Миру ноль, нам миллион

      Пэн был зол, когда узнал, что в его отсутствие Нил и Румпель попытались выкрасть Генри. Конечно, в этом стоило бы сразу обвинить Джослин, но он почему-то не смог. Все это время девушка провела с ним, и когда до него дошли неутешительные мысли, она спала, отвернувшись к стенке, а ее рыжие волосы стелились по бледной, обнаженной спине. Кроме того, он прекрасно знал, где сейчас находятся отец и сын, и вернуть Генри обратно в случае чего не составило бы проблемы. Это даже было забавно ― дать им иллюзию, будто они способны хоть что-то изменить.       Он не стал будить Джослин. Лишь дождался, когда она проснется сама.       ― Что-то произошло? ― спросила Джослин, смотря на него мутными глазами. Она еще не выспалась, и с радостью бы спала дальше, но то шестое чувство, которое отвечало за самосохранение, не давало сомкнуть глаза.       Пэн сел на кровати, погладил ее по спине, а потом наклонился и поцеловал. Он хочет её, хочет как никогда. Хочет вновь увидеть любовь в глазах и ответную страсть. Хочет быть рядом и никогда не отпускать. И особенно он хочет забыть то, как она снова и снова предает его, хочет забыть, что Джослин его-то и не является. Она принадлежит кому-то другому ― матери, отцу, семье, но точно не ему. Или только в самую последнюю очередь.       Отстранившись от задыхавшейся девушки, Пэн обвил ее слегка подрагивающий стан, прижимая к себе. Джослин расслабленно выдохнула, ощущая теплое тело, горячие руки вокруг своей обнаженный спины.       ― Ты предала меня, ― сказал Пэн в ее рыжие волосы, и он почувствовал, как она напряглась. Его пальцы болезненно впились в белую кожу спины, и полубогиня расслабилась. Было в его фразе что-то такое, что заставило ее понять ― он не убьет ее. Даже сейчас, когда допустимая часть ее плана вскрылась, он не убьет ее, не тронет, не сделает больно.       Питер никогда никого не любил, а сейчас, когда появилась Джослин, он влюбился в нее слишком сильно, настолько, что уже не мог без нее существовать. Даже если она шла против него и предавала раз за разом. Он любил ее так сильно, так сильно ― Джослин знала, что, несмотря на все свои уверения, любила Питера меньше, чем он ее. Это было неприятно осознавать, но это было правдой. У Джослин была семья и сила, у Питера ― только она, она и власть над этим островом. И в этот момент, когда Хэйдес это осознала, она поняла, в чем крылась причина такого поведения Пэна ― он пытался взять больше, чем Джослин могла ему дать.       И все же, она его любила. Слабее, чем он ее, но любила. И до сих пор хотела сражаться за их счастье.       Джослин отстранилась, посмотрела в зеленые глаза Питера ― пустые и опасливо равнодушные. Она подалась вперед, не волнуясь, что была обнажена перед ним. Более обнаженной чем прошедшей ночью она быть не могла ― не только телом, но и душой, потому что тогда она не солгала ни единым словом.       ― Я не сказала, что отвлеку тебя, ― заметила Джослин. ― Я лишь сказала, что у них будет время.       ― Почему ты это делаешь? ― спросил юноша, и Хэйдес ощутила, как его пальцы впились в ее запястье. ― Почему снова и снова предаешь меня?       ― Я не могу по-другому, ― горько произнесла Джослин, покачав головой. ― Я люблю тебя, это правда, и с того момента, как я тебя увидела, это всегда было правдой. Но семью я всегда хотела больше, чем любви.       У Джослин кожа ― мягкое сияние жемчуга под лунным светом, столь тонкая и прозрачная, что скольжение пальцев Питера по ней едва ли не иллюзорное. Он перекатывается подушечками пальцев по острым подъемом лопаток, гладит изгибы талии и не сжимает даже, а лишь обводит ягодицы. Джослин прикусывает губы, давя стон, и Питер смотрит прямо в ее голубые глаза. Он хотел ее, хотел себе навсегда и еще дольше, любить ее, целовать, обнимать, ласкать, но как он мог, если в любой момент она могла предать его? Ради семьи, которую хотела больше, чем любви?       В силах Джослин было удержать и то, и то, но Питер хотел владеть ею безраздельно и полностью. А пока в жизни Хэйдес был кто-то другой, это было невозможно.       Шанс был только один, вариант был только один. И Питер собирался сделать невозможное.       ― Ты мне веришь? ― внезапно спросил он. Джослин прищурилась. ― Веришь?       ― Да, ― наконец-то выдохнула она. ― Да, верю.       ― Хорошо, ― Питер быстрым, неуловимы движением прижал что-то к ее носу. Джослин глубоко вдохнула, ее глаза испуганно расширились, но глаза Питера прямо напротив светились ожиданием и слабой надежды. Они оба понимали, что она могла в любой момент вырваться, потому что была в несколько раз сильнее него, но Питер устроил тест на доверие ― вырвется или нет?       Джослин глубоко вздохнула, и на последнем моменте того, как гасло ее сознания, она успела подумать, что ситуация, в которую он попала, невероятно глупая.       Тело Джослин обмякло, и Пэн аккуратно уложила его на кровать. Он потратил почти десять минут, одевая ее, после чего подхватил бессознательную Джослин на руки и скрылся в неизвестном направление.

***

      ― По-моему, мы пришли к тому, с чего начали, ― сказала Джослин, когда увидела, как преломляется пространство вокруг нее. Зелина сидела на кухне, и на замечание дочери лишь усмехнулась, подняв глаза. Хотя положение Джо было незавидным, она не могла не улыбнуться, видя, сколько любви, теплоты и нежности во взгляде ее матери. ― Клетка, я, Питер Пэн и мои неясные чувства к нему.       ― Как ты себя чувствуешь? ― спросила Зелина, будто и не услышав последнюю фразу Джослин. ― Ну, если убрать все вышеперечисленное? Тебе не больно?       ― Он меня чем-то накачал, ― неуверенно сказал девушка, глядя на свое умиротворённо спящее тело. ― Я почти не просыпаюсь, сплю два дня, если не больше.       ― Ты могла это предотвратить, ― заметила Зелина, слегка нахмурившись. Дочь уверила ее, что все было в порядке, что у нее был план, и, хотя она немного от него отклонилась, в целом все идет по нему.       ― Могла, ― Джослин вздохнула. ― Но он спросил: «Ты мне веришь?», и я сказала: «Да, верю». Это был тест на доверие, мама. Я не могла и не хотела его провалить.       Джослин слабо улыбнулась, вспоминая то, как она была с Питером. Она его любила, и их любовная связь была единственной возможностью высказать все те чувства, что в ней были. И несмотря на то, что она в итоге оказалась в клетке, она была не против этого. Она была не против Питера.       ― Что ты будешь делать дальше? ― спросила Зелина, смотря на дочь. Джослин беспечно пожала плечами.       ― Я выберусь. Как-нибудь.       Зелина рассмеялась.       ― Ты обещала мне быть в порядке. Знаешь, как сложно мне будет объяснить все это твоему отцу?       Джослин улыбнулась. Воспоминания о любимом отце всколыхнули целую бурю в груди ― несмотря на то, что они были знакомы всего год, Джо можно было полноправно называть папиной дочкой, и мама иногда смеялась над тем, что у нее второй раз крадут дочь. Но Джослин была богиней больше, чем ведьмой, поэтому и с Аидом ее связывало немного больше.       Хэйдес запрокинула голову, глядя в мутное темно-синее небо, покрытое звездами. Они были тут такими яркими, намного ярче, чем в Лондоне или в Сторибруке. Вообще, Нетландия вся была похожа на какой-то скрытый уголок природы, куда люди, с их техническим прогрессом, не добрались. Этакий остров, скрытый от чужих глаз. Ей здесь… нравилось. Да, нравилось, только если бы она была здесь в качестве туриста или гостя какого-нибудь отеля, но точно не пленницей в клетке своего возлюбленного.       Совершенно внезапно пространство начало ломаться, и Джослин опасливо встрепенулась.       ― Что происходит? ― напряженно спросила она.       ― Ты, кажется, просыпаешься, ― ответила Зелина. Джослин рванулась вперед, будто не желая отпускать видение матери, но тело внезапно оказалось слишком тяжелым, а грань между ней и Сторибруком все расплывалась и расплывалась, пока Джослин окончательно не потеряла ее.       Джослин почувствовала холодную землю под спиной, и увидела сначала крышу своей клетки, а потом ― синее, уже хорошо знакомое небо.       ― Проснись, сердце мое, ― обманчиво-ласково произнес голос. ― Джослин, просыпайся.       Питер аккуратно просунул руку под шею и колени Джослин, и поднял ее, на что Хэйдес внезапно рассмеялась.       — Питер. П’тер. Пит. Пипи. Пииииииии…       Пэн осторожно перехватил руку, которая цеплялась его за плечо, и сжал в своих ладонях, укладывая обратно на живот девушки.       — Господи, что ты ей дал? ― спросил Феликс, нахмурив брови.       — То, что было нужно, ― фыркнул Питер.       — …ииииииииии…       Феликс был поражен тем, что Джослин всё еще тянула букву. Очевидно, мощь ее лёгких не пострадала.       — Может, не стоит привязывать ее к тому дереву?       — Вы свободны, дорогой друг, ― с намёком сказал Питер. Джослин чему-то рассмеялась, утыкаясь носом в юношескую шею, и что-то проворчала. От ее теплого дыхания Пэн ощутимо вздрогнул, и тут же послал уничтожающий взгляд на Феликса, который преувеличенно заинтересованно рассматривал клетку, будто та была сделана не просто из дерева, а представляла собой верх архитектурного искусства.       ― Сходи лучше принеси воды, ― приказал Пэн, слегка подкинув Джослин, стараясь удобнее перехватить. ― Эта дурман-трава, конечно, хороша, но…       ― Питер! ― Джослин стала более настойчивой, и попыталась приподняться, будто забывая, что лежит не на кровати, а на руках Пэна. Юноша аккуратнее прижал ее ближе к себе, заглядывая в прикрытые голубые глаза.       — Да, дорогая?       — Питер. Я должна сказать тебе к’ечт… кое-что.       Питер выглядел настороженным.       — Джослин, если это что-то важное, может быть, мы обсудим это, когда ты окажешься меньшее… одурманена? ― настороженно поинтересовался Пэн. Он уже пожалел, что использовал именно это растение, но только оно давала долгий, надежный эффект. Ради того, чтобы Джослин спокойно спала, пока ее братец отдавал Питеру свое сердце, и не лезла на рожон, можно немного потерпеть ее невменяемое состояние. Все через пару часов она не вспомнит уже ничего, и с восходом солнца, Джослин будет принадлежать только ему.       — Нет. Я д’лжна спросить тебя. Иди сюда.       Питер тяжело вздохнул, но понимая, что пока он сам ослаблен пересадкой сердца, и пока Джо в таком состояние, лучше не рисковать. Поэтому он аккуратно опустился на землю, пристраивая Джослин у себя на руках, и заглянул ей в глаза ― широко распахнутые, но с расширенными зрачками.       — Питер. Слушай. Пи и Пив… нет. Подожди. Пов… ― Джослин выглядела смущенной в течение минуты, прежде чем вновь улыбнулась, и ее лоб разгладился. Она нашла руку Питера, которая гладила ее по лицу, и крепко сжала. — В лодке сидел Пи, вместе с ним был Повтори. Пи упал, кто остался?       Феликс сжал пальцами переносицу, и смотрел на это с явным удивлением. Нет, если после этого Пэн не выкинет Джослин из своей жизни, то они точно связаны самыми крепкими чувствами. Феликс посчитал, что Питер просто проигнорирует этот выпад, и отнесет ее к дереву, а блондин собирался припомнить ей все это, когда она проснется по-настоящему.       Но Пэн поступает по-другому. Он приподнимает голову девушки, укладывая ее на своей руке, и смотрит на то, как Джослин подносит ее руку к губам, поочередно целуя каждую костяшками. Судя по ее сосредоточенному лицу, она не была уверенна, что попадает губами туда, куда надо, но продолжала делать это с непонятным упорством.       — Повтори, ― произнёс Питер, мягко улыбаясь, и сжимая руку в кулаке.       — В лодке сидел Пи, вместе с ним был Повтори. Пи упал, кто остался? ― Хэйдес улыбнулась еще шире, но больше была занята тем, как разогнуть кулак юноши.       Феликс изумлённо вытаращился, когда Питер снова ответил: «Повтори».       — В лодке сидел Пи, вместе с ним был Пив… Нет… Повтори и Пи сидели в лодке… Пи упал, кто остался?       — Повтори, дорогая.       Джослин издала тихий смешок прежде, чем съёжиться, понурив голову. Ласковый взгляд Питера сразу же стал обеспокоенным.       — Может быть, тебе стоит попытаться еще поспать? ― предположил он.       ― Я. я лю’лю тебя, Пив… Питер, ― пробормотала Джослин, и ее пальцы, сжимающие ладонь юноши, разжались. Глаза Джослин были уже на полпути к тому, чтобы закрыться полностью. ― М’не надо… страдать за тебя. А ты должен прекратить выпадать из лодок…       И она вырубилась.       Питер вздохнул, погладил Джослин по мягким волосам и снова поднялся. Метнув быстрый взгляд на Феликса, взглядом говоря о том, что если об этом узнает кто-то кроме него, то Феликс лишиться языка, он пробурчал: «Кажется, я послал тебя за водой». Когда Феликс исчезает в густых зарослях, Пэн целует ее, сильнее прижимая к себе, и Джослин сонно приоткрывает губы, уступая ему, обвивая руками мужскую шею.       По дороге к источнику Феликс не переставал ухмыляться. Питер не просто искренне любил Хэйдес, но был готов показывать это перед другими людьми. Они стоили друг друга.       Феликс собирался называть его «Пи» весь следующий месяц. ***       По-настоящему Джослин очнулась только у дерева, прислонённая спиной к какому-то пеньку. Питер, аккуратно придерживая ее голову,       ― Что происходит? ― хрипло произнесла она, подрываясь с места, оглядываясь по сторонам, но Пэн удержал ее за плечо. Желая успокоить девушку, он погладил ее по волосам.       ― Все кончено, ― честно произнес он, и Джослин перевела непонимающий взгляд на него.       ― Кончено? Генри…       ― Отдал мне свое сердце, ― гордостью произнес Питер, смотря на то, как резко бледнеет его возлюбленная, а ее лицо искажается гримасой ужаса, боли и сожаления. ― Я победил. Почти. Осталось лишь несколько элементов.       ― И я ― один их элементов, ― шепотом говорит Джослин. Ощущение, будто в груди сверлят огромную дыру, вырезают жизненно важные органы, оставляя глубокие раны, края которых потом долго пульсируют и кровоточат. Естественно, холодным рассудком Джо понимала: с легкими все в порядке, однако хватала ртом воздух, а голова кружилась, будто отчаянные попытки ни к чему не приводили. Сердце, наверное, тоже билось нормально, но пульса девушка не ощущала, а руки посинели от холода.       ― Да, ― соглашается Пэн. Он обхватывает подбородок Джослин пальцами приподнимает, заставляя глядя на него. ― Самый важный.       Джослин невольно застывает, пораженная словами возлюбленного, который не сводит с нее пристального взгляда. Он ждет ее реакции, очередного взрыва сопротивления, но Джослин неожиданно понимает, что вся ее злость просто растворяется в воздухе, рассеивается по действием понимания того простого факта, что Питер прав.       Он поступил ― и продолжает поступать ― плохо, даже аморально, и нет совершенно никаких оправданий для его действий, кроме одного.       Он — Питер Пэн. И он сделал то, что должен был сделать. Отвоевал свое счастье так, как умеет.       Но ведь отвоевал.       Жгучие слезы наполняют синие глаза, и Джослин сама не замечает, как на ее щеках появляются влажные дорожки, которые она даже не пытается стереть.       Он — деспот. Тиран и собственник. Готов на все ради достижения своих целей и ему по большей части плевать, на чувства других. Он привык побеждать, и иногда неразборчив в методах борьбы.       Но все это она знала. И приняла. Уже очень давно.       Когда полюбила.       Понимание накрывает Джослин оглушающей волной, и она вскидывает взгляд на хранящего молчание Питера, который терпеливо ждет ее решения, не говоря больше ни слова.       И в этот миг она понимает, что тот, кто стоит сейчас перед ней просто не мог поступить по-другому. Не отдал бы ее никому, даже ее семье. Боролся бы до конца. Особенно сейчас, когда она сама пришла к нему.       А методы…       Иногда цель оправдывает средства, и это по всей видимости именно тот случай, потому что в конечном итоге она здесь, рядом с ним. И, положа руку на сердце, ей совершенно безразлично, что кто-то счел бы поступок Питера — верхом цинизма или даже преступлением.       Он сделал это ради нее.       И это все решает.       Пэн прислонил Джослин к стволу дерева, и гибкие ветви мгновенно обвили ее тело, крепко, но аккуратно прижал девушку к стволу. Хэйдес глубоко вдохнула. Странная трава, которой она надышалась из-за Питера, действовала странно ― Джо была то ли в сознание, то ли нет, никаких сил не чувствовала вообще, и ей казалось, что она не смогла бы даже костер поджечь, не то что больше.       ― Ты ничего не чувствуешь?       Питер посмотрел на нее.       ― К тебе? Дорогая моя, к тебе я чувствую всепоглощающую любовь. Такую сильную, что в начале даже не был уверен, нужно ли мне это. Теперь знаю, что нужно. Нужно настолько сильно, что даже под страхом смерти я не откажусь от тебя.       ― Питер… ― слабо откликнулась Джослин; синие глаза наполняются слезами, потому что Джослин знает, что последует дальше, и Питер не обманывает ее ожиданий. Он гладит ее по лицу и с каким-то торжеством, смешанным с грустью, говорит.       ― Ты смиришься… смиришься.       ― Я люблю тебя.       Пэн усмехается, что совсем не вяжется с глубокой тоской и злобой в глазах.       ― Не так, как мне хотелось бы, ― вздохнул юноша. ― Это дерево питается муками и сожалениями. Постарайся не думать о плохом, пока я не вернусь.       Джослин глубоко вздыхает. Почему она постоянно ему проигрывает? Неприятное ощущение. Но девушка всё равно продолжает млеть от переполняющих её чувств, где злость, а также оставшаяся спесь падают под ноги и разбиваются на мириады осколков, переступить через кои не составляет труда, что Джослин и делает.       Вместе с тем, дерево, кажется, действительно находит в ней то, чем можно подпитаться. Вместе с остатками травы, которая не выветрилась из организма, Джослин быстро теряет силы и, проклиная свою мнимую беспомощность, которую сама для себя определила, Хэйдес снова засыпает. Точнее, это можно было назвать глубоким обмороком, но Джослин уже не до медицинских терминов. Ей уже вообще не до чего нет дела, кроме того, что она ужасно хочет спать.       Проснулась она через неопределенное время ― сама Джослин не могла сказать, сколько прошло. Может несколько минут, а может часов или даже дней. Она все еще была привязана к этому дереву, но проснулась вовсе не от неудобной позы, а от того, что ее кто-то теребил за плечо, призывая очнуться. Спросонья Джослин подумала, что это была мама ― уж больно похожий голос и интонация ― «Зачем вы ее вообще одну отпустили» ― прошипел он, а потом ― «Проснись, Джослин. Очнись!»       Но вспомнив, где она находится, и что мамы здесь точно быть не могло, Джослин слабо застонала, и открыла глаза. Она увидела лицо тети Реджины и светлые волосы Эммы Свон ― увидела размыто, будто перед глазами была какая-то серая пелена ― они что-то пытались сделать с плотно обвивающими ее ветками дерева, ругались, звали ее, но в остывшем после долгих снов мозгу Джослин мелькнула только одна мысль: дерево.       ― Дерево… ― хрипло произнесла она. Эмма даже головы не подняла. Джослин набрала в легкие побольше воздуха и из-за всех сил крикнула. ― Дерево! Отойдите от дерева, оно опасно!       Реджина дернулась в сторону, как и Эмма. Стоящая на карауле Белоснежка тоже развернулась, но сделать уже они ничего не успели ― дерево вздрогнуло, Джослин спиной ощутила это, и сильные ветви в мгновение ока припечатали трех женщин к стволу, обвивая ноги, руки и все туловище.       Джослин почувствовала, как внутри нее закипает огонь, и пару раз приложилась затылком о дерево. Огонь надо было придержать до нужного момента. Боль чувствовалась с невероятной остротой — леденящая пустота растекалась из груди, посылая жуткие импульсы по всему телу, — но это было вполне терпимо. Джослин справлялась.       Случившееся в последние дни заставило ее проснуться ― впервые после того, как она оказалась на острове.       Впервые за долгое время она знала, чего ждать от наступающего дня.       ― Все не угомонитесь? ― усмехнулся Питер, появляясь со стороны. Хэйдес замечает, что руки у Питера слабо подрагивают, и он сжимает саблю, чтобы скрыть это. Подобное убеждает Джослин в том, о чем она уже подозревала ― Питер слаб, слаб из-за Сердца Генри, и попытается скрыть это любым способом. В руках у него какая-то шкатулка. ― Если кто не понял, Питер Пэн ― непобедим. Надо же, и тут отыскали. Хотя, чему удивляться. Вы же мама ― потомство для вас превыше всего. Это вполне объяснимо. Только вот на счет Генри не обольщайтесь ― к сожалению, на этом свете вы с ним не свидитесь.       Реджина рванула в сторону, но ветка лишь крепче обхватила ее. Она сжала руки, но судя по тому, как напряглось ее лицо, колдовать она не могла.       ― Не пошевелиться? ― усмехнулся Питер, и повторил то, что уже говорил Джослин. ― У этого древа муки и сожаления, чем их больше ― тем меньше вам жить.       ― Как это понимать? ― сквозь зубы спросила Эмма.       У Джослин нещадно слипались глаза. Она из последних сил оставалась в сознании, и держала ее только одна мысль ― подождать еще немного, совсем немного.       ― Здесь свершилось одно судьбоносное решение, ― Пэн сделал паузу, будто решаясь на что-то, а потом решительно, на выдохе выдал. ― Я отказался от сына.       Хэйдес ощутимо вздрогнула, и распахнула глаза, недоверчиво уставившись на юношу.       Что? Какой сын? О чем он вообще? Да он выглядит ее ровесником, если не младше, какой ребенок? Да и сколько тогда ему, да и самому Питеру, если он успел не только стать отцом, но еще и отказаться от него?       ― У тебя есть сын? ― недоверчиво произнесла Реджина, озвучив ту мысль, которую никак не могла выдавить из себя Хэйдес       ― Я старше чем выгляжу.       ― Значит, и тебя должна мучать совесть, ― произнесла Эмма, но юноша только усмехнулся.       ― Но не мучает. Напротив ― чтобы он никуда не делся, я держу его при себе.       И он продемонстрировал шкатулку.       ― Румпельштильцхен твой сын? ― воскликнула Реджина.       ― Как такое возможно? ― резко спросила Джослин, и ее глаза недовольно сверкнули. Так… Так!       Питер перевел взгляд на возлюбленную, и если с тремя женщинами он держал дистанцию, то к Джослин он приблизился сразу.       ― О, я тебе не говорил, ― сказал он с каким-то явным сожалением; но не по поводу того, что был отцом, кажется, к собственному чаду он не использовал никаких чувств, но вот то, что девушка узнала при таких обстоятельствах ничего хорошего Пэна не ждало. Впрочем, в дальнейшей их судьбе эта новость не играла никакой роли, поэтому какая разница, как Джослин к ней отнесется? ― Не хотел тебя расстраивать.       ― Это невозможно, ― покачала головой Хэйдес. Это не может быть правдой. Джослин качает головой, изо всех сил зажмуривает глаза, но только реальность от этого не меняется, и стоит ей разомкнуть веки, как она видит то же, что и секунду назад.       ― Потому что я молод? Бывает. Возьми хотя бы Белоснежку и Спасительницу.       ― Все это треп, ― с усмешкой кинула Злая королева. ― С магией у тебя паршиво ― нас убить не можешь, куда там Румпельштильцхена.       ― Ты права, ― не стал отпираться Питер. ― Поэтому я здесь ― пока набираюсь сил, дерево подстрахует меня, а затем ― я отыграюсь. Но перейдем к самому интересному. Вам не выбраться ― это дерево питается муками и людскими сожалениями, а в вас их хоть отбавляй. А ты, ― он снова посмотрел на Джослин. Девушка почувствовала, как слабеют вокруг нее ветки. ― Сердце мое, попрощайся с ними. Ты их больше не увидишь. К сожалению, как и своих родителей.       Хотя и было ясно, что Питер говорит это не просто так, и планы у него на Джослин более, чем явственные, богиня нашла в себе силы усмехнуться.       ― Не хочу тебя расстраивать, любовь моя, но ты всерьез думаешь о том, что Злая Ведьма Запада и Бог Подземного царства оставят меня здесь? Рано или поздно родители придут за мной.       ― А ты думаешь, что мы останемся здесь? ― парировал Питер. ― Миров много, и они огромны. Мы спрячемся так далеко, что они не найдут нас. И ты останешься со мной. Навсегда.       ― При всей моей любви к тебе, я никогда не оставлю попыток сбежать.       ― Оставишь. Ведь ты и не вспомнишь, что хотела куда-то бежать.       Джослин напряглась:       ― О чем ты?       ― Я сотру твою память о родителях, ― с торжеством произнес Питер. ― Теперь, со сердцем Истинно верующего внутри, мне не составит это труда. Я просто удалю отсюда все лишнее, оставив только то твое первое путешествие. Ты будешь помнить, что ты была маленькой пропавшей девочкой, и согласилась остаться здесь, со мной навечно.       Джослин промолчала, скользя по возлюбленному пустым взглядом.       ― Она полубог. У тебя не получится, ― жестко выплюнула Реджина, снова попытавшись вырваться.       ― Получится. Еще как. Я сделаю это прямо сейчас, чтобы твоя тетка посмотрела. Ну что, Джослин. Последние слова?       Джослин молчала ― минуту, две. Потом, чувствуя, как разгорается огонь внутри, она взглянула в глаза Питера и решительно выдала.       ― Нил пришел сюда не чтобы спасти Генри.

***

      — Нил.       Мужчина вздрогнул, и посмотрел на присевшую рядом с ним девушку. Джослин ему улыбнулась, глаза ее тепло сверкнули. Она положила руку ему на плечо, ободряюще сжимая.       ― Я рада, что ты в порядке.       ― Да, ― усмехнулся Нил, сжав руку девушки на своем плече, будто желая показать, что принимает ее заботу. ― Я тоже.       Джослин продолжала улыбаться, а потом, быстро оглянувшись, и убедившись, что их никто не слушает, она подсела ближе, так, что их колени соприкасались, и доверительно шепнула:       ― У меня есть план, как помочь Генри и сохранить его сердце.       ― И как же? ― удивленно спросил Бейлфайр. Джослин продолжала улыбаться, и в этой улыбке было что-то холодное и режущие, вместе с тем ― удивительно решительное, как ледяной клинок или осколки льда. Или как осколки волшебного, злого зеркала в сказке «Снежная королева».       ― Я знаю, что ты и твой отец хотите выкрасть Генри, ― сообщила полубогиня. ― Не сомневаюсь, что у вас что-то получится, но стоит подстраховаться. Питеру нужно Сердце Генри, Сердце Истинно Верующего. Поэтому я предлагаю запасной план ― заменить сердце Генри на мое собственное, ― Джослин приложила руку к груди, будто готовая прямо сейчас его вынуть. ― Чтобы когда ― или если ― Питер его получит, в нем было мое сердце. </i>

***

      Все получилось именно так, как она хотела.       Джослин невинно улыбнулась, опуская глаза, в которых пляшут чертята.       Больше Джослин ничто не держала. Она напряглась, представляя, как бьется ее сердце внутри Питера Пэна ― было в этом что-то неправильно-романтично-эстетическое. По всему телу юноши прошла дрожь, недоверие отразилось на его лице, но Хэйдес уже не собиралась останавливаться. Наконец-то все ― абсолютно все! ― зависело от нее. И она могла играть по своим правилам в свои игры.       Пэн рухнул как подкошенный на землю, но еще до того, как он окончательно сдался под ослабленным чужим сердцем, Джослин сжала ладонями ветви дерева, которые мгновенно воспламенились ― ярко-синее пламя обхватило его, превращая в горстку пепла.       Она отошла от полыхающего дерева, все еще чувствуя проклятую слабость во всем теле и опустилась ― точнее, рухнула ― на колени рядом с Питером. Реджина перехватила шкатулку, в которой был заперт Румпельштильцхен, а Джослин одним сильным движением вынула из груди юноши свое сердце. Питер успел только поднять на нее взгляд, в котором мелькнуло слишком уж явное обвинение Джослин в настоящем предательстве, после чего его глаза закатились и он затих.       Джослин глубоко вздохнула и выпрямилась.       Ей вспомнились ее собственные слова ― «не чтобы спасти Генри». Возможно, но чтобы спасти Питера Пэна, спасти…