Проклятые

Спустя две недели. Окрестности Вергена. Устье реки Гвенллех.

      Кто, блядь, говорил, что подобное с Роше больше не произойдёт? Он открыл рот, чтобы что-то сказать, сообщить что-то о своём неверии в происходящее, но в следующий миг его глаза широко распахнулись, он неожиданно дёрнулся. Сердце перестало биться, остановившись внезапно и безжалостно. Повисло на тонких ниточках, которые резко оборвались.       Но умерло, увы, лишь сердце, а не он сам.       Роше даже не был уверен в том, что такое возможно. Учитывая месяцы, прожитые в подготовке и ожидании, с упрямой верой в то, что всё рано или поздно закончится хорошо.       «Хорошо», чёрт возьми! Это слово должно навсегда исчезнуть из его головы!       Всё шло по плану. Ничто не предвещало того пиздеца, который впоследствии обрушился на Вернона и вывернул его мир наизнанку. Ночь, когда он отправился на запланированное убийство Геральта, была ясной и тихой. Бессонной для самого Роше, а может, и для всех участников дела, ведь перед ними стояла непростая задача. Осознание того, что они ходили по охуеть какому тонкому льду, не прибавляло ни спокойствия, ни оптимизма.       Роше должен был прийти в условленное место раньше Геральта и затаиться. С каждым шагом сердце замедляло свой бег, начинало биться всё тише и тише. Любое вмешательство эмоций пресекалось на корню точным анализом. План действий виделся как на ладони, принятые меры, необходимые для сохранения контроля, поддерживали состояние хладнокровного покоя. О сомнениях не могло идти и речи. В этой игре участвовали пятеро. И все из них — матёрые профессионалы, каждое решение которых основывалось на знаниях и опыте, накопленных за долгие годы работы.       Роше знал себя, знал этот насквозь прогнивший мир, в котором так привычно проявлял силу и уверенность. Поэтому несвойственное ему состояние шока застало его врасплох. Оказалось настолько необычным и удивительным, что заставило испытывать ощущение нереальности происходящего.       Он стоял на склоне реки, возвышающемся над бурным потоком воды, несущимся вперёд со зловещей энергией из-за проливного дождя.       Небо заволокло серыми облаками, которые казались тяжёлыми и низкими, словно на лес надвигался грозовой буран. Солнце, пытаясь пробиться сквозь тучи, создавало лишь тусклый свет, который беспомощно скользил по поверхности воды, придавая ей свинцовый оттенок.       Листва деревьев, пропитанная влагой, стала тускло-жёлтой и коричневой, окутывая землю тёмным покрывалом. Смешивалась с грязью, превращаясь в зыбучее, скользкое месиво. Ветер, холодный и резкий, свистел среди голых речных ущелий и гротов так, что уши закладывало. Нашёптывал ужас настоящего, происходящего в ставших мрачными окрестностях.       На берегу реки вода расплёскивалась в разные стороны, брызги летели высоко в воздух, с силой вырываясь из пленительной мощи течения. Волны шумно накатывали на камни, выбивая затесавшуюся под них пожухлую траву, ветки и песок.       Дёргаясь из стороны в сторону, собирая все острые камни и стукаясь об уступы, по реке, несущейся пенным потоком, сплавлялось в дельту тело Геральта.       Умом Роше отказывался принимать факт убийства друга, но множественные ранения, нанесённые его собственной рукой, свидетельствовали об обратном. Словно в странном кошмаре, мир вокруг казался изменившимся и неправдоподобным. Да, в реальности Геральт заранее принял — просто не мог, сука, не принять! — зелье летаргического сна. Оно срабатывало не сразу, постепенно замедляя жизнедеятельность организма. А ещё — упрямо напоминал себе Роше — должно было останавливать кровь. Но… Ебучее, вездесущее, ломающее жизни слово. Оно вытрясло из Роше прежнюю уверенность и самообладание, заменив чувством тревоги и дезориентации.       Ведь, когда Геральту перестало ломать кости ударами о камни, он поплыл вниз головой.       Спящий беспробудным, заколдованным сном, он не задёргается в попытке вырваться из этой смертельной ловушки. Мышцы ему не подчинятся, тело не даст взять над собой контроль. Геральт не станет даже бороться, чтобы удержаться на поверхности.       Вода заполнит лёгкие, и он начнёт задыхаться. Но его горло и голос будут парализованы, не позволяя ему издать ни единого звука. Безжалостные потоки реки подхватят его, такого непривычно беспомощного, ибо они сильнее. И либо разобьют голову о камни, переломят шейные позвонки, либо утопят, не оставив за ним даже пузырей на поверхности воды.       А Роше стоял и смотрел.       Будучи не вправе что-либо предпринять, чтобы как-то помочь. Дрожь в руках уже было не унять, а непроизвольные спазмы мышц рассылали практически осязаемые удары тока по телу. Не отдавая себе ни малейшего отчёта в том, как выглядит со стороны, он шатался, как пьяный, от слабости в ногах. На лбу выступил пот, и совсем похерело лишь от одной мысли: он, Вернон, мать его, Роше, взаправду угробил легендарного Белого Волка.       Пришлось опереться о дерево, потому как вероятность полететь с обрыва стала слишком велика.       Он остался совсем один, со следами крови на броне, в растоптанной в кашу грязи, в которой они с Геральтом боролись. Дождь давно утих, и редкие капли, пронизывая увядшую листву деревьев, падали на измождённое горячее лицо, смывая пыль и пот, оставшиеся после битвы.       Над головой начинали свои игры птицы. Они взмывали в воздух, крыльями рассекая пространство, заполняя лес щебетом и криками.       Очевидная демонстрация продолжения жизни после смерти отозвалась болью в груди и оставила горький отпечаток.       Так паскудно на душе уже давно не было.       Совсем рядом послышался хлопот крыльев. Роше не обратил бы внимания, если бы в нос не ударил запах нарда и корицы. Будто посреди леса внезапно открылась булочная, заманивая детей тягой к сладкому. Подобными фокусами грешили только ведьмы.       Поэтому Филиппу Роше встретил спиной.       «Сука», — подумал он и мысленно сплюнул.       Филиппа встала с ним вровень, но немного в отдалении, заставая тот самый последний момент, когда ещё можно было видеть Геральта. В следующую минуту его тело уже скрылось из поля зрения.       До заторможенного, отупевшего Роше не сразу дошло, что к чему. Если она сюда прилетела — а именно это она и сделала, блядь! — то по пути могла заметить двух оставшихся участников: Иорвета и Киарана, совсем недавно вернувшихся из своего похода. Они должны были выловить Геральта и спрятать его тело в лесу.       Роше крепко сжал эфес меча в ножнах. Весь план скатился в тартарары, эльфы не откачают Геральта, а Филиппа не проявит милосердия. Она пришла убивать и убьёт наверняка.       Хватка ослабла, рука опустилась. Возможно, прямо сейчас голову Роше посетила такая мысль, которая свойственна слабым людям. Он почти позволил себе поддаться безволию и принять смерть без боя. Ведь всё равно — ха-ха! — у него против неё никаких шансов.       Но тут его будто невидимая рука одёрнула.       Шанс всегда есть. В настоящем таковой заключался в скорости реакции. Как быстро Роше сможет снести башку этой твари с плеч?       — Не признаёшь своих союзников? — Филиппа склонилась, выразительно глядя на почти готовое к схватке оружие. — Что это с тобой? Ты так напряжён. Неужели я сегодня удостоюсь чести увидеть мужские слёзы?       Он оскалился, как бы говоря: «Не дождёшься».       Небо, похоже, решило смилостивиться над ними, и каким-то чудом у них ещё оставался шанс попытаться довести дело до конца.       Как найти в себе силы перестать ощущать отчуждение, как побороть в себе острую потребность в изоляции и нежелание говорить о произошедшем?       Скорбь Роше могла сыграть им на руку больше, чем притворное безучастие. Поэтому, собравшись с силами, он сказал глухим грудным голосом:       — Геральт был надёжным.       Филиппа цыкнула, дёрнув рукой, сверкая каменьями обильного количества украшений.       — И верным, — с запалом поддержала она, чтобы продолжить на той же ноте: — И с честью, моралью, жизненными принципами. В этом и проблема, — с извращённой философией подметила Филиппа, стараясь передать свои убеждения угрюмо молчащему Роше. — Теряешь хватку, Вернон. Может быть, вид Анаис, сидящей на троне, поможет тебе прийти в себя, и ты забудешь о своих сожалениях.       Пока Роше мысленно раскраивал череп ведьмы о камни, стало до зубовного скрежета громко. Слетаясь с неясных путей и глубин, птицы сгрудились в одном месте — за одним из слепых поворотов реки.       — Что это?       Он знал. Сука, он знал ответ. Зачем только спросил?       — Хороший знак, — на лице Эйльхарт появилась хищная улыбка. — Падальщики. Как раз приберут за нами, — она жадно проследила за сменяющимися на лице Роше эмоциями. — Брось, Вернон. Умей быть благодарным, — её острые алые ногти с силой вонзились в его плечо. — Твоя работа здесь окончена. Идём.       Он видел как наяву: в тишине покинутого лесного пространства среди падальщиков разнеслась пронзительная весть. Зловещий запах смерти проник в их ноздри, пробуждая жажду плоти. Маленькие глаза, окутанные мраком, сияли голодом и ненасытностью. Клювы искривлялись в искажённых улыбках, предвкушая тление и разложение, которые источало безжизненное тело.       В тёмной келье одиночества, задворки которой затерялись во мраке, сидел человек, погрязший в бездонной пропасти своей души. Сердце его томилось, сокрушённое бременем безысходности, а чувство вины пожирало изнутри, заполняя каждую клеточку.       Человек с изогнутой спиной склонился над столом, испачканным пятнами пролитого вина, засыпанным пеплом от табака. Тусклый свет глаз скользил по изорванным страницам недописанной исповеди, пытаясь обрести хоть каплю утешения в этом безмолвии.       Пустая бутылка полетела вниз под звук льющегося вина и в следующее мгновение, разорвав тишину, разбилась вдребезги. Из глубин памяти донеслось эхо прожитых дней, утраченных и погребённых в скорби.       Каждый глоток дешёвого пойла был для него пыткой и утешением одновременно. Он глотал этот отравленный напиток, чтобы залить раны, подавляя надежды. Алкоголь стал его иллюзорным спутником, обманывая разум и лелея в нём мысль, что этот пьянящий запах унесёт его из реальности в место получше.       Скрип старой кровати, обагрённой обломками настоящего — сброшенной пыльной, кровавой и грязной бронёй, — казался непрерывным звучанием безжалостной участи. Стены комнаты, выцветшие и измученные временем, сковывали человека, давя своим равнодушием и отчаянием.       Перед глазами плыли призраки прошлого, карикатурные образы незабываемых ошибок, которые мучили его во тьме одиночества. Изводимый иллюзорными ожиданиями, он сковывал себя цепями сожалений и саморазрушения.       Он не видел ни единого выхода. Каждый час таял бесследно и утрачивал смысл. Человек продолжал погружаться в себя, тонуть во мраке печали, отравляя тело и душу ядовитыми испарениями алкоголя, покрываясь пылью безрадостного бытия.       А на задворках сознания он слышал, как чей-то голос всё повторял: «Роше, я могу тебе как-то помочь? Я могу тебе как-то помочь? Я могу?..»       Человек стоял на обрыве эмоций — как на настоящем у реки, — поддаваясь свободному падению, пленённый непоправимой утратой. Друг, истинный друг — это сокровище жизни, которое на дороге не валяется. Если таковое нашлось, оно навсегда останется единственным в своём роде, неповторимым и уникальным. Утратить дружбу — всё равно что отсечь себе палец руки. Она по-прежнему будет служить, но уже иначе, навсегда останется ощущение, что чего-то не хватает.       Каждый доносящийся до слуха звук казался эхом прежних разговоров. В ушах звучали искренний смех и сердечные рассказы, которые теперь стали тенями прошлого, оставив лишь пустоту и печаль.       Каждый уголок знакомых мест всплывал в памяти и напоминал о Геральте. Но теперь эти места навсегда были лишены его присутствия, их обволакивало безмолвие и непроницаемость. Если подобное переживал Вернон Роше, которого связывали с ведьмаком общие битвы и разговоры, стоило ли будить Меригольд? Узнай она, что случилось, захотела бы просыпаться в таком мире?       Когда не стало Фольтеста, Роше был вынужден проснуться. В этой жизни у него оставались незаконченные дела. Родители всегда уходят, рано или поздно, таков порядок вещей. Но после них остаются их дети. И пусть Роше не был родным сыном короля, а Анаис не была его сестрой, он всё равно относился к ним как к семье.       Синих Полосок он уже считал собственными детьми. Взрослых мужиков под стать ему и эмоционально нестабильную бабу, которую вечно заносило. Вряд ли Роше мог себе позволить или был способен потянуть другую семью, которая считалась бы таковой в общепринятом смысле.       Ему оставалось только бродить в темноте, а на свету с каждым мимолётным взглядом на лица прохожих искать знакомые черты. Но находилась лишь горечь.       Ни одно слово, ни одно прикосновение не могло вернуть его утраченного облика в этот час. Остались лишь раны, которые терзали сердце, и алкоголь в изобилии.       Такое ведь уже было, верно? И не раз. Когда садился пить, Роше ещё помнил, что его время ограничено. Он не мог уйти в себя и выпасть из жизни. Чёртова ведьма должна быть выведена из строя, иначе все жертвы напрасны. В противном случае полягут все причастные к этому делу.       У него был один вечер. Одиночество и ящик вина, которыми Роше собирался упиться до беспамятства. Алкоголь всегда действовал на него подавляюще, усиливал негативные эмоции и в случае конфликта превращал его в агрессивное чудовище. Преимущество виделось лишь в одном — раз за разом он таким образом спускал напряжение.       Срать, на всё срать. Что бы Роше с собой ни делал, он всё равно поднимется в самую рань, с первыми петухами.       В тёмной келье одиночества, задворки которой затерялись во мраке, сидел человек, погрязший в бездонной пропасти своей души. Сердце его томилось, сокрушённое бременем безысходности, а чувство вины пожирало изнутри, заполняя каждую клеточку.       Мысли, искажённые вином, сеяли смуту и смятение в разум. В его иссушённых глубинах таилась тенёта неведомых травмирующих событий. Печаль и отчаяние скрежетали костями. Человек боролся с бесконечной ночью, таящей в себе мрак и боль, и каждый глоток вина создавал под ногами дьявольскую дорожку, ведущую к безумию.       Череда бессвязных образов, искажённых вихрем беспокойства, сливалась в одну несуразную массу. Призраки иллюзий манили в лабиринты несуществующей реальности, где время и пространство сливались в одно лишь мучение.       Человек тонул, его тело уносила быстротечная река, в которой каждая волна пронизывала кожу ядовитым касанием. Голоса, шепчущие зловещие предсказания, бились в его голове, словно отражения мрачных размышлений.       В оковах белой горячки он потерял связь с существующим миром, зрачки человека стали окнами ада, в которых танцевали привидения и бесы. Он ощущал холодный пот, стекающий по спине, и мучительное пекло внутри себя.       Мир перевернулся с ног на голову. В душе бушевал шторм сомнений и страхов, и каждый шаг, каждый вдох становились испытаниями, преградами на пути к выходу из заточения. По дороге к покою его подстерегали демоны, дух алкоголя манил сладким ядом.       В тёмной келье одиночества, задворки которой затерялись во мраке, сидел человек, погрязший в бездонной пропасти своей души. Сердце его томилось, сокрушённое бременем безысходности, а чувство вины пожирало изнутри, заполняя каждую клеточку.       Тогда, как призрачная тень, из непроницаемого мрака поднялся ангел. Его сущность пронизывала всё, будто свежий воздух, влекущий душу к забытым мирам. Белоснежные крылья отбрасывали свет, словно последний проблеск солнца в мёртвой ночи, а глаза, сверкающие, как осколки луны, пронзали бездну иллюзий.       С раздирающей мрак нежностью ангел приблизился к человеку. Протянул длань и дотронулся до разорванной души, даруя сияющую нить надежды и покоя.       «Сбрось рабские оковы, упившийся грёзами и пустотой, — пророкотал ангел. — В тебе таится сила великая, чтобы всё превозмочь. Позволь мне показать тебе путь к истинному существованию».       Слова ангела распалили искру в сердце человека, вновь оживив погасшее пламя его внутреннего света. Он ощутил тепло, забытое им давным-давно, и поднял взгляд, чтобы увидеть отражение своей собственной души в глазах ангела.       Под влиянием ласковых наставлений ангела человек начал прозревать глубину своей печали и понимать, как из неё выбраться.       Окутанный долгим сном, он наконец пробудился.       — Больно! Мне больно, Роше! Отпусти! — кричала Гретта.       Её крик раздавался прямо в его голове, причиняя почти физическую боль. Ещё не осознавая, о чём именно его просили, он подчинился, позволив своему телу расслабиться. Чтобы почувствовать облегчение — словно с его плеч свалился тяжёлый груз — и тут же задохнуться от ледяного холода, окатившего с головы до ног.       Бьянка, переполненная гневом и яростью, стояла над ним с пустым ведром, пока Гретта силилась отдышаться.