Насмерть пропавшие

Столица пылает жаром и поражает безветрием, сухой удушливый воздух будто цепляется за кожу и вызывает зуд. Окно в квартире настежь, но из него не проникает ни дуновения свежести. Валентина курит, сидя на диване, пристроив все еще загипсованную ногу на сложенные пирамидкой диванные подушки. Бутылка коньяка на полу рядом пуста чуть больше, чем наполовину. В теле все еще ощущается слабость, в мыслях звенящая пустота. Странно, но единственное, что она чувствует – облегчение. Разговор с Рогозиной дался ожидаемо тяжело. В больнице Галя так и не появилась. – На Галю давят сверху, мы опять в какое-то дерьмо влезли… – попытался оправдать полковника зам, когда сам заехал поздно вечером за день до выписки Валентины с букетом цветов и большим пакетом зеленых яблок. Валя лишь неопределенно хмыкнула в ответ, выбрав из кучки самое большое и аппетитное. – Полковник не вылезает из главка. Иногда создаётся впечатление, что они ее в заложники взяли, – нервно засмеялся Тихонов, он притащился утром в день выписки вместе с Ритой. – Может, помощь какая понадобится, – объяснил хакер. Антонова усмехнулась, вручила ему сумку и дала задание собирать все из тумбочки. – Вы так и не поговорили? – тихо поинтересовалась Рита, помогая подняться, аккуратно придерживая за локоть. Женщина мотнула головой. Валя слишком давно и слишком хорошо знала Рогозину, и прекрасно понимала – полковник боится. Во всем, что касалось их отношений, наверное, с самой первой встречи тем дождливым первым сентября всегда инициатива принадлежала Валентине. А Галя… Галя, как бы смешно это ни звучало, предпочитала сбегать, отступать и прятаться. Ничего нового, только в этот раз Антонова отчетливо поняла – все. Точка невозврата пройдена. Маргарита с Иваном сгрузили ее дома, вручили захваченные со склада улик облегченные костыли. Власова как-то неуверенно, в попытке подбодрить, сжала Валино плечо. – Звони, если вдруг что понадобится. – Увезти меня отсюда подальше. Рита нахмурилась, внимательно вглядываясь в ее лицо, пытаясь понять, шутит ли Валентина, и не увидев в голубых глазах даже намека на юмор, кивнула. – Увезу, если захочешь. Пустота и тишина квартиры давили так, что захотелось взвыть. Галя, должно быть, с самого захвата тут не появлялась. Сцепив зубы, Валентина доковыляла до кухни и достала из бара початую бутылку армянского коньяка, потом, поразмыслив немного, добралась и до заначки сигарет в гардеробной. В этой душевной компании полковник и обнаружила ее, приехав домой за полночь. – Не спится? – осторожно поинтересовалась женщина, замерев в дверном проеме. – Нет. – Валюш, прости… С этим делом все нервы измотали... Еще и Власова… – Опять ФЭС лезет куда не просят, и большим дяденькам на высоких постах это не нравится? А тут еще и пресса, и весь интернет гудит, фанаты, поди, просто с ума сходят, – насмешливо перебила полковника женщина. – Что, Власова? – Да, – Галя подошла ближе и осторожно обняла за плечи, чувствуя, как хрупкую фигуру подруги тут же сковало напряжение. От Антоновой все еще разило больницей, а также алкоголем и терпким вишневым табачным дымом. – Что сделала Власова? – тихо уточнила Валентина, стараясь сохранить голос ровным. Рита, как и всегда, предпочла отмолчаться о своих разногласиях с Рогозиной. – В этот раз капитан перешла все границы. Присутствие Арбениной — понимаю, что публичная личность, и она могла натворить что-нибудь, но надо было просто отправить ее в ФЭС, там была бы под присмотром. А Сурганову Рита вообще отпустила, не опросив и не взяв никаких образцов, ни с одежды, ни с нее самой. Что это за избирательность такая? Пока я в главке торчала, Круглов с ее подачи быстро свернул расследование по двум трупам, найденными под завалами. Да, они совершили преступление, но это не значит, что вот так вот можно все списать на внутренние разборки. Люди с автоматами обычно не пользуются ножами… Разберемся с хищением — буду возобновлять. А Власову придется отстранить. Антонова прикрыла веки и с силой вдавила окурок в пепельницу, чувствуя нарастающее раздражение. – А что, ты предполагаешь, лаборатория должна была найти на одежде Сургановой, чего не нашла на моей? Помимо моей крови, конечно, учитывая, что мы несколько часов провели в ограниченном пространстве, и я почти все время была на ней. – Валь, это правила, и тебе ли не знать… – возмущение в голосе Рогозиной подействовало, как жидкость для розжига. Валентина и сама не понимала, почему сознание так быстро затопила не просто злость – ярость. Захотелось стряхнуть ее руки с себя, больше — ударить. Сильно, со всей дури, чтобы удивление, шок, боль отразились на лице подруги. Но вместо этого она лишь потянулась за очередной сигаретой. Руки предательски дрожали. – Да, мне ли не знать, – сквозь зубы процедила Антонова. – Я всегда все должна знать и понимать. А я устала, Галь… Я правда очень устала. Я в очередной раз оказываюсь в реанимации, провожу неделю в больнице, и за эту неделю ко мне каждый день приезжает кто? Маргарита! Появляется Круглов, Тихонов, даже Сурганова, остальные звонят. Юра планировал сорваться с практики и приехать, но я ему запретила. А моя любимая женщина ушла в работу настолько, что времени даже позвонить не было? И не говори мне, что ты была в больнице, когда меня туда доставили, что тебе докладывал о моем состоянии лично главврач. Мне нужно было увидеть тебя, когда я отошла от наркоза, так же как я хотела пойти на спектакль с тобой. Господи, Галя, мы семь лет живем вместе! Но ни разу, ни разу за эти семь лет не приехали на работу вдвоем на одной машине, ни разу не ушли домой вдвоем, и ни разу не взяли отпуск одновременно! Почему? Потому что полковник Рогозина с ее идеальной репутацией не может иметь отношений с одним из своих подчиненных и тем более с женщиной? Ты правда считаешь ребят такими идиотами? – очередная недокуренная сигарета ушла в пепельницу. Антонова устало выдохнула и потерла лицо ладонью. – Я люблю тебя, Галчонок, но я так больше не хочу. Руки Рогозиной упали вдоль тела, и она отступила назад, стремительно бледнея. – Что… – голос не слушался, – что ты говоришь? – Я говорю, что ухожу от тебя и из ФЭС. – Валечка… Ты... Ты не можешь… Вот так… Валечка… Наверное, впервые за все годы дружбы Антонова видела, что полковник не может подобрать слов. На лбу выступила испарина, в голубых глазах отчетливо читался страх. Валентина с трудом развернулась на подоконнике и потянулась за костылями. Рогозина попыталась ей помочь, но тут же была остановлена: – Не надо. Сегодня буду спать в кабинете на диване, завтра попрошу Риту отвезти меня на квартиру. Упоминание Власовой привычно возымело влияние, глаза Гали сузились, она поджала губы и низко, угрожающей прошипела: – Ты уходишь не от меня, а к ней, да? – руки сжались в кулаки. Антонова почувствовала, как злость и раздражение сменяются острым желанием рассмеяться, глухо, сухо, с привкусом горечи. – Нет, Галя, я ухожу от тебя, – выделив последнее слово, с грустью тихо повторила она, поднимаясь. Валентина не питает иллюзий: Галя не будет пытаться ее вернуть. И это понимание отдает тупой болью в сердце и глухим раздражением. Полковник просто отступит, примет ее решение, как и всегда. Женщина наполняет бокал и откидывается на подлокотник. От алкоголя травмированная нога отекает, и в гипсе становится тесно. Женщина морщится и подкладывает еще одну подушку. Новый смартфон, привезенный Власовой в больницу, оповещает о входящем сообщении замысловатым длинным сигналом. На экране незнакомый номер: «Снимут гипс, приезжай ко мне во Всеволожск на индивидуальную акустику. С.С.» Женщина с улыбкой набирает быстрый ответ. Не слышит, как открывается входная дверь. Не обращает внимания на короткую возню в коридоре, скользящие шаги. Власова зависает в дверном проеме, долго задумчиво рассматривает сидящую женщину: спутанные волосы, бледная кожа. Широкие шорты и растянутая, слишком большая для нее футболка. – Я отдала твое заявление и свое тоже Круглову, он был очень удивлен… Полковник, как всегда в последнее время, отсутствует, – без предисловий докладывает капитан. Проходит и садится на низкий журнальный столик у дивана, смотрит внимательно, чуть склонив голову. – Арбенина предложила мне пойти к ней в службу безопасности, думаю согласиться. Одна проблема – боюсь сама пришибить эту ненормальную ненароком. Антонова усмехается и подталкивает к капитану бутылку. Власова не заморачивается стаканом, делает несколько жадных глотков прямо из горла, обжигающая терпкая жидкость проваливается в желудок, и по всему телу сразу расплывается тепло. – Галя сказала, что хочет перепроверить все данные по трупам из-под завалов... Вы с Кругловым слишком быстро все свернули. – Пусть. Ничего нового лаборатория там не найдет, – в голосе Риты безоговорочная уверенность. – Всегда остаются следы, – тихо цитирует Антонова. Взгляды встречаются. – Следов там предостаточно… – ухмыляется капитан. Время тянется медленнее, чем пустеет бутылка, потом еще одна. Власова запрокидывает голову назад, ударяется затылком о Валино бедро. – Что дальше? – неожиданно спрашивает она, прищурившись, рассматривает серо-голубой навесной потолок. Бутылка медленно покачивается, зажатая между пальцами. Мысли вязнут как мухи в меду, еще барахтаются, но не могут сформироваться ни во что разумно-значимое. Внезапно хочется спросить так много всего: и ты к ней больше не вернешься? И есть у меня шанс? Но получается только это неопределенное: «Что дальше?». Рита понимает, что, наверное, не услышит ничего вразумительного, потому что они уже слишком пьяны, и черт его знает, что дальше. – Дальше… – задумчиво тянет Валя. – Кажется, осталась еще одна бутылка коньяка. И надо бы что-нибудь поесть… Но, думаю, кроме пустых макарон нам здесь ничего не светит. И варить их придется тебе. Рита показательно громко стонет и кряхтит, поднимаясь на ноги. Комната как-то подозрительно кренится в сторону, и паркетный пол почему-то кажется не шибко устойчивым. – Ты изверг, Антонова… – ворчит капитан, аккуратно, медленно продвигаясь в сторону кухни. Что же, если дальше пустые макароны, она в принципе не против.

***

– Так, ребзя, слушай сюдой: кота не мучить, по дому не носиться, не орать… к Свете с дурацкими вопросами не приставать! Я вас умоляю, постарайтесь хотя бы какое-то время делать вид, что вы у меня приличные и воспитанные, пожалуйста! – запихивая рюкзаки в багажник, выдает последние ЦУ Арбенина притихшим и полусонным, только с поезда детям. Стоящая на некотором расстоянии Пальцева многозначительно хмыкает и тут же получает гневный взгляд в свою сторону. – Ну, поехали! – выдыхает Диана. – Лар, пожелай нам удачи! – директор лишь закатывает глаза, дети медленно забираются на заднее сидение и почти сразу же, как машина трогается с места, отключаются, удобно устроившись друг на друге. Арбенина совершенно не понимает, почему ее трясет: официальное знакомство Мартемок со Светланой состоялось еще в Москве, и прошло очень даже хорошо. Сурганова сходу очаровала Артема, а к концу дня под ее обаянием сдалась и всегда настороженная Марта. После дети были отправлены на море с бабушкой. А сама Диана, всеми правдами и неправдами выцарапав себе у недовольной Ларисы неделю, сбежала в Питер. Ее ломало от одной мысли, что придется оставить Свету. Столько упущенного времени! Теперь Диане хотелось держать ее за руку постоянно, засыпать и просыпаться только рядом с ней, видеть эту теплую, нежную улыбку на губах и оберегать от всего. Физические раны затягивались быстро, а вот психологические… Когда Диана все-таки вернулась в Москву отрабатывать запланированные и перенесенные мероприятия и концерты, то почти не расставалась с телефоном. Звонила при любой возможности, писала еще чаще. – Со мной все в порядке, родная. Не переживай! – убеждала ее Света в каждом разговоре, и Диана честно пыталась поверить, но почему-то не могла. В итоге скрипачку сдала Жукова. Директор СиО позвонила сама. – Ты можешь приехать? – без предисловий и приветствий в лоб спросила она. Сонная, только с самолета Арбенина, кемарившая в кресле в ожидании регистрации в гостинице, тут же подорвалась. – Да! – не задумываясь, ответила женщина. – Что случилось? – она буквально чувствовала, как замялась Лена, а потом все-таки призналась: – У Светы бессонница с самого твоего отъезда и… начались панические атаки. – Первым рейсом, – твердо пообещала Арбенина. Она уже не думала о вечернем предстоящем концерте, и что срыв обойдется в круглую сумму, не думала о последующих выступлениях, за отмену которых тоже придется платить. Только Света… Света… Света… – долбило в мозгу. – Мне нужен билет на ближайший самолет до Питера, или до Москвы, а оттуда до Питера, и отменяй все… – произнесла Диана, выйдя в комнату, где ждали парни и Лариса, голос звучал низко, нервно, ей с трудом удавалось сдерживать себя, чтобы не скатиться в истеричные вопли. – Не знаю на какой срок… На неопределенный… Опешившие музыканты неуверенно переглянулись, Пальцева тяжело вздохнула и потерла ладонью лицо. – Ты представляешь себе, в какую сумму это нам встанет? Диан, сейчас мы не можем себе позволить… и так все в долгах… Арбенина мотнула головой, стиснула кулаки. – Прорвемся, – отрезала уверенно. – Прорвемся, – повторила, пытаясь больше убедить себя или директора. Вечерний концерт пришлось все-таки отыграть – на автопилоте, почти не помня, что и как пела, что говорила. В мыслях только Света. Остро хотелось позвонить и наорать: почему врала, что в порядке? Почему отпустила? Еще сильнее хотелось наорать на себя – дура, почему так легко поверила? Почему оставила?! Снова… Ночной перелет без сна. Утренняя столица, утопающая в густом, молочно-белесом тумане, обжигающий горчащий кофе в аэропорту. Несколько часов ожидания и еще один перелет. Дома. Утренний город привычно утопал в заторах. Но таксист, будто чувствуя ее нетерпение, удачно избежал большинство из них. Диана нашла Свету в студии за тихим, печальным разговором с самой ее любимой женщиной – скрипкой. Смотрела долго, привалившись плечом к дверному косяку, понимая, ссоры не хотелось. Света выглядел уставшей, была очень бледной. И Арбениной больше всего хотелось обнять и прижать к себе. – Динь?! – удивленно выдохнула женщина, опуская инструмент и не веря своим глазам, рассматривая Арбенину. – Ты почему здесь? – Потому что я должна быть именно здесь, – улыбнулась уголками губ, проходя в студию, и, как только Света отложила скрипку, тут же заключила ее в свои объятия. – Я дома, заяц, дома… – тихо зашептала, целуя висок. – Дома… Артем что-то бормочет во сне, Диана бросает быстрый взгляд в зеркало заднего вида и улыбается сама себе. Теперь Мартемки тоже дома… Теперь они все наконец-то по-настоящему дома. Несмотря на раннее утро, машин излишне много, движение плотное. И прежде чем добраться до трассы на Всеволожск, машина успевает увязнуть в нескольких заторах, чтобы потом плотно встрять в ремонт дороги. Диана тихо матерится сквозь зубы и сильнее сжимает рулевое колесо. Навигатор с каждой минутой безжалостно накидывает все больше и больше времени в пути. Когда она поднялась еще ночью, Света не спала. Завозилась сразу и встрепенулась, стоило только Диане сесть и потянуться за часами на тумбочке. – Пора? – тихо пробормотала она. – Да, заяц, не вставай, спи, – женщина наклонилась, нежно целуя в висок. Сурганова виновато вздохнула: – Не могу без тебя… Арбенина тут же снова легла, притянула женщину к себе, крепко обняла, нежно погладила по спине, еще раз коснулась губами виска. – Давай с тобой поеду?.. – Как бы мне ни хотелось согласиться, но побудь дома, мне надо последний инструктаж с мелкими провести, – многозначительно хмыкнула женщина. Света лишь закатила глаза. – Тогда приготовлю завтрак, что любят Мартемки на завтрак? Арбенина на мгновение задумывается. Ее дети, с малолетства привыкшие к жизни на чемоданах, были не шибко привередливы в еде и с одинаковым энтузиазмом поедали как кашу, так и бутерброды. – Даже не знаю… Но если ты сделаешь блины, да еще с вареньем, они будут твои навек. Света скидывает сообщение, когда до поворота на поселок остается еще километров десять. Фотография: стопка аккуратных, аппетитных коричневых блинчиков, глубокая пиала с каким-то вареньем рядом. И подпись: «Стынут». Диана сглатывает слюну: в животе начинает предательски урчать. Марта, спихнув с себя брата, садится и придвигается к центру сидения. Некоторое время всматривается в наконец-то освободившуюся дорогу. – Нас ждут блинчики! – тихо сообщает Арбенина. Девочка задумчиво кивает. – Мы теперь будем жить здесь? – неожиданно интересуется она. Арбенина нервно проводит пятерней по волосам, косится на нее, стараясь увидеть выражение лица девочки. – Да, – и уже собирается уточнить, как дочь к этому относится, когда та лишь удовлетворенно кивает и тихо произносит: – Хорошо. Света хорошая. – Очень, – тут же соглашается снайперша и улыбается. – Очень… И пусть пока Свету еще мучает бессонница и накатывают панические атаки, а «Снайперы» после отмены тура ушли в глубокий минус. Они вместе. Их снова двое… нет, теперь уже четверо, мысленно поправляет себя Арбенина и крепче сжимает руль. Четверо. И они справятся. Неожиданно Диана понимает – ей не страшно, даже если придется все начинать сначала. Со Светой ей, как и тогда, не страшно.