и посмотрел на Спасительницу, и его губы растянулись в усмешки.       ― С полубогом наша игра будет веселее, ― склонив голову, многозначительно улыбнулся Питер. Вот и пусть гадают, что это значит.       Будь воля Питера ― он бы запер Джослин в какой-нибудь клетке, или в этом ее домике, но не пускал бы вместе с героями. И раньше у него бы это получилось, даже если эффект был бы кратковременным. Но что он мог сделать теперь, когда она в полной мере осознала, насколько сильной и неуязвимой она была. Конечно, он помнил свои слова о том, что в следующий раз они встретятся как враги, и враньем это не было ― Питер смотрел на то, как легко она раскидывает его парней, когда Эмма ― все-таки смухлевав, и позволив Реджине наложить заклинание поиска на пергамент ― со своей группой героев вступила в бой.       Она была ловкой, смелой, невероятно красивой ― Джослин боролась, будто танцевала, она лёгкими пасами отправляла потерянных мальчиков в полет к ближайшему дереву. Питер мог врать ей, но себе нет ― он любил Джослин, и то, что она открыто выступала против него, то как ловко сражалась, то, как смотрела на него в тот момент, когда увидела… Все это заставляло любить еще больше.       И подогревать интерес. Теперь, если он выиграет, он сможет получить не только Сердце Истинно Верующего ―, но и саму Джослин.       Джослин, кажется, разделяла его чувства ― она веселилась, по крайней мере ему так казалось. Если герои были сосредоточены на происходящем, стараясь защищаться, но при этом не навредить Пропавшим мальчишкам, то Джослин крутилась и вертелась как балерина на шкатулке, отправляя их в полеты, и ей было не слишком важно, пострадали они или нет. Она была дикой, необузданной ― такой, какой и должна была быть та самая девчонка, которую связала судьба с Питером Пэном.       Велик соблазн был сойти со своего простого места наблюдателя, и сойтись с ней самой в схватке. Питер знал, какого быть союзником Джослин, какого быть ее другом и даже ― на крошечное мгновение ― ее возлюбленным, но какого было схлестнуться с полубогиней в битве? Даже если они оба понимали, что ни он ей, ни она ему, серьезного вреда не причинят.       Возможно, именно поэтому Питер и не сражался, наблюдая со стороны. Это была его игра ― собственная игра, и он должен был делать вид, что все фигуры на доске подчиняются ему. Даже если Джослин была той фигурой, которая двигалась сама по себе.       Воспоминания о знакомстве с голубоглазой богиней не оставляли Пэна, и облегчение, которое он должен был чувствовать, зная, что она держится настоящей героиней в этой борьбе, сменялось досадой, потому что теперь Джослин подчеркнуто игнорировала его, играя за его врагом, ограничиваясь безразличным кивком приветствия, что и так было недопустимо в их нынешних взаимоотношениях. Это сводило с ума. Все это время она была рядом — на расстоянии вытянутой руки, и Пэн не раз подавлял в себе желание коснуться шелковистых волос, привлечь ее к себе, чтобы потом…       В этом «потом» и была вся загвоздка, ведь Джослин отчаянно демонстрировала, что испытывает к нему лишь злость и ненависть, более того, она открыто шла против него, и любить Питеру ее было нельзя. Как и ему ее. Обещания самому себе забыть о ней, после того расставания, и того как она холодно расставила все в их отношениях на местах, все еще были свежи в памяти Питера, но желание обладать той, что отвергала его, было гораздо сильнее любой мантры. Он хотел ее. Безумно хотел. И дело было не только в ханахаки.       Слишком опьяняющим было сочетание упрямства и ранимости, решимости и гордости, сильного характера и нежного сердца, которое он ранил во время всех их встреч, все то время, что они были рядом. Питер знал, что помимо всего этого он любил ее, ценил и даже оберегал, но все-таки зла он конечно проявил больше. Точнее, так думал сам Питер, и он не мог видеть ситуацию так, как видела ситуацию Джослин. Он не знал ее чувств, не знал, кем он был для нее. Тот один-единственный момент, когда они могли признаться друг другу, был потерян.       Тогда он, кажется, ощутил лишь вожделение и злость, но после чувства Пэна изменились, и терзаемая его вина переросла в нечто большее. То, в чем ему не хотелось признаваться самому себе. Их столкновение в этой битве лишь усилило влечение, но то, в чем Питеру виделось искупление, было эмоцией иного рода — то, что Джослин стала бы играть вместе с ним против героев больше не было достаточно. Питеру хотелось большего. Джослин должна была стать не просто его союзником, а его возлюбленной ― настоящей возлюбленной. Той единственной, что шла бы за ним без пререканий, которая стала бы его самым сильным товарищем, самым преданным другом.       Питер знал, как это можно было сделать. Оставалось лишь поймать желаемую добычу. Выложиться на все сто процентов.

***

      Джослин не было так весело, как Питеру Пэну. Все началось с того утра, когда Эмма рассказала им о встрече с Питером Пэном. Ночью король Нетландии появился перед ошеломлённой Эммой и предложил ей карту на которой указано место, где находился ее сын. Однако, единственный способ для Эммы заставить карту проявиться — это перестать отрицать, кто она есть на самом деле, принять себя настоящую и вступить в борьбу со своими чувствами. Джослин вовремя сделала вид, что занятая умыванием, чисткой зубов и приведением волосы в порядок, поэтому ее смятение, раздражение и влюбленность, мгновенно отразившиеся на лице, остались незамеченными. Причем их не замечали долго, достаточно долго, чтобы справиться с собой.       Но Эмма Свон все-таки обратила на нее свое внимание, причем самой неожиданной репликой:       ― Пэн смотрел на тебя.       Джослин обернулась к ней, собирая волосы в высокий конский хвост.       ― Я говорила, что мы уже встречались, ― пожала плечами девушка, туго затягивая волосы.       Эмма подошла ближе. После ответа Джослин ― Белоснежка, Дэвид и Реджина вернулись к своим делам. У Спасительницы же явно было что добавить, но она по какой-то причине не хотела говорить об этом при всех и привлекать внимание.       Мисс Свон поджала губы, смотря на дочь Аида и Зелины:       ― Нет, он смотрел на тебя… особенно? ― Эмма задумалась, выдавая последнее слово, но заметила, как вздрогнула рыжеволосая. ― Джослин?       Хэйдес поджала губы. Она мрачно оглянулась по сторонам, потом подошла к Эмме чуть ближе и проникновенно заглянула в глаза.       ― Мы с Питером предназначены друг другу судьбой, ― шепнула она, и Эмма поняла, что ей доверяют самую большую тайну. Она глубоко вздохнула, подавившись воздухом от внезапно открытой правды, но в итоге даже не смогла что-то сказать в ответ. Джослин прищурила голубые глаза, с неким вызовом глядя на Спасительницу, но та не знала, что сказать. Она сама часто делала не лучшие поступки, творила плохие вещи, чтобы просто жить, а Джослин…       ― Что значит «предназначены судьбой»? ― шепотом переспросила Эмма, но Джослин лишь пожала плечами.       ― Мне это объяснили так, что внутри людей, которые должны были встретиться раньше, прорастают цветы и душат их, пока связанные не докажут свою любовь. Мы доказали, ― Джослин слабо улыбнулась, и Эмма почему-то улыбнулась в ответ. Но в какой-то момент рыжеволосая вздрогнула и покачала головой. ― Но это сейчас ничего не значит. Мы спасем Генри. Спасем, чего бы этого не стоило.       Эмма кивнула. Она отошла от богини подземного царства, оставляя ту в размышлениях, да и ей самой было, о чем подумать. Она ни на секунду не сомневалась в том, что Джослин сказала правду ― вопреки этой судьбоносной связи, она будет помогать Генри. В этом Джослин была сильнее и лучше Эммы: после того, как ее бросили родители, она смогла понять и принять Зелину и Аида, смогла любить их, верила им и полагалась на них. Она полюбила всю свою семью, и была готова бороться за нее.       Эмма до сих пор не могла поверить в то, что спустя столько лет у нее была семья.       Может, дело было в том, что Эмме Свон было почти тридцать, а Джослин Хэйдес не было и двадцати, но эта разница между ними была всегда. Джослин ждала своих родителей и полюбила их, когда они ее нашли. Эмма ждала своих родителей все детство, но когда они появились, то она была уже взрослой женщине, которой мама с папой были не нужны. Сейчас то уж точно.       Джослин приняла решение в пользу того, что семья ее не бросит вопреки всему, а ее единственная настоящая любовь ― злодей и их противник Питер Пэн ― отныне принадлежит не ей, а их противостоянию. Между семьёй и любовью она выбрала последнее, и это заставляло Эмму верить ей и доверять. Ее единственной настоящей любовью ― той, ради которой можно убивать, умирать и жить ― был Генри, ее сын, и только он.       Джослин озабоченно смотрела ей вслед. Хэйдес не могла угадать, как отреагирует Спасительница на ее признание, но посчитала, что лучше все сказать самой. Если бы правда вскрылась каким-то иным образом, и признание исходило бы не от нее, у героев могли появиться сомнения относительно ее намерений. И хотя Джослин не хотела ни оправдываться, ни давать поводов сомневаться в себе, сказать правду самой, даже если одной Эмме, представлялось ей наиболее верным решением.       ― У нас все равно ничего не получается, так? А мои родители — моя кровь, моя семья, и они вернулись за мной. Спустя столько лет моя сказка стала реальностью. Ты веришь, что мы созданы друг для друга? ― спросила она, и в ее синих глазах застыли небеса. ― Ответь мне, Питер. Ты веришь, что я твоя судьба?       Джослин вздохнула, зябко повела плечами и сжала виски. Вот бы случилось что-то, что лишило бы ее необходимости объясняться в чем-то еще.       И видимо дядюшка Зевс, или тетушка Гера, или бабушка Рэя, или кто там еще наблюдал за Джослин из богов, услышал ее ― последующие три дня после битвы с пропавшими мальчиками превращаются в настоящие гонки на выживание.       Она была этому рада. Их недельный турпоход не приносит результатов, и это сказывается на настроение всей команды. Реджина отделяется от них, и зовет Джослин с собой, но та отказывается ― в мире, где правит магия и хаос, Прекрасному принцу, Белоснежке и Спасительнице нужен кто-то, в ком есть хаос и темнота. Злая Королева на это ничего не отвечает, но поджимает губы и кивает, после чего оставляет их. Джослин не чувствует себя виноватой.       Для спасения Генри Крюк предлагает схватить фею Тинкербелл чтобы выманить Питера Пэна из укрытия. Он был уверен, что она отведет их прямо в лагерь.       ― Фея Динь-Динь? ― усмехнулась Джослин, когда они пробирались к дому феи через какие-то топи. ― Она тоже маленькая, святящаяся зеленым феечка в мини-платье, у которой вместо нормального голоса тихий звон?       ― Нет, ― Крюк даже остановился, чтобы посмотреть на полубогиню. ― Что за бред, с чего ты этого взяла?       Джослин и Эмма, смотревшие в детстве одни и те же мультики, переглянулись и синхронно хмыкнули.       ― Да так, ― ответила Спасительница вместо полубогини. ― Были такие мысли.       ― Ну, они в корне неверные, ― усмехнулся пират. ― Ей около 20 лет. Она часто попадает в неприятности из-за неспособности отказаться от вызова или шалости. И уж точно не носит мини-платья.       Динь-Динь оказалась довольно забавной ― так показалось Джослин, когда фея пыталась убить ее тетку, чему Реджина попросила не мешать. Поэтому рыжая, сложив руки на груди, продолжала стоять у дерева, внимательно наблюдая за происходящим, и вопреки доводам Реджина готовая в любой момент бросить несколько синих огненных шаров в Тинкербелл. Даже если у Динь-Динь и были какие-то причины на нелюбовь к Реджине, Джослин не хотела, чтобы ее тетку поджарили в акте возмездия.       И все-таки, поход к этой фее оказался продуктивным, даже если скучным для Хэйдес.       Динь согласилась помочь им пробраться в лагерь Питера Пэна, где находится Генри. Однако, в лагере Эммы, узнав об отсутствии плана побега, Динь-Динь оставила их, при этом сказав, что, когда у них будет план побега, они найдут её в её доме.       Плюс в этом, как уже отметила Джослин, была в том, что после всех дневных шествий, которые не оставляли место для раздумий, вечером богиня засыпала быстро, не чувствуя тела, иногда даже без ужина.       ― Твоя мама будет зла, ― как-то сказал Дэвид, когда Джослин завалилась спать на свое место, опять съев не больше трех бутербродов с чаем. ― Ты тут с нами исхудаешь до ужаса.       ― Неплохо, ― сонно пробормотала Хэйдес, уже засыпая. Думать о том, что она потеряет несколько лишних килограммов, бегая по этим джунглям, она считала неважным, не стоящим внимания. Зелина потом ее откормит, да и сейчас надо было экономить еду, насколько это возможно. У Джослин было много грехов, но чревоугодие в их число уж точно не входило.       Лишь один раз у нее есть время подумать о том, насколько ей непривычна вся эта ситуация. Это было ранее-ранее утро, и все еще спали, но Джослин уже проснулась. Она лежала, смотря на то, как среди плотных веток деревьев проглядывается светло-светло-голубой кусочек рассветного неба. Она думала, что это будет опасное путешествие, но девушка не чувствовала ничего подобного. Будто она играет в 2D игру, где все происходит с персонажем, похожим на нее и с ее именем, но не с самой Джослин. Хэйдес даже не боится проиграть, не боится погибнуть. Будто у нее действительно есть возможность перезапустить игру, будто у нее будет шанс все повторить.       Такое поведение немного волнует ее саму, но с другой стороны ― разве должна полубогиня, дочь самых сильных злодеев в историях людей, может бояться простых мальчишек или джунглей, даже если там и есть что-то опасное? Она почти что бессмертная, совершенно точно неуязвима, и просто так ее не убить. Может поэтому, думая обо всем происходящем, она испытывает легкий мандраж и небольшую апатию?       Или ей просто надо немного поспать. Еще немного.       А все и всё не стоит на месте, и герои продолжают действовать.       Объединяя силы с мистером Голдом, от них уходит Реджина, а они идут спасать Нила, который оказывается жив. Он находится в некой пещере Эха, и судя по тому, как отзывался о ней Киллиан, ничего хорошего ждать не приходилось.       ― Знаете, кажется, сказка про Питера Пэна перестает быть моей самой любимой, ― усмехается Джослин в какой-то момент, и Эмма понимающе смеется.       ― Сказала дочь Злой Ведьмы Запада и Бога Подземного мира, ― говорит Киллиан, строя Джослин недовольную рожицу. Белоснежка и Дэвид улыбаются, и Прекрасный принц по-дружески треплет Джослин по плечу.       ― А вот последнее уже мифология, ― парирует Джослин, и Крюк шутовски разводит руками, клянясь.       Во время своего путешествия в Нетландию, капитан Крюк узнал о месте под названием Пещера Эха. Из-за потери некоторых своих товарищей-моряков, которые попадали в пещеру, он выяснил о своеобразной особенности Пещеры Эха ― можно спастись только изнутри, если кто-то раскроет свой самый глубокий секрет.       Похитив Нила, Питер Пэн приказал потерянным спрятать его в пещере эха. Только у самого входа Крюк поделился своим предыдущим опытом потери нескольких друзей по команде внутри пещеры, и объяснил, что каждый человек должен раскрыть один из своих самых глубоких секретов, чтобы спасти Нила.       В самой пещере они уже видят Нила, запертого в клетке, на отдельной полосе земли без возможности пересечения.       ― Может, я просто…? ― Джослин не заканчивает предложение, лишь показательно шевелит пальцами одной руки, которые мгновенно загораются синим пламенем, но Крюк качает головой и предупреждающе сжал запястье девушки.       ― Я понимаю твое желание сделать все быстро и безопасно, но войти в эту пещеру ― значит заключить магический контракт, а нарушать его нельзя, ― Киллиан тяжело вздохнул, и пару минут все молчали, очевидно мирясь с тем, что сейчас им надо будет открыться перед чужими.       Потом Крюк глубоко вдыхает, и тут начинается настоящий хаос.       Крюк решает первым раскрыть свой секрет, признав, что он поцеловал Эмму, что заставило его понять, что любовь всё ещё возможна для него, даже после смерти его любимой Милы. После того, как его секрет раскрыт, небольшая часть моста сразу же образовалась между тем местом, где они стоят, и где их ждал Нил.       Мэри Маргарет виновато извиняется перед Дэвидом за то, что ей не хватает детства Эммы, и, несмотря на то, как сильно она рада тому, что у неё есть дочь, она всё ещё хочет иметь ещё одного ребёнка.       По уже известному принципу, образовалась ещё одна секция моста, к которой Дэвид слёзно настаивает, что Мэри Маргарет будет отличной матерью, но у неё не получится воспитывать ребёнка с ним, поскольку цена, которую он заплатил за лекарство от Мор-шиповника, никогда не позволит ему покинуть остров.       ― Остался последний шаг, ― Эмма оглядывает своих спутников, и ее взгляд останавливается на Джослин. Полубогиня тяжело вздыхает и окидывает всех взглядом. Кажется, пришла ее очередь откровенничать.       Мэри Маргарет расстроена и даже не пытается это скрыть. Она стоит, сложив руки на груди, и ее пустой взгляд устремлен в пропасть. Дэвид бросает нервные взгляд с жены на Нила, потом на дочь, и, кажется, не может подобрать какие-то важные слова. Киллиан же и вовсе отошел в сторону, стараясь слиться с темнотой. Кажется, все путешествие не пошатнуло их командный дух так, как эти пятнадцать минут в пещере Эха.       «Чем глубже ложь, тем больше истины в её эхе». Это говорит о том, что единственный способ спасти кого-то изнутри — это раскрытие их самой тёмной тайны. Джослин не знала, насколько ее тайна темная, однако другой у нее не было.       ― Питер Пэн предназначен мне судьбой, ― резко, на выдохе произнесла Джослин. ― Я уже говорила об этом Эмме. Попав на этот остров, я оказалась в ловушке болезни влюбленных. Ханахаки. И когда Генри похитили, я согласилась не только ради него, но и потому что хотела увидеть возлюбленного. Я сделаю все, чтобы спасти Генри, выложусь на все сто процентов, но… ― Джослин прикрыла глаза, а когда открыла, честно призналась. ― Но если есть шанс спасти Питер Пэна от смерти, от вас, я воспользуюсь им, или создам его сама.       Раздался знакомый скрежет, треск, и последний элемент моста, соединяющий выход с клеткой Нила, встал на место. С завершённым мостом, Эмма пересекла его и, для освобождения Нила, она признала свои прежние надежды на то, что он мёртв. Эмоционально, она признаётся, что её любовь к нему слишком велика, это больно, и принять его смерть было бы легче, чем пережить всю боль в прошлом, которую они разделяют. Со всеми раскрытыми секретами, клетка тает.       Джослин вздохнула… Она должна постараться спасти Генри, и, если нет шанса спасти Питера ― найти его или даже создать. И она должна выложиться на все свои силы. На все сто процентов.