Исток

      Сказать, что Цзян Чэн находился в редком состоянии бешеной ярости, значило погрешить против истины. Самые смышлёные из его адептов, постигшие тайно преподаваемую Вэй Усянем науку о том, как искать подход к их буйному нравом Главе Ордена, давно поделили злость Цзян Чэна на несколько ступеней. Лёгкое раздражение, в котором он находился постоянно, очень быстро переходило в разочарование, злость, бешенство или ярость. Вэй Усянь наглядно продемонстрировал им эти различия, последовательно доведя Цзян Чэна так, что тот готов был использовать Цзыдянь, чтобы поймать своего раздражающего, хохочущего и убегающего помощника и повесить, наконец, на пагоде. Но даже Вэй Усяню не приходилось видеть Цзян Чэна в состоянии, в котором он пребывал сейчас.       Цзян Чэн никогда не думал, что ему будет не хватать надоедливых выходок Вэй Усяня. Он точно знал, что будет скучать по сестре, когда она уйдет. Даже если сестра убеждала его не свешивать задыхающегося от хохота человека за ноги с крыши. Но, по крайней мере, Цзян Чэн готов был к тому, что однажды она уйдёт. Уход Вэй Усяня застал его врасплох. Даже когда Цзян Чэн навестил его в том проклятом месте и увидел жалких, трясущихся от страха бывших пленников, пытающихся начать новую жизнь, у него все еще оставалась какая-то надежда или ожидание, что Вэй Усянь просто вернется после того, как их устроит.       Цзян Чэну стоило знать его лучше. Собственно, он и знал. Более того, они с сестрой и раньше замечали, как иногда он замолкает, обдумывая то, что не следует, или сжимает кулаки, слыша то, что ему не нравилось. Совет в Башне Кои после того как Вэй Усянь увел с собой беженцев Вэнь, дал ясно понять, что Цзян Чэн мог и не мог сделать для того, чтобы защитить и Вэй Усяня, и свой Орден.       Цзян Чэн скрипнул зубами и усилил поток духовной энергии, направленной в меч. Он направлялся к Башне Кои так быстро, как мог. Он собирался получить кое-какие ответы.       Проблема в том, зло думал Цзян Чэн, что Вэй Усянь всегда отвлекал внимание от того, что могло навредить репутации Цзян Чэна, на себя самого. Это была давняя и известная проблема, так как неизбежно Вэй Усянь временами оттягивал на себя внимание и от достижений Цзян Чэна. Но сейчас это стало еще большей проблемой, так как это значило, что его глупый, самоотверженный брат-идиот – по Ордену, конечно, то есть шисюн, – оборвал все связи с Юньмэн Цзян, включая Цзян Чэна и его сестру. И ради кого? Вэни. Старые, ничтожные, слабые. Чужие. Родичи тех тварей, которые уничтожили их дом, убили родителей Цзян Чэна и, как будто это не было достаточно оскорбительным, ещё и неуважительно обошлись с их телами.       Однажды доброта Вэй Усяня убьет его.       Пожалуйста, пусть это не случится сегодня.       Вэй Усяню еще рано умирать, резко напомнил себе Цзян Чэн, мне нужно наорать на него. Уже давно. Тогда А-цзе сможет кинуть на него разочарованный взгляд и спросить, почему?       Почему? Почему? Почему?       Временами Цзян Чэн хотел наорать на Вэй Усяня и отругать за героизм. За постоянное самопожертвование ради того, чтобы другие не пострадали. Чтобы чужаки не пострадали.       Собственно, Цзян Чэн уже орал на него за это. И не один раз.       Ты не хочешь, чтобы другие проходили через ненужную и незаслуженную боль, но что насчет нас? Что с теми, кто вынужден смотреть, как ты вновь и вновь ранишь себя?       Плохо было то, что если слухи были правдивы, на этот раз проблему создала не его доброта. В конце концов, Цзян Чэн не мог быть недовольным тем, что он принял приглашение навестить их сестру и увидеть ее сына.       Но слова этого торговца коварно скользнули в его разум, сразу же, как он их услышал.       Даже Орден Вэнь не убивал тех, кого приглашали отпраздновать рождение своих детей.       Тропа Цюнци. Лучники. Цзинь Цзы-как-его-там. Цзинь Цзысюань тоже был там. Призрачный Генерал. Старейшина Илин полностью безоружен, и ни одного мертвеца, которого можно призвать, кроме того, которого он привел с собой. Без меча.       Какого черта он не взял меч?       В следующий раз, когда Цзян Чэн увидит Вэй Усяня, он собирается врезать ему. Затем, он прикует меч к его руке. Если Вэй Усянь мертв...       Нет. Даже если Вэй Усянь отправился на безжизненную гору, покрытую трупами, чтобы жить среди побежденных бывших врагов, Цзян Чэн все еще не может избавиться от ощущения, что Вэй Усянь всегда рядом. Что с того, что первые семь или восемь лет своей жизни он провел без него? Вэй Усянь не мог не быть частью жизни Цзян Чэна. Поэтому Вэй Усянь не может быть мертв.       А-цзе сказала, что он недоедает.       А-цзе всегда беспокоилась о том, поел ли Вэй Усянь, напомнил себе Цзян Чэн. С тех пор, как она впервые увидела его на руках их отца, полуголодного, костлявого и слишком маленького, и подслушала, как целитель говорил, что Вэй Усяня вырвало, потому что он съел слишком много для своего съежившегося желудка. Это не должно говорить ни о чем.       Но Цзян Чэн не мог выкинуть из головы то, как Вэй Усянь спорил с Вэнь Цин о картофеле и редисе, или как бывшие заклинатели, которые в жизни никогда не работали на земле, пытались фермерствовать. Или то, каким голодным и изнуренным он выглядел, когда брат и сестра Цзян видели его в последний раз.       Но Цзян Чэн не мог и подумать о чем-то, что могло действительно убить Вэй Усяня, даже полуголодного и ослабшего. Он уже пережил столько всего, что одна небольшая засада точно не могла бы прикончить его. Число нападавших, кстати, ни разу не повторилось ни в одном варианте рассказа. Где-то от трех и тридцати до трех сотен или трех тысяч. Зная, что слухи стремятся все преувеличить, тридцать было самым подходящим числом. Обычно, Цзян Чэн склонялся к самому меньшему, но пытаться убить Вэй Усяня только с тремя воинами, даже если он был безоружен, было настоящей глупостью.       Они пытались убить Вэй Усяня. Цзян Чэн изо всех сил старался держать себя в руках, поэтому он не мог испробовать Цзыдянь на первом же кретине в золотой мантии, которого встретит. Ему пока не известно ни единого факта. Единственное, в чем сходились все сплетники, Старейшину Илин с тех пор никто не видел.       Это ещё ничего не значит, напомнил себе Цзян Чэн. Неделя под завалом в пещере Сюаньу. Три месяца, в течение которых никто ничего не знал. Лань Ванцзи тогда даже Призыв сыграл, но и мертвым ничего не было известно.       Тогда Вэй Усянь вернулся живым, и Цзян Чэна даже не беспокоило то, как он изменился. Какое-то время Вэй Усянь даже, казалось, не замечал существования Цзян Чэна, смотря прямо сквозь него. И даже после того, как Вэй Усянь вроде бы очнулся и хлопнул его по спине, что-то в нем было не так. Но он был жив. А любые изменения обратимы. Вэй Усянь был жив, и Цзян Чэн не собирался позволять убить своего брата, благодаря его собственной опрометчивой глупости.       Потому что он исчез, и это была ошибка Цзян Чэна, что он ждал там; что Цзян Чэн получил бесценный дар, предназначенный Вэй Усяню; что Цзян Чэн даже не обеспокоился тяжестью ноши, что возложил на него, потому что Цзян Чэн сбежал, и оставил его одного, и почти дал себя убить, а Вэй Усянь ненавидел, ненавидел, ненавидел быть в одиночестве…       Цзян Чэн выдернул свои мысли из этого исключительно порочного круга. Он думал об этом слишком долго, так что он должен был это сделать. Он потерял хватку. Цзян Чэн сосредоточился на том, чтобы выжать из своего меча еще больше скорости. Казалось, он может видеть впереди Башню Кои. Там была его сестра; и Орден Цзинь был повинен в произошедшем, так что лучше бы им дать ему ответы.       К счастью, всю свою жизнь мать наставляла Цзян Чэна в том, как обуздать его характер, что может быть ироничным в глазах тех, кто помнил ярость Фиолетовой Паучихи. Это не значит, что он не чувствовал удовлетворения от реакции адептов Ланьлин Цзинь на него. Все они бледнели и, похоже, не хотели приближаться к нему, некоторые отступали на дрожащих ногах, отвешивая суетливые поклоны. Он проигнорировал их всех и ворвался в башню. Он знал, где были комнаты его сестры, так что не нуждался в том, чтобы спрашивать дорогу у кого-либо. Пронесшись по коридорам, он со злобным полуудовлетворением-полупрезрением видел, как адепты самого высокомерного ордена вминают друг друга в весьма тесные альковы, бросаются в боковые комнаты или, в одном случае, бегут в противоположную сторону. Этот сбежавший, возможно, даст кому-нибудь знать о том, что Цзян Чэн прибыл, но его это не заботило.       Вид Цзинь Цзысюаня, бесцельно меряющего коридор шагами перед дверьми А-цзе, заставил Цзян Чэна оскалиться. Мужчина выглядел бледным и осунувшимся, не заботясь о том впечатлении, которое он производит, и казался невыспавшимся. Но Цзян Чэна и это не волновало.       Он был вне комнат А-цзе. Что значило, что ему не позволили войти.       Увидев своего шурина, Цзинь Цзысюань вздрогнул.       – Глава Ордена Цзян, – сказал он, приветствуя, – ты быстро получил наше сообщение.       – Какое ещё сообщение? – холодно спросил Цзян Чэн. – Я пришел сюда, когда услышал, что Орден Ланьлин Цзинь осрамился и попытался устроить засаду на Старейшину Илин после того как пригласил его. Я пришел сюда, чтобы выяснить факты, поскольку я не слышал ничего от Ланьлин Цзинь по этому поводу. Что это у тебя в руках?       Цзян Чэн заметил серебряную вещицу, которую Цзинь Цзысюань сжимал в кулаке, золотисто-желтая сверкающая кисточка свисала между его пальцев. Цзинь Цзысюань удивленно посмотрел вниз, как будто забыл, что держит что-то в руках, и громко сглотнул.       – Я думаю, это подарок Вэй Усяня А-Лину, – тихо сказал он, протягивая вещицу Цзян Чэну. Цзян Чэну показалось, что воздух замерз у него в груди, когда он глядел на серебряный колокольчик с выгравированным на нем лотосом. Желто-золотая кисточка с зеленоватым нефритом была незнакома. Но Цзян Чэн взял колокольчик и внимательно осмотрел его. Если это и в самом деле был подарок Вэй Усяня, откуда он взял колокольчик Юньмэн Цзян для Цзинь Лина? Это было возможно только в Пристани Лотоса.       Цзян Чэн осмотрел его и поднес к свету под определенным углом. Конечно же, на верхушке были царапины, полученные годы назад, в дни юности Вэй Усяня. Они появились, когда он уворачивался от монстра. Вэй Усянь весьма расстроился из-за них, и Цзян Чэн наблюдал его позже, пытающимся избавиться от царапин. Это заняло часы, настоящее достижение для мальчика, который не мог долго усидеть на одном месте. В конце концов, он добился некоторого успеха, царапины на серебре были мелкими и едва заметными, кроме как под правильным углом.       Это был колокольчик Вэй Усяня. Когда адепт покидал Орден Юньмэн Цзян, то должен был вернуть его. Впрочем, когда Цзян Чэн согласился оборвать все связи с Вэй Усянем, вернуть колокольчик он никогда не просил. Разумеется, Вэй Усянь отказался бы от такой ценной для него вещи, чтобы сделать племяннику значимый подарок. Особенно сейчас. Сейчас он, вероятно, не может позволить себе много. Осознание, которое Цзян Чэн приобрел только тогда, когда получил власть и попытался собрать средства для своего Ордена.       Взбаламученная масса резких чувств захватила Цзян Чэна, прежде чем он загнал их обратно. Он не был уверен, что следует чувствовать, зная, что Вэй Усянь охотно отдал символ Юньмэн Цзян, даже если ради сына А-цзе.       Стоп. Цзян Чэн всегда знал, что чувствовать, когда появлялись любые негативные эмоции. Злобу.       – Мне кажется, это спасло мою жизнь, – тихо сказал Цзинь Цзысюань.       – О чем это ты говоришь? – рыкнул на него Цзян Чэн.       Цзинь Цзысюань бросил на него хмурый, расстроенный взгляд.       – Я еще не объяснил А-Ли, что произошло. Когда она услышала, что Цзинь Цзысюнь собрал отряд, чтобы напасть на Вэй Усяня, и что он, возможно, мертв, она заперлась здесь и отказалась впускать кого-либо, кроме тебя и А-Лина. Не то, чтобы смерть Вэй Усяня была подтверждена, – торопливо добавил Цзинь Цзысюань, едва взглянув на лицо Цзян Чэна. Цзян Чэн даже не предполагал, что было написано на его лице.       – Мы не знаем, – продолжил Цзинь Цзысюань. – Он, вероятно, будет в порядке, если вовремя доберется до лекаря. И у него есть Вэнь Цин, не так ли? Но я хотел бы рассказать, что мне известно о произошедшем. Тебе и А-Ли. Я пытался остановить их. Я… я не думал, что они будут стрелять.       – Не думал, да? – голос Цзян Чэна, резкий и холодный, звенел от обвинений и гнева. – Жди здесь, я поговорю с А-цзе.       С этими словами, все еще сжимая колокольчик Вэй Усяня – теперь колокольчик А-Лина, – он повернулся, постучал в дверь и позвал свою сестру.       Через мгновение дверь открылась. Без промедления Цзян Чэн вошел внутрь и услышал, как дверь за ним закрылась. Сестра бросилась к нему, и все, что ему оставалось, это обнять ее, пока она дрожала в его руках. Она крепко обняла его, но Цзян Чэн не жаловался.       – А-Чэн, – позвала она испуганным, хриплым голосом, – Как они могли? Как они могли?       Цзян Чэн не ответил. У него перехватило горло.       – Он снова вернется, он будет в полном порядке, А-цзе, – наконец, сказал он, когда смог протолкнуть слова в горло. – Этот придурок не мертв, пока мы не увидим тело. Он пережил слишком много, чтобы умереть сейчас.       Цзян Яньли испустила звук, нечто среднее между смехом и рыданием.       – После того, как твой муж расскажет нам, какого черта происходит, я отправлюсь в Курганы, договорились? Я дам тебе знать, как он, – Цзян Чэн укачивал ее, его голос приобрел обнадеживающий тон, которым он говорил только с сестрой в подобные дни.       Потому что матушка ушла, а отец, казалось, никогда не замечал…       Вэй Усянь с трудом принимал такую откровенную заботу, что было хорошо, поскольку Цзян Чэн испытывал трудности с тем, чтобы давать ее. Исключительно потому, что Цзян Чэн не выносил проявлений сентиментальности. С А-цзе было по-другому, потому что это была А-цзе.       Но, кажется, у Вэй Усяня никогда не было слишком много сложностей с тем, чтобы разбираться в настроениях Цзян Чэна, и его окольными, косвенными попытками продемонстрировать заботу. Хотя временами он становился ужасно рассеянным, и нужны были более простые чувства, чтобы достучаться до него.       – Я пойду с тобой, – решительно сказала Цзян Яньли, наконец, отстраняясь. Ее глаза покраснели, что значило, она плакала не так давно. Одежду она взяла впопыхах и накинула как придется, а ее волосы были не только не уложены, но даже не расчесаны. Она выглядела неопрятно, но тем не менее с решимостью смотрела на него.       Ни за что, мгновенно подумал Цзян Чэн. Слава Небесам, он не сказал этого вслух, потому что его старшая сестра одарила его тем редким взглядом, который напомнил об их матери.       – Давай приведем тебя в порядок и узнаем, что известно твоему мужу, прежде чем мы решим это, – уклончиво сказал Цзян Чэн.       Сестра было не поняла его, послав ему упрямый взгляд, прежде чем посмотрела на себя и осознала, как выглядит. Она покраснела.       – Я не подумала, что сообщение дойдет к тебе так быстро, я просто покормила А-Лина и положила его в кроватку, – сказала Яньли.       Цзян Чэн отстранил ее и прошел к туалетному столику, чтобы взять гребни и ленты для волос. Цзян Яньли ушла выбрать более подходящее платье, пригодное для выхода наружу и путешествия на мече, как в ужасе заметил Цзян Чэн, и скрылась за искусно расписанной ширмой, чтобы переодеться.       – Что за сообщение? Я пришел, когда услышал слухи. Если было какое-то сообщение об их идиотской выходке, почему оно не пришло сразу?       – Они хотели подождать до тех пор, пока смерть А-Сяня не будет подтверждена. Но все отряды, посланные в Илин, вернулись обратно пострадавшими и с пустыми руками. Я спрашивала о тебе в первый же день, и А-Сюань сказал, что приведет тебя, если больше никто не собирается, но его отец запретил. А-Сюаню пришлось оставаться в пределах Башни, потому что он пытался вмешаться и проявить непочтение к Цзинь Гуаншаню. Или Цзинь Гуаншань так говорит, если верить Цзинь Гуанъяо. Никаких других гонцов не было отправлено, потому что они сказали, что крайне необходимо очистить логово Старейшины Илин, и им были нужны все, кого можно было собрать. Я подумала, они послали за тобой, потому что не добились никакого успеха, – голос Цзян Яньли дрогнул, она сердито говорила, цитируя адептов Цзинь. Она вышла из-за ширмы, выглядя так, как будто решила больше не плакать, безуспешно борясь с последними завязками на одежде. Цзян Чэн отложил гребень и, ничего не говоря, подошел, отвел ее руки и завязал сам.       – Если ты знаешь, что Цзинь Цзысюань не помогал им напасть на Вэй Усяня, почему ты его выставила? – спросил Цзян Чэн, подводя, наконец, сестру к ее туалетному столику.       Ее лицо в отражении выдавало истинные чувства, разбивая иллюзию спокойствия.       – Я знаю, это жестоко. Я знаю, что это не его вина, – прошептала она, – Я все еще люблю его. Я счастлива быть его женой. Что я могу называть его своим мужем. Но… его двоюродный брат, его отец, его семья. Они пытались… они хотели…       Она сморщилась, как будто пыталась не заплакать. Цзян Чэн запаниковал. Он немедленно отложил гребень, которым расчесывал ее волосы, и без промедления сделал то единственное, что мог в этой ситуации. Он обнял ее обеими руками и привлек к себе, прижавшись лбом к ее плечу. Она вцепилась в него.       – Что я могу сказать ему? – спросила она. – Я знаю, он не сделал ничего плохого, но А-Сянь тоже! И все же его семья… Что я могу сказать?       – Мы спросим у него, что произошло, – сказал Цзян Чэн решительнее, чем ощущал себя. – Мы спросим у него, что произошло. Мы сами выясним, в порядке ли наш идиот. Затем мы потребуем объяснений, какого черта думает Цзинь Гуаншань. Мы не будем молчать. Это слишком далеко зашло. А если будет нужно, мы поднимем шум.       Цзян Яньли шмыгнула носом.       – Спасибо тебе, А-Чэн. Я рада, что ты здесь.       Цзян Чэн осторожно отпустил ее, на случай, если сестра нуждается в объятиях чуть дольше. Он вернулся к заботе о ее волосах, и его захлестнула ностальгия. Когда они были детьми, он и Вэй Усянь по очереди заплетали Цзян Яньли, что частенько выглядело довольно ужасно. Они упражнялись в плетении кос и многих других прическах на ее волосах, а Цзян Яньли настаивала, чтобы заплетать всех по очереди. Вот так Цзян Чэн нашел свой собственный стиль, с косицами по бокам. Как ни странно, несмотря на то, что у Вэй Усяня не хватало терпения заплетать свои волосы, он с удовольствием возился с их прическами. Он постоянно болтал, запустив руки в их волосы.       Горло Цзян Чэна снова перехватило. Все это было чересчур.       Даже во время Падения Солнца и после его окончания они втроем собирались время от времени, чтобы заплести друг другу волосы. Это было самой умиротворяющей вещью для всех них, напоминая о счастливых временах, и стало еще более обыденным явлением, когда брат и сестра Цзян осознали, что Вэй Усянь во время подобных сборов вновь становится самим собой. Не то что бы он не был собой и раньше. Но он становился менее раздражительным, подозрительным и тихим, более шутливым и расслабленным. Он не возвращался к своей прежней жизнерадостной натуре с тех пор, как кампания Падения Солнца официально завершилась.       Цзян Чэн тепло вспомнил тот день, когда их мать вошла к ним во время импровизированных парикмахерских упражнений. Они были в комнате Цзян Яньли, потому что у нее было больше всего украшений для волос. Мать вошла и окинула взглядом Цзян Чэна и Цзян Яньли, сидящих на полу, и Вэй Усяня, который только наполовину заплел сестре новую косу. Цзян Чэна они заплели первым, так что его голова была украшена множеством неаккуратных кривоватых косичек, в своих маленьких руках он держал украшения, ожидая, пока Вэй Усянь закончит причесывать сестру.       Оба мальчика замерли, боясь быть наказанными, из-за того, какое странное выражение появилось на лице госпожи. Тем временем, Цзян Яньли, совершенно спокойная, как будто ничего странного не происходит, спросила у матери, не нужно ли ей что-то. Юй Цзыюань просто окинула открывшуюся ее глазам сцену и ответила, что ее дело может подождать.       – А-Чэн, эта прическа тебе не идет. Не выходи из комнаты, пока не причешешься получше, – велела мать. Ее губы дрожали в улыбке, как будто она находила все это смешным. Цзян Чэн подумал, что она действительно потешается над тем, как он выглядит, и немедленно попытался расплести косички.       – Мы просто упражняемся, госпожа Юй, – сказал Вэй Усянь.       – Получше, – сказала она, – и нужно больше упражнений.       Она, должно быть, послала Цзян Фэнмяня к ним, потому что несколько минут спустя он вошел, задаваясь вопросом, почему жена сказала зайти к детям, прежде чем смог осознать открывшуюся сцену. К тому времени Цзян Чэн пересел на колени сестры, чтобы быть причесанным заново, пока Вэй Усянь стоял позади нее и заканчивал то, что начал. Цзян Фэнмянь осмотрел округлившимися глазами выстроившихся в цепочку детей. Сказав им, что у него нет важных дел, он довольно поспешно вышел. Вэй Усянь открыл было рот, как услышал как мужчина смеется в коридоре.       Родители были не единственными, потому что довольно скоро, извинившись за вторжение, появились Инчжу и Цзинчжу. Они более явно веселились, и даже подали несколько идей детям Цзян, которые как раз заплетали Вэй Усяня.       Для Цзян Чэна это было одно из самых дорогих воспоминаний, даже несмотря на его тогдашнее смущение. После того, как все это закончится, ему стоит найти способ убедить своих близких – сестру и шисюна – приезжать к нему или же самому чаще навещать их. Мысль о том, чтобы проводить время в Башне Кои или среди остатков клана Вэнь, оставила во рту кислый привкус. Он должен найти способ уладить это.       Будто бы прочтя мысли своего самого младшего брата, Цзян Яньли тихо сказала:       – Я скучаю по тем временам.       Цзян Чэн просто кивнул.       – Мы должны встречаться чаще. А Цзинь Лин должен знать и Пристань Лотоса тоже.       Цзян Яньли хихикнула, раскусив его уловку.       – Думаю, для него было бы хорошо быть подальше от всего этого, – сказала она, прежде чем заметила, что Цзян Чэн закончил с ее прической. – Можешь пригласить А-Сюаня к нам? Я пока проверю А-Лина.       Цзян Чэн кивнул, но потом вспомнил.       – Отдай ему это, – сказал он, протягивая ей колокольчик.       – Подарок, А-Чэн? – спросила Цзян Яньли, с любопытством вертя колокольчик.       – Цзинь Цзысюань сказал, что это от Вэй Усяня. На нем те самые царапины.       – Должно быть, подарок для А-Лина на его первый месяц, – сказала Цзян Яньли, ее голос дрогнул, как будто она снова была готова заплакать. Цзян Чэн запаниковал было, но его сестра глубоко вздохнула и сдержала слезы.       – Дверь, А-Чэн, – напомнила она.       – Хорошо, – Цзян Чэн пронесся к двери и распахнул ее, обнаружив за ней Цзинь Цзысюаня и его мать. Они выглядели поразительно похожими с одинаковыми выражениями серьезной обеспокоенности. Цзян Чэн посмотрел на них и задумался, стоит ли просить госпожу Цзинь уйти. Решив, что в том нет никакого смысла, он приветствовал ее, прежде чем повернуться к своему зятю.       – Тетя. Цзинь Цзысюань, мы хотели бы услышать о произошедшем.       Напряжение, казалось, покинуло Цзинь Цзысюаня, когда ему позволили войти в покои жены. Он сразу же подошел к колыбели, и, поколебавшись, к жене. Цзян Чэн решил игнорировать их перешептывания, поскольку сестра, похоже, не нуждалась в его помощи.       – Я приношу свои извинения за это, А-Чэн, – сухо сказала госпожа Цзинь. Ей, как и ее дорогой покойной подруге и их сыновьям, нелегко давались извинения. Но госпожа Цзинь должна была быть глухой, глупой и слепой, чтобы не понять, как сильно любят своего приемного брата дети семьи Цзян.       – Вы тоже не знали, тетя? – спросил Цзян Чэн. Госпожа Цзинь не была их тетей, но, учитывая, как близка она была с их матерью, Цзян Чэн и его сестра не могли звать ее никак иначе, особенно после того, как Цзян Яньли стала ее невесткой. Они также обращались и к Инчжу и Цзинчжу, по крайней мере, до тех пор, пока не выросли, и это не стало «неприлично».       Цзян Чэну надоело быть «приличным», особенно когда это неправильно. В такие моменты Цзян Чэн мог понять разочарование Вэй Усяня от того, насколько окружающий их мир был консервативным и застойным.       – Нет, я помогала твоей сестре с приготовлениями к церемонии, – сказала госпожа Цзинь. – Мне следовало бы знать, на что способен этот человек! Даже если закрыть глаза на то, что они сделали и с кем, урон, нанесенный репутации Ордена, слишком велик! Кто теперь поверит Ланьлин Цзинь? Этот кобель и его сладкоголосый ублюдок полностью проигнорировали чувства А-Ли, тебя и доброе имя А-Сюаня, когда составляли этот чертов план. Мало того, это даёт Старейшине Илин все права на месть!       – Тогда, вы думаете, он жив? – спросил Цзян Чэн.       – Я бы не сбрасывала его со счетов так легко, – сказала госпожа Цзинь.       – Как по-вашему, он будет мстить? – спросил Цзян Чэн. Внезапно он задумался, как Вэй Усянь отреагирует на это сейчас. Цзян Чэн, честно говоря, не знал. Это было намного больше, чем все, с чем они когда-либо сталкивались.       – Он будет дураком, если нет, – мрачно отозвалась госпожа Цзинь. – Они просто продолжат свои попытки, если, конечно, он не остановит их каким-либо образом. Я просто не уверена, что знаю, как ему следует поступить с этим.       Госпожа Цзинь крепко обхватила себя за плечи.       – Уже какое-то время они охотятся за силой, которой владеет Вэй Усянь. Сила Основателя Темного Пути и, особенно, эта проклятая Тигриная Печать. Поначалу я не обращала на это внимания. Я думала, что это глупо. Даже твоя мать признавала, что Вэй Усянь предан тебе, А-Ли и Юньмэн Цзян. Я никогда не видела, чтобы Вэй Усянь вел себя как-то иначе в этом отношении. Я была там, на горе Феникса, и на банкете, куда он ворвался. Ни разу он не проявил неуважения к тебе, кроме того, что заявил, будь ты там, он продолжил бы вести себя так же опрометчиво. Все, что они сказали тебе, либо переиначено, либо слишком извращено, либо является откровенной ложью. Я слышала краем уха, они пытались создать брешь между вами двумя для того, чтобы можно было склонить Вэй Усяня присоединиться к Ланьлин Цзинь, но когда он действительно покинул Юньмэн Цзян, было уже слишком поздно.       На мгновение Цзян Чэн остолбенел, а потом почти побагровел от гнева. Что… это все было специально? Чтобы создать раскол между ним и Вэй Усянем? Как они смели?       Это была изначальная, всепоглощающая ярость. Рожденная из вины за все те горькие вещи, которые Цзян Чэн думал и чувствовал с тех пор, как Вэй Усянь покинул Юньмэн Цзян и оставил позади нарушенное обещание. Она возникла из того же источника, что и предыдущая ярость, когда люди отрицали, что Вэй Усянь часть семьи Цзян Чэна. Рожденная из тех же гнева и страха, которые появляются всякий раз, когда кто-то угрожает семье Цзян Чэна. Вэй Усянь – часть семьи Цзян Чэна, даже если сам Цзян Чэн не признавал этого слишком долго. Даже если Вэй Усянь нарушил свое обещание. Даже если Вэй Усянь вообще забыл, что когда-либо обещал нечто подобное. Даже если Вэй Усянь не был рожден в семье Цзян Чэна, он, несомненно, является ее частью.       Сейчас Цзян Чэн задумался, а что, если он игнорировал этот факт слишком долго? Внес ли он свой вклад в раскол, который создавали Цзинь? Играл ли он им на руку? Была ли изоляция Вэй Усяня в Илин – так близко, но так далеко – частично и его виной?       Цзян Чэн боролся со своим гневом. Но зияющая дыра там, где должен был быть Вэй Усянь – но может никогда не быть снова – терзала его как открытая сосущая рана. Это кажется слишком, сидеть в этих удобных креслах и разговаривать, пока Вэй Усянь был в Илин, в неизвестном состоянии.       – А-Чэн, – негромко сказала его сестра, коснувшись его. Цзян Чэн глубоко вдохнул, опираясь на тихую, мягкую силу сестры и непреклонное выражение ее лица. Он сел и посмотрел на измотанного Цзинь Цзысюаня.       – Объясни.       Цзинь Цзысюань объяснил. Чем больше деталей он раскрывал, тем более злым становился Цзян Чэн и более тихой Цзян Яньли. Цзинь Цзысюань лишь недавно отметил некоторые подозрительные вещи и разгадал, что происходит, в тот день, когда все случилось. Немедленно, и никого не поставив в известность, он вылетел на своем мече, чтобы попытаться остановить это. Там не было тридцати человек; там были все триста. Три сотни против двух. Призрачный Генерал оттянул на себя внимание основных сил и лучников, пока Цзинь Цзысюнь атаковал безоружного человека в одиночку со своим мечом. Цзинь Цзысюань пояснял необоснованные обвинения Цзинь Цзысюня в проклятии Тысячи Язв и Сотни Дыр, но тут Цзян Чэн прервал его.       – Кто этот человек? Почему ты думаешь, что Вэй Усянь вообще знает его, не говоря уже о том, чтобы тратить на него время и силы?       Ответила, к его удивлению, Цзян Яньли.       – Он тот, кто так грубо влез в не касающуюся его ситуацию и устроил целое шоу, оскорбляя А-Сяня и пытаясь напасть на него со своим мечом, на горе Феникса.       – Звучит так, будто он напрашивался на проклятье, – холодно сказал Цзян Чэн.       – Он также тот, кому Вэй Усянь угрожал на банкете, когда разыскивал остатки Ордена Вэнь, – сказала госпожа Цзинь. – Я не была свидетелем всей ситуации в целом, однако я точно знаю, что Цзинь Цзысюнь пытался сбить его с толку, а этот дурной кобель пытался заставить Вэй Усяня остаться и обсудить передачу Тигриной Печати ему.       – Зачем? А-Сянь пытался уничтожить ее, – сказала Цзян Яньли.       – Что? – оба – и мать, и сын – были удивлены.       – После завершения Падения Солнца он начал искать способ уничтожить ее. Он почти взорвал кузню, когда пытался расплавить Печать, – сказал Цзян Чэн. – Он сказал, что эта вещь слишком опасна, чтобы существовать, что она могущественнее, чем он ожидал, и что ей все равно, кто ее использует.       – Но это обсуждение для другого раза, – твердо сказала Цзян Яньли. – Это поэтому Цзинь Цзысюнь ненавидит А-Сяня и верит, что именно он проклял его?       – Этого недостаточно, – сказал Цзян Чэн. – Вэй Усянь не стал бы тратить силы на такое незначительное существо, и даже если бы стал, он не стал бы использовать такое действующее окольными путями проклятье, наложить которое может кто угодно. Если бы Вэй Усянь захотел отомстить кому-то, он бы убедился, что все знают, что это был он.       – Он сказал, что это не он, – подтвердил Цзинь Цзысюань. – Я просил его прийти со мной в Башню Кои, чтобы прояснить ситуацию, но…       – Это бы не сработало, А-Сюань, – Цзян Яньли печально покачала головой. – Из того, что мы слышали, их бы не заботил вопрос, виновен А-Сянь или нет.       Она выглядела, словно вот-вот заплачет, расстроенная из-за несправедливости, свалившейся на ее брата.       – Он так и сказал, – Цзинь Цзысюань выглядел пристыженным. – Что даже если он придет в Башню Кои и скажет правду, никто ему не поверит.       – К сожалению, он прав, – прохладно добавила госпожа Цзинь. – Все уже составили свое мнение о нем. Они бы использовали это как благоприятный случай взять верх над Старейшиной Илин и, кроме того, конфисковать Тигриную Печать. Что еще случилось?       Цзинь Цзысюань продолжил свои объяснения, как он пытался урезонить Цзинь Цзысюня. Цзян Яньли выглядела шокированной, а Цзян Чэн пришел в бешенство, услышав, как Цзинь Цзысюнь пытался склонить Цзинь Цзысюаня помочь ему убить Вэй Усяня, в особенности же, когда Цзинь Цзысюнь упомянул Цзян Яньли. Цзинь Цзысюань не был уверен, как пересказать эту часть, но верил, что его жена имеет право знать. Испытывая отвращение к кузену, Цзинь Цзысюань повернулся к Вэй Усяню, когда заметил как мужчина, чьи глаза пылали алым (и Цзинь Цзысюань никогда не признается, что от одного только взгляда в эти чудовищные, горящие, противоестественные глаза вдоль его позвоночника пробежала дрожь страха), уставился на что-то в руках Цзинь Цзысюня.       – Я, конечно, выхватил это, – Цзинь Цзысюань вздохнул, извлек гладкую деревянную коробочку и поставил на стол между ними. – От того, как Цзинь Цзысюнь сжимал ее, коробочка сломалась, и, раз уж Вэй Усянь сосредоточился на ней, я счел, что лучше пусть она будет в моих руках, нежели его. После того, как я забрал ее, я заметил имя А-Лина, написанное незнакомым почерком, и поврежденную крышку, но у меня не было возможности увидеть, что внутри, потому что Вэй Усянь потребовал ее вернуть.       Цзинь Цзысюань продолжил свои объяснения, как он, поскольку все доводы Цзинь Цзысюня были необоснованы, вернулся к попыткам убедить Вэй Усяня сдаться.       – Это ничего бы не дало, – сказала госпожа Цзинь, прежде чем брат и сестра Цзян могли вставить хоть слово. – Они пришли туда, чтобы убить, а не пленить.       Ее тон выражал неодобрение действиями адептов. Ее сын поник, сочтя, что этот упрек был направлен на него.       – Теперь я знаю, – сказал он несчастно. – Я просто не мог поверить, что они зайдут так далеко. Это мирное время. Но ведь расчетливое планирование убийства человека, разоруженного и не способного дать должный отпор, слишком бесчеловечно? Но ведь нормальные люди на такое добровольно не пойдут?       – Нет, если этот идиот искренне верит, что Вэй Усянь ответственен за проклятье на нем. К тому же, убийство Вэй Усяня было бы необходимо для его спасения. Подобное снимает всякие запреты, – сказала госпожа Цзинь своему сыну, пытаясь добавить немного сочувствия в свой голос.       – Вэй Усянь сказал, что как только он отзовет Призрачного Генерала, все те стрелы тут же будут перенацелены на него, – сказал Цзинь Цзысюань. – Просто все казалось таким глупым! Я просто хотел, чтобы все успокоились, и Вэй Усянь пришел со мной в Башню, и мы могли бы отпраздновать день рождения А-Лина, и А-Ли могла увидеть Вэй Усяня. Я разозлился и бросился к нему. Я хотел привести его в чувство. Я никогда не видел его в такой холодной ярости, и его глаза так неестественно полыхали красным. И тогда Призрачный Генерал возник позади меня и попытался атаковать.       – Что? – Цзян Яньли порывисто вскочила на ноги, – но ты ведь в порядке, не так ли, А-Сюань?       Довольный, что жена все еще беспокоится о нем, он послал ей слабую улыбку.       – Я в порядке, А-Ли.       – Как ты ушел невредимым? – спросил Цзян Чэн. – Он быстр.       Внезапно вспомнив, что этот человек сражался с Призрачным Генералом раньше, вместе с Вэй Усянем, Цзинь Цзысюань почувствовал, как растет его уважение. Призрачный Генерал был быстр. Слишком быстр, чтобы Цзинь Цзысюань осознал хотя бы его движение.       – Он быстр, я, признаться, не заметил его рядом с собой, пока он не отпрянул. Я был сосредоточен на Вэй Усяне и не заметил ничего неправильного, пока на его лице не появился шок, и я увидел серебряный свет. И тут лучники выстрелили, а Призрачный Генерал пытался защитить Вэй Усяня. Но из-за того, что он отвлекся на меня, три стрелы все же нашли свою цель и вонзились в спину Вэй Усяня. После этого Призрачный Генерал издал ужасающий вопль, схватил своего хозяина и скрылся. Позднее Цзинь Цзысюнь сказал, что все выглядело так, будто Призрачный Генерал был готов напасть на меня, когда из коробочки вырвался серебряный свет и заставил его отскочить, – Цзинь Цзысюань указал на коробочку. – Вот почему я сказал, что, возможно, этот колокольчик спас мне жизнь. Вэй Усянь, должно быть, усовершенствовал его для защиты от лютых мертвецов.       – Значит, Вэй Усянь пытался напасть на тебя? – вознегодовала госпожа Цзинь.       – Нет! – Цзян Яньли немедленно встала на защиту младшего брата. – А-Сюань сказал, что А-Сянь был шокирован. Я думаю, что нападение молодого господина Вэнь удивило и его также.       – Почему ты зовешь это «молодым господином Вэнь»? – зло спросил Цзян Чэн. – Вэй Усянь вообще не должен был возвращать его!       Цзян Яньли посмотрела на своего самого младшего брата с легким неодобрением.       – А-Сянь говорил мне, что молодой господин Вэнь и его сестра спасли ваши жизни после… того, что случилось в Пристани Лотоса. Я благодарна всем, кто помог вернуть мне моих младших братьев.       Цзян Чэн шумно фыркнул, но больше не спорил.       – Он казался довольно кротким, когда мы встретили его, несмотря на то, что он уже был лютым мертвецом, – припомнила Цзян Яньли. – Нам следует спросить и об этом тоже, когда мы отправимся.       Цзян Чэн мог чувствовать головную боль, когда оба Цзинь внимательно оглядели их. Он подумал, что не следовало бы говорить им, что он собирается в Курганы после этого разговора.       – А-цзе, – начал Цзян Чэн, – тебе, возможно, не следует идти.       Цзян Яньли посмотрела на него, и Цзян Чэн почувствовал, как колеблется его решимость. По общему мнению, сестра была настолько же похожа на Цзян Фэнмяня, сколько Цзян Чэн на их мать. Но Цзян Чэн не мог вспомнить ни одного раза, чтобы отец был настолько непоколебимо тверд и неуступчив. Цзян Яньли, возможно, не имела неукротимого духа их матери, но она унаследовала отношение Юй Цзыюань к принятым решениям. Вот что я решила, говорил ее взгляд, и теперь я пойду и сделаю, и неважно, что думают или говорят другие.       Цзян Чэн всегда восхищался этой чертой в характерах матери и старшей сестры. Теперь же это сыграло против него.       – Я возьму немного денег, так я смогу купить продукты в Илин, – размышляла вслух Цзян Яньли. – А-Сянь всегда любил мой суп. А-Сюань, ты можешь присмотреть за А-Лином?       – А-цзе, – сказал Цзян Чэн, прежде чем ошеломленный Цзинь Цзысюань мог ответить, – мы не можем позволить кому-либо узнать, что мы встречаемся с Вэй Усянем. До тех пор, пока не решим, что нам с этим делать.       – И мы не позволим, – Цзян Яньли послала ему блаженную улыбку. Да, определенно головная боль. – Никто не подумает ничего другого, кроме того, что я остаюсь запертой в своих покоях, и тут есть место, откуда мы можем ускользнуть на Саньду.       – Я тоже хотел бы пойти, – выпалил Цзинь Цзысюань. Цзян Чэн прекратил сопротивление и, наконец, приложил пальцы к вискам, пытаясь унять массажем продолжающую усиливаться головную боль. – Я хотел бы извиниться перед ним и уладить всякое недопонимание.       – Тогда, может, госпожа Цзинь могла бы позаботиться об А-Лине? – вежливо спросила у свекрови Цзян Яньли.       А-цзе, Цзян Чэн не верил своим ушам, ты позволишь ему?       – А почему бы вам не взять А-Лина с собой? – предложила госпожа Цзинь. – Я думаю, Вэй Усянь был бы рад увидеть своего шиджи.       – Племянника, – в унисон поправили ее брат и сестра Цзян.       Махнув рукой на все доводы, Цзян Чэн уронил голову в ладони.       – Будет ли это безопасно? – встревоженно спросила Цзян Яньли. – Мы все-таки полетим на мечах.       – Возможно, мы не сможем лететь быстро, – сказал Цзинь Цзысюань. – Но я могу взять А-Лина с собой на Суйхуа, пока шурин понесет тебя на Саньду.       Он в самом деле обдумывает это? подумал Цзян Чэн.       – Если вы хотите сохранить свой секрет, тогда, возможно, понадобится небольшая хитрость, – задумчиво сказала госпожа Цзинь.       Цзян Чэн сдался. По всей видимости, этому было суждено случиться.       Вполне предсказуемо, мгновением спустя Цзян Чэн в бешенстве сорвался на первом попавшемся адепте Цзинь, что он потребует ответов от Цзинь Гуншаня позднее, и улетел на Саньду. Госпожа Цзинь велела доставить еду в покои Цзян Яньли, потому что молодые супруги, наконец, примирились друг с другом, и пригрозила всякому, кто посмеет им помешать. Позднее, никем не замеченные, два человека на одном мече зависли у Башни Кои. Присоединившийся к ним, в пурпуре и сияющем серебре, взял к себе одного из них, оставшийся заклинатель в золотом прижал к груди драгоценный сверток, и все трое улетели прочь в сторону Юньмэн и Илин.              Заметки: 1. Саньду – меч Цзян Чэна 2. Шиджи означает племянника по ордену. Госпожа Цзинь предположила, что их связывали узы внутри ордена. Брат и сестра Цзян поправили ее, использовав слово для обозначения фактических членов семьи (подразумевая кровное родство или официальное усыновление). 3. Суйхуа – меч Цзинь Цзысюаня. В каноне он принадлежит Цзинь Лину. Говорилось, что это единственная памятная вещь, оставшаяся от его родителей.              Хэдканоны:       Беспорядок в голове ЦЧ: к сожалению, отношения ЦЧ и ВИ развивались по-разному. Частично они зависят от культуры и иерархии. ВИ старший и более талантливый, но он также стоит ниже по иерархии и является подчиненным ЦЧ. Как уже упоминалось в предыдущей главе, это привело к тому, что ВИ лавирует между своим отношением к главе и младшему брату. В своей главе ЦЧ сталкивается с тем, что ВИ не может быть признан его братом, с точки зрения закона или общества. Это «неправильно». Госпожа Юй также всегда утверждала, что ВИ не может быть ровней ЦЧ и, следовательно, не является его братом. Это также повлияло на них обоих. ЦЯЛ просто избегала называть ВИ братом, если неподалеку была мать, но она более решительна в подобном, чем ЦЧ, как упоминалось выше. ЦЧ, однако, любит ВИ и считает его своим братом (с большой дозой братского соперничества и завистью младшего), но вместе с тем отрицает это, так как не верит, что это может быть реальным.       Я также считаю, что, получив новое золотое ядро и обнаружив, что ВИ пропал, он преисполнился огромным чувством вины. И, опять же, отрицает это. Таким образом, он показывает свою схожесть с ЦФМ, который не любит спорить с близкими об эмоциональных и обидных вещах, и поэтому избегает их. В итоге, это накапливается и, как видно из канона, совсем не здорово.       Колокольчик: Если ВИ был таким бедным, то откуда он взял деньги на покупку серебра для колокольчика? Мое убеждение в том, что ВИ взял свой колокольчик, поскольку больше не был и не мог быть частью Юньмэн Цзян, и преподнес его как подарок Цзинь Лину. Это также увеличило сентиментальную ценность подарка. В каноне, мне нравится думать, что колокольчик Цзинь Лина подарок ВИ, и вот поэтому ВИ смотрит на него таким долгим взглядом, когда он впервые вытащил его в городе И. В противном случае это слишком душераздирающе.       Игра в вину: в каноне ЛЛЦ смогли скрыть все свидетельства попытки покушения под фактами, что ВИ убил мужа своей шицзе и их наследника. Поскольку никто не мог бы доказать обратное, они заявили, что не провоцировали его. ЦЦС-2 просто просил избавить его от проклятья и, конечно же, взял с собой лишь небольшой эскорт. ЦЦС был там для посредничества, но Старейшина Илин убил его, не моргнув и глазом! В каноне ЛЛЦ выставили себя ни в чем неповинными жертвами. В этой истории, поскольку ЦЦС отказывается соглашаться с этой уловкой (вот почему он был заключен в Башне) и Ло Ялин (из предыдущей главы) распространила правду, прикинуться жертвами будет немного труднее.