Проклятые

«Нет уступчивей под небом, чем простая вода. Нет равного воде под небом в преодолении твердого, прочного. Слабый одолеет сильного, мягкое одолеет твердое. Любой знает эту правду. Никто ни признает ее за истину» Лао-Цзы

      Гретта облегчённо облизнула губы, млея от нежных поглаживаний. Каждый раз, когда Иорвет, сняв перчатки, касался её кожи голыми руками, она втайне мечтала, чтобы эти блаженные моменты никогда не кончались. В душе витало полное, невозмутимое счастье. Как высшее состояние святости и телесного бытия, достигнутое от преодоления внутренних противоречий, от обретения единства со своим естеством. Она испытывала наслаждение, схожее с тем, какое переживает человек, греющийся у огня или пьющий горячий напиток после мороза. В настоящем царила гармония, и было так хорошо, что порой прикосновения казались не вполне реальными. Напоминали невесомое движение воздуха, а не живую близость. Тогда в попытках изгнания нашедшего на неё морока, уповая на ласку, Гретта немного приподнималась и подставлялась под чужую ладонь. Это повторялось бесчисленное количество раз. Рука Иорвета скользящим движением переходила от волос к плечу и обратно. Но вдруг замерла на месте.       — Что? — обронила сонная Гретта, раскрыв глаза и вопросительно заглянув ему в лицо. — Что такое?       Луна, неуверенно выглядывающая из-за дождевых туч, окутывала залу мягким рассеянным светом, который придавал паре сходство со сделанными из мрамора статуями. Однако её покровительство распространялось не в полную силу. Оттого, наверное, к щекам и прилила кровь, когда прежде, чем Иорвет что-либо сказал, Гретта заметила в нём признаки смертельной усталости. И устыдилась самой себя.       — Я должен восстановить силы, — совершенно очевидная истина была озвучена ровным голосом.       Ранее Иорвет подвергся тяжёлому изнурению, но не сказал Гретте, что устал, позволял тянуть из себя последние жилы. И давал собой беззастенчиво пользоваться. Теперь же, когда запас энергии, должно быть, опасно снизился, он заговорил что-то о долге и обязанностях. Так рассудительно и взвешенно, будто язык мог ненароком повернуться иначе и, предав своего владельца, сболтнуть лишнего. Словно признание в желании спать приравнивалось к обличению позорной и недостойной слабости. «Иорвет, чёрт возьми, — хотела вскрикнуть Гретта, — ты же не машина!» Но, усомнившись в праве на это, лишь закусила изнутри щёку. Он нашёл место, намереваясь, очевидно, побыть наедине с собой, в тишине и спокойствии. А тут его обнаружила она и в слепом эгоизме потребовала к себе внимания. Идея поскорее выпроводить её была справедливой, но пострадала от реализации. Иорвет спохватился уж очень несвоевременно. И будто позабыл, что в голосе должны звучать холод и сталь.       Гретта внезапно осознала себя без заслуг пожалованной. Более того — награждённой, невзирая на провинность. Предавая анафеме глупую девичью голову и эмоциональные срывы, она поспешила загладить свою вину. Приподнялась и потянулась ближе — коснулась губами прохладной гладкой кожи, запечатлевая невесомый, лёгкий как пёрышко поцелуй. Уголок рта Иорвета дрогнул в подобии насмешливой, незлобной улыбки. А затем Гретту несколько раз похлопали по бедру, и, догадавшись встать на ноги, она дала Иорвету возможность уйти.       Глядя ему вслед и видя, как его фигура растворялась в ночи, углубляясь в центр храма, Гретта думала только об одном. О том, что не для того столько ждала в заточении, чтобы просто взять и отпустить. Уже чувствуя всей душой и телом непреодолимую тягу, она сделала шаг в нужную сторону. Ей хотелось быть с ним. Но второго шага так и не последовало. Иорвет не позвал её. Даже несмотря на то, что до этого они спали вместе.       Прикрыв глаза и выдохнув, Гретта запрокинула голову. Пора внять уму-разуму и поостыть. В противном случае, вдобавок ко всему прочему, её станут воспринимать как репейную колючку, банный лист. Чувство меры не помешало бы.       Спустя пару минут она прошла в передние галереи, отметив, что скоя'таэли уже устроились на ночлег. Трупы перенесли в лес. Побеспокоились заранее, чтобы отвадить от себя незваных гостей. Снаружи моросил мелкий дождь, облака были редкими, так что из-за света луны местность вокруг хорошо просматривалась дозорными, которые были выставлены перед храмом.       Гретта забрала из рук уснувшего на шкурах Киарана тарелку, накрыла его найденным покрывалом. Сон эльфа был так глубок, что можно было заговорить в полный голос — и тот бы не проснулся. Понимание этого в очередной раз заставило задуматься о том, как серьёзно они с Иорветом недосыпали, стараясь её найти. От нахлынувшей нежности защемило сердце. Приглядывая свободное место для отдыха, Гретта понимала, что в конечном итоге ноги понесут её в другую сторону.       После того как Иорвет спас Гретту и сам чуть было её не удушил, он стал непривычно спокоен и тих. Сдался без боя и даже не чурался телячьих нежностей. Стоило на минутку одуматься, спросить себя: «Как он должен был для этого устать?» Соображалось, наверное, с трудом. Где в таком случае брать силы, чтобы поддерживать образ непримиримого циника?       Гретта и сама чувствовала усталость. Не в пример, конечно, эльфам. Но если сегодня не попытаться ухватиться за предоставленную возможность — мирное расположение Иорвета, — можно будет жалеть об этом до скончания времён.       Пока она блуждала в темноте, боялась ненароком свалиться в склеп. Чего, слава богу, не произошло. Иорвета и вправду оказалось непросто найти. Ему приготовили ночлег в одной из ниш, которую с первого раза и не заметить. Стоящие здесь колонны создавали имитацию стен, защищая от ветра. Казалось, что Иорвет будет спать как придётся, а принесённое одеяло и не понадобилось.       Оставалось самое трудное — незаметно забраться в постель. Так, чтобы не разбудить Иорвета и не напороться на нож, который тот всегда держал при себе.       Гретта присела на корточки и, затаив дыхание, стала стягивать с Иорвета одеяло. Не заметив никаких препятствий, она быстро юркнула под мужской бок и одним взмахом руки вернула всё как было.       Сердце билось как заведённое, отвечая на всплеск адреналина. Если бы здесь горел свет и Иорвет не спал, то было бы видно довольное лицо Гретты, которая стала похожа на улыбающуюся, сдерживающую смех лису.       Шалость удалась!       Внезапно Иорвет стал поворачиваться, заставив Гретту покончить с ликованием. А когда она увидела, как он занёс руку, в животе и вовсе всё перевернулось. Но Гретту только обхватили за талию. И одним движением притянули ближе к себе.       От этого невидимая пружина внутри расслабилась, а лицо приобрело ещё более довольное выражение. Даже несмотря на то, что спиной Гретта могла отчётливо чувствовать жар, исходящий от чужого тела, а копчиком — жёсткость опоясывающего Иорвета ремня.       Ей вдруг стало невообразимо уютно в этих объятиях. Гретта сочла бы это место самым лучшим на Континенте. Она немного поелозила, пристраиваясь, и нашла более удобное положение для сна. Получилось так, что под чужим весом Гретта оказалась придавлена к спальнику. Иорвет был тяжёлым и большим, но это не доставляло ей проблем. Она испытывала нечто схожее с тем чувством, когда укрывалась несколькими пуховыми одеялами холодной зимней ночью. Засыпать под такой тяжестью всегда было приятно, потому как она дарила ощущение надёжной защищённости и тепла.       В какой-то момент Гретта зарделась, представив, что Иорвет не спал и потакал ей осознанно. Или что, когда проснётся утром, станет её смущать. От такого близкого присутствия мужчины рядом и ощущения себя маленькой, зажатой им, Гретте стало волнительно. Впрочем, ненадолго. Ей было максимально комфортно в настоящем моменте, и не было ничего, что могло бы этому помешать. Так что она решительно проглотила тревоги, справедливо рассудив, что нужно брать, пока дают. Иорвет никогда не позволял ей так спать, всегда держался на расстоянии, хотя места их ночлега могли располагаться очень близко друг к другу. Видимо, сейчас он был измотан настолько, что не мог возражать.       Изголодавшейся по теплу и ласке, запуганной и потрясённой последними событиями Гретте было жизненно необходимо воспользоваться спокойностью Иорвета. В близости к нему она находила силы, надеясь, что и сама когда-нибудь сможет стать источником, подпитывающим его.       Иорвет был для неё кем-то вроде опасного зверя, подбираться к которому всегда следовало со всей осторожностью. Гретта не питала тщеславных надежд сделать из него того, кем он не являлся. По правде говоря, ей и не хотелось этого, потому что набор его качеств в целом её устраивал. Сейчас все сколы в их отношениях виделись ей шероховатостями, которые предстояло отшлифовать. И Гретта всерьёз думала, что это им по силам, потому что Иорвет подпускал её к себе и слушал.       Она не преминула потереться всем телом. Пока он в таком состоянии, за одну ночь надо наласкаться на год вперёд. Потому что завтра — о, Гретта вплотную приблизилась к пониманию сути Иорвета — он станет прежним. Заклятие спадёт, и спящий зверь превратится в зверя бодрствующего. А когда Иорвет не спал, всё ощущалось в перманентном напряжении. Сейчас же чувства, что от соприкосновения с ним её ударит током и убьёт, больше не было. Покалывание в пальцах от желания залепить ему пощёчину или от тяги обнять придёт завтра.       Всё — завтра.       Предсказанное Греттой сбылось практически сразу, стоило только открыть глаза. Она проснулась от того, что ей стало жарко. Потому что во сне стянула на себя покрывало и завернулась в него, как в кокон. Хоть по Иорвету и нельзя было сказать, что он испытывал по этому поводу какие-либо неудобства, Гретта всё же поспешила исправить свою оплошность. Она осторожно накрыла его, заботливо подоткнув края. И тут же вступила в новую борьбу с собой.       Отдохнувшую голову стали обуревать десятки мыслей. Гретта силилась понять, какое сейчас время суток, как долго она проспала, что произошло за последние дни, что происходило в настоящем, пока она лежала здесь. В месте их ночлега царила полутьма — сумерек было достаточно, для того чтобы запутать сознание: на улице утро, день или вечер? А света оказалось вдоволь, для того чтобы постоянно отвлекаться на постыдное занятие — с близкого расстояния рассматривать лицо спящего Иорвета.       Гретта понимала, что поступала не лучшим образом. Кому понравится, что на него спящего пялятся? Но решительно не могла ничего с собой поделать. Только с трудом одёргивала себя, едва изучение глазами перерастало в желание потрогать руками.       В конце концов это надоело не спавшему — она должна была догадаться! — Иорвету. Он фыркнул, не раскрывая глаз, отвернулся от неё, улёгшись на другой бок, и бросил через плечо:       — Принеси воды.       Вот оно! Всё встало на свои места. Ни «доброго утра», ни «пожалуйста».       С досады Гретта смяла под собой спальник. Уткнулась в него лицом.       Ладно, добрых напутствий на день грядущий она от Иорвета отродясь не слышала. Да и никогда не просыпалась раньше него. В основном её пробуждения были резкими и внезапными — его же стараниями — или проходили в гордом одиночестве.       Ещё он неоднократно рисковал своей жизнью, чтобы спасти её — вчера, например, — так что растрясти своё бренное тело, чтобы принести ему воды, однозначно несложно.       Если, как всегда, закрыть глаза на то, что он говорил. Потому что делал совершенно противоположное.       Гретта вспомнила, как раньше Иорвет вечно распылялся в угрозах, обязательно подчеркивая своё к ней отвращение. А потом что? Целовал-обнимал-целовал…       Гретта завозилась и захихикала. Чтобы в следующий момент почувствовать, как раздражённый этим поведением Иорвет пихнул её в сторону, незамысловатым способом поторапливая на выход.       Взбрыкнув и как бы невзначай задев своего обидчика, она поспешила ретироваться с гордо поднятой головой. В глубине души оставшись немного разочарованной тем, что погони не последовало.       Прохладный чистый воздух с шумом вошёл в лёгкие. Но когда Гретта вышла в переднюю галерею храма, в глаза не ударил солнечный свет. Погода оставалась пасмурной, продолжал накрапывать мелкий дождь.       Вокруг всё ещё спящего Киарана кипела жизнь. По всей видимости, тот никак не реагировал на посторонний шум. Отряд старался особенно не греметь, но всё равно можно было услышать тихие разговоры, приглушённый скрежет начищаемого оружия и лязг посуды. Удивительным было то, что хоть скоя'таэли и развели внутри храма костёр, но еду на нём не готовили. Напротив, в небольшом отдалении от входа, можно было заметить ещё один очаг, укрытый от непогоды деревьями. Оттуда до Гретты донёсся запах жареного мяса, который тут же вызвал голодный спазм. Киаран успел её накормить, пока не спал. Но она проголодалась за время, проведённое во сне. Иорвет, наверное, тоже. Так что, помимо воды, Гретта решила принести ему и завтрак.       По возвращении она была полностью загружена едой. На правой руке чудом балансировали две полные тарелки, в левой был хлеб, локтем Гретта зажимала тяжёлый бурдюк с водой.       — Эй! — вырвалось у неё, когда, даже не удостоив её взглядом, Иорвет вытащил последний. — Да, пожалуйста, — пробурчала она, проследив, как он выходит на стереобат .       Откупорив крышку, Иорвет поднял бурдюк над собой и пролил воду на лицо, умываясь. А затем стал пить, вглядываясь в дождевую взвесь.       Гретта замерла на месте, глядя на то, как при глотках двигался его кадык. Ей вдруг стало волнительно от мысли, что она оказалась свидетелем пробуждения Иорвета. И вздрогнула, чуть не выронив всю посуду, когда услышала:       — Долго ещё будешь топтаться?       Глаза расширились от возмущения. Захотелось бросить всё как есть и уйти восвояси. Но желание не омрачать это утро пересилило остальные эмоциональные порывы.       Она решила присоединиться к Иорвету на стереобате и села в том месте, где карниз надёжно укрывал от дождя. Но не от ветра, холодом скользящего по телу. Оказавшись на открытом пространстве, Гретта тут же поняла, что предстоящий день выдастся более суровым. Придётся теплее одеться в дорогу.       Гретта потянулась было за бурдюком, но Иорвет перехватил его. Ей уже не терпелось сказать что-то хлёсткое, но тут ей стали помогать — на руки полилась вода. Быстро сориентировавшись, хотя и не отойдя от шока, сложив ладони лодочкой, Гретта принялась наспех умываться.       «Что происходит?» — крутилось в голове.       Будучи не в силах сказать и слова, она взялась онемевшими руками за приборы. Но не успела прожевать и первого куска, как сверху на неё навалилась тяжёлая плита действительности. Только так и никак иначе Гретта могла назвать покрывало, которым Иорвет, сев рядом, укрыл её ноги.       Ей бы театрально поперхнуться и схватиться за горло, демонстрируя Иорвету, что она обо всём этом думает. Но Гретта осталась сидеть, примороженная к месту, в полнейшем оцепенении и сбитая с толку.       Казалось, от волнения трепетали даже ресницы, когда она подняла неуверенный взгляд на Иорвета. В её глазах, должно быть, так и читалось: «Для полного счастья не хватает только…»       — И не мечтай, — тут же отрезал он, верно считывая её мысли.       Сначала Иорвет отвернулся, потом снова смотрел ровно. Но когда стал откусывать хлеб, Гретта была готова поклясться, что долю секунды видела его усмешку.       — Это что? — Она с глупым видом проследила за тем, как в её тарелку перекочевал кусок мяса. — Это что и это? По-твоему, я питаюсь одним мясом?       Теперь её кусочек оброс горкой других, покрупнее. Не впервые Иорвет подкладывал ей еду, но впервые что-то при этом говорил.       — В нём много белка, — только и смогла сказать она в своё оправдание.       Она всегда специально клала Иорвету двойную порцию мяса, потому что думала, раз он мужчина и массивнее неё, значит, ему нужно больше сил.       — Снова прогрессивные словечки из твоего мира? Что-то про питательность? — он скорее не спрашивал, а утверждал. И, не дав ответить, сказал напоследок, пресекая дальнейшие разговоры: — Ешь больше, доходяга.       Услышанное, подкреплённое сделанным, вызвало смешанные чувства. Гретта отрешённо уставилась на выпирающую косточку на запястье, ближе подтянула к животу острые коленки. За время походов она максимально приблизилась к изящности тонкокостных эльфок, но Иорвета, по всей видимости, это не устраивало. Понимание того, что он откармливал её ещё прежде, чем она похудела, пришло хоть и запоздало, но подействовало успокаивающе. Всё указывало на то, что таким образом Иорвет просто выражал свою заботу.       В этом он походил на отца, который сначала ей бескомпромиссно в чём-то отказывал: «Нет, Гретта, ты плохо себя вела, а плохие девочки не кушают сладкое». А потом всё равно потакал желаниям дочери: «Вот тебе шоколадка, только маме не говори».       Он заботился о ней. Всегда. В свойственной только ему манере. Но сейчас всё ощущалось иначе, и если бы Гретта не сидела, то у неё точно подкосились бы ноги.       Мало-помалу она начинала проникаться особенностями взаимодействий с Иорветом. Стала лучше его понимать, а то, что не понимала, решала выяснять наверняка, через разговор:       — Ты не мог бы в конце просьб добавлять «пожалуйста»? — Гретта постаралась придать своему голосу больше нейтрального дружелюбия, боясь, что Иорвета покоробит один намёк на то, что он может что-то просить. И в ожидании ответа затаила дыхание.       В течение бесконечно долгой минуты Гретта силилась понять, что решал про себя Иорвет: казнить или помиловать? Иначе почему он молчал?       — Не привык, — ответил наконец взвешенно.       Воодушевлённая установленным контактом, Гретта придвинулась ближе.       — А «спасибо»?       Иорвет покосился на неё и насмешливо бросил:       — Ты сама говоришь через раз. — И, прежде чем её охватил стыд, продолжил, пожав плечами: — Да и какой в этом смысл?       — В том, чтобы выразить признательность? Благодарность? — пыталась подсказать Гретта, перебирая пальцами.       На этот раз Иорвет опалил её укоризненным взглядом и начал втолковывать, как неразумному ребёнку:       — Это можно передать своим отношением. Тем, как ты поступаешь. Надо что-то делать, не ожидая слов благодарности, — он сделал выразительную паузу, наверняка для того, чтобы обдумать последующую колкость. — И куда только смотрят твои правильные, — Иорвет выделил это слово, исказив его смысл, — ценности?       — Но ты делаешь что-то хорошее, только если тебе делают что-то хорошее, — заметила Гретта, смяв покрывало.       — Ложь, — отмахнулся Иорвет.       — Ладно, — сдалась Гретта, уступая. — Но так происходит в большей части случаев.       — Что справедливо, не так ли? Я — тебе, а ты — мне.       — Получается какой-то холодный расчёт.       — Благодарность в ответ на признательность. Поступки, а не слова. Зачем что-то говорить, когда всё и так очевидно?       — Я слышала, как ты говорил «спасибо» другим.       — В тех случаях, когда ничего другого сделать нельзя.       Гретта прокручивала его реплики снова и снова, неслышно повторяла одними губами, примеряя чужие ответы к своим понятиям. И, как оказалось, Иорвет не говорил ничего противоречащего её мыслям, просто у него был другой склад ума. В их общении порой чётко прослеживалась тень высокомерия и надменности, но Гретта заметила, что так вели себя все эльфы. Даже Киаран с Марелет, и те смотрели на неё будто свысока. Конечно, рост имел значение, и разница в нём не могла не ощущаться психологически. Но всё же пора было признать, что чувство превосходства над другими присутствовало у этого народа по умолчанию. Это прослеживалось не только в поведении, но и в речи — они растягивали слова, придавая им иное звучание, и в итоге получался не всеобщий язык в обычном понимании, а отдельное певучее наречие. Это было красиво, и, привыкнув к этому, Гретта воспринимала их речь как данность. Но, прожив некоторое время в тесном соседстве с людьми и краснолюдами, она снова стала обращать на неё внимание. Гретта не почувствовала по этому поводу отчуждения, но решила подумать о том, как разница в мелочах может повлиять на картину в целом. Чтобы сгладить острые углы расовых различий, для начала нужно изучить последние, а затем научиться их понимать. Без помощи в таком деле не обойтись, и Иорвет любезно — ну, почти — оказывал Гретте содействие. Делал ли он это осознанно или интуитивно — значения не имело. В любом случае было приятно.       Рефлексия на эту тему могла растянуться на очень продолжительное время, но уже сейчас можно было сделать кое-какие выводы. В ответ на первый вопрос Гретты Иорвет не отрицал того, что может просить об одолжении. Значит, она зачастую думала неправильно, считая, что он чрезмерно спесив. Прежде всего ей нужно было рассуждать с оглядкой на его профессиональную принадлежность — Иорвет по привычке формулировал свои обращения как приказы. А ведь подобное поведение обычно свойственно тем, кто имеет власть и подчинённых. Некоторые школьные учителя из прошлого, с которыми Гретта была в более близких отношениях, чем с прочими, и те всегда говорили покровительственно. Даже после выпуска. Итак, вывод номер один — род занятий накладывал свой отпечаток.       Как отдельно взятая личность, Иорвет отрицал необходимость использования вежливых форм. Он отдавал приоритет поступкам, и будь он из числа людей, про него можно было бы сказать: «Человек дела, а не слова». В обществе подобных личностей уважали больше всего. Так ли важно Гретте было услышать «доброе утро», «спасибо» и «пожалуйста», вместо того чтобы по-настоящему прочувствовать хорошее отношение к себе? Покрывало согревало эффективнее, чем «спасибо, что принесла воду». Как говорится, спасибо в карман не положишь. Можно дать руку на отсечение, что вчера, вместо того чтобы сказать «не сиди на холодном полу», Иорвет, будь он в форме, просто поднял бы Гретту. Как много заботы она спутала с грубостью и жестокостью? Нет, не стоило пытаться полностью его обелить. Нетерпеливость — один из недостатков — здорово портила им жизнь. И поди разберись, где Иорвет грубо заботился, а где нетерпеливо швырял. На это снова уйдёт неприлично много времени. А пока нужно было подводить второй итог — с чужим мнением, нравится оно или нет, стоит считаться.       Получилось так: были вещи, которые Гретта могла перенять, потому что они ей нравились. Были такие, которые оставалось только принять. Ну и, наконец, те, с которыми сложно смириться. А значит, следовало найти компромисс.       Гретта встрепенулась, откладывая пустую тарелку. Вынырнув из размышлений, она обнаружила, что Иорвет пребывал в собственных. О чём он думал, вглядываясь по ту сторону леса? Об их разговоре или о том, каким тяжёлым предстоял день? Это невозможно было понять по совершенно бесстрастному лицу. Плавно занеся руку, Гретта мягко коснулась плеча Иорвета.       — А что насчёт Гретты? — Он нечитаемо проследил за этим движением. И, приободрённая обретённой свободой действий, она поддела кончиками пальцев его подбородок. — В том, чтобы звать меня по имени, тоже нет смысла? — и проникновенно заглянула ему в глаза.       Возможно, она себя переоценила. Тут же ей пришлось пытаться скрыть своё недоумение от того, каким же отзывчивым в последнее время стал Иорвет. Задержав на ней взгляд, он медленно изучал её лицо, так вдумчиво и неторопливо, словно у него была вечность. Однако сдерживание от язвительных комментариев всё ещё было не в его характере:       — Нет смысла, говоришь? — он склонил голову набок. — В твоём имени его больше, чем нам обоим хотелось бы, поверь.       Гретта не понимала, о чём шла речь. Но могла предположить, что им двигало. Какая-то мысль о том, что её имя было не таким, каким бы хотелось, не эльфийским. Ему наверняка было трудно примириться с происхождением своей избранницы, в то время как ей было безразлично, кто он и откуда. Главное — какой и как к ней относится. Поэтому она упрямо поджала губы и убрала руку.       Нет компромисса — нет отношений, вот что она пыталась донести. Это также было демонстрацией и того, каким человеком она хотела быть. Со своей волей и желаниями, с которыми нужно считаться и которые требовалось уважать.       Иорвет, внезапно лишённый благосклонности, закатил глаза.       — Я поработаю над этим, — сказал так, будто пообещал убить.       Гретта, внутренне поражаясь той стремительности, с которой он принимал решения, иронично вздёрнула бровь и скрестила на груди руки:       — Над собой, ты имеешь в виду?       С полминуты, за которую усилился дождь, ничего не происходило. А затем Иорвет, запрокинув голову, совершенно обескураживающим образом рассмеялся. Так звонко и с виду простосердечно, что Гретте сразу стало понятно — мирное время закономерно подошло к концу, и теперь только и оставалось, что уйти за баррикады.       Резко оборвавшийся смех и требовательный взгляд пригвоздили её к полу, когда она собиралась это сделать:       — А что ты?       — А что я? — глупо переспросила Гретта.       И мысленно ударила себя по лбу — сейчас Иорвет начнёт ко всему придираться. Не надо было пытаться его поддеть.       — Сидишь здесь как ни в чём не бывало, — он словно выплюнул эту фразу. — Рассуждаешь о всякой чепухе. И всё это спустя мизерное время после того, как тебе чудом удалось выжить.       Гретта вспомнила то обещание, которое дала себе несколько дней назад. Как жаль, что условие «не перечить Иорвету» относилось только ко вмешательству в мужские дела. Так можно было бы со спокойной совестью переложить на него всю ответственность. Увы, отношения — забота двух сторон. Пришлось призвать всё своё мужество, готовясь к перестрелке.       — Мне что, лежать и дрожать от страха? — она думала, что пусть ей и не удастся победить, но сражаться она будет достойно.       Впрочем, проиграет тот, кто первый даст волю эмоциям и погребёт под волной взрыва обоих.       — Вот оно, — Иорвет щёлкнул пальцами, будто Гретта удачно подсказала ему то, что он тщетно силился вспомнить. — Неужели тебе было страшно?       — Представь себе.       — Так расскажи мне об этом. Давай же, что угодно, — наигранно приободрил он, — только поновее. Что у нас на повестке дня?       Гретте захотелось толкнуть его, пнуть, укусить, да побольнее. Впервые они сидели, переругиваясь, так близко. Уж слишком велик был соблазн. Как и вероятность того, что в случае чего Иорвет быстро спустит Гретту со стереобата.       Нет уж, спокойствие, только спокойствие. Нужно остыть и вернуться к обычному, мирному состоянию, в котором можно взвешенно рассуждать о последующих действиях.       Гретта сложила руки домиком и склонилась к ним, касаясь их лбом.       — Хорошо, Иорвет, — выдохнула, согревая дыханием ладони, — я расскажу тебе кое-что, но не обещаю, что тебя не потянет в сон.       И боковым зрением тут же заметила, как он спрятал за рукой зевок. Прекрасно зная, что Гретта на него смотрит, Иорвет принял искусственно встревоженный, обеспокоенный вид:       — О, прости, — в его тоне не было и намёка на сожаление.       — Придурок, — не удержавшись, сказала она беззвучно.       — Я умею читать по губам, — предостерегающим голосом ответил он. — В твоих интересах постараться поскорее заговорить меня. — Да уж, прямо плёвое дело. — Иначе я назову то слово, которым ты меня обозвала.       Что будет дальше, объяснять не требовалось. Тело сразу отреагировало на эти слова — в животе похолодело, а кожа сделалась гусиной.       — Я приступаю, — с трудом выдавила Гретта.       — Давай без прелюдий.       Нога нервно дёрнулась. Не то от испытываемого страха, не то от бешенства. От смысла сказанного, от звучания голоса, нарочито глубокого и подначивающего.       Гретта сделала глубокий вдох. И выдох. Начать было тяжелее всего.       — Для тебя не будет новостью, если я скажу, что мне часто снятся кошмары, — внешне она старалась оставаться невозмутимой, но голос её дрожал, отзываясь на беспокойство внутри. — Всякий раз, когда в моих снах мне что-то угрожает, я сжимаюсь в комок от страха.       Иорвет молчал. По-видимому, ей наконец удалось захватить его внимание.       — Но стоит кому-то или чему-то угрожать во сне моим близким, как страх исчезает и я готова рвать пасти чудовищ руками. Там я это и делаю. Совершенно бесстрашно.       — И я как бы должен, — Иорвет сделал в воздухе неопределённое движение, и Гретта почувствовала, что у одного глаза начался нервный тик, — провести из твоих снов параллели с настоящим?       — Да.       — Ого, да ты опаснее, чем кажешься.       Руки уже заметно начало трясти.       — Что же ты на Ангрэн не набросилась? — сыронизировал он. — Хм, погоди. Неужели мы недостаточно близки?       Терпение лопнуло, как струны гитары во время игры. Только играл Иорвет на чужих нервах. Не помня себя настоящую, сорвав с ног одеяло, Гретта резко подорвалась с места. И этим же одеялом внезапно накрыла с головой ничего не подозревающего Иорвета. Чтобы затем схватить его за плечи и, навалившись всем телом, заставить лечь на стереобат. Её дрожащие от раздражения руки уже потянулись к чужой шее, чтобы сжать, да посильнее. Может быть, даже потрясти. Но было поздно.       Иорвет освободился раньше, чем можно было предположить. Если сдавшая позиции Гретта вообще могла о чём-то думать тогда. За мгновение до того, как одеяло взметнулось в воздух, что-то промелькнуло во взгляде напротив, что сразу же напомнило о необходимости молиться. Впрочем, она бы не успела. Из горла вырвался испуганный вскрик — так стремительно Иорвет прижал её к себе и, перевернувшись, впечатал телом в стереобат. На спину и затылок пришёлся самый главный удар. Не страшный, но вполне достаточный для того, чтобы зажмуриться и прошипеть от боли.       Раскрыть глаза, в которых плясали искры, пришлось не по собственному желанию, а вынужденно. От шока из-за того, что рука нависшего над ней Иорвета медленно двинулась от колена вверх, к бедру.       — Мерзавец! — в сердцах воскликнула Гретта. Ей стало особенно обидно почему-то от того, что его плечи были под тем самым одеялом, которым планировалось его удушить.       Иорвет переиграл её. И переиграл красиво. Внезапное ощущение близости опалило кожу, расцарапав её сотнями прикосновений раскалённого песка. И всё же, холода, сочащегося от камня за спиной, хватило, чтобы охладить разум. Гретта попыталась встать, но только завозилась на месте, не в силах сдвинуть нависшего Иорвета ни на миллиметр. В итоге лишь откровенно потёрлась об него.       — Так хочется быть ближе? — самодовольно хмыкнул Иорвет, не отрывая от неё изучающего, заинтересованного взгляда. И нахмурился, стоило тому зацепиться за губы.       Нависнув над ней, одной рукой он опирался рядом с её головой о стереобат. Второй по-прежнему касался бедра. И вдруг сжал его. В ответ по телу Гретты прошла тёплая волна, разлившись до самых кончиков пальцев. Не то от перепадов температуры — было одновременно холодно и горячо, — не то от нелогичного, иррационального желания прижаться к тому, кому несколько минут назад она угрожала расправой.       Вопреки ожиданиям, Иорвет не разозлился. Напротив, казалось, вся ситуация изрядно позабавила его. И это в то время, когда Гретта требовала воспринимать её всерьёз.       — Ты услышал то, что хотел, — совладав с собой, Гретта воинственно отмахнулась от искажения её слов. — Речь шла не о том, чтобы рвать чужие пасти, а о том, что в жизни я становлюсь смелее.       Некоторое время Иорвет смотрел на неё оценивающе, скользя искрящимся взглядом по глазам, волосам и губам.       — Проверим? — спросил он нахально и недвусмысленно потянулся к ремню её штанов.       Этот жест поднял в Гретте настоящую бурю негодования. И, пылая праведным гневом, уперевшись в его плечи, она прокричала:       — Нет!       Вопреки её категоричному запрету, Иорвет рассмеялся и всё же коснулся ремня. Но вместо того чтобы расстегнуть, он, вставая, полностью обхватил его рукой. И потащил Гретту за собой, как нашкодившего котёнка, за шкирку вверх. Заставил подняться на ноги.       — Давай, — бросил Иорвет, — испытаем твой дух.       Гретту, встревоженно кусающую губы, дважды просить не пришлось. Что Иорвету её «нет», когда он в любой момент мог притвориться глухим и превратить его в «да»? Учащая пульс, в груди гулко билось испуганное сердце. Попытка скрыть за обидой тревогу была обречена на провал. Иорвет собирался каким-то образом проверить Гретту. Но как и на что? Неприятное удивление осадками пепла опускалось на дно души, освобождая место на поверхности для любопытства. Что же он скажет?       Иорвет, казалось, как всегда, не обременённый какими бы то ни было переживаниями, времени на подготовку не дал. Обратился к Гретте, смотря прямо, глаза в глаза, и холодно припечатал:       — Предположим, я передумал.       На голову словно вылили ушат ледяной воды. Гретта ещё не до конца поняла смысл этих слов, но мрачные мысли тут же охватили её, и остановить их казалось невозможным. Что? В чём он передумал? Это касалось их отношений? Отказ Гретты только что стал решающим, и Иорвету всё надоело? Он не захотел связываться с такой, как она?       — Ты говоришь, — в горле запершило, и голос перестал её слушаться, — о нас?       — Об этом, — уверенно подтвердил он, — и о себе в частности.       Вот так. Не в бровь, а в глаз. Ощущая себя загнанной в угол, Гретта сжала кулаки и скрестила на груди руки.       — Ого, Иорвет, — внезапно охватившее её расстройство смешалось с горьким разочарованием. Это заставило Гретту укоризненно покачать головой и опустить глаза.       Испытать дух, да? Проверить, какая реакция будет на разрыв? Или дальше по тексту у него извращённое признание, суть которого сведётся к издевательскому «я пошутил»? Гретте совершенно точно не хотелось дослушивать это до конца. Гори все его шутки синим пламенем.       Она была готова развернуться и уйти, чтобы оставить его захлёбываться своим ядом. Но следующий вопрос заставил её задержаться:       — К чему сейчас твой ироничный тон? — напряжённо спросил Иорвет, буравя её — она могла поклясться, хоть и не видела этого, — недобрым взглядом.       Чуть что не по его сценарию, так сразу начинал злиться! Гретта вскинулась, всплеснув руками:       — Ну не знаю, Иорвет. Может, потому, что я не понимаю тебя? Ты бросаешь меня?       — Folie beanna! Ты в своём уме? — Ну да, точно. Куда они разойдутся с одним проклятием на двоих? — Я лишь хотел сказать, что моё отношение к тебе изменилось!       — О! Так я тебе нравлюсь теперь?!       — У тебя проблемы со слухом? Я такого не говорил!       Подлец! А ведь Гретта догадывалась, что так всё и будет. Сбылось практически слово в слово!       — А, вот ты как! Ясно, Иорвет. Ты, как всегда, в своём репертуаре! Блестящее выступление! Пока!       На кой ей сдалось признаваться ему в чувствах первой? Кто только за язык потянул? Мир бы рухнул, не сделай она этого тогда? Гретта злилась на себя за то, что не контролировала свои эмоции, говорила с надрывом. Слишком открыто и искренне показывала своё небезразличие. В сердцах кляла Иорвета, который всё вывернул наизнанку — как ему заблагорассудилось!       Круто развернувшись на каблуках, она взъярённой гарпией двинулась на выход, тем самым молчаливо предлагая разойтись и остыть.       Не стоило забывать — но как на эмоциях помнить? — что терпение не входило в перечень добродетелей Иорвета. Рыкнув, он в пару шагов догнал Гретту и, схватив за предплечье, дёрнул, разворачивая, назад. Когда их взгляды скрестились на манер клинков, зелёные глаза блеснули злостью и раздражением, с головы до ног окатив Иорвета волной огненной ярости.       — Что ты здесь устроила? — опасно тихо прошипел он. — Что за истерики?       Его плечи часто вздымались от подавляемого гнева. Рука, всё ещё державшая Гретту, была тяжёлой и, казалось, прожигала до самых костей. Мог ли Иорвет достоверно изображать гнев? И если да, то для чего предпринимать такие усилия? Запоздалое понимание того, что перед ней не разыгрывали спектакль, свалилось Гретте булыжником на голову.       Чёрт возьми, Иорвет! Не мог выбрать момент получше? Обстановка недружественная, атмосфера неподходящая, и всё походило на допрос с пристрастием или на высказывание претензии. Не попади Гретта в плен, не разлучилась бы с Иорветом. Не проведи она несколько дней в заточении, он бы не пришёл к новым для себя выводам. И вроде хорошо всё выходило, надо бы радоваться. Но от внезапно нагрянувшего страшного предчувствия на душе как кошки заскребли.       Если вывести Иорвета на чистую воду, он же раздавит Гретту за свою слабость.       Может, лучше бы всё оставалось по-прежнему? Конечно, как и почти любая девушка, Гретта мечтала о романтике. Но чистосердечные признания Иорвета откровенно пугали и нагоняли страх. Он чуть не убил её, когда осознал своё влечение к ней. И, наверное, уже простил его себе. Пошёл на сделку с дьяволом, что-то пожертвовав или пообещав взамен.       А если Иорвет полюбит её по-настоящему, не станет ли Гретта за это расплачиваться?       Но… Неужели в ней говорила трусость? Гретта осознала это в тот миг, когда была готова закричать, чтобы он молчал, и вырваться, чтобы сбежать.       Всё же стоило заглянуть правде в глаза. Иорвет не запугивал и не пытал. Начал разговор спокойно и рассудительно. Значит, для него это был пройденный этап, он всё обдумал и взвесил. А Гретта переполошилась на пустом месте и поспешила с выводами.       В последнем они что, поменялись местами?       С чего ей вообще взбрело в голову, что, не попади она в плен, Иорвет не почувствовал бы к ней симпатию и не сказал об этом?       Следуя интуиции, Гретта попыталась всё исправить:       — Ты не думал, что я могу расстроиться из-за того, что мою ценность признали только в стрессовой ситуации? Под угрозой смерти? А когда всё хорошо, иди, Гретта. — Иорвет нахмурился, подталкивая к правильному выбору слова. — Погуляй, — выкрутилась она. Но тут же цыкнула в презрении к его манерности, попытавшись вырваться из хватки: — Конечно, самое время поберечь твой нежный слух!       — Проклятье. Тебя что, Ангрэн покусала? Успокойся уже.       Воздуха ей, воздуха. Иорвет её успокаивал! Не наоборот.       Гретта постаралась собраться, уязвлённая тем, что быстрее обуздать собственный гнев удалось не ей.       — Что ты хочешь от меня услышать?       — Ответ на то, что я сказал в самом начале.       Она могла поклясться, что взревёт раненым зверем, если Иорвет ещё раз поступит с ней так скользко. Он мастерски обходил возможность сказать всё прямо. При этом в прошлом сам же корил Гретту за то, что она юлила. Но обвинить его сейчас в двойных стандартах язык не поворачивался. Иорвет не впервые так поступал, но, похоже, на то имелись свои причины. Несложно догадаться, учитывая его расистское прошлое. Оставалось только надеяться, что в будущем, которое, по всей видимости, их ожидало, ему станет легче.       Та часть Гретты, которая любила пререкаться, так и подмывала оттянуть это «легче» на подольше. Но так они с мёртвого места не сдвинутся. Как он там говорил? «Предположим, я передумал»? Ну, в переводе с эльфского это должно было значить: «Я понял, что ты для меня не просто кусок мяса, я тобой дорожу».       — Предположим, что я хотела бы это услышать, — не осталась в долгу Гретта, и Иорвет закатил глаза. — Но учитывая всё то, что мы пережили недавно, если честно, мне это показалось бы лишним.       Один — один, дорогуша. Как долго он будет мучиться, мечась между мыслями о том, отвергла ли его признание Гретта или имела в виду что-то другое?       — Почему?       Гретта подавила стон разочарования. Боже, она забыла, что он всегда шёл напролом. Как же жаль, что ход конём вскроется так рано.       — Потому что поступки красноречивее слов, Иорвет, — передразнила Гретта. Чёрт возьми, что она делала? Зачем, просто зачем? — Не твои ли это слова?       Сейчас он поймёт, что она указала ему на объятия, которыми он чуть было её не убил. Уличила в слабости к ней, подтверждением которой служили иссиня-чёрные синяки на рёбрах.       «Да, Иорвет, — думала Гретта, втайне злорадствуя и ликуя. — Можно было не бороться с собой и обойтись без ненавистных тобой слов. Доказательства твоей “любви” можно отснять на камеру и предоставить в суде».       Если Гретта хотела стать мудрее, ей следовало получше стараться найти с Иорветом общий язык, вместо того чтобы праздновать преждевременный успех. Как должен помнить о свойствах огня тот, кто с ним играет, так и ей стоило быть более разборчивой в выражениях. Так было ли хоть что-то удивительное в том, что замечтавшуюся Гретту пригвоздили к месту ледяным взглядом?       — Попробуй объяснить мне, — голос Иорвета опасно понизился, по звучанию приобретя сходство с рокотом грома, — как так получается, что когда я говорю с тобой нормально, — он выделил последнее слово, для усиления эффекта сжав предплечье Гретты, заставив ту шикнуть, — ты начинаешь выводить меня из себя?       — Да ты послушай себя со стороны, — окрысилась Гретта, снова попытавшись вырвать руку — увы, безуспешно. — Что ты мне говоришь? — отгрохотал, чеканя слова, её голос. — Предположим, конечно же, чисто гипотетически, ты осознал, что испытываешь ко мне нечто… лучшее, чем желание убить или, — здесь потребовалась вся её смелость, чтобы закончить, — подмять под себя. — Смакуя то, с каким видом Иорвет скривился от её фразы, Гретта продолжила самозабвенно напирать: — А теперь решил спросить моего мнения, что я думаю по этому поводу. Чтобы что? Получить моё одобрение?       — В гробу я видал твоё одобрение, — прорычал он.       — Тогда скажи это! — отчаянно провоцировала она, до самого конца надеясь вытащить из него признание. Если ему так плевать на её чувства и для него якобы не составляет особого труда разбрасываться словами, то пусть сделает это. К чёрту политику и идеологию!       — Сказал уже больше, чем хотел.       Стервец! Как она могла не заметить его внезапно изменившееся настроение? К чему был последний ласковый взгляд, изучивший каждый сантиметр её лица?       — А большего я не заслуживаю?       — Этого, — неожиданное тепло в его голосе должно было принести спокойствие, но Гретта отнесла его к ложному, — я не говорил.       И прежде чем она сравнила его со змеем, Иорвет ослабил хватку и склонился над ней, для того чтобы… поймать губами воздух. Ещё чего! Гретта стремительно увернулась, сжав кулаки до побеления костяшек.       — Думаешь, я такая дура, — переполошилась она, отступая, — что позволю вечно собой манипулировать?       Иорвет не ответил, а молча посмотрел на неё с неким предвкушением, о котором можно было теоретически догадываться, но которое на практике следовало избегать. Подчиняясь зову здравого смысла — резко поменявшийся в лице и поведении Иорвет по привычке пугал, — Гретта припустила в сторону выхода.       Нужно было только достичь центра храма и преодолеть каких-то пятьдесят метров, чтобы выбраться наружу. Оказавшись где-то посередине, можно было закричать, прося о помощи, как бы удручающе это ни звучало.       Выбежав из главной галереи, Гретта притормозила всего на мгновение, заозиравшись. Погони не было видно, но тогда откуда перед ней появился Иорвет?       Ах да, чёрт возьми, срезал путь.       На горизонте обозначился силуэт одного из скоя'таэлей. Когда Гретта увидела его, её и так колотящееся сердце было готово вырваться из груди. Она, не теряя ни секунды, открыла рот, чтобы привлечь к себе внимание. Но Иорвет тут же положил на её губы руку, сделав эльфу отмашку. «Дьявольщина! — ругнулась про себя Гретта, отмечая чужое размеренное дыхание. — Для него это была просто лёгкая прогулка!» Стоило ей так подумать, как Иорвет зашёл ей за спину и, другой рукой обхватив за живот, потащил куда-то в сторону.       Она неистово забрыкалась, пытаясь дать понять с интересом наблюдающему издалека за происходящим скоя'таэлю, что дело пахло керосином. Но тот, словно не заметив ничего курьёзного, с будничным видом отправился дальше. Сама Гретта не могла ничего противопоставить Иорвету, веся даже меньше, чем его обычное снаряжение, которое он ежедневно носил на себе.       Они оказались в очередном худо-бедно изолированном помещении, куда можно было войти из нескольких образованных колоннами проёмов. Взглядом отыскивая возможные пути отступления, Гретта сжала губы в тонкую полоску. С таким упрямым видом и представ перед отпустившим её Иорветом.       Хорошо, пусть подберёт правильные слова, и она, так уж и быть, простит его.       Но что это с его лицом? В такой ситуации он ещё смеет улыбаться?!       В приступе бессильной злобы Гретта закрыла глаза руками, а после зарылась ими в волосы. Иорвет оказался так близко, чтобы заставить её опомниться и начать отступать. Когда холод колонны опалил взмокшую от пота спину, Гретта не нашла ничего лучше, чем упереться ладонями в грудь Иорвета. Плавным, будто осторожным движением он перехватил её за запястья и отвёл эту никчёмную преграду в сторону.       Гретта зажмурилась. Слишком хорошо было знакомо это затишье перед бурей. Иорвет никогда её не бил, но сейчас наверняка по стенке размажет.       Внезапно её мягко подхватили за подбородок и задрали его вверх. Только от таких манипуляций с её телом становилось дискомфортно — слишком уж велика была разница в росте. И в попытке уйти от давления Гретта сделала шаг назад. Одной пяткой наступила на воздух, а другой нащупала какое-то возвышение. Ей будто позволили подняться на него, терпеливо выжидая.       Гретта, ощущая себя пойманной добычей, лихорадочно пыталась вспомнить о наличии зубов и ногтей и их предназначении в стрессовых обстоятельствах. Старалась взять свои чувства под контроль, что было довольно проблематично, учитывая расстановку сил и таящуюся в сердце обиду.       — Что теперь? — она задала этот вопрос с опаской, но внешне не растеряла боевого настроя.       — Лучше ты мне скажи, — ответил Иорвет, очертив большим пальцем её нижнюю губу.       От него приятно пахло натуральной кожей, деревом и чем-то травяным…       Чёрт возьми, он продолжал это делать! Продолжал давить на неё, потакая её слабостям! Смотрел совершенно новым, непривычно нежным взглядом, который просто сводил её с ума.       Знаем, плавали! Всё это — лишь хитро расставленная ловушка, которая потом оставит Гретту с дырой в сердце.       Вдруг в ней взыграло непреодолимое желание причинить ему боль. Чтобы убрал от неё свои чёртовы руки, не дышал с ней одним воздухом, чтобы просто убрался прочь.       Гретта обхватила руку Иорвета, которой он всё ещё держал её за подбородок, и с силой укусила большой палец.       Всё, чего ей удалось добиться, — это почувствовать, как вначале его кисть дрогнула. Но в целом он остался прежним, даже не шелохнулся. Только отметил вслух, будто довольный увиденным:       — Это… — Они оба проследили за тем, как за рукав скатилась тоненькая струйка крови, — интригует.       Гретта тут же отпустила его руку, уже пожалев о своём импульсивном решении. Идиотка! Что она натворила? У него кровь!       — Прости, — от свалившегося на плечи груза вины она поспешила донести до Иорвета, как сожалела о содеянном. И, подкрепив своё намерение действием, взялась за воротник мужской рубашки, заставляя смотреть прямо в глаза. — Прости, я не хотела.       — Ты хотела, — Иорвет сдавил её гипнотизирующим взглядом и придвинулся ближе.       — Я хотела, — сокрушённо согласилась Гретта, чувствуя его дыхание на своих губах, — прости.       Едва он коснулся её рта своим, как она, словно сорвавшись с цепи, впилась в него требовательным поцелуем, зарываясь руками в его волосы. Иорвет, шумно выдохнув, притянув Гретту за шею, зазывающе прошёлся языком по нижней губе. Надавив влажным кончиком, силой заставил её приоткрыть рот, разжать зубы и впустить в себя.       Ни о каком сопротивлении не могло идти и речи. От неконтролируемого смертельного голода Гретта была готова простить что угодно, лишь бы Иорвет не переставал жадно впиваться в неё сухими, немного обветренными губами. От захлестнувшего её возбуждения она смело встретила горячий язык, коснувшийся нёба. И обласкала его своим, посасывая и покусывая тонкие чувственные губы.       Оставшийся привкус крови заставил её на мгновение оторваться и сказать урывками:       — Больше… никогда… — Мозг отказывался работать, когда она пыталась сложить простую фразу: «Нельзя идти друг против друга».       Но Иорвет понял без слов:       — Это к тебе, — выдохнул он, настойчиво увлекая за собой всё дальше, сминая нетерпеливым напором непослушные губы.       В наслаждении моментом она почти что потеряла сознание от удовольствия, когда Иорвет в порыве нахлынувших чувств больно сжал, впившись пальцами, тазобедренную кость. И углубил поцелуй, заставив Гретту запрокинуть голову.       Ей хотелось быть ближе, хотелось почувствовать, как он прижмёт её к себе, вдавив в стену. Но Иорвет будто умышленно соблюдал выверенную дистанцию между ними и не позволял, удерживая руками, придвинуться ни на миллиметр.       От такой вопиющей несправедливости Гретта не сдержала раздосадованного стона, чем тут же призвала усмешку проницательного Иорвета.       — Теперь вместе, — нахмурилась она, улучив момент, когда он позволил ей перевести дыхание, — по-настоящему?       И из страха получить нежелательный ответ решилась на наглую, отвлекающую вещь — прижалась к мужским губам ещё сильней, своей благосклонностью убеждая дать ей то, что нужно.       За что тут же получила нагоняй. В отместку Иорвет прикусил её верхнюю губу и заставил издать жалобный писк. Как бы говоря, что с ним манипуляции не пройдут.       — Без ссор всё равно не получится, — не сдавалась она.       — Сдох бы от скуки, — сказал он низким хрипловатым голосом.       Его ответ подействовал хлеще самого отчаянного и открытого признания в чувствах, заставив её с головы до ног покрыться мурашками. Гретта должна! Просто обязана сказать Иорвету нечто такое, после чего они бы никогда не сомневались в своём решении. Но была ли она на это способна, когда так сильно увязла в потоке охвативших её переживаний? Когда Иорвет, огладив разгорячённую кожу, склонился, скользя расслабленными губами по щеке, плавно прокладывая поцелуями дорожку к шее? Горячее дыхание отдалось жаром внутри живота и слабостью в коленях. Не владея собой, Гретта сделала то, на что раньше не осмелилась бы. Одной рукой зарывшись в мягкие чёрные пряди, надавила на затылок. Другую завела за спину и, положив ладонь на лопатки, изо всех сил притянула Иорвета к себе.       Чтобы испугаться того внезапного шума, который он создал, когда ему пришлось упереться двумя руками в колонну по обе стороны от головы Гретты, дабы не потерять равновесие.       — Что я вижу, — его тон выражал удивление, смешанное с весельем. Поэтому в приступе стыдливости Гретта поспешила отпустить его. — Неужели кто-то осмелел?       Ему ответил укоризненный — зачем же так пытать? — а затем и не лишённый смущения потупившийся взгляд из-под ресниц. Иорвет, казалось, и не собирался сбавлять оборотов, продолжая закапывать Гретту глубже.       — И как только такие мысли могли посетить твою светлую голову? — он дразняще поцокал языком, вскинув бровь. Гретта дёрнулась было, чтобы ответить, но Иорвет приложил палец к её губам. Прикосновение отозвалось жжением — из-за укусов, мелких ссадин и припухлости от поцелуев. — Потеряла связь с реальностью? Не понимаешь, где мы находимся?       Она чуть было не задохнулась от возмущения. Если на то пошло, он сам её спровоцировал!       — Я дам тебе больше, — вдруг прошептал Иорвет многообещающе, искушая растерянные сердце и душу, — но не здесь. Здесь неподходящее место.       Гретта чуть было не прослезилась от переполнявших её эмоций. Останавливаться сейчас было почти что болезненно, и так с ней поступали уже во второй раз. Потакая своим желаниям, она прильнула к Иорвету всем телом, чтобы на краткий миг продлить ощущение близости.       Но он придержал её за плечи.       — Вымогательница, — шутливо укорил, — усмири свой голод. Тебе не хватает самодисциплины.       Грудь разъедала образующаяся бездна, в которой была лишь пустота. Постепенно приходя в себя, Гретта стала понимающе кивать, успокаиваясь от поглаживаний по спине. Иорвет был прав. Что это на неё нашло? Она сама не ожидала от себя такой бурной реакции.       Раньше они хотели разного. Вслух говорили одно, показывали другое. Но в душе тем не менее тянулись друг к другу. И теперь всё стало на свои места. Чем не идиллия? Вывести бы это на новый уровень… Однако это могло оказаться ещё большим испытанием, чем то, с каким им приходилось встречаться прежде.       — Узнаёшь это место? — вдруг спросил Иорвет, прервав ход её мыслей.       Гретта мягко отстранилась и огляделась по сторонам. В тот момент, когда она уже качала головой в отрицании, неожиданно пришло осознание. Картинка воспоминания оказалась не до конца ясной и расплывчатой, будто перед снимавшей фильм камерой кружили белые клубы дыма. В них всё ещё можно было различить очертания предметов и специфику окружения, но главное — две практически обнажённые фигуры, сходящие друг от друга с ума. В этом самом месте Гретта впервые пыталась поцеловать Иорвета. Пусть и под влиянием дурманящего наркотического опьянения. Тогда её отвергли. Но спустя полгода они сюда вернулись. Она снова поцеловала Иорвета, уже осознанно. В этот раз, дав знать о своих чувствах, ей позволили.       Она бы назвала этот храм романтично — их местом. Но вокруг было пролито слишком много крови.       Поддавшись неизвестному, грустно-нежному ощущению, Гретта потёрлась лицом о ладонь Иорвета. Разомкнула губы, чтобы сказать, что всё помнит.       В этот момент их прервали. В проёме показался один из скоя'таэлей, лицо которого она особенно не запоминала. Тот, увидев их вместе, залился малиновой — именно такой, не иначе — краской. Из-за чего тут же порывисто отвернулся, докладывая Иорвету о том, за чем пришёл.       Странное дело, но, вопреки ожиданиям, Иорвет не оттолкнул Гретту, не сделал вид, что не был с ней. Наоборот, спокойно притянул к себе и стал отвечать на вопросы. Это вызвало у девушки одновременно ужас и восторг. Её не скрывали, её не стыдились. Хотя оба понимали, что в таком случае им придётся столкнуться с обществом, которое с трудом — можно ли вообще на это надеяться? — одобрит их союз.       Иорвет решит все проблемы, думала Гретта, крепко прижатая к его телу. Всё со временем образуется, она выбрала того, на кого можно положиться.       — Позвольте поинтересоваться, командир, — эльф, ни живой ни мёртвый, отказывался смотреть на них прямо. И, видимо, испугавшись смелости своего порыва, закашлялся. Похоже, он пребывал в глубоком смятении.       Гретта напряглась.       — Я весь внимание.       — Как ваше самочувствие?       Наверное, это было хуже, чем оказаться застигнутой с Иорветом врасплох. Провалиться на месте точно не помешало бы. Иначе куда деться со стыда за самый отъявленный эгоизм в её жизни? Мало запоздалого понимания того, что Гретта недвусмысленно дала понять Иорвету, что хотела продолжения. Была ли она в действительности готова — отдельный вопрос. Окончательно её добило не это. А то, с каким упорством последний час она изводила Иорвета, когда его ранам — пусть и не смертельным, но всё же — нужен был покой.       Именно тогда Гретта узнала, что такое по-настоящему увлечься. Тем самым приблизившись к тайнам молчаливого Иорвета.       Ругая себя последними словами, она ожидала, что слухи разлетятся по лагерю со скоростью лесного пожара. С печатью обречённости на лице мысленно готовилась встретить обращённые к ней осуждающие взгляды. Но удостоилась лишь полнейшей незаинтересованности. Что закономерно заставило задаться вопросом почему.       Ответ таился в тени прошлого, при воспоминании о котором хотелось отмахнуться, малодушно спрятаться. Теперь на каждом шагу Гретту преследовало ощущение липкости, возникшее одномоментно, такое, что невозможно избавиться. Это чувство было сродни тому, что могла испытывать в своей жизни любая девушка. Ровным счётом ничего не подозревающая, вернувшаяся домой с долгой прогулки, с ужасом обнаружившая на белых штанах красное пятно. Тогда в голову мерзкими щупальцами закрадывалось постыдное «все это видели».       «Все это видели, — думала Гретта, впервые осознав всю скользкость своего положения, — стараниями Иорвета». Который уже очень давно выжег на ней тавро раскалёнными щипцами: «Не обращай внимания, это моя подстилка». Они использовали это как прикрытие, защиту от чужих интересов и настороженных взглядов особенно подозрительных врагов. Таких, к примеру, как Лето или Филиппа. Если в прошлом Иорвет и думал о том, что подобное решение будет иметь свои последствия, вряд ли на тот момент его это волновало. Скорее он отнёсся к этому с безразличием, и в настоящем оно обрушилось на Гретту тяжёлым грузом. Из-за внезапно свалившегося стыда тело казалось скованным, отчего поначалу пропала способность мыслить и действовать произвольно. Чувствовалась внутренняя зажатость, дыхание то и дело перехватывало, стоило заговорить с кем-то из скоя'таэлей. И не было ничего удивительного в том, что прожить эти эмоции довелось только сейчас. Гретта не могла отрицать, что не замечала презрительного к себе отношения. Но раньше концентрировалась на том, что оскорбления касались самой её человеческой природы. И если тогда всё можно было отнести к лживым слухам, от которых несправедливо обиженной личности легко отмахнуться, то теперь наговоры были отчасти правдивы.       Волна гулом прокатившегося по отряду недовольства осталась в далёком прошлом. Эльфы и краснолюды давно свыклись с мыслью о том, что их командир якшался с человеком. А судя по тому, что какие-либо попытки навредить Гретте прекратились, сила их негодования либо пообветшала, либо изначально имела под собой слабое основание. Не секрет, что среди остальных Иорвет слыл самым ярым человеконенавистником. Как бы ни была неприятна реальность, плюющиеся желчью эльфские мужчины и сами были не прочь приударить за человеческими женщинами, что подтверждалось увиденным в Вергене. Неоднократно. Возможно, имея за душой собственные грехи и слабости, скоя'таэли и отнеслись ко всему проще. Кроме того, основание нового, независимого государства подразумевало под собой отказ от прежних предрассудков. И так выходило, что связь с Греттой Иорвету вообще могла оказаться на руку. Будто игнорируя моду заводить собственного ребёнка, он вдруг взял из приюта чужого. И все ему рукоплескали за проявленные самоотверженность и безграничную доброту.       Пример с приёмышем кое-как годился, но оваций всё же не последовало. Дальше ждали только откаты из-за расколовшегося на две половины лагеря. Переживая за свой моральный облик, Гретта не становилась слепой. Среди эльфов и краснолюдов нашлись и такие, которые отличались положительной реакцией на неё саму в частности. Повлиял ли на это Иорвет, рассказав о том, что она сделала для него, или уважение было заслужено честным личным трудом, неизвестно. Это просто являлось фактом. Как и то, что в её сторону по-прежнему долетали нелестные высказывания. А предательство, на которое пошли брат Дориата и его друг, как бы проводило незримую, но жирную черту, подтверждая само существование проблем из-за разногласий.       В попытках как-то оценить микроклимат в отряде Гретта пришла к тому, что с ней по-прежнему словно играли в игру «горячо-холодно». Которую с натяжкой можно было интерпретировать как нейтральное отношение. При виде человека кто-то, как и раньше, фыркал, отодвигался или зубоскалил. А кто-то не скупился и на улыбку, помощь в виде предложенной в трудный момент руки или разделённой пищи. К такому Гретта привыкла, поосвоившись. Но теперь с затаённым дыханием наблюдала за малиновым эльфом, который поймал их с Иорветом на горячем. Что случится, когда слухи найдут подтверждение? Не проговорится этот, разболтает другой. Наверное, использование человека в виде грелки и постельной утехи простили бы Иорвету охотнее, чем очевидно возникшие чувства. Которые, как казалось Гретте, невозможно утаить при открытом взаимодействии.       Конечно же, ей в очередной раз предстояло разочароваться — могла бы ради приличия поддаться сомнению! — Иорвет не обозначил их новые отношения ни словом, ни действием. Тому, как быстро и органично он входил в рабочую роль, можно было позавидовать. Но голова Гретты была занята подавлением охватившего её волнения и мысленным удушением шевельнувшейся в горле обиды. Да, Иорвет обеспечил Гретту склизким алиби, но не шевельнул и пальцем для того, чтобы другие поняли, что она стала нечто большим, чем просто телом для развлечения.       Когда отряд был готов продолжить путь и седлал лошадей, рука, неожиданно обнявшая её за плечи, заставила подскочить на месте. Мучимая несбывшимися ожиданиями, Гретта восприняла это как изощрённую пытку, натуральное издевательство и, задрав голову, предстала перед Киараном нахохлившимся воробьем.       — Ну, — разулыбался тот, другой рукой эффектным жестом поправляя волосы, — а что это мы такие грустные?       — Я не грустная, — пробубнила Гретта, надув щёки.       — Тогда расстроенная, — Киаран, не теряя радушного настроя и не сбавляя напора, стал ободряюще постукивать пальцами по кожаной девичьей курточке.       — Расстроенная, — вторила ему Гретта, сдав позиции. Досадливые морщинки на лице разгладились, а плечи заметно расслабились.       — А ты, — он сделал паузу, — Гретта, — и снова паузу, — не расстраивайся.       После этих слов между ними повисла закладывающая уши тишина. А потом в лёгких как веселящие шарики полопались, и, согнувшись в три погибели, выскользнув из объятий, Гретта рассмеялась. Всплеснула руками и хлопнула в ладоши:       — Спасибо тебе, друг, что пришёл и сказал это, — давилась она от смеха, — если бы не пришёл, — её снова одолело веселье, — не сказал, — Гретта тоже выдержала паузу, — что бы я тогда делала?       — Расстраивалась, — выдавил Киаран в приступе накатившего смеха.       — Точно, Киаран, — подхватила Гретта, подходя ближе к Рагнеде, — ты просто мастер решать проблемы.       — Стой! — он перехватил её на подлёте, стоило только сунуть ногу в стремя. — У тебя тут ремень развязался, — и указал на крепления седла.       Гретта вскинула брови, игнорируя онемение запястья, за которое Киаран схватил её, чтобы остановить.       — Мастер, — многозначительно выдала она, следя за тем, как за неё всё приводили в порядок, — не иначе. На все руки, — поинтересовалась пылко, подмечая про себя сноровку эльфа и умелые движения, — или не только?       С пару секунд ничего не происходило. А потом пригнувшийся у лошади Киаран поднял голову и молча посмотрел на Гретту нечитаемым взглядом. Что сразу отозвалось в ней растерянностью, при виде которой в глазах напротив зажглось злорадство и ликование. И тогда уже Гретта, попытавшись дать заднюю, стала смущаться и путаться в ногах, когда до неё наконец дошло, что она сморозила. От нахлынувшего стыда к лицу прилила кровь и только подстегнула к бегству.       — А что такое? — подчёркнуто незаинтересованно бросил вдогонку Киаран. Но голос изменил ему, дав петуха.       Гретта видела, как легко он взлетел в седло, чтобы догнать её. Но, видимо, поспешил, когда седлал Рагнеду. Стоило им сделать пару шагов, как Киаран перекрутился на месте и повис на взоржавшей, внезапно замершей на месте лошади вниз головой. Но его это не остановило. С непрошибаемой уверенностью он продолжил вещать из нового положения:       — Что-то не так? Вернись! Куда ты побежала? — Она уже не бежала, свалилась от смеха в мокрую от дождя траву, хватаясь за живот. — Мы уезжаем, Гретта.       — Вы странные, — оглушил их тихий спокойный голос Геральта, такой, каким обычно ставят страшный диагноз.       Гретта забыла про веселье и, размазав по лицу проступившие от смеха слёзы, встала на коленки. Киаран расслабился и, выпутавшись из стремени, позволил себе отдаться свободному падению.       — Геральт, — окликнула она, поднимаясь, — я хотела сказать, — и догнала его, встав у Плотвы на пути, — спасибо, что вернул мне Рагнеду.       Ни один мускул не дрогнул, когда смертельно бледный ведьмак, чуть склонив голову, ответил:       — Рад, что ты цела.       Запрокинув голову и уперев руки в бока, Гретта зажмурилась от широкой улыбки, пропуская Геральта вперёд. И когда открыла глаза, не могла избавиться от чувства, будто мгновение назад заметила на его лице нечто напоминающее смущение. Впрочем, весьма отдалённо.       «Это я его так? Из-за меня это с ним?» — спрашивала она, двумя пальцами касаясь уголков губ, растягивая их.       Киаран подошёл и, положив свои большие руки поверх её маленьких, стал хаотично возить ими по лицу, наглаживая кожу.       — Да красивая ты, красивая, — подзуживал он, делая из неё хомяка.       — Руки убрал, — угрожали ему смятые щёки.       Остановить это безумие мог только Иорвет или кто-нибудь похуже. Кто мог быть страшнее? Тот самый малиновый эльф, который, единожды застав Гретту с командиром, теперь наблюдал за ней с Киараном. Бедняга то бледнел, то краснел, не зная, куда деваться, с такими-то знаниями. Заметив его, Гретта принципиально не стала вырываться и устраивать переполох. Во-первых, её вины ни в чём не было, а во-вторых, пускай думает, что происходящее в порядке вещей. Оставалось лишь уповать на то, что он не выдумает околесицу, из-за которой все будут считать, что она спит с обоими.       — Сейчас осторожно посмотри направо, — сказала Гретта.       Киаран стал резко оглядываться.       — Господи! — воскликнула она, заполошно поворачивая его голову к себе. — Киаран, ты что, вообще? Я сказала, осторожно. Незаметно, понимаешь?       — Ну?       — Вон тот эльф.       — Что с ним?       — Подглядывает.       — Разберёмся, — спокойно ответил он и двинулся в указанном направлении.       — Мастер, — Гретта перегородила Киарану дорогу, взвалила его руку себе на плечо и стала оттаскивать к лошадям, — ваша помощь в этом не требуется. Скажите мне только имя.       — Халлон, — выдохнул он, сдавшись. Больше не нужно было его тащить.       — У этого имени есть какой-то перевод, — Гретта, сложив руки на груди, встала над Киараном, когда он снова взялся за ремешки седла Рагнеды, — которого я не знаю?       — Малина, — прыснул он, затягивая лямки.       Она осталась на месте, как была, проглотив язык. Потому что не находила в себе сил объяснить Киарану, при каких обстоятельствах Халлон вдруг стал малиновым.       Вечно строить из себя истукана Гретта не могла — передовая часть отряда уже тронулась в путь. Поэтому, как только она оказалась в седле и прочла молитву за упокой стёртых ляшек, решила отвлечь себя разговором:       — А твоё имя, — задумчиво протянула Гретта, когда Киаран с ней поравнялся, — значит «верность», «отвага» или просто — «друг»?       Киаран выпятил губу, сдув мешающие волосы с глаз.       — На всеобщем оно звучит как Чёрный.       Её глаза округлились.       — То есть всё это время ты говорил мне «здравствуй, Гретта», а я тебе — «Чёрный, иди сюда»?       — Выходит, что так, — в карих глазах загорелись огоньки веселья. — Но одно дело звучание, другое — значение. Твоё имя ведь тоже что-то значит?       — Жемчуг, — пожала плечами Гретта.       — Тебе подходит, — улыбнулся Киаран.       — И тебе твоё, — она указала на его волосы чёрного, угольного цвета. — Чем руководствовались ваши родители, когда выбирали вам имена? Малыши вроде как чаще всего рождаются со светлыми волосами и мутными глазами, которые потом обычно темнеют.       — У меня сразу был чёрный хохолок, — важно объявил он.       — Как мило, — рассмеялась она, — тогда Халлон родился весь розовый.       — Или родители зачали его в малиновом кусте, — раздался едкий, до боли знакомый голос.       К ним присоединился Иорвет, а после и Геральт, который, услышав его шутку, в одобрении приподнял уголок губ. Поморщившись от пошлых предположений, Гретта решила сбить с мужчин спесь. Наверняка их имена переводились как «невыносимое чудовище» и «подпевала». А судя по обозначенным ранее тенденциям, всё могло закончиться на каком-нибудь «абрикосе» и «белом».       — Какой же перевод у твоего имени, Геральт? — обратилась она к ведьмаку, задействуя максимум своего очарования.       Киаран подавился смехом.       — А он у нас, — стал отвечать за него Иорвет, но смех друга оказался слишком заразительным, поэтому пришлось подождать, пока первый приступ схлынет.       — Скажи, — выдавил Киаран, — Иорвет, ну скажи, я не м-могу-у…       — Повелитель копья, — мрачно пробасил ведьмак.       Округа взорвалась оглушительным хохотом, свидетели разговора чуть не попадали с лошадей.       — Отличный копейщик, — добавил он.       — Замечательный, насколько я могу судить, — Иорвет с серьёзным выражением на лице похлопал Геральта по плечу. Чтобы потом опереться лбом о подставленную руку и глухо отсмеяться.       Гретта скосила на Иорвета сварливый взгляд, чтобы мысленно послать в его сторону заряд молний и поджарить. Но при более близком рассмотрении Геральта, который как мог сдержанно, но всё же довольно и пошло улыбался, она решила, что тот не обиделся. И всё же была на примете у неё одна неосмеянная жертва, вопрос которой она задала с нарочито невинным видом:       — Может, ты тоже захочешь нас повеселить, Иорвет?       Он не ответил ей, только с предвкушающей улыбкой продолжил смотреть на дорогу.       — Имя Иорвета, — с заметной гордостью в голосе вклинился Киаран, — значит Первый.       Сердце пропустило удар, когда она увидела, как, не поменявшись в лице, тот изнутри подпёр щёку языком и отвернулся. Гретта деликатно прочистила горло:       — Первый сын, получается, — как могла спокойно сказала она, — что-то не припомню, чтобы эльфские числительные начинались с этого слова.       — Верно, числительные образуются иначе и имеют только одно значение, — подхватил Киаран, — поэтому имя Иорвета к ним не относится, потому что значит сразу две вещи: Первый и Единственный.       Осознание сказанного медленно, но верно стало доходить и обозначилось на горизонте огромным накатывающим цунами. И прежде чем стихия выбила её из равновесия, Гретта поспешила поскорее перевести тему:       — Геральт, — сказала она с чувством, будто висела на краю пропасти и просила подать руку, — что же всё-таки случилось с Ангрэн? Это была одержимость?       — Вопрос, кстати, интересный, — Киаран, ехавший чуть поодаль, снова к ним приблизился.       Иорвет закатил глаза — конечно, он всё уже знал в мельчайших подробностях. Наверняка ему приходилось сносить боль в раненой руке, и в этом Гретте было его жаль. Но в том, что он переживёт повторение рассказа Геральта, сомневаться не приходилось. Потерпит.       — Я могу только предположить, что её изменение связано с превращением девушек в моровых дев. После смерти они становятся мстительными духами, но в случае с Ангрэн вы, скорее всего, имели дело с духом. Он способен вселяться в живых существ, и его присутствие подвергает тело разложению. Поэтому дух выбирает самых сильных и выносливых.       — Или самых кровожадных, — хмыкнула Гретта.       — Когда я вонзил ей в горло нож, — начал Иорвет, — он прошёл в ней как в масле. Тело было мягким, кости не помешали мне вспороть ей кишки.       Способ убийства он описывал так, будто говорил о погоде: «На небе тучи, идёт мелкий дождь». Так и не привыкшая к этому Гретта словила себя на неприятном чувстве в желудке.       — Что только подтверждает мои догадки, — продолжил Геральт, — может, ты даже не ощутил запаха разложения, но её удары наверняка были ощутимы.       — Так она была жива или нет? — поборов дурноту, спросила Гретта.       — Да, — ответил ей Иорвет на опережение таким тоном, будто повторял это уже десять раз кряду.       — Всё верно, — согласился Геральт.       — Значит, я чего-то не понимаю в этом мире, — пожаловалась Гретта, — я читала, что из-за проклятия в моровых дев превращаются погибшие девушки.       — И когда ты только успеваешь? — ввернул шпильку Иорвет.       — Мне больше интересно, где ты нашла подобные книги, — смешался Геральт.       — Одну я нашла в пещерах, — начала Гретта, загнув палец.       — В каких-каких пещерах? — претензия, которую пытался озвучить Иорвет, была, как ни странно, направлена не на неё, а на Киарана.       Встретив прямой требовательный взгляд, тот пригнулся и постарался слиться с лошадью.       — Я отнесла её Трисс, это же по вашей части, — продолжила Гретта, — только чуть-чуть полистала, — и, разом загнув все пальцы, честно призналась: — Ну и остальные книги я беру у неё.       — Это, — Геральт помолчал, — новость для меня. Впрочем, как я уже говорил, я могу только предполагать природу происхождения трансформации эльфки.       Иорвет смотрел уже на Гретту, и в его взгляде читалась горечь разочарования, словно ребёнок ослушался и пошёл гулять в неположенное место. Вдобавок ко всему прочему, присутствовало немое обещание: «На первой же остановке я вытрясу из тебя всю правду».       — Так что всё, что нам остаётся, — это гадать, — говорил Геральт. — Точно мы знаем только одно: чаще всего проклятия затрагивают тех, кто одержим ненавистью. В теле такой жертвы духам комфортнее всего. Чудовищам бывает всё равно, жив ты или нет. Кому-то нужен живой носитель, которого они будут иссушать до последней капли, кто-то воспользуется мёртвой материей. Впрочем, — вещал Геральт размеренным, скучающим голосом, — по опыту знаю, что последняя предпочтительнее.       — Понял? — Гретта подалась в сторону Иорвета и клацнула зубами. — Бойся меня теперь.       Он не сказал этого, но точно подумал что-то вроде: «Полоумная».       — Ты храбро сражался, Иорвет, — Геральт перетянул внимание на себя, — должно быть, ты знал, что твои шансы были невысоки.       — Ему повезло, — обрадовался Киаран.       Иорвет нахмурился, велев тому притихнуть.       — Тогда у везения её имя, — сказал громко и отчётливо, намекая на Гретту. Чтобы все, греющие уши, могли услышать.       От такого публичного признания она даже не знала, куда себя деть. Неужели таким способом он подкреплял её положение?       — Эй, — буркнул Киаран, — я учил Гретту сражаться.       — Значит, и твоё, — сказал Иорвет так тихо, что только им троим было понятно.       — Пф-ф, — послышалось со стороны первого. Он сделал вид, что обиделся.       Гретта, находясь меж двух огней, рассмеялась.       А затем Иорвет сделал нечто странное. То, чего она не видела прежде. Переключившись на Геральта, он молчаливо коснулся двумя пальцами виска и слегка опустил голову в уважительном поклоне. Тем самым как бы выражая почтение. Гретте и не приходилось сомневаться в ценности ведьмака. Хватило одного разговора с Трисс, чтобы понять, что таким, как Геральт, по силам было много больше, чем простым смертным. А если такой зазнайка, как Иорвет, признавал превосходство над собой, значит, среди них должна была находиться по меньшей мере легенда.       Легенда практически всегда ходила хмурой. Озадаченная своими и чужими проблемами. То, как Геральт выражал радость и веселье, лишь с натяжкой можно было назвать таковыми. А после погружения Трисс в сон и подавно — на его лице могла появиться только тень прежней улыбки.       Он сдержанно кивнул в ответ, и, когда поднимал голову, Гретта подумала, что это движение, наверное, далось ему с трудом. Ведь сомнение, как яд, могло подспудно, невидимо для других разливаться по венам и терзать душу. В то время как бескомпромиссно поджатые губы говорили о суровости. Мужчины в целом обычно скупы в выражении эмоций. Но это не значило, что они не переживали или были бесчувственны. Скорее ожидания общества заставляли их играть необходимые роли. Геральт представлялся Гретте большим игроком, который раскрывался лишь с самыми близкими людьми. А так как он проводил много времени в одиночестве, в нём могло скопиться много напряжения.       Когда спустя часы уговоров Киаран наконец-то достал Иорвета и всеми правдами и неправдами умаслил сделать привал, никто не поверил бы, что это случилось лишь потому, что он был убедителен. Перерыв мог быть только запланированным. Когда Иорвет задавался целью, его ничто не могло остановить. Но Киаран всё равно ходил задрав нос, и, будь у него хвост, он бы распушил его на манер павлиньего. Подкрепляя эффект звёздной болезни, Гретта отвесила ему шуточный поклон и не забывала говорить спасибо каждый раз, когда он смотрел в её сторону.       — А что случилось с Асфоделем? — спросил Киаран с набитым ртом, как бы между прочим. Так, будто прогуливался по берегу реки и спрашивал у рыбаков, клюёт или не клюёт.       Безразличие в его голосе могло сбить с толку, ведь он только что упомянул бывшего друга, оказавшегося предателем. Казалось, что Киаран пережил это, переступил и забыл.       — Мёртв, — отозвался Геральт, отрываясь от бурдюка с водой.       — Ты затоптал его на коне, ещё в самом начале, — добавил Иорвет, — неужели не заметил?       — А, — начала язвить Гретта, пропуская мимо ушей подробности убийства и раскладывая всем кашу, — так его имя ты знаешь, — и смачно накинула в его порцию ещё одну ложку.       — Если я не говорю чего-то вслух, это не значит, что я этого не знаю, — он взялся за миску одной рукой и с боем выдернул.       — Чтоб ты объелся и лопнул.       — И кто тогда будет вытаскивать тебя из всех передряг? — скептично заметил Иорвет.       — Я, конечно, — вмешался Киаран.       На него, как обычно, никто не обратил внимания.       — Спасение утопающих, — с видом новоявленного философа изрекла Гретта, поднимая палец, — дело рук самих утопающих.       — Ну-ну.       — Вы двое, — указал на них Геральт, — идеальные сосуды для мстительных духов.       — Это не ненависть, — ляпнула Гретта не подумав. И прежде чем Иорвет закатил глаза, а Киаран подавился кашей, она добавила, не дожидаясь нового вопроса: — А ты кушай, кушай побольше, Геральт. Вот тебе ещё мяска, приправь лучком сверху.       — А в чём связь?..       — Я просто хочу, чтобы ты знал, что мы ценим тебя и дорожим твоей дружбой. Любому осознанному живому существу нужно чувствовать любовь.       — И ты решила закормить нас? — не удержался Иорвет.       — Я могу немногое, но делаю всё, что в моих силах, — отбрила Гретта. — А ты не слушай его, Геральт. Набирайся сил. Ты знаешь, что если долго держать что-то в себе, то может случиться инфаркт? Вы, мужчины, особенно этому подвержены.       — Кажется, он случится вот-вот. Я, пожалуй, отойду.       — Он случается резко.       — Да, ещё чуть-чуть, и всё случится резко.       — Геральт, подожди.       — Гретта, ты кормишь нас гороховой кашей.       — То, на что ты намекаешь, Киаран, очень индивидуальная вещь.       — Сядьте и успокойтесь, — урезонил их Иорвет. — А ты, — не было нужды поднимать голову и видеть, к кому он обращался, — прекрати так себя вести.       — А что я сделала? — возмутилась Гретта и сложила руки на груди.       — Геральт, как бы сказать, — начал Киаран, разглядывая того издалека, — не столько не знаком, сколько не привычен к проявлению эмпатии.       — Прям как ты, что ли?       Может, к тому моменту, как Гретта произнесла это, Иорвет и уходил от них, но она отчётливо различила неправильность в обычно неслышной походке эльфа — он шаркнул.       Киаран одними губами проговорил:       — Ты всех засмущала.       — Тебя — возможно. Их — да в жизни не поверю!       — Ты это сделала. Я скажу одно: у ведьмаков высокая сопротивляемость к интоксикации. Твой горошек ему… Безразличен. И не спорь — Dana, помилуй, угомоните эту женщину! — давай собираться.       Собираться было куда: на закате дня они наконец увидели город, стоящий на выступе небольшого горного склона, с краю практически голого леса. Вокруг возвышалась каменная стена — практически сырая, было видно, что начала строиться недавно и не закончена. По ней проходила галерея для солдат обороны, уже расшагивающих из одного конца в другой. С внешней стороны их защищал прочный бруствер, из которого торчали каменные прямоугольные зубцы. Дорога к воротам была проложена таким образом, что приезжим приходилось двигаться к ним правым боком. Тем, который не прикроет щит. А перед самим подъездом образовалось голое плато, лежащее под уклоном. Словом, действующий наместник Альдерсберга пытался создать все условия для того, чтобы нападающим не было места для укрытия. И хоть спутники Гретты и не собирались идти в атаку, она всё равно словила себя на эфемерном чувстве, будто услышала щелчок заряжаемого арбалета и стала мишенью для солдата, стоящего в полный рост под прикрытием бойницы.       Когда отряд подошёл ближе, что-то громко ударило, хрустнуло и с треском развалилось. Оказалось, что ворота, с восточной стороны. Из них на полном ходу, как выпущенный из пушки снаряд, вылетели конные. Гретта не успела насчитать и пяти ударов сердца, как Иорвет что-то скомандовал и бросился следом во главе скоя'таэлей.       События стали проноситься с такой дикой скоростью, что не удавалось даже толком вникнуть в них. Вот вернувшиеся из погони скоя'таэли тащили за собой упирающегося, богато одетого толстяка. Вот стоило только Иорвету пригрозить расправой, как он тут же получил слезливые и трогательные мольбы о пощаде, ведь там, в городе, куда отряд ещё даже не вошёл, остались любимые жена и дочь. На поверку оказавшиеся невольницами, которые только рады были избавлению. И, казалось бы, пора и закончиться этому бесконечно длинному, перенасыщенному впечатлениями дню, но таким, как Иорвет, покой мог только сниться. Гретта вздрогнула, когда за её спиной с шумом захлопнулись двери. И в её единоличном распоряжении осталась лишь тёмная комната.       — И что это только что было? — сорвался с губ обескураженный шёпот.       И как бы ни требовалось наедине с собой переварить услышанное и увиденное, ей не было дано и толики свободного времени. Вокруг пронёсся калейдоскоп лиц и шума, неизвестные люди стали входить к ней, зажигать свечи, разводить камин, предлагать еду. Гретта совсем растерялась, неожиданно почувствовав себя не временным посетителем, не гостем, а полноправной хозяйкой, обнаружившей подле себя самых настоящих слуг. Новизна положения пугала своей непривычностью и, более того, отторгалась всем её существом. В поместье городского наместника расположили также и скоя'таэлей, тех, что не ушли с Иорветом и другими. Но едва ли всем из них уделили такое внимание и отдали в распоряжение такие хоромы. Когда в комнату начали вносить какие-то сумки, у Гретты, пытавшейся слиться с красным балдахином кровати, упало сердце. Среди них были личные вещи Иорвета.       Всё встало на свои места и одновременно перевернулось вверх дном. Хозяин здесь не Гретта, а Иорвет. И разместили её здесь как… В качестве понятно кого. Как, чёрт возьми, он им это преподнёс? Она отчего-то была уверена, что весьма постыдным для неё образом. Драть когти было бесполезно, но спрятаться хотелось невыносимо. Поэтому, когда ей сделали предложение искупаться с дороги — внезапно! — в бане, Гретта встретила его с самым горячим и поспешным согласием.       Посреди осенних садов, плодоносящих поздними яблоками, располагалась небольшая и кособокая деревянная постройка. Смотрящаяся на фоне богатого особняка перекатной голью. Настолько очевидный контраст не поразил бы городского жителя, привыкшего к красивым парадным улицам и — только сделай шаг из центра — утопающим в грязи районам. Так что Гретту это только позабавило.       Ей представлялось, что двери бани раскроются перед ней с гостеприимством. А они разверзлись, как врата ада. С жаром, огнём и клубами пара, вырывающимися наружу. Стоя в предбаннике, Гретта с осоловелым выражением лица проследила за тем, как одна из сопровождающих её прислужниц прорвалась внутрь и со словами «подбавим жаришки» выплеснула на камни у печки воду. Та зашипела и, испаряясь, заполонила банное помещение непроглядным белёсым маревом. Гретте стоило больших трудов убедить служанку не подкладывать ещё дров, и, с боем одержав эту победу, она наконец получила вожделенную награду — время наедине с собой, чтобы спокойно всё обдумать.       Первым делом, удостоверившись, что осталась одна, она прошла из предбанника в баню и раскрыла там окошко. Выпустила давящую на виски духоту, взамен впустив свежий холодный ночной воздух. Простой воды было достаточно для того, чтобы помыться. Гретта не любила бани по детской памяти, походы в них превращались в самоистязание. Жар, раскалённые лавки, на которые и не сесть толком, стекающий по телу пот — всё это не для неё. Горячая ванна — вот это да. Но, перебирая в уме возможные сценарии, Гретта понимала, что ванну могли принести прямо в её комнату, то есть в комнату Иорвета, а если бы и отвели в отдельное помещение, кто-то обязательно остался бы потереть госпоже спинку, или что там ещё принято делать с гостями в подобных домах? Да и сиди она там одна — переживала бы из-за каждого шороха, мучилась бы страхом преследования. А здесь — тишь и благодать, подкреплённые личной просьбой не беспокоить до тех пор, пока Гретта не выйдет сама.       Снаружи баня выглядела как избушка на курьих ножках, а внутри оказалась вполне приличной. Всё из дерева, как и положено, да не из иссохших, почерневших поленьев, а из добротного, качественного сруба. Ещё будучи ребёнком, сидя в бане деда, Гретта всегда волновалась — потолок там был в копоти, провисал, будто так и норовил вот-вот обрушиться на голову. Это же место опасения не вызывало. Она побаивалась только печки, которая с завидным аппетитом поедала растопку, озаряя помещение светом огня. Подкладывать новых поленьев желания не возникало. И без того было жарко, да и очереди в баню не стояло.       Подручных средств для купания была масса — выбирай не хочу. Но Гретта брезговала чужими вениками, щёточками и шапочками, так что оставила их в стороне. Правда, от обилия мыла чуть не пустила скупую слезу. Ей бы такое богатство, да в своё время! Впрочем, если за него пришлось бы расплачиваться свободой, сидя в золотой клетке, как предлагал Роше, то к чёрту такое изобилие, пусть никогда его не будет.       Была в походной жизни в лесу специфическая романтика, которую Гретта опробовала на себе: практически никто не мылся, все пахли соответствующе, но никого это не волновало. Приедалось со временем и потому переставало чувствоваться. Поднеся к носу свои вещи, Гретта попыталась по запаху определить тот шлейф, который она могла за собой вести. Пахло потом, костром, лошадью и — о ужас — застарелой сыростью. Если бельё из стиральной машинки не вынуть, оставить, забыть, а спустя день обнаружить, почувствуешь именно это. Вопреки устоявшемуся «всем всё равно», Гретта, вне себя от накатившего стыда, принялась в первую очередь стирать одежду в большом жестяном тазике. Пока она ожесточённо её тёрла, успела про себя перемыть все косточки Иорвету, Киарану и Геральту. Которых носило неизвестно где и сколько. Вроде и привычное бабское дело — занимайся домашними делами и покорно жди. Но нет. Невозможно быть спокойной, когда знаешь, что мужчины не уходят в офисы или на заводы по рабочим делам, а постоянно рискуют не вернуться живыми. Наверное, женщины в этом мире, ждавшие их с замиранием сердца, умирали и воскресали каждый раз при их задержке и возвращении. Суровая, тяжеловесная реальность. Прочувствовав её, Гретта бросила выжатую одежду обратно в воду. В неё тут же упала слеза.       — Сама придумала, сама поплакала, — в приступе самобичевания произнесла Гретта. И, собравшись с духом, улыбнувшись и вытерев лицо, обратилась к своему отражению: — Давай не будем раньше времени всех хоронить. Так и с ума сойти можно.       «Особенно если разговаривать с самой собой, — ехидно добавил внутренний голос, — а услышь это кто…» Жуть. Получи это знание Иорвет, и Гретта не будет успевать отстреливаться от новых насмешек.       Одежда отправилась сохнуть в предбанник, из которого все чистые полотенца, больше походившие на простыни, перекочевали в баню. Гретта застелила ими лавку — неизвестно, кто на ней сидел, был ли одет, — помывшись, завернулась в одно и сама. Пар уже весь рассеялся, жар спал из-за распахнутого окна, и настало то самое комфортное для неё время, когда она просто приятно согревалась, не умирая при этом от духоты.       Теперь можно было приступать к любимому делу — Гретта называла его чисткой пёрышек. Несмотря на то что на её теле не было нежелательных волосков, от которых приходилось бы избавляться, она всегда тщательно следила за ногтями. А за ногами и подавно требовался дополнительный уход. Натоптыши, мозоли и потёртости — вечные походные спутники. Если бы мама увидела, каким инструментом Гретта ухитрялась срезать застарелую кожу, то упала бы в обморок. Это были самые маленькие швейные ножницы, читай, чересчур огромные, неприспособленные для этого и оттого неудобные. Пользоваться ими — святотатство для швеи, не иначе. Но куда деваться? Не делали краснолюды в Вергене маникюрные ножнички.       Были такие у Трисс, но одни. Как была она сейчас одна в каменном гробу под бетонными плитами. При воспоминании об этом по телу Гретты пробежал холодок, заставив поёжиться. Там, в Вергене, остались все люди, которые были так или иначе дороги ей. Роше, Бьянка, Иго. И все они находились в жуткой опасности, пока Филиппа разгуливала на свободе. Невозможно было и представить, какой стальной выдержки должен быть человек, чтобы постоянно держать лицо в её присутствии и отыгрывать перед ней нужную роль. Вернон был таким. Иорвет бы уже давно сорвался и прибил её. Не потому, что был эльфом, в отличие от Роше, а потому, что они с ним слишком уж разные, хотя, определённо, между ними прослеживалось и сходство.       Только не хватало этого сходства хотя бы мало-мальски для того, чтобы Гретта начала сомневаться в выборе. Она убеждённо планировала остаться с Иорветом, тем более когда он демонстрировал такой положительный прогресс в их отношениях. Гретта испытывала лишь сожаление и каплю стыда за то, что ответила ему «да» вперёд того, что не сказала Роше «нет». Её успокаивало лишь то, что последний не услышал от неё внятного согласия. По всей видимости, Роше ждёт сюрприз, который вряд ли ему понравится. Но если Гретта и вправду ему дорога, так же, как дорог ей он, то это не должно стать проблемой. Ну, если на минутку забыть, что тот ненавидит Иорвета ещё и по своим причинам.       Неожиданно в предбаннике хлопнула дверь. В висках запульсировало, а сердце ушло в пятки. Гретта подскочила и бросилась к той двери, что вела в баню.       — Я ещё не закончила, — крикнула в приоткрытую щёлку.       Не было ответа.       — Здесь пока занято, — дополнила неуверенно. — Но я скоро… — Слово «освобожу» застряло в горле, когда с той стороны дверь стали открывать, и та сила, с которой это проделывалось, оттеснила сопротивляющуюся Гретту назад.       — Поторапливайся, — припечатал Иорвет злым голосом, шагнув внутрь.       Ошарашенная его напором Гретта в суматохе стала поправлять на себе полотенце.       — Мы уходим? Уже? — И, подняв на него взгляд, вздрогнула, наконец увидев его состояние. — Что с тобой? Ты ранен?       Иорвет выглядел так, будто стоял под проливным кровавым дождём. Кровь высохла, но оставалась на его волосах, лице и руках. Он был в одной исподней рубашке и штанах, что сталось с его бронёй, Гретта не бралась и гадать.       Рука, инстинктивно протянутая к Иорвету, задрожала. Но тут же опустилась от раздражённого «тц» и скупо брошенного «нет». Оставить его в покое и просто уйти?       — Нет так нет, грубить-то зачем? — вырвалось быстрее, чем Гретта обдумала, насколько уместно делать замечания тому, кто только что побывал в кровавой заварушке.       — Не разговаривай со мной. — Нет, всё в порядке, это был прежний Иорвет, потому что он не изменил себе, закатив от раздражения глаза. — Я не в духе.       — А ты бываешь? — в тон ему, в высокомерной манере ответила она, ретировавшись от греха подальше обратно на скамью.       Чёрта с два она теперь уйдёт. Будет отравлять его жизнь своим присутствием до тех пор, пока до него не дойдёт: уважение — константа, а не то, что бросается как кость собаке «по настроению». Если терпеть колкости и не предпринимать ничего в ответ, можно в один момент оказаться на месте дверного коврика, о который все вытирают ноги.       Только Гретта не учла, что Иорвет начнёт раздеваться. Действительно, с чего бы? Разве похоже это место на то, куда приходят мыться?       Ударив рукой по лбу, Гретта собралась перенести свой лагерь сопротивления в предбанник. Да так и застыла в полусогнутом состоянии, не в силах отвести взгляд. Засмотрелась назло. Напропалую! И он заметил, хоть и остался безучастен.       Рубашку Иорвет отбросил небрежным, как бы ленивым движением. Он мог бы показаться каменным изваянием, мышцы плеч, спины и груди просматривались так отчётливо, как если бы были постоянно напряжены. Зрелище выглядело до того эстетичным и волнующим, что Гретта, недолго мучаясь, пошла на сделку с совестью — переборола порыв постыдно сбежать и осталась. Сделать это было легко, потому что ничего другого Иорвет снимать не собирался.       Но, кажется, намеревался превратить это место в настоящую преисподнюю. Подбросив в печь дров, он заставил огонь полыхать с новой силой. Вылив на камни воду, заполнил комнату плотным облаком пара. Затворив окно, закрыл доступ свежему воздуху. И пока он проделывал всё это в полнейшей мрачной тишине, Гретта заметила и ожесточённость, и рваность его движений. Отчего-то до предела взвинченный Иорвет легко перевернул стоящую посреди бани деревянную кадку, вылив на пол использованную воду. Тут же быстро набрал новую и чистую.       Неужели и эльфы строили бани? Иначе почему он так ловко и умело со всем управлялся? Эти вопросы были последним, о чём стоило думать, потому что тут-то Гретту и уколола игла сожаления. Раз Иорвет был в таком состоянии — казалось, не поддайся ему какая-то вещь, и он сломает её, — может, стоило ему помочь? Сделать хотя бы часть того, что было ей по силам. Поухаживать за ним, в конце концов. У него были и старые раны.       Как часто ей удавалось проявлять к нему заботу? Это он спасал её, всячески одаривал. В свойственной ему манере кормил и помогал. А она что? Банально не зашила ни одной его вещи. Надо срочно браться за своё поведение и что-то менять. Потому что иначе — о боже — выйдет так, что только она будет принимающей стороной.       Рядом упала одежда. Забившаяся в угол Гретта буднично обернулась на звук и флегматично отметила, что это были штаны. Задумалась на минуту, соображая. И уже совсем загнанно, с сердцем у горла, посмотрела в сторону Иорвета. Густая взвесь пара скрыла всё в радиусе нескольких метров. Это подействовало успокаивающе, но потом раздался всплеск воды, и до Гретты наконец начало доходить, что вообще-то она прямо сейчас в одной комнате с абсолютно обнажённым Иорветом.       Что она собиралась делать минуту назад? Проявлять заботу? Да где теперь взять эти храбрость и решительность, чтобы осмелиться приблизиться и предложить… А что ей предложить в такой ситуации? Потереть спину? Полить на голову воды? Кажется, это слишком. Ответил бы он согласием на такое? Или разозлился, оскорбившись тем, что его приняли за немощного?       Уйти и оставить его одного — тоже хороший вариант. Меньше переживаний и стресса. Но если остаться, то можно хотя бы расширить границы понимания дозволенного. Набрав в лёгкие побольше сухого горячего воздуха, Гретта спросила скороговоркой:       — Есть что-то, что я могу для тебя сделать?       И зажмурилась, как если бы Иорвет мог видеть, как она заливалась краской от макушки головы до пальцев ног.       В кадке, больше похожей на ванну, чем на бочку, послышался очередной всплеск, когда после затяжного раздумья ей ответили:       — Возможно, — Иорвет тяжело, будто раздосадованно выдохнул. — Если ты ещё здесь.       — Я здесь, — неуверенно ответила Гретта неизвестно зачем. Ей просто хотелось чем-то заполнить неловкость тишины.       — Тогда оставайся. — Почему прозвучало так, будто ей позволили это с барского плеча? — И помолчи.       Её как током ударило — так и подмывало вскочить и выйти с гордо поднятой головой. Но, учитывая плохую видимость, Гретта запросто могла создать комичную сцену, где набила бы себе кучу синяков. Поэтому, проклиная устройство бани, пыхтя и хмурясь, она так и осталась сидеть на месте. Да что там говорить, слова Иорвета и впрямь были интригующими, так что сыграли не последнюю роль в этом решении.       Всё вокруг сияло нежным медовым светом полированного дерева, пробивающимся через медленно ослабевающий пар. Он постепенно редел, оседал ниже, открывая новое пространство. Жар уменьшился, перестав опалять лицо, кусать за голые плечи, колени и ступни. Но покрасневшая кожа по-прежнему оставалась влажной и скользкой.       Иорвет сидел к Гретте спиной. Запрокинув голову, отвёл руки за бортик, упираясь в него затылком. Обычно подобная небрежность позы создавала обманчивое впечатление расслабленности. Но, наверное, сейчас всё было по-настоящему. Мокрые волосы, зачёсанные назад, открывали правильный череп и красивые острые уши. Левую сторону шеи обвивала чернильная виноградная лоза. Спускалась, как выяснилось, ниже, к груди. Так, что с места Гретты было не рассмотреть. Испещрённое множеством шрамов тело не давало усомниться в образе жизни хозяина. Лопатки и плечи ожидаемо были расчерчены белыми и розовыми полосами — следами старых ранений и новых.       Желание дотронуться до него, отбросив запреты, стеснение и робость, стало почти что нестерпимым. Ощутить жёсткость и шероховатость шрамов на контрасте с горячей здоровой кожей. Пройдясь кончиками пальцев, провести костяшками по сильной, крепкой шее, чувствуя напряжение мышц и биение сонной артерии. Потереться носом о затылок, вдохнуть полной грудью неповторимое смешение запахов. И укусить, не сдержавшись.       Неожиданно раздавшийся всплеск воды заставил Гретту поспешно отвести взгляд, стараясь смотреть на стену. Стоило Иорвету подняться, как заполошно бьющееся сердце стало реагировать на каждое движение на периферии зрения. Гретта кусала губы и часто закрывала, открывала глаза, пытаясь как бы сморгнуть эту напасть.       Отдавая Иорвету должное, стоило сказать, что даже если он и заметил волнение Гретты, то повёл себя единственно правильным образом. Не попытался воспользоваться её состоянием, ввергая в ещё большую пучину стыда, а просто сел рядом с невозмутимым видом. Только скептически вскинул бровь, глядя на то, как Гретта впилась глазами в белоснежное полотенце, прикрывающее его тело ниже пояса.       Вот дура!       Сейчас он скажет: «Что-то не так? Ты ожидала чего-то другого?»       Проснись, проснись, проснись!       На груди Иорвета раскинулась виноградная лоза… Теперь её можно рассмотреть во всех подробностях и… Нет, не тот фокус. Вот здесь, на внешней стороне бедра, располагалась неглубокая — насколько можно было судить — колотая рана. Её края были склеены, а сама она находилась будто под лаком, не позволяющим влажности проникнуть внутрь. Что за средство такое, оберегающее ранение от загрязнения и вскрытия? Гретта потянулась было к ноге Иорвета, но он фыркнул, отставляя её, и сказал:       — Кажется, ты предлагала услугу.       Гретта бы малодушно сглотнула, скажи он это как умел, сбивающим сердечный ритм голосом. Но последний казался будничным — требовательным и взыскательным. Будто Гретта по жизни была должницей и отказывалась платить.       Если на то пошло, Иорвет и сам задолжал. Они в равных условиях, нечего строить из себя полицию нравов.       — Правда, что ли? — можно в независимом жесте вскинуть подбородок, забросить ногу на ногу и показаться смелой женщиной, которой почти что голой сидеть — раз плюнуть, вообще до лампочки. Ни одна из знакомых чародеек не сдрейфила бы. Так чем Гретта хуже?       Молодая, полная сил и уверенности. Почти что успешная и состоявшаяся. Ну, есть что поставить?       — Проблем со слухом у меня нет, — заметил Иорвет, нечитаемым взглядом отмечая все телодвижения. — Если не собираешься отвечать за свои слова, освободи мне место.       А, вы только посмотрите, как завернул! Иорвет был манипулятором до мозга костей, что выходило естественно, или он всё же прикладывал усилия? В любом случае Гретта огрызнулась:       — Я в состоянии отвечать за свои слова и поступки, — и тут же вызывающе скрестила руки, — доказывать что-то с пеной у рта я не со…       — Тогда разомни мне плечи.       Она почти что задохнулась от наглой беззаботности, безразличия в голосе. И от невозможности хоть что-то возразить. Сама же поставила себя в такое положение. Оттого и осеклась, поникнув.       — Я… Я не уверена, что у меня хорошо выйдет.       — Плевать.       То, с какой лёгкостью он это произнёс, по логике должно было придать ей сил, как-то воодушевить. Но Гретта могла думать только о том, какое фиаско её ожидает.       Иорвет повернулся спиной, и, чтобы доставать до него, Гретта забралась на лавочку с ногами, подгибая их под себя. Протянула к нему дрожащие руки. Сжала в кулаки.       «А что такое, дорогая? — насмехался внутренний голос. — Ты же умудрилась в своих мыслях дойти до того, чтобы кого-то облапать. Вот, пожалуйста. И не надо хвост поджимать».       — Ничего я не… — огрызнулась было Гретта. Но тут же одёрнула себя. Не позволить Иорвету узнать о том, что она говорила сама с собой, всё ещё продолжало быть стратегически важным.       И всё же первое прикосновение выдалось неуверенным и осторожным. Плечи Иорвета напряглись, сделались будто каменными, как если бы он защищался. Но стоило немного осмелеть, огладить ладонями мокрую горячую кожу, как с его губ сорвался выдох, а сам он издал нечто вроде расслабленного полустона. Гретта почувствовала, что краснеет, расценив реакцию Иорвета как одобрение. И, задавшись целью сделать всё правильно, принялась разминать уже не напряжённые мышцы. Но они по-прежнему были твёрдыми, как и остальное его тело. На нём не было и грамма лишнего, за что она могла бы ухватиться. К тому же руки всё время соскальзывали и быстро уставали от непривычных усилий. От неё был хоть какой-то прок?       — Сильнее, — прошипел Иорвет, откидывая голову набок.       Гретта послушалась, особенно восприимчивая и отзывчивая в этот момент. Приложила все силы, которые у неё были, и запястья вторили ей медленным онемением.       — Жёстче, — он практически прорычал это, склонив голову на другую сторону.       Жёстче — это как? Более частые, грубые движения? Но так быстрее приходила усталость, сковывая пальцы, заставляя чувствовать в них те мышцы, о существовании которых Гретта даже не догадывалась.       — Я практически ничего не чувствую, — укорил Иорвет. И она хмыкнула. Ещё бы. Её руки смотрелись на нём совсем крошечными. Она и сама бы сравнила свои потуги с комариным укусом. — Неужели ты настолько безнадёжна?       Специально поддевал её! Но обида не коснулась сердца. Напротив, Гретта восприняла это как вызов.       — Я стараюсь, вообще-то!       — Старайся сильнее.       — У меня уже руки болят!       — Не обязательно делать это беспрерывно, можно реже, но жёстче.       — Я не могу так больше!       — Я тоже тебе так скажу, когда ты попросишь об аналогичном.       Гретта фыркнула.       — Ты так никогда не скажешь.       — Конечно, не скажу, — передразнил Иорвет. — Я же не разочаровываю, в отличие от некоторых.       Вдруг создалось ощущение, что в этот разговор вкладывался какой-то дополнительный подтекст. Последняя реплика была почти что очевидной и кричащей. Иорвет так иносказательно говорил ей о том, что она никуда не годилась? Или нет?       Она почти запыхтела, ощущая себя закипающим чайником. Внутренние переживания, непривычная близость и интимность момента заставляли её гореть. С тела, такое чувство, сошло семь рек. Из мести и чувства уязвлённого достоинства Гретта решилась на новый рывок, задумав сделать максимум возможного. Массирующими движениями перешла к шее, касаясь тех точек, в которых у самой обычно были зажимы. Поднялась ко лбу, вискам, темени.       И тут же была вознаграждена одобрительным и мурлыкающим стоном за свои труды. Что даже сбило с ритма, отобрав возможность не то что продолжать — дышать.       — Yeah, у тебя отлично получается компенсировать свою неопытность.       Хорошо, что он сидел к ней спиной. Иначе увидел бы, как Гретта, словно рак-альбинос, становилась красной, варёной, а потом снова возвращалась к жизни. Однако, несмотря на смущение, в душе теплилась радость от похвалы. Это и подтолкнуло Гретту к тому, чтобы от шеи плавно спуститься к плечам. Скользнуть к бицепсам. Сжать, почувствовать твёрдость мышц под пальцами и понять — всё. Край. Гретта окончательно переволновалась и постепенно начинала видеть всё в другом свете. Об этом явно говорили тяжесть внизу живота и сухость во рту.       Она поднесла пальцы к носу, чтобы проверить, не пошла ли у неё кровь.       Будто догадываясь о чём-то, Иорвет наконец-то смилостивился:       — Достаточно.       Он легко высвободился из плена её рук, сев как обычно, откинувшись к стене и прикрыв глаза. И это — в оглушающей тишине с его стороны и внутреннем потрясении с её. Как в воду опущенная, Гретта даже не думала радоваться из-за того, что пытка закончена и всё завершилось не так плохо, как ожидалось. Вытянув затёкшие, красные от неудобного сидения ноги, она могла думать только об одном. Нужно просто сходить в уборную, потому что в ней скопилось слишком много жидкости, о чём красноречиво сигнализировал организм, или она возбудилась от того, что делала Иорвету массаж?       Чтобы как-то избавиться от необходимости принятия правды, Гретта заговорила:       — Остальные же в порядке?       — Думаешь, я бы не сказал? — тот даже не посмотрел на неё, продолжая сидеть с закрытыми глазами.       — Ну да.       И снова молчание, гнетущее взвинченные нервы.       — А что там было?       — Военная тайна. Как тебе такое?       — Как-то не верится, как тебе мой ответ?       — Меньше знаешь, крепче сплю.       — Оговорился.       — Мечтай, как же.       Что ещё сказать? А может, нужна холодная вода?       — Так ты с этим разобрался?       — Был бы я здесь тогда?       — Что за дурацкая привычка отвечать вопросом на вопрос?       — Что за дурацкая привычка спрашивать очевидные вещи?       И вправду.       — Значит, завтра мы уже будем возвращаться?       — Нет, на место наместника нужен наш ставленник.       — Он не назначен. Поэтому тебе его ещё предстоит выбрать.       — Быстро соображаешь.       Гретта задумалась.       — А сколько мы тогда ещё здесь пробу… — и сорвалась в крик.       Иорвет, не выдержав, схватил её за ногу, потянул на себя.       — Тебе не кажется, что в тебе слишком много энергии?       Ответить ему представлялось нереальным. Боясь обнажиться, Гретта одной рукой взялась за край полотенца между ног, а второй за лавку. Чуть не обломала ногти, пока Иорвет, притянув её к себе достаточно близко, не впился пальцами в талию. На короткое мгновение Гретта взмыла в воздух — её приподняли — и вдруг оказалась сидящей прямо перед Иорветом. Между его широко расставленных ног.       — Ты что, решил её выбить? — возмутилась Гретта, заелозив на месте от дискомфорта и небольшого ушиба, полученного в ходе сопротивления.       — Заманчивое предложение, — он притянул её ближе, так, что она могла чувствовать его дыхание на своём плече. — Но вряд ли ты к такому готова.       Наверное, только в этот момент к Гретте и пришло внезапное озарение и полное понимание того, что говорил Иорвет. Удалось распознать в его голосе полутона и намёки, расставленные с поистине хирургической точностью. Так, чтобы не задеть за живое. Завуалированная пошлость долгое время скрывалась за будничным разговором, но наконец раскрылась ей. И вкупе с тревожащей близостью подействовала на Гретту самым неожиданным образом. Захотелось не возмутиться, демонстрируя оскорблённые, нежные чувства. А остаться, жадно внимая каждому новому слову. Уж больно сладко Иорвет умел говорить и лишь этим создавал в её сознании картины, от которых она одновременно испытывала стыд и ощущала, как в животе начинало призывно тянуть. Словно Гретта спряталась за деревом, рискуя вот-вот быть обнаруженной, но не могла оторваться и продолжала следить за страстными любовниками, которые были вольны делать друг с другом что душе угодно. В её воображении любовники не имели лиц, представляя собой лишь смазанные очертания. Ей бы хотелось видеть на их месте себя и Иорвета, но внутренние блоки не позволяли такой смелости. Однако она чувствовала, что постепенно раскрывается благодаря его осторожному подступлению. Он уже не раз демонстрировал силу своей выдержки, не обращался с ней так, как те, другие, был внимателен и восприимчив к её границам, будто ощущал их как свои собственные. Его опытность подкупала и, вызывая приступы слабости, заставляла руки опускаться. Так или иначе, во всём, что касалось сексуальных отношений между женщиной и мужчиной, Иорвет, найдя к Гретте подход, честно заслужил доверие. Никогда не упуская возможности это доверие оправдать и укрепить. А то, как именно он это делал… Гретта хотела ощущать на себе снова и снова.       — Может, — начала она неуверенно, — может, ты лучше меня знаешь, к чему я готова? — И прильнула спиной к раскалённой мужской груди так, чтобы подпирать головой его подбородок.       — Есть одна мысль. — Из такого положения Гретта могла не только слышать, но и чувствовать, как он говорил. В затылок отдавались приятные вибрации, когда Иорвет делал это, задумчиво накручивая сухой кончик её волос на палец. — Всё ещё хочешь продолжить начатое? — спросил насмешливо, намекая на утро.       Гретта замерла в напряжённости. В ускоренном режиме воскрешая горячее выяснение отношений и не менее горячее примирение. Если бы тогда у них было время, место и возможность, как бы всё продолжалось? В какой отметке завершилось бы начатое? К чему она была готова?       Внутренний голос мудро и уверенно подсказал ей, что пока не попробует, не узнает. И спустя непродолжительное время колебаний, но всё равно менее уверенно она обернулась к Иорвету с затаённым опасением в сердце и тихо сказала:       — Если ты не снимешь с меня это, — пальцы судорожно сжали ткань на груди.       — Не сомневайся, — складно подтвердил Иорвет, обольстительно проведя рукой по её плечу. — Ты сделаешь это сама.       Прежде чем она сказала что-то приемлемое обо всей этой самоуверенности, Иорвет, не вставая, придвинул к ним табурет, заставив Гретту опереться о него ногой, отведя её немного в сторону.       Какую роль играла эта перестановка, Гретта не успела додумать. Только промелькнула мысль о том, что стало действительно удобнее. А когда Иорвет взял её руку в свою и поднёс к губам, остальное попросту улетучилось.       Пленённое, расплавленное от банной духоты и его жара тело расслабилось, ожидая новых порций ласки. Гретте казалось, что она, по всем расчётам, находилась в более выгодном положении. До которого поцелуями — самому смертоносному оружию в арсенале Иорвета — не дотянуться. Она была ниже, всё ещё полулежала на нём. Тем самым защищая особенно чувствительные части тела — губы и шею.       Иорвет удивил, показав её собственную ладонь, по-прежнему покоящуюся в его руке:       — Покажи мне, — донёсся обжигающий шёпот, — где ты хочешь, чтобы я тебя коснулся?       От этих слов всё внутри перевернулось, и, уже не находя в себе прежней раскрепощённости, Гретта инстинктивно начала приподниматься. Не легко, опираясь только на левую руку, но порыв всё равно был пресечён нажатием на плечи.       — Откуда такая нездоровая тяга ко лжи? — спросил Иорвет немного раздражённо, и Гретта почувствовала, как его сердце сделало несколько глухих, но ощутимых ударов.       Значит, он всегда так угадывал. Чутко и самозабвенно. Его бы самого посадить за детектор лжи. Гретта сказала бы это, но тут её собственная ладонь, подчиняясь Иорвету, накрыла рот.       Она ожидала чего угодно, но не ощущения проталкивающихся внутрь пальцев. Они бережно и неторопливо заскользили между раскрытых губ, чтобы язык почувствовал шероховатость и огрубелость кожи.       — Я дам тебе всего один шанс, — предупредил Иорвет, разрывая контакт, заставляя её коснуться шеи. — Скажи это сама, или я сделаю выбор за тебя.       Гретта покачала головой, не в силах смириться с такой постыдной перспективой, но, должно быть, Иорвет расценил это как «нет» в отношении шеи, поэтому двинулся вниз. Когда её собственная рука сжала грудь, то «нет» вырвалось поневоле, слишком поспешно и эмоционально. А когда пальцы коснулись бёдер, то перед глазами и вовсе поплыло. Сердце было готово выпрыгнуть из груди, и, ведомая этой реакцией, Гретта внутренне сжалась, словно пытаясь найти в себе спасение, спрятаться за защитной скорлупой.       Иорвет выпустил её руку, давая передышку. А затем притянул ближе, выше — снизу раздался грохот, но они его проигнорировали — и, накрыв щёку рукой, развернул девушку к себе лицом. Заглянул в глаза проницательно. Выжидающе.       Наверное, зная ответ заранее, она смогла прочесть в этом взгляде: «По-твоему, ты не хочешь ничего, а по-моему, ты хочешь всего и сразу».       И, словно в подтверждение этой мысли, Иорвет накрыл её губы своими. Вот так. Легко и просто, как само собой разумеющееся. Гретта прикрыла глаза и сделала то, что хотела, — ответила.       Одной рукой он сжал её плечи до боли, оставляя на них глубокие белые отпечатки, которые тут же налились красным. Горячие губы опалили дыханием ушную раковину, отправив вниз сонм мурашек и импульс возбуждения, скрутившегося в тугой влажный комок между ног.       Она с нетерпением дождалась того момента, когда её продолжат целовать. Чтобы почувствовать, как кончик её доверчивого языка прихватывают зубами и дразняще, провоцирующе прикусывают. А затем сминают губы властным и напористым движением, не давая отступить.       Перед закрытыми в удовольствии глазами рассыпались искры, словно в темноте кто-то зажёг бенгальские огни. Гретта не хотела ничего предпринимать и добровольно вязла в трясине собственной слабости. Захватывающей эйфории, которая накрывала лавиной эмоций, сметающих всё на своём пути.       Так они поняли, что ведущая роль пока что останется за Иорветом.       Такой расклад и вправду её более чем устраивал. Морально легче, если начинала не она. Однако это ощущение продлилось недолго. Ровно до того момента, пока Гретта не почувствовала желание Иорвета поясницей.       Новизна опыта смутила её своей естественностью. И… как тут же пронеслось в испуганном сознании, размером и твёрдостью.       Должно быть, Иорвет заметил её смятение, поэтому увлёк за собой новым, слишком откровенным, для того чтобы оставлять недомолвки, поцелуем. Его напор усиливался пропорционально тому, как немел язык поражённой Гретты. И, чтобы вывести её из оцепенения, Иорвет пошёл на крайнюю меру — до боли прикусил нижнюю губу, заставив Гретту негромко вскрикнуть.       — Если я покажу тебе это, — его рука оказалась между её ног слишком быстро, обожгла дерзким, уверенным касанием так, что Гретта с опозданием свела колени, — ты упадёшь в обморок?       Он покрутил этой самой рукой прямо перед её лицом. Отмерев от шока, она увидела, как на его пальцах блестела смазка.       Голова закружилась. Гретту повело в сторону, но предсказание Иорвета не сбылось. Она просто отвернулась и уязвлённо ткнулась ему в плечо.       — Твоя реакция лучше, чем я ожидал, — одобрил он, успокаивающим жестом огладив её волосы другой рукой.       Та вседозволенность, с которой действовал Иорвет, должна была пугать её. Но вместо этого будоражила рассудок новизной ощущений.       — Правда? — нерешительно отозвалась Гретта, осторожно возвращаясь в прежнее положение.       — Правда. — Их взгляды встретились — его, уверенный, и её, рассеянный, — и она ощутила, что не способна преодолеть это губительное притяжение. — Но свободы ты больше не получишь. Только всё портишь.       Несмотря на его слова, Гретта уже была готова проявить инициативу. Так маняще выглядела перспектива перебросить на него ноги и посмотреть, что будет, если она поцелует его шею.       Её постигло разочарование. Завораживающий мираж рассыпался осколками.       — Нет, — отрезал Иорвет, прозорливо раскрыв её план. — Сначала верни всё как было.       Гретта огляделась, не сразу понимая, о чём шла речь. Потом заметила, что сидела вполоборота, поджав под себя ноги. Табурет был перевёрнут. Она спустилась на пол и позаботилась о том, чтобы на этот раз он стоял ближе.       А дальше — всё. В голове туман, как в бане. Неизвестно, что нужно делать.       Впрочем, это уже не её забота. Возвращаясь в атмосферу безопасности и доверия, Гретта прильнула обратно к груди Иорвета. Постаралась раствориться в этом ощущении, игнорируя то, с какой естественностью у неё вышло разрушить внутренний барьер. Как легко она поддалась влиянию Иорвета.       — Ты говорил, что у тебя была какая-то мысль. Кажется, я готова.       Уговаривать его не пришлось.       — Ногу, — ответил он тоном, не знающим возражений, и указал на табурет.       Гретта, всё ещё ощущая скованность, стеснённо подчинилась, приподнимаясь на руках. Тогда он взял её за другую ногу, заставив согнуть колено.       Волнующая догадка встревожила спокойную поверхность разума, взбаламутила воду, заставив всё, покоящееся на дне, подняться.       — Мы договорились, что…       — Договор в силе, — ответил Иорвет, горячими губами целуя её в висок. — Спустись ниже. Достаточно.       С затаённым дыханием Гретта проследила за тем, как рука Иорвета сделала то же самое. В лёгких стало тесно. Она малодушно зажмурилась, ожидая, что будет дальше.       — Шире, — спокойно приказал он. И, не дождавшись ответа, взялся за внутреннюю часть её бедра, отвёл ногу в сторону. — Расслабься, — Иорвет почти что уговаривал, мягко оглаживая открытую поверхность бёдер.       Гретты хватило лишь на то, чтобы пьяно кивнуть. Иорвет тысячу раз мог наплевать на долгие прелюдии, взять её давно и без подготовки. Он был способен и готов — эрекция чувствовалась особенно остро — прямо сейчас опрокинуть её на лавку и удовлетворить мучающее его желание. Осознав, насколько она была слепа, наивна и глупа, долгое время не замечая его реакций, Гретта — чёрт, как же неловко — буквально на сантиметр приглашающе раздвинула ноги.       Он наблюдал. От Иорвета не скрылся её последний жест и то, как несмело, но податливо Гретта шла навстречу. Он также видел, как трепетали ресницы её насилу открытых глаз. Как от волнения продолжали дрожать колени. Но она хотела знать, как это будет.       И вздрогнула, когда его ладонь накрыла её грудь. Легонько сжав, сделала несколько массирующих движений. Отчего укрывающая наготу простыня стала расползаться в стороны. А соски налились, заныли болезненно, предавая терявшуюся от накала эмоций Гретту. Требовали прикосновений, от которых раньше она стыдливо отмахивалась. Иорвет нежно огладил её шею, скользнул под распахнутые края ткани. Его пальцы медленно обвели ореол одного соска. В лёгком щипке прихватили второй. Спустились ниже, оглаживая живот, и снова смяли грудь. На этот раз ощутимее. Грубее и нетерпеливее. Заставляя замершую Гретту шумно выдохнуть скопившийся в лёгких горячий воздух.       Непослушными, дрожащими пальцами она постаралась удержать ткань, а не Иорвета. Который, заметив это, усмехнулся. И воспользовался предоставленной свободой действий так, как мог и умел только он. Вторая его рука требовательно напомнила о себе, переключая внимание. Скользнув между ног, потёрлась костяшками пальцев об особенно чувствительные сейчас половые губы. Призвав неконтролируемую волну мурашек по всему телу.       Гретта порывисто обхватила ладонь, ласкающую грудь. Не для того, чтобы помешать, а… Она не знала, зачем сделала это. Просто доверилась инстинкту, откинув голову на плечо Иорвета, выдохнула раскалённый воздух.       И тут же от его слов забыла, как дышать.       — Любопытно. Так, — выделил он это слово, — ты готовилась к нашей встрече?       Как?.. Так?       И, словно в ответ на вопрос, он одним долгим, медленным касанием огладил гладкую поверхность её кожи.       Гретта часто-часто заморгала, не в силах сконцентрироваться. О чём шла речь? Он намекал на то, что, пока его не было, она мечтала о нём? Её возбуждение так явно?       Иорвет склонился немного вперёд, прижался щекой к её волосам, прошептав:       — Ты так нежна, main blathe.       Ей показалось, что в горячем, натопленном помещении резко стало ниже нуля. Так яростно разгорелось внизу живота, так сильно вспыхнула она сама, когда Иорвет провёл ребром ладони по её промежности. И, дотронувшись до самого чувствительного участка, в мучительной неторопливости обвёл его подушечкой пальца.       Если бы Гретта стояла, то упала бы. Но она полулежала на Иорвете, поэтому в ответ на это прикосновение её ноги только дрогнули.       — Ты делала так раньше?       Гретта зажмурилась, качая головой из стороны в сторону. Ей катастрофически не хватало воздуха.       Снова усмешка.       — Знаешь, — снова это движение! — я тебе даже поверю.       По телу разливалось тепло, волнами окутывая с ног до головы. Было неловко от того, что она сама стеснялась делать это с собой, хотя в прошлом ощущала к этому тягу, но считала постыдным, а сейчас позволяла кому-то другому, чужими руками получала запретное удовольствие.       Гретта не думала, что мужчина — её мужчина — будет делать для неё такое. Ей казалось, что Иорвет из тех, кто только берёт, и всё, что оставалось бы ей, — урывками ухватывать что-то приятное для себя. Как выяснилось, эта сладкая пытка была посвящена только ей.       — М-м-м, — только и смогла она ответить, когда, с силой сжав её грудь, Иорвет обвёл пальцами судорожно сведённые мышцы входа и толкнулся глубже. — Иорвет, — произнесла Гретта слабо, что далось с большим трудом, — постой, что ты…       Он что?.. Собирался?..       Она вздрогнула, когда почувствовала, как Иорвет приставил два пальца к горячей влажной плоти. Гретта дёрнулась, накрыв его руку своей, но так и не смогла её убрать. Ей пришлось бы отказаться от самого большого наслаждения, которое она когда-либо испытывала. И она не узнала бы, насколько восхитительным может быть чувство, когда внутрь медленно вводят два пальца, а подушечкой большого давят на клитор. Как приятно было принимать Иорвета в себя, как сладко растягивались разгорячённые эластичные мышцы, отзываясь на томительное движение — вперёд-назад.       Потрясающее чувство наполненности внутри. Жара, опаляющего и без того горящее тело. И влажности, липко пачкающей внутреннюю сторону бёдер.       Гретта выгибалась и извивалась, дрожа как в лихорадке. Неосознанно впивалась, царапала ногтями чужую кожу от одного только трения внутри. От осознания до этих пор запретного, оттого настолько волнующего проникновения.       — Представь, что я делаю это не рукой, — шепнул Иорвет.       От этих слов Гретта проскулила, чуть было не застонав в полный голос и не попросив Иорвета не останавливаться. Порой он растягивал её так сильно, что становилось больно, но вместе с тем это была восхитительная боль, на грани удовольствия.       Иорвет добавил третий палец. Погрузился настойчиво, резко. Со смущающим пошлым, хлюпающим звуком. Заставив её извиваться, случайно насаживаясь на него глубже, чем кто-либо из них мог рассчитывать.       Она не знала, что делать: то ли сократить разделяющее их расстояние — вот только неизвестно, куда заведут эти порывы, — то ли выпутаться из рук Иорвета, подорваться с места, потому что тело уже начинала бить крупная дрожь.       — Тебе нравится? — он сводил её с ума.       Из глаз едва не сыпались искры, но она молчала. Потому что — чёрт возьми! — не могла сейчас думать. О чём он спрашивал? Гретта могла говорить лишь что-то невнятное, подставляясь ласкам и полностью отдавая контроль. Всё тело было напряжено, как струна, в животе постепенно затягивался узел. Она кусала губы, в забытьи представляя то, что подсказывал Иорвет. Мысленно переключалась с его длинных, умелых и ловких пальцев на бархатный, вместе с тем твёрдый член. Пульсация между подрагивающих ног усилилась, заставив Гретту из последних сил отбросить фантазии. Соблазн попробовать был как никогда велик.       — Кончи для меня. — Что? О боги, нет! Что он с ней делал? Превращал её в грязную, похотливую девицу, которая текла от одного его взгляда. Казалось, ещё чуть-чуть, и она расплавится, как масло.       Он распалил её, и без того балансирующую на краю нестерпимого удовольствия, до предела. Довёл до исступления, заставив стонать так же часто, как он двигал рукой.       Гретта понимала, что и сама долго не продержится. Выпрямилась и, окинув тело мутным, расфокусированным взглядом, на мгновение потеряла способность мыслить. Стискивая мокрыми руками мокрое полотенце, почти что развратно вскинула бёдра, показывая и видя себя голой, влажной и блестящей от пота, воды и смазки, безумно желая почувствовать его внутри себя.       Он крепко обхватил её рукой за талию, сжав так сильно, что практически перекрыл доступ к кислороду. Ускорил и ужесточил движения, входя и выходя чаще, чем могло выдержать её сорвавшееся от возбуждения сердце. Гретта выгнулась и вцепилась дрожащей рукой в его запястье, сдавленно всхлипывая и прокусывая нижнюю губу, не в силах противиться надвигающейся лавине.       — Я хочу это услышать, — он вошёл в неё резким, глубоким толчком. — Гретта, — произнёс её имя впервые — пошло, развратным и хриплым голосом.       Это было выше её сил. Протяжный стон прозвучал как бы со стороны, стоило полностью отдаться и раствориться в ощущениях. Гретта дёрнулась и выгнулась от внезапно охватившего тело удовольствия. Открыла рот, судорожно делая глоток воздуха, беспомощно забившись от тока впервые накрывшего её оргазма.