«В тот момент, когда желание унимается и наступает черёд созерцания, чистого лицезрения и самоотверженности, всё становится другим. Человек перестаёт быть полезным или опасным, заинтересованным или скучным, добродушным или жестоким, сильным или слабым. Он становится природой, становится прекрасным и необычным, как всякий предмет, на который направлено чистое созерцание. Ибо созерцание не исследование и не критика, а только любовь. Оно — наивысшее и самое желанное состояние нашей души: любовь без желания»
Герман Гессе, «О душе»
Гретта каталась по кровати в разные стороны. Смеялась в подушку, путалась в одеяле. Иорвет стоял в дверном проёме, оставаясь незамеченным, и использовал эту возможность для того, чтобы просто смотреть. Хотелось выжечь эту сцену девичьей естественности, живости и подвижности на сетчатке глаза. А после — любоваться вечность. Стоило ей отойти от нашедшего на неё удовольствия в бане, как она, разгорячённая, тут же накинулась на него. Не так, как хотелось бы, конечно. Вместо того чтобы приласкать Иорвета, его обвинили в святотатстве. Видите ли, теперь, когда он будет звать Гретту по имени, она каждый раз будет вспоминать, при каких обстоятельствах это произошло впервые. Глупая dh’oine не понимала: на то и расчёт. Вскоре он стал подталкивать её к выходу. Незначительные боли в паху мучили его несколько месяцев, оставалось только надеяться, что они не приобретут хронический характер и не выльются во что-то более серьёзное. Сохранение невинности Гретты обходилось дорого. Страдало всё: и окружающие, и тело, и разум. Серьёзно, иногда Иорвет так близко подходил к краю, что готов был сорваться. Но вместо желанного облегчения чувствовал лишь, как дверь в голове срывает с петель. Спокойно подойти и открыть её могла только Гретта. Никого другого в этой роли Иорвет не видел. Вот и в тот момент его терзала неделикатная проблема, призывая к решению наедине с собой и долгожданной разрядке. Гретта не стала препираться и задерживаться, видно было, что соображала плохо. Ноги при ходьбе у неё подкашивались. Саму её водило из стороны в сторону. Иорвет следил за реакциями по лицу, почему-то ему казалось, что втайне Гретта злорадствовала. Он, как всегда, в напряжении, она же — в мечтательном забытье. Ей показали, как утолять сексуальный голод, потакая своим желаниям, а сам Иорвет в то же время остался ни с чем. Впрочем, в последний раз. Если запас лояльности к нему всё ещё не перевешивает старые обиды, он взвоет диким зверем и вырвет на себе волосы. В приоткрытое окно комнаты залетал ветер, беспокоя занавески. Скользил по ногам и неприятно холодил мокрую после купания голову. Наконец, заметив Иорвета, порозовевшая от смеха Гретта стала красной. Он для вида закатил глаза, будто не понимал, что свёл девушку с ума и та пищала что-то невразумительное от мыслей о нём. Можно заложить ценную вещь, утверждая, что сейчас Гретта распекала себя за то, какой дурой могла показаться. Ни к чему доказывать ей обратное. Пусть мучается от стыда и не знает, как приятно наблюдать за её действиями. То, что Иорвет начал раздеваться, Гретта заметила — разумеется — только после того, как он скинул с плеч банный халат и остался в одних штанах. — Ты что, будешь спать здесь? — спросила она поражённо. — А ты имеешь что-то против? — едва он договорил, как Гретта подорвалась с места и метнулась в сторону. Как всегда, её первым порывом было сбежать от него. Но Иорвет уже привык и наловчился вовремя пресекать это. — Мы просто уснём, — вырвалось как-то устало, с ноткой обречённости в голосе. Пришлось немного усилить захват, чтобы надавить на запястья, потому что Гретта упёрлась взглядом ему куда-то в ключицу. — Гретта, моё лицо здесь, — он направил её голову рукой, приподняв за подбородок. О-о, это, определённо, стоило того. Иорвет усмехнулся, но не изобличающе, как раньше, а с довольством. Он всегда замечал, когда Гретта смущалась и терялась при виде него, сбиваясь с элементарной последовательности действий. Под пальцами ощущалось биение её сердца, тонкое испуганное дрожание маленькой венки, едва не отбивавшей сотню ударов в минуту. Волосы цвета киновари были, как и у него, влажными и оттого почти прямыми. Иорвет придвинулся ближе, делая глубокий вдох. Если бы исходящему от неё запаху можно было дать описание, он вспомнил бы луг, обширный, как море, весь в голубых колокольчиках. Розовый рассвет над этим полем и прохладную росу на нём. Как символ чистоты и непорочности, какую-то идеальную пастораль. Их знакомство произошло не в лучших обстоятельствах, и Иорвет изначально ставил себя выше. Считал, что за ним, как ни старайся, ни за что не угнаться. Ведь она, Гретта, всего лишь человек. Здесь неожиданно возникал нетипичный для него вопрос: достоин ли Иорвет такого… счастья? Их взгляды пересеклись. И — d'yaebl раздери! — он мог поклясться, что пол под ногами пришёл в движение. Стекла задрожали в оконных рамах, отовсюду слышались треск и грохот, с которым ломались стены изнутри, шёл трещинами фундамент, шаталась крыша. Сейчас, вот прямо сейчас она разломится пополам, и потолок рухнет им прямо на головы. Всё поместье сложится, как карточный домик. Гретта вынимала из него душу. Одним взмахом ресниц устраивала землетрясение. Это злило его так же сильно, как её растерянность. С поднявшейся волной ярости пришло чёткое осознание. Иорвет понятия не имел, что, bloede, делать дальше. А затем — подумать только! — Гретта вдруг ему улыбнулась. И мир обрёл равновесие, отразившись в её выразительных голубых глазах. — Так уж и быть, — сказала она, ловко выворачиваясь из ослабшего захвата. И с ехидным смехом — что творилось в её голове? — запрыгнула в постель. Будто и не было ничего. Только привиделось. Иорвет проснулся по привычке рано, когда в небе только занимался рассвет. Солнце пробралось в комнату через незашторенные окна, и теперь лучи, скользя по полу, подбирались к кровати. Он закинул руки за голову, прислушался. Грудная клетка Гретты мерно вздымалась и опускалась, выдавая теплящуюся в ней жизнь. Дыхание было ровным и тихим. Он мог продолжить спать спокойно, но сон уже не шёл. Впереди ждали дела, ради которых Саския отправила его в Альдерсберг. С момента их разговора утекло много воды. Столько всего случилось за прошедшее время, потому некоторые детали вспомнились не сразу. Благодаря Гретте, которая никогда об этом не узнает, в голове всплыло одно воспоминание. Жителям города нужен новый наместник. А для этого от Иорвета требовалось вставать, идти… И, bloede, разговаривать с ними. Матрас прогнулся под ним, когда босые ноги коснулись холодного пола. Иорвет всегда старался уходить бесшумно, но в этот раз не удалось. — Ты куда? — спросила Гретта. Голос был сонным, а взгляд растерянным. — По делам. Он усмехнулся, ощутив себя на репетиции пробуждения брачной пары. И тут же нахмурился. — А мне можно с тобой? Подобные расспросы должны были, как раньше, вызывать у него головную боль. Но этого не случалось уже продолжительное время, и недовольный вид приходилось делать скорее по привычке. Развернувшись, Иорвет вскинул бровь: — Зачем? Только мешать будешь. Гретта оживилась, сбив одеяло к ногам. Словно почувствовав кровь, нагнала в прыжке слабую жертву и принялась вгрызаться в уже нанесённую рану. Ладно, должно быть, он перегибал палку, когда видел её слишком кровожадной. Но если и представлять себя загнанным зверем, то кем-то поблагороднее жертвы грызуна. — Ну, Иорвет, — она надула губы, приняв жалобный вид. — Возьми меня с собой. Обещаю, что буду тебя слушаться. — Какая мне с этого выгода? У тебя есть особенные навыки? — Разумеется! — с готовностью она принялась перечислять свои достоинства, приготовившись загибать пальцы. — Во-первых, Лютик говорит, что у меня хорошо подвешен… Слово «язык» прозвучало глухо из-за того, что Иорвет накинул Гретте на голову одеяло. — Нескромность тебе не к лицу. Поторапливайся. И не заставляй меня ждать. Почему он согласился так быстро? Альдерсберг был большим и шумным. Не столько из-за жителей, сколько из-за огромного количества торговых площадей. По главным улицам тянулась череда мастерских кузнецов и ювелиров. Встречались и купеческие подворья, в которых размещались стеклодувы, обувщики и гребенщики. В воздухе преимущественно пахло раскалённым металлом, кузницами. Дороги были вымощены камнем и деревом, благодаря чему — слава Dana — ноги не утопали в грязи. Гретта шла рядом и полным разочарования взглядом провожала мелькавшие постройки. Иорвет не позволял ей отойти ни на шаг. Город специализировался на продаже оружия, контингент соответствующий. Вскоре стало ясно, что чтение нотаций бесполезно — Гретта была готова в любой момент сорваться и увлечься игрой в догонялки с местными детьми. Поэтому пришлось действовать решительно. Иорвет выругался на неё, припомнив утреннее обещание во всём его слушаться. Гретта притихла и с тех пор больше не создавала проблем. Не был ли он слишком резок с ней? Иорвет мотнул головой в отрицании. Слишком много сбивающих с толку вопросов. Сегодня им предстояло пообщаться с кем-то вроде местных авторитетов. Заочно Иорвет уже знал самых влиятельных из них, поэтому при личном знакомстве ему оставалось только давиться и прыскать ядом. Дело в том, что город заполонила гномско-краснолюдская диаспора. И это был не тот народец, с которым эльфам доводилось делить хлеб в лесу. Это были напыщенные, разодетые ублюдки, которые ограждали себя стеной надменного презрения ко всем вокруг. Удивителен тот факт, что ещё вчера они кланялись ему в ноги. Благодарили за освобождение от тирании, непомерных налогов, бандитских набегов с грабежами и разбоем. А сегодня, по-видимому, вернулись к себе настоящим. Чрезмерно горделивым и зазнавшимся. Когда за Иорветом с Греттой закрылась очередная дверь, недовольство хлынуло наружу: — Задал планку, придерживайся её до конца, — выплюнул он, косясь на табличку у входа. — Ой, а что это? Мы по себе судим? Иорвет почувствовал, как у нёго дёрнулся глаз. Гретта что, только что попыталась его уколоть? Он снова недобро покосился, но в этот раз уже на неё, и, понизив голос, решил поставить её на место: — Ты… Но тут же был бесцеремонно прерван: — Послужит тебе иллюстрацией наших первых встреч. — Совсем страх потеряла? — Что, неприятно? Он красноречиво промолчал. — То-то же, — она была невероятно довольна собой и не собиралась этого скрывать. День шёл кувырком с самого утра. Иорвет оставался собой, но не мог отделаться от чувства, что в него кто-то вселился и нашёптывал какую-то несуразицу. Тогда его внимание — как кстати — отвлекла необходимость нового знакомства. Это был старик, который будто не определился, кузнец он или гончар. Разговаривать с ним было затруднительно, в его речь примешивался неизвестный Иорвету диалект и непонятные присказки. На помощь неожиданно пришла Гретта. На её щеках зажёгся розовый румянец, стоило ей почувствовать его взгляд. Он смотрел, изучая, и прикидывал, сколько раз их выручал её «хорошо подвешенный язык». Отпираться было бесполезно. Присутствие Гретты облегчало многие переговоры. Ого, их отношения могут создавать что-то полезное для дела. Надо же. Когда старик растёкся от умилительного щебетания Гретты, та вытащила из него всю нужную им информацию. Спустя какое-то время по дороге в другой купеческий двор Иорвет спросил её: — Ты же понимаешь, что эта твоя маленькая иллюстрация не что иное, как частность? Конфликт людей и старших народов не жалкая перебранка на рынке. Она остановилась и внимательно посмотрела ему в глаза. — Нет, я так не считаю. Тон говорил об абсолютной уверенности в своих словах, которые обдумали и взвесили заранее. Иорвет вроде не ждал, что Гретта станет разделять его взгляды, но… — Что ты хочешь этим сказать? — поинтересовался он, плохо скрывая раздражение, поработившее его из-за внезапно возникшей потребности. Отвратительной нужды в понимании своих мыслей и чувств. С каких это пор? Разве он выбирал себе спутницу жизни? Зачем ему сопереживание девушки, с которой просто хотел переспать? Bloede, ну да. Носится с ней, как с писаной торбой, просто ради того, чтобы затащить в постель. В то же время Гретта смотрела совсем в другую сторону. И если и хотела ответить, то перебила саму себя: — Вау! Иорвет, смотри! — Он поднял голову в указанном направлении и успел различить лишь мелькнувшую у крыши тень. — Это же паркур! А я и не знала, что Киаран так умеет. Очередная маловразумительная белиберда от Гретты. Иорвет уже давно смирился с её привычкой вставлять заумные словечки из родного языка, но в этот раз он хотя бы понял значение. И всё же сдержаться не было сил. — Ещё бы научилась говорить без акцента, — и положил ей ладонь на макушку. — Чего? — она тут же вспыхнула, бросив недовольный взгляд из-под бровей. — Нормально я говорю. Иорвет улыбнулся в ответ на её реакцию. Хотя бы ради таких моментов стоило жить. Он не сказал этого вслух, но тут же прикусил язык. Что за бред? Они закончили только под вечер, когда уже начало смеркаться. Большинство лавок закрылось, и торговцы, которых можно было встретить на каждом шагу, тоже исчезли. Иорвет ломал голову, силясь понять, кому же доверяют жители города. Все говорили разное, мнения — d'yaebl бы их побрал — разделились. Прохожие смотрели с равнодушием, только выражение лица Гретты казалось озадаченным. Пошатываясь от усталости, она опиралась на руку Иорвета. Он позволил, потому что знал: ей незачем притворяться слабой, чтобы казаться хорошенькой. Нет в ней столько хитрости, чтобы манипулировать им. Каждое её действие или слово было искренностью. Которая оказалась настолько всеобъемлющей, что долгое время Иорвет отказывался в неё верить. Постоянно искал подвоха, при любом удобном случае пытался уличить во лжи. Но тщетно. У неё всё происходило естественно, и она этого не осознавала. На вопрос «что самое приятное в Гретте?» Иорвет ответил бы — непринуждённость. Будто умея читать мысли, она безошибочно считывала его настроение. Отображала его, словно зеркальная поверхность. Стоило ли удивляться, что проблема, с которой он столкнулся, так озадачила её. Гретта шла, смотря под ноги, и тихим голосом, будто сомневалась в праве что-либо советовать, озвучила свой вариант решения: — Надо провести выборы. Иорвет улыбнулся из-за её наивности. — Всё не так просто, Гретта, — он, не задумываясь, назвал её по имени, в ответ на что она инстинктивно сжала его руку. — Это должен быть кто-то проверенный. — Ты сам не склонен ни к кому определённому. А простые горожане живут здесь всю жизнь, имеют какое-то мнение на этот счёт. Пусть всё решат выборы, победит тот, за кого отдадут больше всего голосов, — тут она фыркнула, не скрываясь. И на него хлынул поток сдерживаемых до этого слов: — И пусть Саския ставит потом кого хочет. Нам что, торчать здесь сто лет? Что за задачу она тебе поставила? Иди туда, не знаю куда, делай то, не знаю что? Набрав в лёгкие побольше воздуха, Иорвет старался некоторое время не дышать. Самой себе Гретта должна была казаться охваченной праведным гневом, но вызывала своим поведением только смех. — Впервые вижу в тебе такую жгучую, — он сделал паузу, чтобы подобрать слово, — нелюбовь. Откуда это взялось? Гретта мотнула головой и, вырвавшись, остановилась посреди улицы, сложив на груди руки. Светивший на улице фонарь выхватил из темноты её фигуру, которая оставляла за собой длинную тень. — Ты серьёзно меня спрашиваешь об этом? — Вполне. — Причина, — она посмотрела в сторону и нахмурилась, — в тебе. — Вот как. Гретта бросила на него колючий взгляд и резко опустила руки. — Не издевайся. — И не собирался, — Иорвет пожал плечами. — Просто не могу понять, что пропустил. Вы успели поссориться? — Нет. — Что тогда? Она выразительно молчала, будто в тишине он мог найти ответ. — Говори, раз начала. Казалось, муки выбора могли терзать её вечно, заставляя стоять на месте, сжимая и разжимая кулаки. Она будто забыла про ограниченность времени, которая всегда подталкивала Иорвета к действиям. — Можешь стоять здесь, а я пойду, — он развернулся, чтобы уйти. Это должно было подействовать и подействовало на неё безотказно. Не успел он моргнуть, как она уже схватилась за него. Должно быть, где-то глубоко внутри Гретта знала, что если ничего не скажет, то никуда они вместе не пойдут. Поэтому она скривилась, будто с трудом выдавливала слова: — Она же использует тебя. Неизвестно, что именно вызывало у неё такое отторжение. То, что пришлось жаловаться на кого-то, или то, что вслух высказала своё беспокойство о нём. В любом случае по телу стало разливаться тепло от услышанного. — Иорвет, — её голос понизился до шёпота. Словно её напугала внезапная разгадка, но она отказывалась в неё верить, — ты что, улыбаешься? — Гретта даже отшатнулась. — Так ты знал… Ты знал об этом! О том, что Саския использовала Иорвета в своих целях? Неужели Гретта думала, что он позволил бы себе остаться в проигрыше? — У нас взаимовыгодное сотрудничество. Если бы кто-то искал натурщицу, чтобы передать на картине ошеломление, на эту роль отлично подошла бы Гретта. Но почему-то эта эмоция быстро сменилась злостью. И по тому, как женские ногти впились в кожу, Иорвет понял, что причиной послужил он сам. Однако счёл выяснение чужой точки зрения неуместным. В его обязанности по-прежнему входили создание и укрепление военных сил и работа по организации и строительству политической власти. Иорвет всерьёз воспринял предложение провести выборы. Изучил его вдоль и поперёк, оценивая адекватность. И в конце концов решил попробовать, посмотреть, что будет. Гретта восприняла его решение со сдержанным энтузиазмом. Словно в один миг стала другим человеком. По-видимому, она осознавала вес ответственности и с сугубо деловым подходом объявила о том, что им нужно заготовить большое количество чернил и пергамента. Оглядываясь назад, Иорвет видел, что Гретта никогда ничего не просила. Всё, что ей было нужно, — это забота и внимание. И пока он погружался в то, что подозрительно напоминало домашнее успокоение, внутри росла уверенность: на Гретту можно положиться. Bloede, так странно замечать и принимать чужое участие в собственной жизни. Не по сговорам или угрозам, а по свободной, личной инициативе. Такие качества проявлял Киаран, но между ними стояла дружба. Всё сводилось к тому, что Иорвет для Гретты был не просто предметом воздыханий. И это уже проблема. Пока что непонятно почему. Но что-то одолевало и терзало его, а нежные прикосновения и взгляды жгли изнутри. Когда они вернулись, Иорвету ещё предстояло сделать вечерний обход. Вместо привычного леса или трущоб, где обычно разбивали лагерь, их ждало роскошное поместье. Слишком вычурное и кричащее, оно смотрелось как золотая клетка с замысловатыми вензелями. В такой в самый раз содержать цветастых канареек — нарядных господ или Филиппу Эйльхарт. Но его почему-то обжили скоя'таэли, похожие на подбитых воробьёв. Геральт здесь не задерживался. Он был либо слишком предприимчивым, либо небезразличным ведьмаком, потому что брался за все подвернувшиеся под руку заказы. Киаран — либо слишком исполнительным, старающимся снизить рабочую нагрузку Иорвета, либо слишком ветреным и легко возбудимым. Потому что его нигде не было. В комнату, которую Иорвет определил как свою, слуги снесли недельный запас свеч. Гретта сидела тихо, склонившись над своей работой. Выводила чернилами на пергаменте какие-то бланки с окошками, в которых предстояло ставить галочку возле одного из имён претендентов на роль нового градоправителя. Мягкие черты лица оттенялись жёстким светом огня. Гретта кусала выпяченные пухлые губы и периодически ерошила аккуратно причёсанные волосы. Она была полностью погружена в своё дело и, казалось, не замечала ничего вокруг. Не хотелось портить созданную идиллию. Но природа брала верх: — Зачем я на это согласился? — Иорвет уже некоторое время стоял в дверях, опершись плечом о дверной косяк. Как бы невзначай он вдруг вспомнил: — Нужно было по-старому бросать колотые, неколотые орехи. Сначала Гретта с невозмутимым видом продолжила нарезать пергамент. Но потом так и замерла с ножницами в руках. По-видимому, смысл слов наконец-то дошёл до неё. Когда она заговорила, её голос дрогнул: — Может, ты и вышел из леса, а я живу в цивилизованном обществе. Какие ещё орехи, Иорвет? — Гретта попыталась расхохотаться, но получилась лишь пародия на смех. — Почему не камни? Упиралась до последнего, слишком внезапно на неё свалилась действительность. — Что, так не хочется признавать свою недальновидность? Она решила хранить молчание и одаривать его взглядом недобро прищуренных глаз. — Чисто для справки. Население города одиннадцать или двенадцать тысяч. Собралась сидеть тут до нового Сопряжения Сфер? Или надеялась на помощь? — Но вместе мы сможем… — Поседеть? — Разве эльфы седеют? — С тобой и слова сказать нельзя, — отмахнулся он. — Иорвет, пойми. Ты просто любишь, как бы помягче выразиться… — остановилась, чтобы подумать. — Говорить, — нашлась она. — М-м. — Сегодня ты как-то странно немногословен, — пробубнила Гретта себе под нос. И сказала громче: — Что мне теперь со всем этим делать? — она раскинула руки, демонстрируя устроенный хаос из вырезок. — Я была настроена работать. Теперь мне идти разбирать орехи? — На твоё счастье, я уже слышу шаги слуг. — Почему это сча… Он принял мешок с орехами и закрыл за собой дверь. Прошёл вглубь комнаты. — Специально, — и вывалил орехи на стол, — заметь, для тебя. Знал, что захочешь занять руки. — Какой ты заботливый, — скуксилась Гретта. — Просто признайся, что знал, что я начну капать тебе на мозги. Она смотрела на него снизу вверх, потому что находилась на самом полу. Стол был очень низким, чтобы за ним можно было сидеть на стуле, поэтому Гретта обложилась со всех сторон подушками и использовала стену в качестве спинки. Обустроила что-то вроде уютного гнезда. Видя её в совершенно разных ситуациях и условиях, Иорвет не мог не заметить, что Гретта преображала, под стать себе самой, любое место, где бы ни появлялась. Как тут удержаться и не сесть рядом? — От такой проницательной женщины сбежал бы любой мужчина, — сказал он. — Но не ты, — на её губах появилась приторно-сладкая улыбка. Горчичное семечко проклюнулось и стало на глазах превращаться в прекрасное растение. Иорвет смотрел на это и ловил себя на мысли, что с ними происходило какое-то безумие. Сам он будто был заточенным клинком, на котором появлялся красивый узор, а она розой, чей стебель обрастал шипами. Неожиданно вспомнились слова проклятья: «Станет она как хлеб, как вода, ясно небо, земля». Интересно, если оно сбывалось для него, то и для Гретты тоже? Она смела горсть орехов со стола и принялась считать. При этом на переносице собрались задумчивые морщинки, а губы шевелились, несмотря на то что считала она про себя. — Тут не наберётся и нескольких сотен. — Если сейчас выйдешь за дверь, то из каждой комнаты сможешь услышать хруст. Пламя свечей, находившихся ближе всего, дрогнуло от звонкого смеха. — Не могу поверить, что ты заставил всех щёлкать орехи. — Ты слишком хорошего мнения обо мне. — Нет, я серьёзно. Это должно войти в историю как самое абсурдное задание, которое когда-либо давалось скоя'таэлям! Кто бы знал, что дёрнуло его за язык: — Что может быть абсурднее поиска выжившей в сожжённой дотла деревне? Её нахождение в погребе? Или в единственном доме, не тронутом огнём? Возможно, впервые Иорвету пришлось встретить мрачный взгляд исподлобья. Своим холодом, влекущей к себе глубинной тьмой обещавший поведать то, чего он не знал. — А ты умеешь испортить настроение, — сказала Гретта. У всех были свои скелеты в шкафу, а некоторых одолевали и демоны. Гретты коснулось и первое, и последнее, но она с завидным упорством делала всё что угодно, лишь бы не оставаться с ними лицом к лицу. Иорвет просто взял и разбередил старые раны. Но раз уж зашёл разговор… — Скажи, — он взял в свою руку её ледяную ладонь, и она показалась ему безжизненной, — кто я для тебя, кошмар или сладкие грёзы? Иорвет мог видеть, как её бросило в жар от злобы и смущения. Она быстро оттаяла от горячего прикосновения и отдёрнула руку. — Ты сон, — голос опасно понизился, стал шипящим. — А сны бывают разными. Это многое объясняло и даже заставило Иорвета мысленно удивиться. Гретта не была бездумно влюблена в него. Между ней и реальностью существовала надёжная связь, которая не позволяла обманываться на его счёт. Реакция на столь интригующее открытие была для Иорвета нетипичной. Это взволновало его. До исступления, мелкой дрожи в пальцах, вынужденно сжатых в кулак. И ощущения, что сердце срывается и падает вниз. Ведь чем лучше Иорвет узнавал Гретту, тем большая глубина ему раскрывалась. Как он мог сравнивать её с пустой, бездушной куклой, когда прямо перед ним было живое, полнокровное существо? Возможно, самое прекрасное из тех, что ему доводилось видеть. Как нечто настолько доброе и чистое могло находить с ним столько точек соприкосновения? Казалось, он сам был полной противоположностью того, что представляла собой Гретта. Но это было не так. Вот ответ на все его вопросы, который стал явным лишь с одним прикосновением грубых пальцев к нежному лицу. Один её взгляд — и Иорвет проваливался в бездну собственной ревущей боли. Того, что ему пришлось снести на своём веку, Гретте ни за что не пережить. Но того, что видела она, было для неё достаточно. Этого было достаточно для них обоих. Чтобы понимать друг друга и двигаться вперёд. Он мог решить все её проблемы по щелчку пальцев. Она могла просто быть, и один этот факт всё для него упрощал и делал достижимым. — Ты любишь меня, — провёл он кончиками пальцев вниз, приподнимая подбородок и заглядывая в глаза. Прямо, безотлагательно. — И что? — Гретта ответила откровенно и вызывающе нагло. Её учитель сидел напротив. И он не думал, что с ней когда-либо будет так легко. Так же легко, как придвинуться ближе. И вместо гипнотизирующего взгляд рта коснуться сухими губами открытого участка кожи под шеей. Скользнуть по ней языком, заставив Гретту задрать подбородок, прочувствовать, как она в тот же момент покрывается мурашками. Легко слышать, как с чужих губ срывается громкий выдох, выпуская всё скопившееся напряжение вместе с воздухом в лёких. И ощущать, как холодные на контрасте с пылающим внутри тебя огнём руки притягивают к себе, заключают в объятия. Он позволил себе подчиниться, вдыхая смешение запахов кожи, волос и горящих вокруг свеч. Позволил её пальцам коснуться его головы, стянуть пряди у корней, увлекая на самое дно. Потому что последовавший за этим поцелуй был обжигающим, стремительным, поднимающим горячую волну изнутри. Её губы погружали в сладкое марево, но Иорвет заставил Гретту задыхаться. Проникая языком до нёба, властно охватывал собой полностью, не отпуская, не давая и шанса отстраниться. Поцелуй с каждой секундой становился всё более жадным и влажным, и Иорвет прервал себя усилием воли. Только для того, чтобы заправить медный локон за ухо, опалить горячим дыханием ушную раковину и прикусить чувствительную мочку. Если бы Иорвет был способен причинить Гретте вред, то разорвал бы её идеально округлые уши в клочья. От этой мысли в крови стало разливаться бешенство. И он неконтролируемо стал ещё напористее. Упёрся рукой в край стола, навис над Греттой, едва не вгрызаясь уже в тонкую кость не защищённой платьем ключицы. Заныло прокушенное Ангрэн запястье. Отголоски прежней боли вспыхнули с новой силой, но были отброшены, проигнорированы. Дыхание Гретты окончательно сбилось, что Иорвет воспринял как поощрение. Но тут же его прервала совершенно не реалистичная картина. Не отталкивая его и, кажется, не испытывая ни тени прежнего смущения, Гретта самостоятельно разбиралась с завязками платья. Иорвет и без того полыхал. Но был готов выгореть дотла, стоило перед ним вот так просто оголиться и… Поддаться? Ему до головокружения хотелось избавиться от распирающей боли и жжения, распространившегося по всему телу. Отдать часть себя и забрать чужую. Гретта не просто допускала его к себе. Она была непреклонна в своём решении разделять всё на двоих и по-прежнему настаивала на том, чтобы разобрать все обиды по косточкам. — Это ты сделал со мной, — ткнула Гретта пальцем в шрамированную татуировку на коже. И, задрав подбородок, позволила себе очередную безжалостность: — Я зла на тебя. Поэтому, — она обвила его шею удушающим кольцом рук, надавила на затылок, заставляя податься вперёд, — целуй. Из-за неё он срывался вниз, навстречу неизбежному. Гретта ни за что не оставит их прошлое в покое, пока всё окончательно не прояснится. Это было её немым условием, отпечатанным влажным пятном на губах и извилистой дорожкой поцелуев от шеи к груди. Гретта хотела забраться Иорвету под кожу. Не понимая, что уже давно находилась глубоко внутри. Корсаж надсадно треснул от сильного рывка. Иорвет довёл начатое Греттой до конца. Теперь она лежала под ним, и рваные края платья с бахромой из разорванных шнурков напомнили развороченную грудную клетку, в которой билось сердце. Он опустился, впиваясь мокрым поцелуем в ложбинку груди. Двинулся ниже, облизнув выпирающие рёбра, ощущая языком твёрдость кости под тонкостью кожи. И ощутил, как кровь яростнее прилила к паху — не сдерживая стонов, Гретта обхватила его бёдра ногами. — Иорвет, — в голосе Гретты наконец послышалась слабость. Поэтому он поднялся и, упершись предплечьями по обе стороны от её головы, навис сверху, выжидающе заглядывая ей прямо в глаза. — Ты же жалеешь? За те полгода, что они друг друга знали, ему довелось о многом подумать. И передумать в том числе. Но сейчас, когда они находились на одном из самых поворотных витков отношений, вопрос Гретты неожиданно сбил Иорвета с толку. — И да, — выдохнул он, — и нет. В некоторых моментах уже не разобрать, что было правильным, а что таковым не являлось. Стоило ли запугивать Гретту, резать её живьём? Если бы он этого не сделал, что тогда? Вдруг ничего этого не было бы? — Мне нравится, — её губы сложились в доверчивую улыбку, а из уголка глаза проступила слеза, прочерчивая дорожку к виску. — Получилось красиво. Все эмоции спутывались в один необъятный узел, который уже невозможно было распутать. Желание обладать Греттой без остатка врезалось острыми краями в нежность, терзая и препарируя душу, делая из неё что-то совершенно иное. Гретта разрушала и собирала Иорвета заново. А изменения протекали настолько болезненно, что он не видел другого выхода, кроме как утянуть её за собой. Горячие губы нашли напрягшийся сосок. Заставив её выдохнуть со стоном и вцепиться в плечо. Иорвет завёл руки ей за спину, приподнял и усадил на себя. Юбка платья собралась на животе гармошкой, открывая вид на обнажённые ноги, вынуждая его тут же пробежаться пальцами от колена вверх, подцепить край кружевного белья. Плавно очертить границу, пробраться внутрь, дразня чувствительную, влажную от выступившей смазки кожу. Гретта сползла ниже, потёршись о выпирающий в штанах бугор. Возбудила сильнее, заставив подхватить себя под ягодицы, усадить на низкий стол. Она не издала ни звука, хотя ножки стола надсадно скрипнули, а орехи рассыпались в стороны. Иорвет возвышался над ней, стоя перед столом на коленях. Из приоткрытого окна дунул ветер, лизнул обнажённую грудь, заставив соски встать колом. Гретта не пыталась прикрыться, но ощутимо напряглась, когда Иорвет коснулся губами низа живота, чтобы поцеловать прохладную кожу. Он потёрся щекой о внутреннюю часть бедра, прикоснулся губами к горячей промежности, оглаживая тазобедренные кости. Не зная, куда себя деть, Гретта запустила в его волосы пальцы. Но не оттолкнула и не поспешила стиснуть бёдра в запрете. Ещё больше раскрылась, позволив ему очерчивать языком, целовать и засасывать. Уже насквозь мокрая, она выгибалась дугой и тихонько поскуливала. Стоило Иорвету надавить языком на чувствительную точку у входа, как Гретту пробила дрожь. Рука на рефлексах взметнулась вверх, и один из листов пергамента, которые окружали их со всех сторон, поднялся в воздух. Задев горящий язык пламени, тут же вспыхнул, рассыпался пеплом. Иорвет выпрямился, притянул Гретту за талию к себе и придирчиво осмотрелся. Полы, может, и лакированные, но по-прежнему деревянные. Огонь чудом не перекинулся на волосы Гретты, водопадом струящиеся со стола. Они заигрались. Он заигрался. Гретта уже ничего не понимала, размякла, безвольно раскинувшись перед ним, была готова неосознанно устроить пожар. Хватит и того, который она разбудила в нём. Иорвет поднялся, провожаемый осоловелым взглядом голубых глаз. Ей было невдомёк, что происходит. — Тц, ты такая беспечная, — сказал он, подхватывая её на руки, и не узнал свой голос, который отдавал заметной хрипотцой. В отличие от неё, Иорвет всё контролировал. Наверное. Гретта вцепилась в него мёртвой хваткой и не отпускала до тех пор, пока он не уложил её в кровать. Отойдя к столу, Иорвет погасил все свечи — к d’yeabl aep arse! — а когда вернулся, обнаружил, что платье и исподнее лежит у ног, а Гретта абсолютно голая. Повернувшаяся к нему спиной. Былую раскрепощённость как ветром сдуло. Но сегодня ночью Иорвет намеревался поступить эгоистично. И урвать наконец кусок для себя. — Повернись. Гретта вздрогнула и нехотя обернулась. Матрас прогнулся под весом его тела, стоило припасть на одно колено. Здесь было слишком мягко. Потянув за запястье, Иорвет заставил Гретту встать так же и забросил её руки себе на плечи. В рассеянном лунном свете можно было различить искусанные в кровь губы. Рыжая бестия уступила место напуганному котёнку. Её волнение передавалось предательской дрожью. — Снимай, — велел он, указывая на свою рубашку. Гретта должна стать соучастницей этого преступления. Иначе снова начнёт прикидываться невинной жертвой, с которой непотребства происходят сами собой, без её непосредственного участия. Понурив голову, Гретта взялась за края одежды и потянула наверх. Сгребла в охапку рубашку и сбросила с кровати на пол. Когда она расправилась с завязкой штанов, дело оставалось за малым — просто спустить их ниже. Но в этом, похоже, и состояла главная сложность. — Иорвет, пожалуйста, — жалобно пискнула Гретта, когда он приподнял её подбородок. Он смотрел выжидающе, с лёгкой насмешкой. Не устоял и запустил руки в её распущенные волосы, массируя голову. Это должно было подействовать на неё успокаивающе, но он не учёл, что в его сознании начнут рисоваться картины, где она целует его ниже пояса. Раскованные фантазии оборвала отчаянная мольба, возвращая в реальность: — У меня сейчас мозг расплавится. Он выплюнул издевательский смешок. Подтрунивая скорее над собой, чем над Греттой. И, надавив пальцами ей на лоб, заставил повалиться на спину. Она отвернулась и резко закрыла лицо руками, когда Иорвет полностью переместился на кровать и, придвинувшись, рывком освободился от одежды. — Дай мне пару минут, — раздалось приглушённое от Гретты. — Я могу сделать это завтра, — ответил он, беря её за запястье и заводя руку за спину, — но сегодня ты мне поможешь по-другому. Гретта испуганно дёрнулась, когда почувствовала и осознала, в чём именно нужна её помощь и что это значило — мужское «по-другому». Тут же попыталась отдёрнуть руку, ошпарившись, как от огня, но Иорвет удержал её на месте. — Ты с ума сошёл? — вопрос прозвучал едва слышно. — Имей совесть, — мягко упрекнул Иорвет и, сжав её ладонь в своей, сделал несколько движений вверх-вниз. Ему ещё не доводилось получать от неё подобных ласк, поэтому, не сдержавшись и глухо простонав, он подался бёдрами навстречу. К нему в голову пришла запоздалая мысль о том, что подобное скорее спугнёт Гретту. Нужно пытаться быть сдержаннее, сколько есть сил. Она удивила его, когда в какой-то момент Иорвет почувствовал, что ему не нужно её удерживать. Женская ладонь двигалась самостоятельно, по-прежнему кротко и опасливо, но с нарастающим интересом исследователя. — Приятно, — на выдохе сказала Гретта. И удивила куда сильнее, когда, прервав ласки, медленно развернулась к нему лицом. Трогательно зажмурив глаза, она наугад протянула руку и коснулась его бедра. Скользнув ниже, порывисто выдохнула и, взволновавшись, придвинулась почти вплотную. Не для того, чтобы исполнить его сокровенное желание — разумеется, — а для того, чтобы уткнуться лицом ему в грудь. Ей могло казаться, что она спряталась, но Иорвет прекрасно знал, что сейчас у неё в груди билось заячье сердце. Это не мешало ей подглядывать и попутно скрывать свои эмоции. Впрочем, с последним она справлялась хуже всего. Тёрлась о Иорвета грудью, делая его дыхание поверхностным. Тихонько постанывала в такт движениям своей руки, потому что — он был уверен в этом — уже представляла его внутри себя. Осторожные прикосновения нежной ладони были приятны, рассылали разряды тока вдоль позвоночника. Но по-прежнему являлись лишь имитацией, которой Иорвет уже пресытился. В полной тишине он огладил её волосы, в обманчивой ласке завёл руку за шею, щекоча влажный затылок. Будто заманивая пугливое животное, старался подготовить его к тому, чтобы навсегда оказаться приручённым. И так же плавно перевернул Гретту на спину, нависнув сверху. Вопреки этому, в широко распахнутых глазах всё равно мелькнул страх. Иорвет склонился, медленным и глубоким поцелуем забирая сомнения, готовые сорваться с приоткрытых от частого дыхания губ. И, опустив руку, дал ей почувствовать себя у самого входа. Потёрся о половые губы, обозначая свои намерения. — Ты не думаешь, что завтра уже наступило? — шепнул на ухо. Продвинулся вперёд. Совсем немного, но этого хватило, чтобы Гретта вцепилась ему в плечи. Она судорожно сглотнула, ответ ей дался с трудом: — Завтра никогда не наступит, — Гретта склонила подбородок к плечу. Так нежно и грациозно, как умели только лебеди. И тогда Иорвет понял, для чего столько ждал. У него наконец появилась возможность сделать всё правильно. — Давай будем сегодня. — Тогда не отводи взгляд, — шепнул он, и, пересилив себя, она позволила заглянуть в её глаза. Гретта старалась никуда не смотреть, кроме его лица. Но стоило только немного надавить, как она заполошно упёрлась руками ему в грудь, пытаясь ослабить давление. — Расслабься, — с губ сорвался напряжённый выдох. Иорвет не помнил, чтобы с кем-то так нежничал. Он избегал девственниц как чересчур проблемных. Ты был слишком резок и норовист? Нетерпелив, дал волю инстинктам? Сиди и слушай, как беда-избранница рыдает в три ручья. Попробуй успокой. Сегодня он наступит себе на горло и будет терпелив. Медленно войдёт полностью и услышит порывистый, болезненный вдох. Успокоит Гретту поцелуем и удивится отсутствию каких-либо слов или звуков. Внутри она напряжена, но мокрая настолько, что кажется, и нет преград. — Иорвет, — Гретта обхватила дрожащими ладонями его лицо, прижавшись к его лбу своим. — Мне совсем не больно, это нормально? Это заставило его почувствовать, как внезапно, с быстротой молнии, на него нашло какое-то опьянение. В теле загорелась сеть нервных окончаний, которая была ответственна за сохранность самообладания. Вспыхнула и истлела к чертям, как лист пергамента за столом. Он сделал пару быстрых движений. Заметил, что ей стало дискомфортно, и под непонимающим взглядом повернул её на бок. Придвинулся и вошёл, укусив за плечо, обвив худую спину руками. Плотно сжатые бёдра Гретты не позволяли ему слишком многого в этом положении, но он разрешил себе ускориться, ведь так приятные ощущения должны были вытеснить боль. Перед полуприкрытыми глазами мелькнула яркая вспышка. Ему было чертовски недостаточно заданного темпа. И, словно читая его мысли, спрятав лицо в подушку, Гретта протяжно простонала. Что прозвучало подобно молитве, предвестию свободы, позволяющему отбросить прошлое и зажить настоящим. Просунув руку за тонкую шею, Иорвет приподнял Гретте голову и шепнул хриплым голосом на ухо: — Ударь меня, если захочешь, чтобы я остановился. Потому что теперь он вряд ли что-то услышит. Проведя свободной рукой по плоскому мягкому животу, он облизнул пальцы и коснулся ими затвердевшего соска. И, прежде чем Гретта выгнулась ему навстречу, он прокрутил его раз, второй и третий. Вторя своим движениям внутри неё, беспрепятственно входя на всю длину. Все так просто только потому, что… — Моя девочка послушная, — озвучил он мысль. Отстранился и, уложив Гретту на спину, тут же приник ртом к груди, обхватывая сосок и посасывая его, обводя языком по кругу. Испепеляющий жар женских бёдер отзывался разрастающимся мучительным напряжением внутри. Сдерживаться больше не было сил, и Иорвет вошёл рывком на всю длину, не замечая, как глаза застилает тёмной поволокой. Как бешеный восторг завладевает им и заглушает вскрики. Он навалился на Гретту, вдавливая собой в матрас, и впился в стонущий рот губами, зубами и языком. Уверенными, размашистыми толчками заставляя стонать всё громче и выбивая весь воздух из лёгких. Гретта резко вскинула руку и сорвала с него повязку. Встряхнула, распрямляя ткань, и, заведя её за затылок, притянула к себе сильнее, требуя не останавливаться. Вряд ли она соображала, к чему подталкивала его и какие у этого могли быть последствия. Скорее она действовала бездумно, чего не мог себе позволить Иорвет. Этим ей и удалось каким-то образом заставить его взять над собой контроль. Он приподнялся, освобождаясь из захвата, и его движения замедлились. Ладонь легла на живот, плавно оглаживая, и сам он обратился в слух, между стонами Гретты улавливая влажные шлепки их бёдер друг о друга. Взяв за руку, Иорвет заставил её раздвинуть половые губы и найти чувствительную точку, совершая несколько круговых движений. — Вот так, как я учил. Ещё немного трения и пара глубоких толчков, и по её телу прошла лёгкая судорога. — Гретта, ну же, Гретта, — почти уговаривал он, — давай, девочка. Пришедшее удовольствие накрыло её с головой, заставив впиться зубами в край подушки, и выбило протяжный всхлип. И, прежде чем он забрал у неё последние силы, Иорвет нарастил темп, стискивая кожу на бёдрах, и вбил Гретту в кровать. — Иорвет, — она потянулась за объятием. И этот жест высек из него ворохи разлетающихся искр, заставил, опустив руку, излиться в самый последний момент. Сбросить кожу — практически осязаемо — и раствориться в горячих объятиях, припадая к груди Гретты, зарываясь пальцами в длинные спутавшиеся волосы. Она жалась к нему так отчаянно и самоотверженно — глупая, — будто он мог сейчас встать и уйти. Сердце лихорадочно билось под горлом, а в голову будто набили ваты. Нечто подобное Иорвет испытывал, когда на голодный желудок выкуривал целую трубку. Долго пребывать в неге и спокойствии он не мог. Они провоцировали усталость и сонливость, предвестников слабости, проявить которую было недозволительно. Гретта не издала ни звука, когда он взял её на руки и осторожно усадил на стул. Смоченное в холодной воде полотенце было оставлено им на видном месте. Иорвет хотел перестелить постель — у Гретты вряд ли хватило бы сил, да и состояние простыней было плачевным. Однако, когда вернулся, он нашёл полотенце нетронутым. Иорвет всё предусмотрел, ведь так? Не мог же он сделать Гретте хуже? После раздёленной на двоих ночи женщины обычно уставали, их быстро клонило в сон. Некоторые оживлялись и с удовольствием присоединялись к курению, пытались завязать какой-то диалог. С Греттой было не так, она словно впала в оцепенение, и это неприятно царапало изнутри. Всё внимание было приковано лишь к ней, и, пока Иорвет аккуратно обтирал её полотенцем, мысли о Гретте отодвигали на задний план остальные. Она всё молчала, понурив голову. И вдруг застучала зубами. Иорвет отнес её на кровать, укрыв одеялом, и отошёл, чтобы закрыть окна. Осень пришла, а он и не заметил. Казалось, когда Гретта рядом, Иорвет совсем не смотрел по сторонам. Это плохо и могло привести к нежелательным последствиям, но он подумает об этом в другой раз. Вытершись дочиста, Иорвет вернулся в постель. Притянул отвернувшуюся Гретту за спину к себе, та неловко завозилась и приложила ледяную ступню к его бедру. От её тела веяло обжигающим холодом. Так быстро остыла? Иорвет тяжело вздохнул и спросил: — О чём думаешь? По-видимому, правда предназначалась не для его ушей, потому что Гретта доверила свой секрет подушке. Тогда он попытался снова: — Что? — Ты же меня теперь не бросишь? — в её голосе настолько отчётливо слышался страх быть отвергнутой, что Иорвета резануло по ушам. Всё это время Гретта от макушки до кончиков пальцев на ногах пребывала в состоянии глубокой тоски и грусти. Иорвет фыркнул, на большее его не хватило. Это же надо было так. Он всё голову ломал, что же сделал не так, как создать ей наиболее комфортные условия, а у неё в то же время развивался и прогрессировал типичный женский гон. Дал бы ей кто ромашку, так бы и загадала: любит, не любит. — Я что-то пропустил? Что он мог пропустить? Он же буквально на руках её носил. — Ты забыл меня поцеловать, — пожаловалась Гретта. О боги, дайте ему сил. — Спи. Если дать слабину, она точно на шею сядет. Такие рождены, чтобы очаровывать и впоследствии вить из мужчин верёвки. Хуже всего, когда у подобных отсутствует чувство корысти. Тогда уже невозможно сопротивляться, остаётся только тонуть в трясине из обожания и пресмыкания перед ними. Иорвет мог определить безошибочно — Гретта относилась ко второму типу. Поэтому был настороже. Ожидаемую от него роль он никогда не сыграет. — Хотя нет, — спонтанное решение пришло к нему внезапно, но как нельзя кстати. Гретта напряглась всем телом. Думала, снова посягнёт? Иорвет поднялся, нашёл в темноте банный халат и набросил его на плечи. — Ты куда? — в голосе Гретты чувствовалась тревога. — Заметил на кухне мёд. Она рассмеялась, d'yaebl! Что он снова сделал не так? Это ведь задумывалось как демонстрация независимости от её чар.