Проклятые

      Голова Гретты раскалывалась. Набитая травами подушка, неплотная, продавленная от долгого сна, неприятно холодила щёку мокрой тканью. Различив тихий скрип задвижной доски, девушка раскрыла глаза, тут же почувствовала слабое жжение и зажмурилась. Не от проступившего в комнату света, — Бьянка как раз задвигала ставни, — а от выплаканных за прошлый вечер слёз.       Гретта проморгалась и попробовала подняться. В тело будто влили жидкий свинец — таким тяжёлым оно было. Девушка всё время забывала про сломанную руку и, когда опёрлась на неё, чтобы встать, вскрикнула от боли.       — С этим нужно что-то делать. Привязать её к тебе, что ли, — скучающе проговорила Вэс. — Гретта, если бы ты не тревожила постоянно свою руку, лекарства давно бы уже подействовали и кости начали срастаться, — укорила воительница, в видимом недовольстве дёргая за ворот синего мундира, оправляя его.       В мучительных судорогах прикусив пальцы здоровой руки, Гретта терпела пульсирующую вспышку боли, от которой чуть было не выступили слёзы. Но слова Синей Полоски что-то всколыхнули внутри. Да так, что захотелось огрызнуться. Когда осталось лишь саднящее недомогание, она, не повторяя прошлых ошибок, коснулась босыми ступнями прохладного дощатого пола. Бьянка, найдя более интересное занятие, чем чтение нотаций, стала расставлять посуду на стоящий у стены маленький стол. Тогда Гретта, приподняв подбородок, с вызовом произнесла:       — А мне всё равно.       Вэс, застыв на месте с яблоком в руках, в удивлении изогнула бровь. Должно быть, прошло слишком много времени с того момента, как воительница произнесла обличительную тираду, и забывшись, не сразу догадалась, о чём идёт речь. Но недоумение продлилось недолго. Бьянка одарила Гретту настолько холодным взглядом, что сердце девушки совершило кульбит. Она не поняла природу своих чувств, но запоздало отметила мелькнувшее на задворках сознания нездоровое, не свойственное ей удовольствие, когда испытала на прочность чужие нервы.       — О тебе беспокоится столько… людей, — презрительно бросила Синяя Полоска. — И с твоей стороны было бы разумно стараться доставлять им меньше хлопот, — с нажимом произнесла она, выпустив яблоко из рук, и вцепилась в спинку стула.       Будь Гретта проклята, если в этот самый момент не ощутила острый укол совести. Но, не подав виду, она, натянув маску легкомыслия, прошлась по комнате и уселась на низкий деревянный подоконник.       — Я не просила ни у кого о помощи. Мне только и нужно, чтобы меня оставили в покое. Желательно в обществе верёвки и мыла. А лучше ножа, — скороговоркой выпалила девушка, сцепив руки на груди так, чтобы не тревожить сломанную кость.       Вэс оглядела её с подчёркнутым спокойствием, искривила губы в высокомерной усмешке. И это вызвало в Гретте ещё большую досаду, чем дружеские наставления. Сидеть стало неуютно. А Бьянка вдруг ответила:       — На самом деле желания покончить жизнь самоубийством уже не возникает, да, Гретта? — она так бойко уселась, забросив ногу на ногу, будто рассказала самую остроумную шутку. — Вот тебе тряпка, — кивнула воительница в сторону ведра, стоявшего у двери, — мыло и вода в придачу, чтобы, если что — ну, вдруг соскочишь — и утопиться можно было. А ещё лучше будет, если ты возьмёшь и надраишь здесь полы. Такое тебе будет, знаешь, лечение трудом.       Гретта открыла и закрыла рот, не зная, что сказать. И в замешательстве поджала губы. Попыталась подобрать нужные слова, но, растеряв уверенность, не смогла придумать ничего лучше, кроме как выпалить:       — А вот возьму и утоплюсь, — претенциозно, с горечью детской обиды. Надо же! А ведь когда-то именно так вела себя её младшая сестра. — Или… — Гретта обернулась к прикрытому задвижной доской окну, — сброшусь отсюда.       Бьянка склонила голову набок, будто говоря: «ты серьёзно хочешь, чтобы я в это поверила?» А вслух сказала:       — Валяй. Но когда на досуге устанешь от своих трагедий, присмотрись повнимательнее, — Вэс прошла к окну, неделикатно отодвинув Гретту, и потянула за ручку, открывая путь солнечному свету. — Не знаю, заметила ты или нет, — она взмахом руки указала на улицу, — но тут всего один этаж!       Стоявший аккурат напротив окна солдат Синих Полосок вздрогнул при виде указательного пальца воительницы, словно решил, что его сейчас же поразит невидимая сила. Он изобразил какой-то странный жест, будто перекрестился.       Должно быть, Бьянка ожидала, что произведёт на Гретту неизгладимое впечатление и она тут же задумается над своим поведением. Но девушка, поджав губы, услышала совсем другое. То, что уже запало в душу и с нарастающей силой давило день ото дня.       — Как ты сейчас сказала? Если я устану от своих трагедий? — возмутилась она, — То есть ты считаешь, что я всё выдумала? Делаю из мухи слона?!       Воительница фыркнула, вернувшись к столу. Выхватила из корзинки красно-жёлтое яблоко и ожесточённо впилась зубами в его румяный бочок. Стиснув челюсти, Гретта застыла в предчувствии новой тирады.       — Не то чтобы незначительным, — с набитым ртом проговорила Бьянка, — но ты преувеличиваешь, это точно, — и сглотнула — на шее её обозначился позвонок. — Хочешь знать, что я действительно думаю? — Гретта не шелохнулась, но Синяя Полоска и не ждала ответа. Прожевав новый кусок, она продолжила: — Я считаю, что когда тебя трахает толпа мужиков во все дыры одновременно, не давая ни вздохнуть, ни сдохнуть, вот это да — это трагедия. Особенно если они так развлекаются на протяжении долгих, — она с нажимом выделила это слово, — очень долгих дней. С учётом того, что ты и шлюхой-то себя никогда не считала. Да даже если ублюдок всего один и воспользовался тобой лишь раз… — Вэс пришлось откашляться, видимо, она подавилась косточкой. — Собственно, да. Вот что такое трагедия униженной и уничтоженной женщины. А у тебя? — она ткнула яблоком в сторону девушки. — Девственность забрали? Анальную. Ты смеёшься? Бутылку тебе в задницу вставили? Да что ты знаешь вообще? — с оскорблённым видом вскинулась Бьянка. — Поставь её сейчас передо мной! — она вскрикнула так громко, что задрожало стекло. Видимо, зря Гретта затеяла этот разговор. — Я возьму и сяду на неё! Пока до кишок не дойдёт, представляешь? Девки по молодости на чём только не тренируются! Я в двенадцать лет засунула себе туда рукоятку отцовского меча! А ты? Что, прямо так уж и в новинку?! — во взгляде её загорелось безумство, не оставляя сомнений: она бы сделала как говорит. Но быстро потухло, сменившись равнодушием. С прежним безразличием Бьянка продолжила жевать яблоко. — Говорю по опыту, раз до этого дошло, — Синяя Полоска добралась до сердцевины. Теперь несчастный огрызок висел на веточке, зажатой между её пальцев, — могу себе представить: быть выебанной бутылкой — так себе перспектива, больно, конечно. Но всяко лучше, чем ощущать на языке, а потом и в пизде эту вонючую мужицкую грязь. Вот от чего не отмоешься, Гретта. А в худшем случае и не вылечишься. И то, о чём ты вчера говорила Роше, со временем проходит, поверь, — сказав это, как будто ставя точку в разговоре, Вэс ловким движением выбросила огрызок в окно.       Для Гретты будто разом вспыхнуло множество мониторов. Нескончаемые потоки информации проходили и через неё, и через сидящую напротив безумную солдатку. Но это была какая-то чушь, не имевшая никакого отношения к тому, что девушка хотела бы услышать!       — Так ты подслушивала?! — безоговорочно праведно возмутилась она, будто Вэс нарушила одну из Божьих заповедей.       Бьянка не спешила с ответом. Обвинение, по всей видимости, нисколько не затронуло её. Она размеренно поднялась, оттёрла невидимое пятно на поножах, неприятно проскрипев пальцами по начищенному до блеска металлу. Наконец подняла глаза и ответила, собираясь на выход:       — Моя комната соседняя, если что. Вы так орали, что вас, наверное, было слышно на всё крыло. Только, к счастью, прислуга и обитатели на этот раз собрались в тронном зале. Но тебе-то какое дело? Ты ведь не участвуешь в жизни общества, не заботишься о том, что говорят люди. Или нет? — лицо её исказила неестественная гримаса. — Я тебе больше скажу. Ни хрена ты не спала и всё слышала! Каждое его слово. Зато на самом интересном моменте умудрилась-таки захрапеть! Или, думаешь, Роше просидел с тобой всю ночь, пока ты не уснула?       Гретта вздрогнула, как от удара током. Она знала, что притворялась, чтобы уйти от ответа. И, когда Вернон покидал комнату, чувствовала, как проваливается в настоящий сон. Но после снова раздались шаги. Сквозь тонкую пелену забвения девушке вправду показалось, что кто-то касался её волос, сидел рядом. Определённо чувствовалось чужое присутствие! Роше возвращался? Или сама Вэс вызвалась беречь её сон? Если это правда… то наверняка она выполняла приказ Вернона. Ведь не могла Бьянка добровольно тут с ней сидеть? Она с самого первого дня дала понять, что заботиться о девушке ей не очень-то и нравится.       Пребывая в раздумье, Гретта медленно скользила взглядом от одного предмета к другому. От потолка к шкафам, по стенам, к ножкам ночного столика. До тех пор, пока на полу у кровати не заметила пару маленьких, чуть смазанных кровавых пятен. Отчего ей вдруг показалось, будто в лицо ударил свет мощного прожектора, рассеяв беспроглядную темноту. Гретта почувствовала, как от холодного испуга на шее забилась жилка.       — О боже… Я что, ранила его? Когда он снова придёт? Бьянка, скажи, когда Роше вернётся? Я должна срочно извиниться перед ним!       А Вэс стояла, прислонившись к стене, и взгляд её не выражал ничего. В комнате повисла мучительная тишина: не последовало ни прежних нравоучений, ни едких комментариев, ни надменного смеха, ни снисходительной улыбки. Напряжение нарастало. Гретта впилась глазами в плотно сомкнутые губы воительницы. Да пусть же она ответит!       — Бьянка?.. — дрожащим голосом позвала девушка.       При звуке собственного имени у Вэс чуть дёрнулось веко. На висках, у коротко стриженных светлых волос, как масло, блестел проступивший пот. Синяя Полоска, молча развернувшись, оставила Гретту одну.       С её уходом всё вокруг замерло, отяжелело, словно покрылось пылью. Затаив дыхание, девушка смотрела, не роняя ни слова, на закрытую дверь как на символ входа в тупик. По каким-то причинам Вэс больше нечего было сказать. И всё же наитие подсказывало Гретте: нет, Вернон не пострадал. От неё скрывают что-то другое. Она отпрянула от окна, будто обжёгшись. И заключила про себя: должно быть, Вэс больше не придёт к ней.       В новом, будто специально созданном для неё мирке, Гретта проводила время преимущественно наедине с собой. Оно, не поперхнувшись, выпило из девушки всю волю к жизни и захрустело безрадостными минутами, как семечками. Шелуха их превращалась в неразличимое месиво и сыпалась сквозь пальцы. Часов, растянувшихся на вечность, можно было коснуться, как шёлковых нитей. Но Гретта не делала этого. Если не вспоминать об их существовании, то иллюзия спокойствия не покинет её. В противном случае раздастся оглушительный звон, который сразу же вернёт в реальность.       Гретта не притронулась к пище, не приняла лекарств. Она знала, что в воду, которую ей всё-таки приходилось пить, чтобы неизвестно зачем продлевать своё существование, Вэс подмешивала лечебные порошки. Со своеобразной женской, материнской хитростью отвлекая внимание непослушного чада, пытаясь исподтишка накормить его пилюлями.       Девушка давилась вечностью, как хлебом всухомятку, отбивалась от неё, прячась в воспоминания, вытаскивая оттуда пережитые события. Оклеивая сознание, словно комнату, старыми, недавно разорванными в клочья картинами. А одиночество, не в силах равнодушно пройти мимо, наседало на неё, давило на плечи и маленькими едкими каплями разъедало мозг.       Она не занимала себя никаким делом. Коротала дни и вечера в бесконечных раздумьях. Снова и снова разгоняла по телу напряжение, тратила крохи энергии на то, чтобы раз за разом воспроизводить в памяти картины минувшего. Это можно было назвать искусством. Саморазрушающим и волеподавляющим, заставляющим девушку пойти на самый отъявленный шаг — довести себя до такой степени отчаяния, что тело уже не сопротивлялось смерти. Оно игнорировало боль, не беспокоило позывами голода, не требовало ничего. Если бы не постоянно образующийся бело-жёлтый налёт во рту, Гретта бы и не пила.       События, разворачивающиеся за приоткрытым окном, проходили мимо внимания девушки, не задевали её, никак не касались. Ну разве можно потревожить пустоту? Каверны разрастались до масштабов чёрных дыр. Внешний мир звучал так глухо, будто его погрузили в толщу воды. Время жевало Гретту, выдирая мясо с хрящами, лишало невоплощённых, несбыточных надежд, обернувшихся обманом. Она могла свернуть время в трубочку, как лист бумаги, и посмотреть в прошлое. Там, далеко, блуждали блики, некогда яркие, теперь обернувшиеся бледными тенями. Раздавались разговоры, превратившиеся в рваные, бессвязные обрывки фраз, отдающиеся комариным писком в ушах. Но попробовать сплести эти ниточки в единое полотно девушка не решалась — чего-то отчаянно не хватало.       Взгляд её упал на половую тряпку и ведро. Они смотрелись так неестественно буднично, будто были ненастоящими. Гретта подошла ближе, ловя отголоски минувшей беседы. Бьянка Вэс высмеяла её. Нашла определение страданиям — вот уж спасибо! — и назвала их несущественными. Так, грязью под ногтями, которую несложно вытащить. Девушка преклонила колени, здоровой рукой ухватилась за края видавшей лучшие времена тряпки и окунула её в воду — тёплую, как кровь. После чего принялась тереть деревянные доски. Совершенно не строганные, они так и норовили вонзиться острыми занозами в ладонь, разрывали ткань. По лицу Гретты скатилась слеза.       Она была как старый, всеми позабытый приёмник, который мог настроиться только на одну радиостанцию. Волны передавали обиду и захлёстывали Гретту непониманием и отчуждением. Почему Вэс была так жестока к ней? В её речах не было сожаления. Слова немилосердно полосовали сердце, заставляя его сжиматься, а всё, что девушке было сейчас нужно, — это всего-то толика сострадания. Вот Роше умел утешить. Он так добр и заботлив, что в его ласках и нежности можно купаться. Нырнуть с головой в сочувствие и не выплывать, пребывая в блаженной неге.       Гретта натирала пол коричневым куском мыла. Скребла и тёрла. До боли в пояснице и ломоты в коленях. А слёзы лились, разъедая глаза солью. Как же это несправедливо — оставлять её одну! Может быть, неделю назад ей и хотелось повесить на грудь табличку «дайте тишины». Но сейчас девушка отчаянно нуждалась в том, чтобы воздух наполнился звуками. Богатым обертонами голосом Вернона, дышащим железным спокойствием и великодушным теплом. Его низкий и уверенный тон отдавался в Гретте невольным трепетом. Радостью соучастия и ощущением нужности.       Когда-то очень давно жизнь была наполнена шумом. Скрежетом и лязгом скрестившихся мечей, нецензурной, похабной бранью. А в лучшие времена в тихий предрассветный час в лесу можно было услышать безмятежное дыхание спящего эльфа. Тогда чувство тревоги отступало, и девушка со спокойной душой засыпала снова.       Но прошлое поглотило мирный облик Иорвета. На первом плане всегда стояли её, Гретты, обидчики. Странное дело, девушка уже не помнила их лиц. Почему? Неужели таким образом память защищает свою хозяйку? Воспоминания о прикосновении чужих рук, запахи и грязь, перемешенная с кровью — всё покрыло её сознание, как трава. А Роше мог заслонить собой все мелькавшие перед глазами, словно снег, болезненные образы.       С вразумлениями Вернона прошлое на время пряталось под белоснежным защитным покровом. Он существовал только в настоящем, его никогда не хватало на будущее, именно поэтому Роше и был так необходим. Командир не сыпал соль на раны, не расспрашивал, только слушал и утешал. Чего же более?       Рука, противно скрипящая от мыла, дрожала. Подушечки пальцев от долгого контакта с водой размякли, покрылись морщинами. Несколько рядов досок стараниями девушки были отполированы до ошеломительной чистоты. Наверное, такой, которой здесь отродясь не видели. Затуманенным взглядом Гретта окинула предстоящий фронт работ. В глазах темнело от скачков давления, но она всё равно перебралась на новый отрезок и продолжила натирать пол. Когда дверь позади открылась и знакомый голос окликнул девушку по имени, уголок губ её почти что дрогнул.       — Что ты творишь? Гретта, не надо, перестань! — руки мечника были твёрдыми, почти грубыми. Он осторожно поднял её и прижал к груди. — Ну, что такое? Зачем эти подвиги? — участвующий взгляд карих глаз беспокойно метался по её лицу, опасаясь заметить в нём безумство.       Но Гретта не была сумасшедшей. Если не считать того, что внешне сопротивлялась, уставив в плечо Роше сжатый кулак, упиралась, а в душе ликовала. Сбылось её желание: командир Синих Полосок снова пришёл к ней. Теперь одиночество не страшно. Осталось лишь продлить этот миг до бесконечности, никогда его не отпускать.       Вернон усадил девушку на постель, оставшись на почтительном расстоянии. Как бы ни прельщало её чужое тепло, попроситься обратно она не смела. Мужское присутствие до сих пор остро ассоциировалось у неё с опасностью.       — С чего ты вдруг решила надраить здесь полы? Для этого есть прислуга, — с серьёзным видом пояснил командир.       — Чем же я отличаюсь? — простодушно ответила Гретта.       Он удивлённо поднял бровь.       — Всем, — не заставил себя ждать лаконичный ответ. И сказано это было с таким убеждением, что возразить казалось невозможным.       Роше хитро заманивал подавленную Гретту в лабиринт своей надёжности. Он единственный сумел завоевать доверие разбитой души, неуверенно жаждущей тепла и поддержки. Холил и лелеял её, представая перед девушкой в ореоле героя-спасителя. С появлением Вернона она наполнялась жизненной силой. И, как замёрзший цветочный бутон, согревшийся от солнечных лучей, медленно раскрывалась.       — Как спала? Надеюсь, наш вчерашний разговор не потревожил твой сон? — он прошёлся по комнате, открепив ножны, оставил меч у ночного столика.       Гретта наблюдала за Роше с тех пор, как он появился в поле зрения, и смотрела на него и сейчас. Сегодня он был вновь полностью собранный и говорил так, словно справлялся о боевой готовности вверенной ему воинской части. В движениях чувствовалась твёрдость, но в то же время и кипучая энергия. Казалось, Вернон был в двух местах одновременно, и, стоит кому-то его окликнуть, как он сразу же уйдёт. Поняв это, Гретта ощутила тонкий укол недовольства.       — Тревожно. Мне всё время казалось, что кто-то ходит по комнате… Когда ты ушёл?       — Сразу же, как ты уснула, — он отозвался с таким невозмутимым видом, раскуривая трубку, что, если бы Гретта не знала правды, то поверила бы. Вернон обернулся к ней, и, побоявшись разоблачения, она устремила безразличный взгляд в окно.       По ночам Гретта часто металась в постели в невыносимых муках. Она вставала и бесшумным привидением ходила из угла в угол. Смотрела на замковую площадь за окном, утопающую в лунной дымке. На то, как призрачные блики скользили по облицовочному камню, блестевшему от росы. Из окна соседнего крыла лился мутный жёлтый свет от ночной лампы.       Её переживания были надёжно сокрыты под иллюзией жизни, дышащего настоящего окружающего мира. В реальности Гретты же ничего не происходило. Её сознание, как кладбищенская земля, питалось прошлым: опавшими листьями воспоминаний, спешно захороненными чувствами. Некрополь не выносил прошлого, переполняя своё чрево падалью. Не терпел будущего. Будущее — это вечное кладбище на руинах прежней жизни Гретты. Но всё же, задетая поведением Бьянки, она спросила:       — Я… не сделала вчера ничего предосудительного?       Роше заинтересованно склонил голову, с наслаждением выпуская кольцо дыма, не сводя бдительного взгляда с девушки.       — Смотря что ты имеешь в виду, — вкрадчиво ответил командир, заставив Гретту нервно сглотнуть. Похоже, они оба — Вэс и Вернон — считали глупостью её желания свести счёты с жизнью.       — Не совсем хорошо помню всё, что делала. Но мне кажется, я могла случайно тебя задеть, ну и…       — С чего такие выводы? — внимательным взглядом шпион впился в её лицо.       Ну вот. Гретта ещё плохо знала Роше, но за тот короткий срок, который ей довелось провести с ним, поняла, что про таких, как он, говорят «палец в рот не клади». Его острый, аналитический ум склонен анализировать каждую мелочь. В голове Вернона, должно быть, всё рассортировано по полочкам. Может, он принимает за основу тот факт, что девушке удалось всего лишь коснуться рукоятки ножа — не вынуть его из ножен. Но и сама девушка не обладала заурядным умом. Стало ясно: кровь у её постели была оставлена не Роше. Когда он пришёл к ней вчера, то не выражал признаков недомогания. Так кем же? Бьянкой? Или ею самой? Гретта вздохнула. Почему её вообще это волнует? И самое главное, что теперь ответить, чтобы не показаться глупой? Зачем ей вдруг стало важно нравиться Вернону, она решила обдумать позднее.       — Просто, когда мыла полы, то увидела кровь у кровати.       Это не совсем правда. Смазанные штрихи крови она впоследствии обнаружила по меньшей мере трижды. Гретта беглым взглядом изучила себя. В «наследство» от бандитов ей достались гематомы, синяки и ссадины, уже сменившие цвет с тёмно-красного на сине-фиолетовый с багровым оттенком, — но открытых ран не было. Значит, кровь могла оставить только Вэс.       Роше негромко хмыкнул, снова затягиваясь дымом, что означало: «нет, это был не я». Видимо, ему, как и любому сильному мужчине, претило, что женщина могла решить, будто ранила его. Гретта снова вздохнула.       — Наверное, из-за этого Бьянка и обиделась на меня. — Вернон вопросительно приподнял бровь, ожидая объяснений. — Ну, что я не заметила, что она поранилась.       Командир нахмурился. Переживал ли он о том, что его подчинённая получила повреждение, пусть и незначительное, судя по количеству крови, или в чём-то сомневался? Девушка напряглась. А зачем волноваться о Вэс, когда вот она, Гретта, перед ним? Которой нужно куда больше внимания, ведь ей по определению хуже.       Гретта решила переключить внимание на себя. В воздухе густой пеленой повис белый ароматный дым. Глядя себе под ноги, кусая щёку изнутри, девушка вдруг подняла голову.       — Можно? — осторожно спросила она, указывая на трубку в руке Роше.       Мужчина слабо улыбнулся в ответ на её просьбу. Молча прошёл к ночному столику, выдвинул его вперёд и поставил напротив девушки стул. Затем удалился, указав на выложенные из кармана мундира мешочки с табаком.       Гретта принялась раскрывать их, подносить к носу. По цвету все были одинаковыми. От первого мешочка пахло чем-то сладким и мягким, чувствовался выраженный фруктовый аромат. Этот ей точно нравился. Второй был крепким, смолянистым, прокопчённым. Что-то похожее ощущаешь, когда стоишь у разожжённого огня и весь дым летит прямо на тебя. Запах был неприятным, и Гретта, поморщив нос, сразу же отставила мешочек подальше. Третий табак показался пряным, как специи. Будто с кухни собрали все травы, кинули в кучу и перемололи в труху.       Но когда девушка раскрыла последний мешочек, то поняла, что это безусловная любовь. Конечно, если бы она могла её испытывать, как прежде, то так бы и назвала возникшее чувство. Однако сейчас, реагируя на аромат, напомнивший запах тлеющего костра, с нотками дыма, травы и древесины, Гретта испытала смутно знакомое чувство безмятежности. Она прижала мешочек к груди, как будто боялась его потерять.       Вернулся Роше. Он открывал дверь боком, в одной руке держа зажжённую свечу, а в другой — кружку кипятка. Гретта поспешила помочь. Устроившись на стуле, Вернон вытащил из-за пазухи маленькую баночку мёда. И, растворив его в горячей воде, настойчиво предложил питьё девушке:       — Я знаю, что ты не ешь, и не буду тебя заставлять. Но перед тем как покурить, нужно всё же чем-то забить желудок.       Гретта послушалась. Что за сила была в его глазах — не разобрать. Но как же приятно было ощущать её кожей, покрывшейся рябью мурашек! Причиной тому оказался не страх перед мужчиной, а осознание, что она всё ещё способна на какие-то эмоции, помимо ненависти и ужаса. Роше возрождал в ней жизнь. Пусть и на короткий миг своего присутствия.       — Почему ты начал курить? — просто спросила Гретта, не вдаваясь в причины своего интереса.       Роше, забрав у девушки вожделенный мешочек с табаком, выложил на стол уже пустую вишнёвую трубку. И с ноткой ностальгии стал рассказывать о страшных вещах:       — Представь себе огромное судно в бушующем шторме…       — Так ты был моряком? — нетерпеливо перебила Гретта.       — Не совсем. Поначалу отбывал наказание за один случай. Потом уже обзавёлся своим кораблём. Но это другая история.       — Что за случай?       — Подожди, дай сначала ответить на твой вопрос.       Гретта облокотилась о стол, подперла руками подбородок, замерев в волнующем предвкушении истории.       — Так вот, — продолжал Роше, принявшись отрезать тонкие, спрессованные ломтики табака острым, как бритва, ножом, — большое судно, страшный шторм. Несколько дней кряду ветер рвёт паруса и на палубы накатываются огромные волны. Ты и вся команда боретесь с силами природы за жизнь, — вышедшие из-под ножа Вернона опилки стали быстро превращаться в пушистые хлопья. — Ты так напряжён, что вот-вот взорвёшься. И тут в руку тебе ложится гладкая забитая трубка. Она позволяет снять все тревоги. Когда капитан произносит заветное «добро» и отпускает матросов на перекур, то все они начинают стягиваться на корму. Не просто покурить — тут уже нечто большее. Моряки собирались, чтобы обсудить между собой, как поступить в той или иной опасной ситуации, а я, — он выдержал многозначительную паузу, — я же получил отличную возможность узнать изнанку людей. Они выпускали не только дым, но и сокровенные мысли, которые мне очень пригодились в будущем — на допросах.       Гретта, не отрываясь, с неусыпным вниманием отмечала каждый жест, вслушивалась в каждое слово, пропуская их через себя. После того как табак стал воздушным, Роше умелыми движениями, чтобы сохранить его лёгкость, принялся набивать трубку.       — Для кого-то курение — это возможность расслабиться. Как для тебя сейчас, например. Для меня это ещё и зависимость. Я могу долгое время продержаться без табака, даже не вспоминая. Но стоит оторваться от дел… как рука сама тянется к трубке. Я изучил людей вдоль и поперёк, с помощью этого решил множество проблем. Но привычка осталась. А привычка, — выразительно проговорил он, поджигая табак свечой, так, что в его глазах отобразился слегка зловещий огонь греха, — приходит как странник, остаётся как гость и потом сама становится хозяином. — Вернон протянул трубку Гретте, чтобы ей было удобно взяться за мундштук. — Так что будь осторожна.