Исток

      Кто-то тяжело рухнул в кресло напротив Мо Сюаньюя, облюбовавшего дальний стол в тихом уголке библиотеки Башни Кои. Он подпрыгнул и неосознанным защитным жестом сгреб к себе свои заметки и каллиграфию, но, рассмотрев человека, успокоился.       Даже не видя лица Цзинь Цзысюаня, Мо Сюаньюй мог сказать, что тот вымотан донельзя. Мальчик уже усвоил, что этот его брат, больше, чем любой из семьи Цзинь, был горделив и заботился о своей внешности. В обычных обстоятельствах Цзинь Цзысюань никому не позволил бы увидеть, как он рухнул за стол и уткнулся головой в сложенные руки. Ну, исключая свою жену. Но Мо Сюаньюй уже знал, что Цзян Яньли была исключением в большинстве ситуаций. Она была вежливой и улыбчивой, нежной и неконфликтной, и тем не менее ей каким-то образом удавалось сбивать с толку многих людей, с кем она разговаривала.       Мо Сюаньюй считал ее самым чудесным человеком на свете, наравне со своей матерью.       – Никогда, – простонал Цзинь Цзысюань, – не лезь в политику.       Он поднял голову и утомленно взглянул на парнишку. Мо Сюаньюй скорчил сочувственную рожицу. Глаза молодого человека были налиты кровью, очевидно, он давно не спал, а волосы пребывали в таком беспорядке, как будто он собрал их в свой привычный хвост несколько дней назад и с тех пор не причесывался.       – Не интересуюсь, – откликнулся Мо Сюаньюй. Но все же решил, что брату нужна помощь. У него был нездоровый вид.       – ...или не заводи детей, – добавил Цзинь Цзысюань, как будто не услышав ответа.       Не думаю, что мне это грозит, хотел ответить Мо Сюаньюй, но вовремя прикусил язычок. Его мать всегда говорила, что не стыдится того, кто он есть. Но с некоторых пор Мо Сюаньюю стало важным получить одобрение и со стороны Цзинь Цзысюаня с его супругой, и от Цзинь Гуанъяо. И он не был уверен, как Цзинь Цзысюань сейчас отреагирует на подобные откровения.       – Что случилось? – спросил он вместо этого.       – А-Лин не прекращает плакать, – сказал Цзинь Цзысюань таким тоном, как будто готов волосы на голове рвать. Или разрыдаться от безысходности и истощения. Или всё сразу. – Мы осмотрели его, и он в порядке, он здоров, он просто плачет без остановки. Я спрашивал маму, – Мо Сюаньюй вскинул брови, услышав столь неформальное слово, его брат и в самом деле был в крайнем упадке сил, – и знаешь, что она сказала?       В голосе Цзинь Цзысюаня зазвучала истерика. Мо Сюаньюй покачал головой, пытаясь выглядеть сочувствующе.       – Иногда дети просто плачут, – сказал Цзинь Цзысюань так, как будто изрекал пророчество, знаменующее конец света, и не было никого, способного остановить это. – Иногда дети просто плачут! Беспричинно! Целую неделю!       Ох. Не удивительно, что Цзинь Цзысюань так измотан, а Мо Сюаньюй не видел его.       – И старейшины шепчутся, что надо бы пригласить тех странников, что подражают темному искусству Вэй Усяня, приглашенными заклинателями в Орден. Отец в кто-знает-в-каком борделе и едва обращает внимание на то, что тут творится. Цзинь Гуанъяо отсутствует, занимаясь какими-то неизвестными мне делами. Репутация Ордена все еще запятнана. Никто не в силах найти того, кто проклял Цзинь Цзысюня, а его самого заперли в его покоях, потому что он бьется в истерике и пытался отправиться в Курганы. А мне пришлось попытаться откопать записи для расследования, которых, кажется, или никогда и не было, или они просто исчезли, из-за чего поступки Ланьлин Цзинь выглядят еще хуже...       Цзинь Цзысюань замолк, глядя в никуда опустошенным взглядом.       – И вы не спали неделю, – сочувственно сказал Мо Сюаньюй.       Цзинь Цзысюань механически кивнул.       – Никого не заботит, что мой сын не дает мне спать. Вот для чего, по-видимому, и нужны няньки. «Если твой сын плачет, почему ты должен с ним разбираться? Это дело жены!» И кому важно, что моя жена спит столько же, сколько и я, к тому же, у нее самой уже было несколько приступов истерики, пока А-Лин плачет. Все как будто ожидают от меня, что я оставлю ее одну справляться с двухмесячным младенцем. Знаешь ли ты, сколько раз я сдерживался, чтобы не вмазать кому-нибудь? Или придушить кого-нибудь?       – Слишком много, – отозвался Мо Сюаньюй. Лично он думал, что желание Цзинь Цзысюаня быть со своим сыном и когда он в слезах, и когда смеётся, достойно похвалы. Даже его тетя, когда ее сын был ребенком, сдавала его няньке всякий раз, когда он ревел, вместо того, чтобы справляться с этим самостоятельно. Она предпочитала проводить с ним время, когда он был спокойным или хотел играть.       – Где сейчас А-Лин? С саоцзы? – спросил Мо Сюаньюй.       – С мамой. А-Ли пользуется моментом, чтобы поспать. Я не хотел будить ее.       – Если вы не против, я мог бы тоже позаботиться о нем, когда понадобится, – взволнованно сказал Мо Сюаньюй. Не стоит игнорировать детские истерики.       Цзинь Цзысюань что-то буркнул, но совершенно точно не «нет».       – Что это ты делаешь? – он всмотрелся в занятие Мо Сюаньюя. Поднял талисман и устало изогнул брови. Мо Сюаньюй залился смущенным румянцем.       – Практикуюсь в изготовлении талисманов, – сказал он. Его мать, будучи дочерью богатого землевладельца (пусть и незаконнорожденной), позаботилась о том, чтобы он знал все шесть искусств, как положено благовоспитанному господину. Особенно он любил каллиграфию. Узнав о некоторых тонкостях в создании талисманов, Мо Сюаньюй был очарован ими.       Как и предсказывал Цзинь Цзысюань, Мо Сюаньюй отставал от своих ровесников даже в дисциплинах вроде истории заклинателей. Но это, по крайней мере, можно было исправить, Мо Сюаньюй любил читать. Совершенствование давалось ему сложнее из-за множества вещей, настолько укоренившихся в культуре заклинателей, что дети впитывали их буквально с молоком матери, и учителя их никогда полностью не объясняли. В такие моменты Мо Сюаньюй оказывался далеко позади, чувствуя недостаток важной информации, которая всеми остальными воспринималась как само собой разумеющееся.       Но он не собирался сдаваться на пути к формированию золотого ядра, и обратил внимание на возможности талисманов и бесчисленные способы их использования. Легкость в их использовании заворожила его. Он вывел для себя теорию, что вовсе не обязательно становиться сильным заклинателем. Если хорошенько подготовиться, то он сможет делать все то же, что и лучшие из них.       – Хорошо сделано, – сказал Цзинь Цзысюань, возвращая талисман.       – Спасибо, – застенчиво отозвался Мо Сюаньюй, счастливый от редкой похвалы.       – Я, пожалуй... посижу тут минутку. Пока кто-нибудь не начал искать меня, – пробормотал Цзинь Цзысюань. Он снова уронил голову на стол и обмяк.       Мо Сюаньюй выждал немного, мысленно споря с самим собой. Немного поспать, даже в таком неудобном положении, все же лучше, чем ничего, решил он. Убедившись, что Цзинь Цзысюань совсем отключился, он аккуратно поднялся. Он собрал несколько уже готовых талисманов и разместил их на стенах вокруг маленького учебного уголка. Он был рад, когда ему удалось направить в них духовную силу, чтобы активировать и заставить крепко приклеиться к стене. Это были талисманы уединения. Мо Сюаньюй собирался разместить их вокруг своей комнаты. Его уже пару раз цепляли из-за его незаконнорожденности, впрочем, пока ничего ужасного. Ему даже удалось подружиться с несколькими людьми. Не все, конечно, были довольны его присутствием, и кое-кто счёл его подходящей целью, чтобы сбросить раздражение. По большей части, то говорила уязвлённая гордость некоторых адептов, которые сочли репутацию Ордена униженной.       Мо Сюаньюй огляделся с молчаливой гордостью. Никто не побеспокоит Цзинь Цзысюаня здесь, пока у него небольшой отдых.       Мо Сюаньюй вернулся на свое место так тихо, как только мог, и приступил к созданию новых талисманов взамен использованных.              Перед Вэй Усянем встала дилемма.       И имя ей было – Лань Чжань.       Вэй Усянь мрачно пнул подвернувшийся под ногу камушек. Идущий следом Хань фыркнул. Вэй Усянь не обратил на жеребца внимания и пнул другой камушек так, чтобы попасть в нарост на дереве. Попал, и тут же забыл об этом. Он покинул Курганы этим утром верхом на Хане. Он не смотрел, куда они идут, предоставив выбор пути Ханю. Это вообще не имело никакого значения, ведь не важно, как далеко он ушел, он всё равно знал, где находится гора. К примеру, сейчас он знал, что был на некотором отдалении к северо-западу от Курганов.       Хорошо.       Итак.       У него есть некоторые чувства к Лань Чжаню. Неделю и еще чуть-чуть он провел с Лань Чжанем и был вынужден заключить, что да, этот мужчина делал его счастливым, даже когда он того не хотел. В его груди порхали бабочки, и, возможно, это не было нормально.       Все это, вероятно, было не нормальным.       Вэй Усянь пнул древесный корень и даже не заметил, как тот брызнул во все стороны щепками. Это зрелище заинтересовало Ханя, и он задержался там ненадолго, прежде чем последовал за своим человеком.       Эти странные чувства, кажется, никуда не денутся.       И Вэй Усянь... не знал, что со всем этим делать.       Или, точнее, он думал об этом. Он думал о множестве вещей. О том, как они сидят рядом или играют с А-Юанем. О дуэтах, которые они исполняют. О совместных трапезах вдвоем или втроем, и о том, как Лань Чжань в конце концов отступает от правила не говорить за едой. О Лань Чжане, просто... живущем в Курганах.       Это заставляло подумать о многом другом.       Ничего из этого не могло осуществиться. Лань Чжань был внимателен и вежлив. Вэй Усянь не хотел обмануться и принять доброту или внимание к себе за что-то большее. Лань Чжань позаботился о том, чтобы Вэй Усянь знал, что они – всего лишь друзья. И то, если Вэй Усянь с оптимизмом посмотрит на их отношения.       Кроме того, Вэй Усянь не удивится, если среди тысяч устаревших правил, вырезанных на бестолковом камне, есть что-нибудь о страсти или браке, как о чем-то возможном только между мужчиной и женщиной. Даже если такого правила пока не было, Вэй Усянь видел, как Лань Цижэнь обеспокоен отношениями Шэнь Шуи и Шэнь Цзиньцзин.       Вэй Усянь не замечал, чтобы Лань Чжань выступал против чего-то приносящего радость и не несущего боли. Но не быть против совсем не означает, что сам он сделал бы нечто подобное.       Вэй Усянь не мог даже представить, что у Лань Чжаня вообще были какие-либо отношения. Он всегда смотрел свысока на все, что касалось отношений, и игнорировал все попытки втянуть его в обсуждение чьей-либо привлекательности.       Может, Лань Чжань не хочет отношений с мужчиной? Может, он вообще не хочет отношений?       Может, он не хочет отношений с Вэй Усянем.       Может, он не будет против.       Вэй Усянь затряс головой, чувствуя предательский скачок в груди. Он подавил надежду. Из всех вариантов этот был только одним среди многих более вероятных.       Это страшно.       Страшно испытывать такие нежные чувства к кому-то столь прекрасному. Страшила неизвестность. Страшно, что кто-то, самый важный для Вэй Усяня в целом мире, возможно, не считает его таким же важным. Страшно, что такой важный для Вэй Усяня человек мог не только не принять, но, возможно, даже отрицать такое место в сердце Вэй Усяня.       Как большинство людей справляется с подобными чувствами? Как справилась Цзян Яньли?       Вэй Усянь всегда испытывал к сестре уважение за то, что она не сломалась из-за равнодушия ее возлюбленного. Но теперь, в свете его последних открытий, его уважение к ней взлетело до небес.       Как ей удалось остаться такой спокойной после расторжения помолвки? Откуда она черпала силы, чтобы относиться к нему с добротой и любовью, зная, что он не испытывает ничего подобного?       Эти странные чувства, на которые Вэй Усянь был вынужден обратить внимание, заставляли его чувствовать себя таким хрупким. Как Цзян Яньли сумела остаться такой сильной вопреки этим чувствам?       Вэй Усянь вздохнул.       У него хотя бы было одно утешение. Лань Чжань был добр. Самое грубое, что он говорил Вэй Усяню, это холодно повторял свое утверждение, что они не друзья. Он не станет умалять или высмеивать его чувства. В самом худшем раскладе, решил Вэй Усянь, Лань Чжань подумает, что это очередная шутка. Но даже если не подумает и не захочет ответить на его чувства, то у него остаётся надежда, что Лань Чжань хотя бы сможет принять и понять, что эти чувства настоящие.       Если Лань Чжань считает, что подобные чувства со стороны другого мужчины отвратительны, он, вероятнее всего, не покажет этого. Но, скорее всего, он просто не поверит, что надоедливый смутьян и озорник чувствует к нему такое.       Да уж, это был невероятный поворот: кто-то вроде Вэй Усяня засматривающийся на кого-то вроде Лань Чжаня. Ещё более невероятно было бы только, если бы кто-то вроде Лань Чжаня любил кого-то вроде Вэй Усяня.       Нет. Это уж точно несбыточно.       Словно что-то тяжёлое свернулось прямо под грудью, и никак не хотело исчезать.       Но... должен ли он сказать Лань Чжаню, что думал о нем? Ведь он заслуживает знать, не так ли?              Он моргнул и поднял взгляд. Похоже, что он задумался и дошёл до окраины какого-то городка. Средних размеров, не маленького, но и не очень большого. Вэй Усянь перевел взгляд на Ханя, который только что сообщил ему, что он голоден и намерен найти какой-нибудь еды.       Вэй Усянь кивнул ему и пошел в город один. Он бродил без цели, постепенно продвигаясь в сторону центра городка, где находился рынок. Проявив завидную сдержанность (потому что из-за обуревающих его мыслей аппетита не было), он решил не тратить деньги на еду.       Вэй Усянь нашел местечко, чтобы присесть, и попытался отвлечься и подумать о чем-нибудь еще. У него даже начало получаться. Он принялся наблюдать за снующими вокруг людьми.       По правде говоря, у него были причины, чтобы уйти. Они всё обсудили с Вэй Цин, Вэй Нином и даже Цзян Чэн присоединился. Решение было трудным. Но, если Вэй Усянь собирался основать орден, то ему нужны были последователи.       Вероятно, это самая сложная часть в основании ордена, по крайней мере для Вэй Усяня. Другие ордена, старые и новые, не испытывали необходимости в строгом отборе. Однако Вэй Усянь был непреклонен в том, какого типа люди будут обучаться управлению темной энергией (не лучше ли называть ее инь-энергией?), и потому он будет настолько разборчив, насколько того желает. Паранойя хорошо послужила ему в прошлом. Во всяком случае, тех событий, которые привели к ужасным последствиям, потому что он был недостаточно параноиком, ему хватило с лихвой.       Вэй Усянь имел весьма смутное представление о том, из каких людей будет состоять его орден (его орден!). Это была одна из причин, по которым он решил, что философией Илин Вэй будет «доброта». Философия, которая каким-то образом захватила их поселение без ведома следователей, и каждый, кто слышал о ней, искренне соглашался с этим.       Ему были нужны те, кто был добр не напоказ, или даже скрывал это. Те, кто готов был заботиться о других. Те, кто совершал поступки, исходя из их правильности. Не потому, что так диктовало общество, власть предержащие, или кто-то ещё, а потому, что это могло помочь кому-то. Потому что это сделало бы чью-то жизнь чуть лучше, в малом или большом.       К сожалению, он хотел слишком много. Если даже предположить, что найдутся люди, наделённые подобными качествами, как проверить это? И, если он отыщет кого-нибудь нужного возраста, как убедить их прийти в Курганы? Как быть с их семьями?       Вэй Усянь хлопнулся на свое сиденье. Неужели он сделал всё это, готовясь к тому, чего никогда не произойдёт?       Вэй Усянь провожал бездумным взглядом снующих мимо него людей. Внезапно он моргнул и выпрямился. Вгляделся внимательнее.       Это было интересно.       Вэй Усянь поднялся, проверил свой кошелек и слился с толпой.              Ли Инъюэ было девять лет. Прямо сейчас она прятала кое-какие вещицы по разным уголкам своего дома, где, как она знала, ее дяди не будут искать. Шпильку, которую, как она помнила, отец купил для матери. Она все еще помнила, как он наклонился, подмигнул и прошептал не говорить маме. Помнила, как позже глаза ее матери округлились в восторге от подарка. Листы с нотами, тщательно сложенные так, чтобы не испортиться, как научила ее мать. Лакированная коробочка с письмами, которые ее родители писали друг другу до свадьбы.       Она тщательно проверила, чтобы ничего не бросалось в глаза, исключая даже малую вероятность того, что ее дяди найдут сокровища, которые она так старательно спрятала. Ли Инъюэ постояла, прислушиваясь, под дверью в комнату дядей, а потом тихонько прошмыгнула в свою комнатку.       Раньше у нее не было необходимости действовать украдкой в собственном доме. Раньше ей не нужно было прятать личные вещи, или вещи родителей, на случай, если дядюшки решат продать их или выкинуть.       Раньше ее дяди жили в их собственном большом и богатом доме вместе с бабушкой, потому что они не разговаривали с ее матерью. Раньше ее мама и папа...       ...они все равно здесь, с Ли Инъюэ.       Ли Инъюэ потерла глаза. Чувство потери не смыть слезами.       Оно не оставляло ее с тех пор, как тот человек ворвался в их жизнь и...       Ли Инъюэ поискала свой кошелек. Он был вышит лунами и звездами и был пуст. Она поморщилась. Её живот тоже был пуст. Ей была нужна еда, и она уже знала, что с самого утра на кухне ничего не было. В кухне вообще не появлялось ничего с того дня, как кухарка в последний раз пополнила запасы, незадолго до того, как дяди Ли Инъюэ уволили ее вместе со слугой и садовником. Еда исчезла быстрее, чем Ли Инъюэ ожидала. Сбереженные ею с более благополучных времен небольшие карманные деньги тоже исчезли быстрее, чем она ожидала.       Ли Инъюэ глубоко вдохнула. Она знала, что должна делать. Она встала, привязала кошелечек к поясу и выскользнула из комнаты, стараясь не шуметь.       Ее дяди частенько забывали, что она здесь, хоть даже это был ее дом, а не их. И в этом было ее преимущество. Пока она не шумела, они могут не заметить, как она крадется внутрь тех комнат, которые они заняли, как будто они были их собственными.       На полпути Ли Инъюэ остановилась и прислушалась. Дяди обычно сидели в кабинете ее матери, где та хранила бумаги и счета. По какой-то причине они считали, что кабинет принадлежал отцу. Как-то Ли Инъюэ подслушала, как они обсуждали девчачий почерк ее отца, и подивилась, как могли они спутать ровные и красивые иероглифы своей сестры с мелкими закорючками ее мужа.       И действительно, Ли Инъюэ смогла услышать, как они спорили там, внизу. Они часто обсуждали, как будут делить вещи из дома Ли Инъюэ. Девочка прокралась в гостевые комнаты и стащила по несколько монет у них обоих. Она замерла на пути вниз и услышала, как один из них жалуется, что они могли бы получить больше денег продав что-то прямо сейчас, чем хранить и позднее биться за лучшую цену. Что бы это ни было.       Они не заметили, как их племянница ускользнула из дома.       Ли Инъюэ отправилась на рынок. Она не здоровалась с горожанами так, как раньше. Она изо всех сил старалась не обращать внимания на их жалостливые взгляды и шепотки, которые вызвало её появление.       Они же не со зла. Они беспокоятся о ней. Никто из них не знал, как и год назад, что с ней будет. Ли Инъюэ тоже не знала. И очень долго ей было все равно.       Она просто хотела, чтобы ее родители вернулись.       Ей хватило денег купить несколько булочек с мясом у приветливого продавца. Она коротко что-то ответила на его вежливый вопрос и отправилась поискать место, где могла бы поесть, когда заметила знакомое лицо.       – Ма Цзюнь? – удивленно спросила она.       Пожилой мужчина поднял голову и удивленно заморгал. Ма Цзюнь был близким другом господина Ли, а также слугой семьи. Они когда-то решили, что долг семьи Ли позаботиться о нем и обеспечить остаток его дней в благополучии в награду за верную службу и в благодарность за преданную дружбу. Ли Инъюэ была бы рада. С её точки зрения, этот человек был практически членом семьи. Он был ее дядей во всех отношениях больше чем те двое, пререкающиеся в ее доме.       Ее родные дяди не заботились о слове семьи. Они уволили его и выкинули из дома, который был домом Ма Цзюню так же, как и Ли Инъюэ.       – А-Юэ, – прошептал он. Он сидел у начала небольшой улицы, одежды его были изношенными и ветхими, и выглядел он изнуренным. Но стоило ему осознать, кто появился перед ним, как его лицо просветлело. Он окинул ее изучающим взглядом. Ли Инъюэ знала, что он заметил и ее неопрятную, толком не выстиранную одежду, и другие мелкие детали, которые показывали как девочка сейчас поживает.       Ли Инъюэ обняла его.       – Я так скучала по тебе, – сказала она. Она услышала как бурчит живот, и это был не ее. Она отстранилась и посмотрела на него. Ма Цзюнь смутился. Ли Инъюэ прежде никогда не приходилось слышать от него таких недостойных звуков.       – Вот, – и она, недолго думая, протянула ему булочки.       – Нет, они же твои, – сказал Ма Цзюнь, пытаясь отодвинуть их.       – Я могу купить еще, – настаивала Ли Инъюэ. Те деньги, что она стащила, уже закончились, но это была ее проблема.       Ма Цзюнь сдался и взял одну.       – Как твои дяди относятся к тебе?       – На самом деле они меня не замечают, – сказала она. Ма Цзюнь нахмурился. Она протянула ему ещё одну булочку.– А что случилось с тобой?       – В городе нет работы для человека с моими навыками, – ответил он, улыбаясь.       Он, разумеется, надеялся, что Ли Инъюэ не заметит слабого места в этом оправдании, но как ее родители и сам Ма Цзюнь часто утверждали: Ли Инъюэ была очень умной девочкой. Немногое могло ускользнуть от ее внимания.       – Почему ты не отправился на поиски работы дальше? В город побольше? – спросила она.       – Ну... – Ма Цзюнь замолчал, пытаясь придумать удовлетворительный ответ.       – Ты должен идти, – настойчиво сказала Ли Инъюэ. – Когда ты найдешь работу, мы сможем писать друг другу письма.       – А как же ты? – заволновался Ма Цзюнь.       – Я буду в порядке, – уверенно ответила девочка.       Ли Инъюэ скучала по Ма Цзюню, но она желала ему лучшей доли, чем проводить жизнь в беспокойстве о ней. И, разумеется, она будет делать вид, что всё в порядке, чтобы успокоить единственного оставшегося у нее члена семьи.       Ма Цзюнь внимательно смотрел на нее.       – Твои родители так гордились бы тобой, – мягко сказал он, беря ее руку. – Я знаю. Мы все хотели для тебя лучшей жизни. Не позволяй им забрать её у тебя. Ты способна добиться всего, чего пожелаешь. Многие могут только мечтать о подобном. Не дай несчастью, людской жадности и сожалениям остановить тебя. Ты сильнее этого, не позволяй подобным вещам распоряжаться твоей жизнью, А-Юэ. Расправь свои крылья и живи своей жизнью. Обещаешь?       Впервые за долгое время слезы потекли из ее глаз. Ли Инъюэ кивнула. Ее горло так сдавило, что она не могла вымолвить ни слова.       Чуть погодя она ушла, не заметив, как человек в черном остановился поговорить с Ма Цзюнем.              Она побродила немного, а потом плюхнулась на мокрую траву на окраине. Идти домой пока не хотелось. Пустой желудок громко протестовал.       Неожиданно в поле ее зрения появилась рука, в которой лежала исходящая паром булочка, вроде тех, которыми она угостила Ма Цзюня. Сглотнув слюну, Ли Инъюэ подняла глаза на лицо странника. Он был довольно красивым, с длинными волосами, небрежно рассыпанными по плечам и спине. Одет полностью в чёрные одежды с алым кантом. Он был очень высоким, и Ли Инъюэ слегка испугалась. Он выглядел опасным, хотя она не могла бы внятно сказать, почему. Его глаза добродушно щурились, и он улыбался. За его пояс была заткнута черная флейта с алой кисточкой. Когда девочка заметила флейту, что-то отозвалось в ее памяти, но Ли Инъюэ больше внимания обратила на то, каким красивым выглядел инструмент.       – Дети должны есть, – сказал он. Его голос был спокойным и слегка озорным. Он уселся рядом с Ли Инъюэ, однако не слишком близко. И придвинул булочку еще поближе к ней.       Ли Инъюэ с опаской взяла угощение. Но заколебалась, не укусив, даже при том, что ее желудок возмущался. Мужчина вынул еще несколько булочек и положил их на траву между ними. Затем взял одну и откусил. Голод преодолел осторожность, и Ли Инъюэ откусила чуток от своей булочки. И чуть ли не запихала все, что осталось, целиком в рот, после чего взяла вторую.       – Ты сделала доброе дело, – сказал мужчина, когда Ли Инъюэ приступила к пятой булочке, наконец сбавив скорость, с которой она ела.       Ли Инъюэ издала неясный звук набитым ртом.       – Отдала свою еду тому человеку – Ма Цзюнь? – и сказала ему беспокоиться больше о себе самом, нежели о тебе, – пояснил он. – Особенно, когда это тебе следует беспокоиться, судя по всему.       Ли Инъюэ вытаращила на него глаза. Он глянул на нее.       – Я говорил с – Ма Цзюнь, да, я правильно говорю? Боюсь, моя память ужасна, – виновато сказал он.       Ли Инъюэ проглотила еду.       – Его зовут Ма Цзюнь.       – О, она говорит! – странный человек фыркнул. – Отлично. Он кажется хорошим человеком. Я не хотел исковеркать его имя. Еще я поговорил с несколькими другими горожанами, пока искал тебя. Все обеспокоены тем, что может с тобой случиться. Похоже, семью твоей матери здесь не очень любят, но все, с кем я говорил, превозносят тебя как самую милую и добрую девочку, какую они только знали. Твоих родителей очень любили.       Ли Инъюэ опустила голову, застеснявшись похвалы. Ее сердце сжалось от боли при упоминании о родителях.       – Твой отец заклинатель, верно? – спросил незнакомец. – Я, кстати, тоже. Он учил тебя?       Ли Инъюэ от удивления широко распахнула глаза. Она подняла голову и внимательно осмотрела незнакомца. Если подумать, этот человек действительно казался немного не от мира сего, как и другие заклинатели. Просто исходящее от него ощущение было более... пугающим или деморализующим.       Ли Инъюэ кивнула в ответ на его вопрос. По некоторым причинам многие люди и не задумывались, что отец учил ее совершенствованию. Это было как-то связано с тем, что она девочка. Это смущало. Какое отношение ее пол имеет к становлению заклинателем?       – А где ваш меч? – спросила она. Что за заклинатель будет странствовать без своего меча?       – Дома. Ты ведь уже довольно давно не практиковала совершенствование, да? – заметил он.       Ли Инъюэ перевела взгляд на свои ноги. Было тяжело медитировать без привычного присутствия отца рядом.       – Ты все еще хочешь стать заклинателем?       Ли Инъюэ замерла, а потом все же решилась посмотреть на него. Он прикончил свою булочку и, откинувшись назад, глядел на нее.       – Я собираюсь основать орден, – сказал он. – Но, разумеется, мне нужны последователи. Боюсь, что я довольно придирчив, и я хотел бы начать с обучения детей, чтобы сделать всё правильно. Фактически, сейчас у меня нет никого, кого я мог бы назвать учеником, за исключением моего четырехлетнего сына. Я живу в поселении заклинателей, но все они мирные жители, и учиться им поздно, хотя они и выглядят довольно бодрыми.       – Что... – Ли Инъюэ не понимала. – Почему вы меня спрашиваете?       – Потому что ты ставишь чужие нужды превыше своих. Потому что тебе нужна лучшая перспектива, чем есть у тебя сейчас, и я хочу предоставить тебе ее – даже если она не самая лучшая. Потому что за то довольно недолгое время, которое я знаю о твоем существовании, ты проявила себя как щедрый и заботливый человек.       – Это... я... – обычно Ли Инъюэ не была столь косноязычна, но что вообще можно ответить на такое?       – Решать тебе, – мягко сказал он. – Я живу относительно недалеко, полагаю, и я могу навестить тебя через какое-то время, если тебе нужно подумать.       Ли Инъюэ сжалась в клубок и задумалась.       Она все еще хотела стать заклинательницей, как ее папа, и ещё музыкантом, как ее мама. Папа рассказывал ей об ордене заклинателей, который специализировался на музыке, так что она знала, что вполне возможно быть и тем, и другим. Этот мужчина странствовал с флейтой вместо меча, так что, возможно, он сможет помочь ей с этим?       Честно, все это казалось слишком хорошим, чтобы быть правдой. Странный тип угощает ее едой и просит присоединиться к своему будущему ордену? Предлагает учить ее заклинательству? В то время, когда она... ну... у нее никого не было. Никого, чтобы дать ей совет или помочь или поддержать ее решение или что-нибудь в этом духе.       – А как же мой дом? Вещи моих родителей? – спросила Ли Инъюэ. Она не хотела оставлять их.       – У меня есть несколько пустых мешочков цянькунь, – сказал он. – Мы можем сложить в них вещи, которые ты хочешь взять. Хотя с домом тебе придется проститься. Судя по тому, что я слышал, родственники твоей матери в любом случае забирают его.       Скрепя сердце, она согласилась. Пусть бабушка со стороны матери и не вошла в ее дом, но её присутствие ощущалось через сыновей, которые всегда повиновались ей, в отличие от мятежной дочери.       – Я даже не знаю вашего имени, – заметила Ли Инъюэ.       – Ох, – теперь он смутился, одной рукой потирая затылок. – Меня зовут Вэй Ин, имя в быту – Усянь.       Минуту Ли Инъюэ просто пялилась на него, пока его имя в ее голове звенело множеством колокольчиков.       – Тот самый старейшина Илин? – спросила она тонким голосом. Ей приходилось слышать о нем. Отец говорил о нем, когда она была маленькой, и их небольшая семья боялась большого ордена, звавшегося Вэнь. О нем также много судачили несколько лет назад, хотя Ли Инъюэ не могла вспомнить, о чем именно. Она знала достаточно, чтобы проникнуться скептицизмом и отказаться...       Ох. Ее взгляд вернулся к прекрасной черной флейте. Призрачная флейта: Чэньцин.       Самый страшный человек в мире заклинателей смущенно помахал ей.       – Меня зовут Ли Инъюэ, – ошеломленно представилась она, забыв, что он уже знает ее имя. Преподанные манеры взяли верх.       – Рад встрече, – весело откликнулся Вэй Усянь – Вэй Усянь! – не обратив внимания на допущенную ею оплошность.       – Вы... – Ли Инъюэ тщетно пыталась собраться с мыслями. – Разве вы не практикуете какой-то странный способ заклинательства?       Вэй Усянь рассмеялся.       – Мне еще не приходилось слышать такое описание, – сказал он, давясь от смеха. Ли Инъюэ, осознав, что она только что сказала, захотела стукнуть себя.       – Забудьте, что я спросила, – отчаянно попросила она. Вэй Усянь же продолжил смеяться, почти катаясь по земле от смеха.       – Да, есть такое, – охотно подтвердил Вэй Усянь, совсем не обратив внимания на ее просьбу. – Мой способ называется темным искусством, и он использует темную энергию, которую производят призраки, мертвецы и подобные им создания, вместо духовной энергии, исходящей из золотого ядра. Если тебе интересно: я могу учить тебя темному искусству, а могу и не учить. Если я решу учить тебя, то только в будущем, и ты сможешь выбрать, стоит это того или нет. Но непременно постигать темное искусство совсем не является условием, чтобы быть... в моем... будущем ордене.       Ли Инъюэ пристально посмотрела на него. Кажется, он совсем не привык говорить о своем будущем ордене. Если начистоту, Ли Инъюэ не многое знала о методах Вэй Усяня, исключая использование флейты для управления мертвецами. Последнее, что она вообще о нем слышала, что он держит в качестве слуги какого-то очень лютого мертвеца.       – Вы просите меня оставить мой дом, – наконец, сказала она.       – Да, – согласился Вэй Усянь, он перестал смеяться, и к нему вернулся его обычный мягкий тон. – Но позволь мне спросить: какой тебе прок оставаться здесь?       – Я... – она запнулась и снова уставилась на свои ноги.       Вэй Усянь ждал. Когда девочка ничего не сказала, он вздохнул и поднял голову к небу, рассматривая облака.       – Когда мне было шесть, мои родители ушли на ночную охоту... и больше не вернулись, – тихо поведал он. Ли Инъюэ украдкой взглянула на него, но он продолжал смотреть на облака. – Они были странствующими заклинателями. Мы путешествовали, и потому жили на постоялом дворе. Вскоре хозяин забрал нашего ослика и все их имущество в уплату за то, что позволял мне оставаться и кормиться у него. Когда ничего не осталось, он выкинул меня. Я все возвращался к городским воротам. Я ждал и ждал родителей, пока желание выжить не взяло верх. Поиски еды, убежища, чего-нибудь для костерка, чтобы согреться зимой... я забыл о них, пока пару лет спустя их друг не нашел меня. Я пошел с ним, потому что все что угодно было лучше, чем то, до чего я дошёл. Он сказал мне, что мои родители хотели бы, чтобы я жил как можно лучше.       Тишина.       Вэй Усянь вздохнул. Он терпеть не мог говорить на такие печальные темы.       – Ли Инъюэ, помни своих родителей и живи так, как они хотели бы для тебя. Но не привязывайся к материальным вещам просто потому, что ты считаешь их всем, что у тебя осталось. Я могу не знать твоих родителей, но... – тут Вэй Усянь подумал об А-Юане, – как отец, я могу сказать, что ты была самым драгоценным в их жизни. Они и вполовину не дорожили ни вещами, ни своим домом, ни этим городом так, как дорожили тобой. Если ты хочешь защитить дорогие тебе вещи и драгоценные воспоминания, тогда ты должна защищать себя больше, чем что-либо еще. Живи счастливо и так, чтобы они тобой гордились.       У Ли Инъюэ перехватило дыхание, и слезы полились из ее глаз. Она попыталась утереть их.       – Эй, – мягко сказал Вэй Усянь, – плакать нормально. И скучать по ним тоже.       И впервые за почти год Ли Инъюэ разрыдалась.       Вэй Усянь сел и мягко потянул ее к себе. Она прижалась к нему и зарылась лицом в его одежды. Он обнял маленькую девочку обеими руками и взглянул на небо, давая ей утешение и уединение.       Оплакивал ли Вэй Усянь своих родителей? Если честно, он не мог вспомнить. Должно быть в те дни, когда он оставался на постоялом дворе один, без них. С тех времен он мало что помнил, кроме образа городских ворот.       – Я... я даже не знаю, почему, – сквозь слезы дрожащим голосом сказала девочка. – Тот человек – заклинатель – просто пришел и стал кричать и потом он... он...       Вэй Усянь ни заставлял ее молчать, ни побуждал говорить. Она бы рассказала ему столько, сколько захотела. Вэй Усянь вздохнул. Как это ни прискорбно, иногда люди просто совершают ужасные поступки, и никто не понимает «почему». Из разговоров горожан он узнал, что тот человек был казнен заклинателями за различные преступления, в том числе за убийство семьи Ли.       Но в этом было мало утешения для маленькой девочки, которая потеряла весь свой мир.              Глаза Ли Инъюэ начали зудеть. Но, выплакавшись, она почувствовала себя лучше, хотя её несколько смутило мокрое пятно на одежде Вэй Усяня. А он просто отшутился и растрепал ей волосы, не слушая протестов.       Впервые с тех пор, как она потеряла родителей, Ли Инъюэ почувствовала себя снова похожей на ту здравомыслящую девочку, которой была раньше. Вэй Усянь, конечно, слегка пугал, но он был добрым и очень помог ей, и даже рассмешил ее после того, как она извинилась за то, что промочила его одежду. Следуя душевному порыву, Ли Инъюэ решила пойти с ним.       Он был прав. Дом её семьи опустел, так зачем Ли Инъюэ цепляться за него? Нет, она же собирается стать заклинателем-музыкантом. Даже если окажется, что Вэй Усяню нельзя доверять, Ли Инъюэ прикинула, что просто пнет его между ног и убежит.              Собрав всю решимость, на которую было способно ее девятилетнее тело, она направилась к своему дому. Проникнуть внутрь получилось легко, и она немедленно сунула свои сокровища в один из мешочков цянькунь, которые ей дал Вэй Усянь.       Сам он сказал, что встретит ее перед домом, после того, как отправит сообщение. Ли Инъюэ не совсем поняла, как он собирался сделать это. А он не стал объяснять, просто подмигнул ей.       Радостное возбуждение уверенно захватывало все ее существо. Она знала, куда лежит её путь. Ну, может, не само место, но она знала, что собиралась делать там.       – Ты! – рявкнул грубый голос за её спиной. Ли Инъюэ вздрогнула и уставилась на своего старшего дядю, стоящего прямо в дверях ее комнаты. Он вошёл без предупреждения, даже не постучав. – Что ты делаешь? Брось это, хозяин даст тебе все необходимое, – проговорил он, подходя и отпихивая ногой ту одежду, которую Ли Инъюэ еще не упаковала.       – Какой ещё хозяин? Это мое! – возмутилась Ли Инъюэ. Она не понимала, что происходит. Паника медленно, но верно начала разгораться внутри.       Дядя, не обращая внимания на ее слова, схватил ее за руку и потащил за собой. Ли Инъюэ резко осела на пол, перенеся свой вес на руку мужчины. Он выругался и попытался поставить ее на ноги. В конце концов он сдался и просто потащил ее по полу. Ли Инъюэ забилась в надежде освободиться, но у нее не было и шанса против его крепкой хватки.       Когда они достигли двери, Ли Инъюэ развернулась и вонзила зубки в руку своего дяди. Он вскрикнул и снова выругался, но все же инстинктивно отбросил ее. Ли Инъюэ с размаху приземлилась на что-то угловатое, сломавшееся под ее весом. Сжимаясь от боли, она отступала прочь от мужчины.       Нет, я же почти успела!..       Прежде дяди никогда не били ее, но ее не удивило то, что они могут это сделать. Удивительно было то, что это произошло так внезапно.       Она не знала, куда этот громила хотел отвезти ее, или кем там был этот «хозяин» и чем он занимался, но Ли Инъюэ была уверена, что ей это не понравится. Вряд ли ей предложили бы что-то такое, что она бы выбрала для себя.       – Ты, мелкая дрянь! – зло выплюнул брат ее матери. – Вся в мать!       Отлично.       – Что тут творится? – требовательно спросил его брат, входя в комнату Ли Инъюэ.       Ли Инъюэ уже решила, что не останется, но всё равно почувствовала себя уязвлённой тем, что в её комнату вот так врываются все, кто ни попадя.       – Мелкая сучка укусила меня! – пожаловался старший дядя.       – Оставьте меня! – крикнула Ли Инъюэ, выпрямившись, чтобы казаться как можно выше. Впервые она разговаривала с ними с тех пор, как они захватили ее дом.       – Замолчи! – рассердился старший дядя. – Тебе лучше вообще не разговаривать! Никого не волнует, что ты скажешь!       – Я ухожу! – завопила она, паника вкралась в ее голос, несмотря на попытки оставаться спокойной. – Я не пойду туда, куда вы хотите меня отвести! Я пойду туда, куда хочу сама!       – У тебя нет выбора! – рявкнул младший дядя. В пару шагов он оказался перед ней и занес руку.       – А я говорю, что есть, – раздался вкрадчивый голос позади ее дядей. Голос был негромок, но каждый ясно его слышал. Как будто услышать мягкое шипение и увидеть у своих ног смертельно ядовитую змею из тех, что бросаются в любую секунду, стоит только дернуться не в ту сторону. И ничего нельзя сделать, кроме как лечь и умереть, после того как это создание укусит свою жертву.       – Шицзунь! – со слезами выкрикнула Ли Инъюэ. Вэй Усянь стоял в дверях ее комнаты. Казалось, он удивился, услышав, как она обратилась к нему. Он послал ей ободряющий взгляд, оценил нанесенный ей ущерб и снова обратил свое внимание на ее родичей.       Сердечко Ли Инъюэ колотилось как сумасшедшее. Этот Вэй Усянь совсем не был похож на того шутника, на плече которого она ревела некоторое время назад. Сейчас его лицо было холодным и отстраненным. Он смотрел на ее дядюшек так, как будто даже просто смотреть на них было ниже его достоинства.       – Кто ты такой? – требовательно обратился к нему старший дядя, выпрямляясь во весь свой рост. Он был высоким, примерно как Вэй Усянь, но более широким и очевидно более мускулистым.       – Ее новый наставник на пути совершенствования, – ответил Вэй Усянь голосом, полным высокомерного снисхождения. – Разве ты не слышал?       Ли Инъюэ ещё раз спросила себя, точно ли это тот человек, что утешал ее не так давно? Сейчас он казался совсем другим.       – Мы не нанимали тебя, – с подозрением прорычал младший дядя.       Вэй Усянь презрительно ухмыльнулся.       – Никто не нанимает меня. И если бы учителя совершенствования можно было нанять, ни один из вас не имел бы права голоса в этом вопросе.       Старший дядя угрожающе шагнул к Вэй Усяню. Вэй Усянь не выглядел запуганным. И даже хоть сколько-то впечатленным.       – А-Юэ, – сказал он, игнорируя обоих мужчин, – ты продолжишь собираться? Мы с твоими дядюшками поговорим снаружи.       Ли Инъюэ кивнула.       – А ну, смотри сюда... – начал ее старший дядя, угрожающе протягивая руку. Вэй Усянь поймал его запястье и вывернул. Мыча от боли, дядюшка упал на колени, а Вэй Усянь едва ли сдвинулся с места. Когда он посмотрел на другого дядюшку, дыхание замерло в груди Ли Инъюэ. Его глаза горели алым огнем. Вэй Усянь улыбался. По крайней мере, так утверждал ее мозг. Но глаза видели, как на лице ее нового наставника распахнулась косая пасть, полная белых, тонких и очень острых иглообразных зубов.       – Теперь, – с притворной вежливостью сказал Вэй Усянь, – мы продолжим на улице, не так ли?       Младший дядя поспешно кивнул, его глаза расширились так, что Ли Инъюэ даже со своего места могла видеть полностью окруженные белками темные зрачки. Его брат, лежащий на полу, охнул. Вэй Усянь освободил его и отошел в сторону, жестом приглашая обоих выйти из комнаты девочки.       – Ну? – раздраженно подстегнул он, когда они не двинулись с места. Они протиснулись мимо него, пытаясь выглядеть так, будто они совсем его не боялись.       – А-Юэ, собирайся пошустрее. Перед домом стоит конь. Его зовут Хань. На нем седельные сумки, клади туда все, что хочешь взять с собой. Поняла?       – Да, – умудрилась выдавить Ли Инъюэ. Она таращила на него глаза. Его выражение вернулось к обычному, глаза потемнели, а улыбка вновь стала милой. – Как вы это сделали?       – У темного искусства есть кое-какие побочные эффекты, – сухо ответил он. – А теперь позволь мне пойти и, кхм, поговорить с теми кусками дерьма, которые считаются твоими дядюшками.       Ли Инъюэ не задумываясь кивнула. Вэй Усянь еще раз ей улыбнулся и исчез. Казалось, будто громадная тень или чудовище из кошмара рыскает по дому. Впрочем, Ли Инъюэ не боялась. Как бы там ни было, ей он вредить не собирался.       Ли Инъюэ с жаром вернулась к сборам. Закончив со своей комнатой, она собрала в доме все ранее спрятанные сокровища. Если же она и прихватила кое-что просто для того, чтобы облапошить своих дядюшек, ну, у нее было свободное место.       Выйдя, наконец, из дома, она сразу поняла, о каком коне говорил Вэй Усянь. Он был огромным созданием, черным и беспокойным. Но, стоило ей подойти, он утихомирился. Даже повернулся к ней так, чтобы ей было удобнее достать до почти пустых седельных сумок. Единственная вещь, которую она не смогла упаковать в них, был отцовский гуцинь.       Подождав немного, Ли Инъюэ решила найти своего нового учителя. Ей это с легкостью удалось, но, едва приблизившись, она поняла, что что-то не так.       Вэй Усянь больше не улыбался, на его лице не было даже той пугающей острозубой гримасы. Судя по позам ее дядей и дёрганым нервным жестам, они сильно нервничали и злились. Вэй Усянь выглядел просто-напросто разъяренным. Не успела она подойти ближе, как услышала, что привело его в такое неистовство.       – Вы собирались продать ее в бордель?       Ли Инъюэ ошарашенно замерла, крепко прижимая к груди инструмент.       Что?       – Ну, мы ей в няньки не нанимались! –попытался выкрикнуть в ответ младший дядя. – Напрасная трата времени и денег! А так мы хоть что-то заработаем! Нам не нужно будет платить за потраченное впустую место, а эта крошка получит еду и крышу над головой!       – И бордель на ней кое-что заработает, я уверен, – добавил старший.       – О, да, довольно логично, – с издевкой подхватил Вэй Усянь. – Вы хоть проверили, на что похоже место, куда вы собрались ее продать?       – Какая разница? Все бордели одинаковы.       – Нет, не одинаковы. Вы, тупоголовые... – Вэй Усянь оборвал себя, тяжело дыша. Ли Инъюэ заставила себя подойти к нему. Лицо его было искажено яростью. Она заметила, что его глаза снова горят алым огнем. Она могла бы сравнить их с горящими углями, не говоря уже о том, как сильно они напоминали ей свежую кровь.       – Мы можем идти? – спросила она его. Оставаться здесь больше желания не было.       Вэй Усянь перевел на нее свой горящий взгляд, но Ли Инъюэ вздернула подбородок, пытаясь показать, что он ее не пугает.       – Ты не можешь взять и забрать ее, – сказал ее старший дядя. – Она наша...       – Она не ваша собственность, чтоб продавать ее, – отрезал Вэй Усянь.       – Это мой выбор и моя жизнь, – заявила Ли Инъюэ своим дядям. – И я выбираю пойти с шицзунем. Я не собираюсь ни в какой бордель или что еще там придет вам в головы. Или к тем, кто предложит вам достаточно денег.       Она взглянула на обоих мужчин. Ли Инъюэ не знала их до смерти родителей. Только видела однажды издалека. Ее мать всегда уводила ее прочь с мрачным выражением на лице. Ли Инъюэ никогда не считала их семьей. И теперь, разумеется, не будет считать.       – Я собираюсь стать заклинательницей и музыкантом, – решительно сказала она. – Делайте что хотите со своей жизнью, но вы не моя семья, и между нами никогда больше не будет ничего общего. И я, к примеру, этим очень довольна. Прощайте.       Сказав так, Ли Инъюэ повернулась и ушла.       – Даже не думай, – рыкнул позади нее Вэй Усянь.       – Это похищение, – запротестовал ее дядя.       – Мне плевать.       – Ты должен заплатить за нее, – сказал другой.       – Всех денег мира не хватит, чтобы купить жизнь ребенка, – сказал Вэй Усянь. – Вы уже получили ее дом. Я не собираюсь платить вам за жизнь человека. Будете нам снова мешать, и я больше не буду таким сговорчивым.       Вэй Усянь быстро нагнал Ли Инъюэ.       – Гуцинь? – спросил он.       – Это моего отца, – ответила она. – Еще у меня есть мамина флейта.       – Прекрасно, – сказал Вэй Усянь. – Постарайся держать его крепко, пока будешь верхом.       – Хорошо.       Вэй Усянь поднял ее и усадил в седло. Поводьев не было. Он просто пошел вперед, и конь последовал за ним.       Ли Инъюэ сидела в седле. Так начиналась новая песнь ее жизни.       Стоило ей так подумать, как Вэй Усянь принялся что-то насвистывать. И на ее лице расцвела улыбка.              От автора:       1. Саоцзы – жена старшего брата. Или невестка. То есть, Цзян Яньли.       2. Шесть Искусств, которыми должен владеть воспитанный господин в Древнем Китае: ритуалы, музыка, стрельба из лука, верховая езда (или управление колесницей), каллиграфия и арифметика.       Я надеюсь, вам понравилась первая ученица: Ли Инъюэ. Значение ее имени: «ли» – черный, «ин» – отражение, «юэ» – луна. По сути, «черное отражение луны». Ее отец был странствующим заклинателем, а мать – музыкантом и певицей, родившейся в богатой семье. Ей всего девять, и она только начинает возвращаться к жизни после перенесенного горя.