-@-
Только ты разбиваешь сердце мне В этот самый лучший день Мы останемся никем
Пасмурная погода сдавливала виски, от чего и без того ноющая от страха голова гарантировала дать трещину в черепной коробке. Ангел сидел на ступенях часовни у входа на кладбище и курил третью сигарету. Без наушников и какой-либо стратегии он просто сидел и ждал, когда хоть кто-то из готического братства появится на горизонте; идти в самое пекло жизни на костях не было необходимости, поскольку встречать собственного парня с шабаша у эмо-боя не входило в планы. Для Астарота Ангел уехал с сестрой навещать бабушку на Левом берегу, несмотря на то, что, фактически, жила она через дорогу. Увидеть бы только, что Он в своей величественной манере в окружении свиты привычно шагает с территории кладбища, и ничего больше. — Он не придёт, друг Ангел. Парень дёргается от неожиданности, чуть не уронив сигарету, и поворачивается, пораженно уставившись в чёрные глаза гадалки. Анабель в кожаной юбке и чёрной футболке с принтом каких-то магических иероглифов спокойно сидит рядом. Ее грустная улыбка взрывает внутри галактики, и зеленые глаза предательски щиплет: — Нет… нет, нет, нет… он… он не мог… Ана! — Тише, успокойся, дорогой, Господин жив. Но вряд ли в ближайшее время появится в наших краях. Ангел рвано выдыхает и рывком утягивает в крепкие объятия девушку. Сердце стучит так, что наверняка даже Анабель чувствует его через слои одежды. Она улыбается и гладит острые крылья лопаток: — Тише, друг Ангел. Все ведь обошлось. Эмо отстраняется, но губы кусать не прекращает: — Ана, я хочу его увидеть. — Боюсь, мой друг, это невозможно. Он запретил ходить к нему. — Что? Почему? — Могущественному Господину не положены слабости, особенно при посторонних, — девушка невесомо проводит рукой по бледной щеке юноши, не убирая улыбки: — Но ведь ты знаешь, что мне плевать на ваши запреты, я не гот. — Ангел, мой дорогой, — она закусывает губу, снова холодно всматриваясь в самую душу. Гадалка без слов обводит самыми кончиками пальцев линию по левому предплечью вверх к плечу и накрывает ладонью с боем качающую по венам надежду мышцу. — Если с ним что-то случится, я не смогу, Анабель, — голос вздрагивает, — без него никак. — С ним уже случился ты, — выдыхает гадалка, скользнув рукой к солнечному сплетению. — Но даже мне неизвестно, хорошо это или… Окончательно опустить руку девушка не успевает — Ангел перехватывает и сжимает своими, поднося тонкую кисть назад к своей груди. — Ана, я понимаю, что у него, наверняка, семья, и есть кому о нем позаботиться, но я не могу сидеть и гадать, что произошло. Мне бы увидеть его, хоть на секунду, сказать спасибо и все. Одно спасибо, Анабель. Анабель вновь поджимает пухлые губы и, коротко кивнув, вытаскивает из кармашка дамской чёрной сумочки колоду карт. Она изящно тасует чёрные картонки и протягивает стопку Ангелу: — Возьми в руки и подержи. Напитай энергией. И если твои помыслы чисты, его карта выберет тебя. — Его карта? Девушка кивает: — Если часто раскладывать карты одному и тому же человеку, проявляется одна карта, которая более всех симпатизирует ему. Которая близка энергией Гробовщику и что выпадает ему при каждом раскладе. И если вселенная считает, что тебе сейчас место рядом с ним, карты об этом сообщат. — Но как я почувствую что-то? — смущается эмо-бой, крепче сжимая карты. — Давай сюда, смотри, — гадалка снова берет в руки колоду, и, не мешая ее, начинает выкладывать их на манер елочки в несколько «этажей» по три карты рубашкой наверх. — Здесь твоё прошлое — указывает на дальние от неё 4 ряда. — Настоящее, — середина, — и будущее. — 6 карт у ее бедра. — И что я должен сделать? — Найти его. Ангел, не раздумывая и секунды, тянется к самой дальней от себя карте, поднимает ее и читает слегка потертую у края надпись: — The lovers.*-@-
Алое небо натягивает до самой линии горизонта звёздное покрывало ночи, провожая закатное солнце. Эмо-бой кусает губы, стоя в арке высотного серого дома, и нервно теребит ремень почтальонки, постукивая подушечками пальцев по разноцветным значкам. Бинт на запястье скрыт под полосатую гетру, белая футболка с чёрным контуром крыльев цепляется за клепаный ремень на чёрных джинсах. Его светлая челка слабо щекочет щеку от ленивых порывов летнего ветра, позволяя в оба жадно изучать сидящего на высоких ступенях подъезда Гробовщика. Он в привычной чёрной футболке и свободных чёрных штанах, одна нога вытянута, сам же парень опирается о ступени за спиной. Он курит любимые Диабло и следит за чёрным доберманом, свободно прогуливающимся в пустом дворе. Пес периодически оглядывается на хозяина и продолжает вынюхивать кусты у детской площадки. — Кит, фу, — громко кидает Гробовщик, — что ты там лижешь? Доберман дергает ушами и, покрутившись вокруг куста, поднимает лапу, создавая видимость, что ничего он не ел, и хозяин нагло оклеветал святую собаку. Гот слабо усмехается и выпускает из губ дымовое колечко. Ангел, не отрываясь, скользит взглядом по силуэту красивого парня, силясь сделать хоть шаг из арки, но не может. Внутри все трепещет от одной мысли: он жив. Но осознание причины избегания собственного клана бьет обухом по светлой голове именно в тот момент, когда гот поднимает до этого лежащую на ступени чёрную трость и, не сгибая правой ноги, поднимается, опираясь на серебристую рукоять. — Кит, домой, — объявляет Гробовщик и кидает бычок в урну у лестницы. — Ко мне! Пёс поднимает голову от очередной интересной ямки и смотрит на хозяина. Он замирает и вытягивает голову, принюхиваясь к воздуху. — Кит! — Снова зовёт Гробовщик и делает тяжелый шаг наверх к железным дверям дома. Доберман же издаёт тихий рык, медленно оборачиваясь к арке. Пес поднимает куцый хвост, и звучит первый предупредительный лай. — Кит, тихо! Ко мне! Ангел испугано замирает, перебирая в голове миллионы вариантов бегства, но ноги не слушаются совсем. — Выйдите из арки, собака не тронет, — кричит через весь двор гот, — он боится вашей тени. Ангел вздрагивает, но страх выдать себя затмевает сознание, и он продолжает медлить. — Арсений, блять, заткни свою шавку! Заебал! — Кит! — рявкает вслед мужскому басу вылезшего из форточки мужика Гробовщик и делает шаг с лестницы. — Не бойтесь, я заберу собаку, — гот морщится, рывками переставляя трость, и тяжело ступает на асфальт. У Ангела сердце обливается кровью, и он не выдерживает, делая, наконец, шаг во двор, виновато глядя на замершего Гробовщика. Пёс, за неимением нормального хвоста, активно виляет задом, приоткрыв пасть и высунув язык. — Зачем ты пришёл? — Гремит привычно властный голос приосанившегося парня. — Я… — теряется эмо, — что с твоей ногой? — Птичка за меня переживал? — Ухмыляется глава готов, — Как приятно. Да только не твоё это дело. — Гробовщик, прошу, — Ангел подходит ближе, оказываясь в середине двора рядом с уже во всю вынюхивающей его собакой, — я хотел тебя отблагодарить. — А что такое, твой парень так плох? — Перестань, — нервно обрывает брюнета эмо, — Астарот здесь вообще ни при чём. Гот ведёт плечом, скалясь, и вздергивает подбородок: — Я потянул ногу на тренировке, а теперь, если это все, мы, пожалуй, пойдём. Кит, ко мне! Доберман шустро взлетает по ступеням на крыльцо подъезда и послушно садится, выжидающе глядя на железную дверь. Гробовщик, по-актёрски одарив юношу коротким кивком, вцепляется правой рукой в единственный поручень лестницы. Он заносит свою больную ногу над ступенькой и, стиснув зубы, медленно переносит на неё свой вес. Ангел, с секунду протупив, дергается к парню, ныряя ему под левую руку и перехватывая того за талию. — Убери свою палку и опирайся на меня, — командует эмо, прижимая гота к себе. — Я сам справлюсь, мне не нужна твоя помощь! Ангел не отвечает. Он открывает дверь в подъезд чужим ключом, истребованным у слишком гордого парня, и практически затаскивает того в подъезд. — У вас что, нет лифта? — округляет глаза эмо, осматривая вполне обычный подъезд с покосившимися почтовыми ящиками и лестницей наверх. — Да, поэтому можешь идти, я поднимусь сам. — Нет, Гроби, так не пойдёт, — крепче прижимает к себе крепкое тело Ангел, — говори этаж, я тебя отведу. Гробовщик с интересом разглядывает парня рядом с собой, о чём-то активно размышляя, после чего роняет очередную пошлую ухмылку и, облизнувшись, сдаётся: — Пятый. — В смысле пятый? Как ты с больной ногой вообще спустился? — Не первый день и не последний. Увы, Кит не умеет пользоваться уборной, чтобы я мог его не выгуливать. — А семья? Соседи? — Недоумевает юноша, приступая к своей миссии и направляя Гробовщика по лестнице. — Я живу один, — отрезает гот. — Хорошо, а друзья? Твои готы? — Это не их проблема. Как и не твоя, моя Птичка. Ангел хмурится, но не решается сказать что-то ещё. В груди слишком много эмоций и одна только близость человека, чьим именем были заняты мысли все последние дни, сводит с ума. Парни оказываются у нужной двери спустя 15 минут — пухлая, обтянутая бордовым дерматином и с нижнего угла исцарапанная собакой, она поддаётся сразу же, не требуя даже ключей. — Почему ты не закрыл дверь? — Удивляется юноша, впуская собаку в квартиру. Гот пожимает плечами, уже самостоятельно хромая на трёх ногах: — Ко мне никто не сунется. В этом районе каждая собака знает, кто здесь живет. Доберман послушно сидит на коврике у входа, пока хозяин скидывает обувь, разворачивается к гостю в дверях и снова надевает на лицо похабную улыбку: — В гости не зову, уж извини. Может, через недельку, а сегодня секса не получится. Боюсь, швы разойдутся. Ангел мгновенно заливается краской, на секунду опуская взгляд и следом резко шагая внутрь: — В смысле швы? Ты сказал, что потянул ногу! — Я не, — гот закусывает язык, но тут же вспыхивает, — даже если и нет, тебя не касается. — Ещё как касается! Я чуть с ума не сошёл, когда ты ушёл! — Я выполнял свой долг. — А тогда со скинхедами? Тоже твой долг был? Защитить меня? — Что ты хочешь от меня услышать? — Да ничего я от тебя не хочу! Я пришёл сказать тебе, идиоту, спасибо! Гробовщик замирает, удивленно приподнимая бровь. Его невозможно синие глаза впиваются прямо в горящую зелень: — Это все? — Нет, я отблагодарю тебя. И я не имею в виду твои пошлости. — Интересно, — хмыкает Гробовщик, вспыхивая азартом, — что ты задумал? — Я останусь и сделаю тебе ужин. — Зачем? — Ты один, — загибает длинный палец Ангел, — ты вряд ли ходишь в магазины, так как еле передвигаешься, — загибает второй, — ещё и бедный студент в придачу. Наверняка ты ешь здесь один доширак. — И ты не боишься меня? — Чего именно? — Что я тебя, например, изнасилую. Ангел роняет смешок и расплывается в яркой улыбке: — Не изнасилуешь. — С чего вдруг такая уверенность? — Я не сплю с калеками. — Это вызов? — Ответно улыбается гот. — Это предупреждение. Ангел пожимает плечами и, не возвращая ключи хозяину квартиры, выходит на лестничную клетку.-@-
Маленькая темная кухня, в углу у окна квадратный стол с двумя табуретками, напротив — потертый деревянный гарнитур и холодильник ЗИЛ с одним зелёным магнитом-открывалкой. На холодильнике банки собачьего паштета, внутри — скисшее молоко, пара яиц и Маунтин Дью. Газовая плита трещит проклятиями, загораясь синим пламенем лишь с третьего раза. Ангел ссыпает в единственную сковородку в доме овощи и куриные ножки, параллельно отмывая кафельную стену у раковины от многовекового жира. Вся квартира кричит о глубочайшем одиночестве, но эмо сводит мысли к аскетичной природе готов, отчего старается придать комнате хотя бы минимальный уют. — Я не знал, что ты любишь, поэтому будешь есть рагу, — прокомментировал парень бурлящую в томатной пасте ситуацию на плите, — если есть любимое блюдо — скажи, и я завтра тебе его сделаю. — Завтра? — Опешил Гробовщик, размещая больную ногу на втором табурете и облокачиваясь о стену. — Да. Скажи, в какое время нужно гулять с собакой, и я буду приходить, пока ты не поправишься. — В смысле? — В прямом. Я не оставлю тебя в таком состоянии одного. — Так, Ангел, мне не нужна ничья жалость. Моя нога — это только моя проблема, плюс Кит слушается только меня. Ангел повернулся к готу, хмуро глядя ему в глаза: — Это не обсуждается. На поводке он от меня не сбежит. Пёс, услышав своё имя, зашёл в кухню, выкладывая под ноги эмо-бою какой-то побитый жизнью мячик. Парень улыбнулся и погладил голову пса. — Я в состоянии справиться сам, — отчеканил гот, но Ангел поджал губы и вернулся к мелкой уборке кухни: — Я приду к 9 утра, если не скажешь мне точное время. И ключи твои заберу, чтобы не пытался от меня спрятаться. — А кто прячется? — Горячий шепот опалил ухо, и крепкая грудь прижалась к спине. Левая рука скользнула по бедру, по-хозяйски сжимая бок. — Можем сделать ещё проще, — Гробовщик вжался ширинкой в ягодицы эмо и облизнул мочку его уха, — останься на ночь и сам узнаешь, во сколько встаёт Кит, а во сколько мой член. — Отпусти, — вздрогнул Ангел, покрываясь мелкими мурашками. — Гробовщик, здесь включённая плита, что ты делаешь? — Ты же не просто так здесь стараешься, верно? Соскучился по мне? Аста не радует тебя в сексе совсем? Ангел резко отпрянул, отскакивая к стене: — Серьезно? Ты действительно такого обо мне мнения? Ты в курсе, что люди могут тебе помогать, без надежды лечь под тебя? Колючая обида растекалась по венам. Ангел, вихрем потеснив Гробовщика, выключил плиту и сделал шаг в сторону коридора, но сильная рука резко перехватила и дернула на себя: — Остановись, Ангел, подожди. — Что? Я все понял. — Ангел. — Все готово, можешь есть. А я пойду. А то не сдержусь и отдамся тебе опять, я же должен получить награду за ужин! Я ведь всегда м-м-м… Давит на челюсть, заставляя открыть рот, и лижет свою штангу. Сухие губы сминают пухлые розовые и ловят укус острых зубов. Судорожный вздох, и титан проходится по деснам. — Успокоился? — Выдохнул гот, облизываясь и хромая к своему месту. — Поужинай со мной, я давно ни с кем не делил стол. — Бесишь. Внутри все трепетало, и юноша даже на мгновение забыл всю злость, слизывая вкус чужих губ со своих до последней капли. Он, не без труда, нашел пару серых тарелок и разложил рагу, довольно отмечая вполне аппетитный вид и запах специй. Пёс Гробовщика без остановки терся о ноги, как большой кот, разве что не запрыгивая на столешницу. Ангел поставил перед хозяином квартиры еду и уместился рядом: — Положи ногу мне на колени. Гробовщик скользнул недоумевающим взглядом по блондину, совершенно не понимая происходящего. — Господи, ну что не понятно? Гроби, у тебя болит нога, я занял стул, где она лежала, значит, положи на меня. — Я потерплю. Ангел тяжело вздохнул, наклонившись под стол, зацепил пальцами чёрную штанину у стопы и, потянув наверх, аккуратно опустил конечность на свои острые колени: — Скажи же, лучше? — Это очень унизительно, чтоб ты знал, — поморщился Гробовщик и взял в руки вилку, подцепляя кубик картошки. — Кушай и не думай об этом. Твои подданные и враги все равно не узнают. — Черт возьми, как вкусно, — на грани экстаза промычал гот, набрасываясь на горячую пищу. Ангел улыбнулся и откусил курицу с вилки. Грозный Гробовщик, уплетающий за обе щеки его еду, заметно осунувшийся, но такой домашний, затмевал собой любые мысли. — Киту можно курицу? — После 20 толчка мокрым носом под локоть поинтересовался Ангел. Получив одобрительный кивок, юноша счистил с кости в тарелке все мясо и, положив его на ладонь, протянул псу. Доберман, довольно урча, вылизал ладонь эмо и перевёл взгляд на своего хозяина. — Это моя еда, не смотри так, — отмахнулся гот, и пёс снова принялся терроризировать нового друга. — Чем вы тут оба питаетесь вообще? — Усмехнулся эмо-бой, принимаясь скармливать доберману остатки овощей из тарелки. — Не верь Киту, у него консервы лучше моих обедов. Под пиво так вообще красота. — Под пиво? — Вытаращил зеленые глаза Ангел, улыбаясь ещё ярче, — грозный главарь готического братства всей Воронежской области, значит, пьёт пиво с Педигри? Гробовщик неопределенно пожал плечами, вгрызаясь в куриную ножку и чуть ли не кончая от палитры вкусов на языке. — Где ты научился так готовить? — Я часто остаюсь один с сестрой и наблюдаю за тем, как она готовит. Родители по командировкам или на работе допоздна, поэтому выживаем как можем. — Да, твоя сестра отлично готовит. Приносила нам как-то кексы в универ, так мы всем студсоветом на неё молились. Ангел опешил, смаргивая удивление: — Так, стоп. Ты знаком с Окс? — А ты не знал? Эмо-бой мотнул головой: — Ну, про то, что вы в одном универе — это я понял, но не знал, что ты тоже в ее студсовете. Гробовщик загадочно улыбнулся, сверкнув глазами: — Я глава студсовета, Птичка моя. — Ты знаешь, вот даже не удивлён. — Да и неужели тебя не смутило, откуда я могу знать, что ты Антон Шастун? — Я… я как-то не думал. Ты же маньяк, ничего удивительного вообще нет в том, что ты меня знаешь. — Даже так? Ямочки. Чертовы ямочки и обезоруживающая улыбка сладкой истомой сжимали внутренности эмо-боя. Очередной толчок холодным носом под локоть не позволил окончательно поддаться харизме Гробовщика, и Ангел протянул псу всю свою тарелку. — Ты ему нравишься, — кивнул гот, снова переключая внимание на свой ужин. — Это взаимно. Всегда мечтал завести собаку, — мечтательно, даже как-то под нос произнес юноша, с особой теплотой наблюдая за причмокивающим от удовольствия доберманом, — но у мамы аллергия на шерсть, да и отец против животных. Да, кстати, а почему Кит? Гот растянул губы в хитрой ухмылке, усиленно пережевывая пищу: — В честь Кита Флинта. Солиста the Prodigy. — Продиджи? Серьезно? — удивленно поднял брови эмо. — Ну да, они крутые. — Но ведь они же панки? Гробовщик сощурился, слегка склоняя голову к плечу: — То есть ты думаешь, что раз я гот, не могу такое слушать? — Ну да. Музыка — это основа субкультуры. — Не основа, а отражение. Философия жизни есть субкультура. Ты ведь не стал эмо только потому, что у Стигматы сентябрь сгорел? — Нет. Ладно, ты прав, извини, — потупил взгляд Ангел, соглашаясь что сморозил глупость. — На самом деле, я так же тащусь от Evanescense. Гробовщик хмыкнул, вытягивая из металлической подставки салфетку с какими-то бабочками и грациозно смахивая капли соуса с губ. Он изучающе выхватывал каждое слегка нервное движение эмо-боя, немного хмуря черные брови. — Так, и что у тебя с Астом? Ангел встрепенулся, явно не ожидая настоль резкой смены темы, от чего прямо на глазах залился краской: — С Астаротом? Ну, мы встречаемся. — Давно? — С того момента, как он спас меня от Гадеса. — И он не против, что ты сейчас со мной? — Не против, — кивнул Ангел, — он доверяет мне. — Он не в курсе, я прав? Юноша не ответил, потупив взгляд, и Гробовщик, победно хмыкнув, принялся доедать ужин. — Жареная картошка. — Что, прости? — Ты спрашивал мое любимое блюдо. Жареная картошка. — Серьезно? — снова растянулся улыбкой эмо-бой, — просто картошка? Без ничего? — А ты что думал? Что если я гот, то ем устриц с кровью девственниц? — Ну, вообще ты можешь. Но почему именно картошка? Заметно потухший взгляд опустился в тарелку: — Ну. Мне мать готовила ее. Это как вкус моего детства, что ли. Картошка с луком. — Я приготовлю. Завтра. Если ты, конечно, признаешься, в какое время гуляет Кит. — Да как придёшь, он у меня парень терпеливый. Хоть я все ещё против того, что ты меня жалеешь. — Никто не жалеет, ясно? Просто если твоя девушка не в состоянии о тебе позаботиться, значит, попробую помочь я. Быстрее окрепнешь — быстрее вернёшься в строй. — Моя девушка не в городе, — склонил по-кошачьи голову Гробовщик, выжидающе изучая реакцию парня. — Вернётся через пару недель. — Могла бы вернуться, зная, что тебе тяжело. — А ты, значит, вернулся бы. — Ради любимого человека я бы пришёл пешком из любой части страны. — Ради Астарота пошёл бы? — Вот что ты пристал к нему? — Ответь мне. — Да, пошёл бы. Гробовщик хитро прищурился и снова обнажил белоснежные зубы: — Я так и подумал.-@-
Абсолютно бодрый после почти бессонной ночи мучений выбора блюд на завтрак Ангел уже в половину девятого утра стоял у подъезда Главы Ночи, держа перед собой коробку с ароматной выпечкой. Глаза с идеально ровным макияжем, наложенным умелой рукой сестры, блестели в предвкушении, а мечтательная улыбка то и дело трогала пухлые губы. Он открыл ключом Гробовщика домофон, вбежал на нужный этаж и дернул ручку незапертой двери. Тишина в квартире и полумрак, разрезаемый лучами из грязного от пыли и многолетних дождевых разводов окна кухни. Тихий треск настенных часов на полке старого шкафа и скрежет когтей по линолеуму из комнаты. Эмо-бой тихо проходит на кухню, оставляя на столе результат утренних страданий и стараний сестры, и бесшумно заглядывает в спальню. Единственная, при этом достаточно большая комната вмещает большой шкаф-стенку с телевизором, коричневый диван, подранный собакой ковер на полу и двуспальную кровать. Поверх покрывала, на спине и, положив под правое колено подушку, в одних боксерах лежал его величество Гробовщик. Перемотанная чёрным куском ткани, по очертаниям выбивающихся лоскутов, напоминающим неровно порезанную футболку, больная нога была испещрена мелкими ссадинами, но, несмотря на это, вовсе не портила общий вид подтянутого парня. Крепкая грудь мерно вздымалась, волосы взъерошены, а губы приоткрыты. Ангел жадно изучал каждый изгиб гота, сглатывая вязкую слюну от вида крупного бугорка, перетянутого чёрной тканью белья. Хотелось забраться к Гробовщику, зарыться носом в тёплую шею и до самого его пробуждения вдыхать потрясающий аромат сильного тела. Однако, все же сделав над собой немалое усилие, Ангел повторно обвёл взглядом комнату и, не найдя и намёка на собаку Гробовщика, медленно двинулся к открытой балконной двери. Он осторожно выглянул на лоджию, сразу же находя на большом мохнатом коврике звучно зевающего добермана в окружении немалой кучи плюшевых и резиновых друзей. Улыбнувшись мысли, что у Кита «комнатка» оборудована лучше, чем вся квартира главы готического братства, Ангел шёпотом позвал собаку на прогулку. Мгновенно зашевелившиеся уши и куцый хвост выразили полную боевую готовность к утренним процедурам, и пёс пулей выскочил в коридор.-@-
Больше часа потратив на изучение прилегающих дворов, по которым, натянув струной длинный поводок, выгуливал юношу доберман, Ангела, нехотя, все же привели назад к серой пятиэтажке. Выхватив несколько удивленных взглядов от спешащих на работу соседей Гробовщика, Ангел поспешно вернулся в квартиру, разделяя с Китом хорошее настроение. В ванной шумела вода, а трость, прижатая к дверному косяку, послушно ждала хозяина. Эмо прошёл в квартиру, выискав на кухне чистую тряпку, протер длинные лапы добермана и был за подол рубашки нагло затянут в кухню к призывно пустующей миске. Покорно выпотрошив одну из консерв, Ангел налил чайник, принимаясь пыхтеть над вредным поджигом старой газовой плиты. — Давай помогу, — хриплый голос из-за спины, и жилистые ладони накрывают пальцы эмо-боя. Гробовщик сжимает чужие пальцы и, надавив на вентиль, резко выкручивает его на 45 градусов по часовой стрелке. Вторая рука Ангела, сжимающая газовую зажигалку, также поддаётся манипуляциям хозяина, и последняя, выстрелив тонкой струйкой огня, поджигает чугунный круг конфорки под хромированным чайником. — Спасибо, — выдыхает Ангел, улавливая свежий запах геля для душа. Гробовщик, дразня, на секунду прижимается губами к шее юноши и быстро отступает, усаживаясь на табурет. — Как погуляли? — как ни в чем не бывало вопрошает гот, следя за размашисто вылизывающим миску псом. Ангел, сморгнув наваждение, оборачивается и застывает, проглотив вдох: влажные взъерошенные волосы, тонкие дорожки воды, скатывающиеся по рельефному телу, чёрное полотенце на бёдрах и озорной взгляд голубых глаз. Юноша сглатывает и отворачивается к шкафчику с тарелками. Член в джинсах предательски напрягается, а кожа горит от фантомных прикосновений. В голове чёткие воспоминания тяжести чужого горячего тела и широкой груди, вжимающей в мягкий матрас. — Хорошо погуляли, — силится говорить ровнее Ангел, насильно рисуя в голове образ Астарота, его улыбку и плавные движения тонких рук. Он облегченно выдыхает и разворачивается к столу, выставляя посуду для завтрака, — Кит показал мне весь район, даже до моего дома умудрились дойти. Гробовщик усмехнулся, внимательно наблюдая за приготовлениями юноши к трапезе. — Я принёс тебе кекс, надеюсь, он ещё тёплый, — эмо-бой стянул полотенце, накрывавшее ароматную выпечку, и довольно кивнул головой, принимаясь разрезать его на части. — Ты с утра его, что ли, испёк? — не понял гот и, заметив стушевавшегося Ангела, попытавшегося укрыться за длинной чёлкой, довольно улыбнулся, протягивая руку и убирая пшеничные локоны с лица юноши, — мне так нравится, как ты смущаешься. — Перестань. И, да, я готовил с утра, чтобы ты мог нормально поесть. Тебе нужны силы. — Такая заботливая Птичка. Ангел фыркнул, чуть ли не впихнув вилку в руку Гробовщика, и, установив перед ним чашку чая с куском кекса, он уселся на табурет, уже привычным движением укладывая ногу парня на свои колени. Ангел отодвинулся от стола, раскладывая на свободной его части купленные на прогулке с Китом бинты и какие-то заживляющие мази. Он примерился и потянул ногу Гробовщика чуть в сторону, от чего чёрная махровая ткань на бёдрах скользнула вниз, заворачиваясь. Эмо выпучил глаза, злобно встречаясь со смеющимся взглядом гота, что уже за обе щеки уплетал кекс: — Так вкусно, а как называется? — Гроби, ты что, черт возьми, без трусов? — А что? Ангел нервно дёрнулся, кончиками пальцев хватая угол полотенца и быстрым движением закидывая ткань на увитый венами крупный орган, призывно поблескивающий чёрным камнем банана. — Гроби, блин, я же твой гость! — И? — Зачем ты это делаешь? Гробовщик, не меняясь в лице, отхлебнул чай из кружки, пожимая плечами: — Ну, во-первых, это мой дом и как хочу, так и хожу. Более того, ты сам решил проявить альтруизм, без моего согласия нанимаясь в домработницы. И, во-вторых, что ты там не видел? Ангел вспыхнул, впиваясь ненавидящим взглядом в расслабленное лицо Владыки ночи, и принялся разматывать тряпки на колене. — Аккуратнее, — шикнул Гробовщик, непроизвольно дёргая ногой. Ангел только собрался съязвить, как челюсть моментально устремилась в пол: тряпка, частично присохшая к рубцу, отделялась с ошмётками кожи и склизкого гноя. Ровно по колену шла глубокая, незаживающая рана, кое-как прошитая нитками. Колено, собранное чуть ли не по частям, опухло и, очевидно, приносило немалую боль. — Гроби, — тихий дрожащий голос, и Ангел невесомо касается потерявшей чувствительность кожи у края шва. — Что… что они с тобой сделали? — Не переживай, малыш, я от болевого шока даже не почувствовал ничего, — равнодушно отмахнулся парень, — обратил внимание только когда носок от крови промок. — Какой, к черту, носок! — сорвался Ангел, — ты совсем чокнутый? Да у тебя не заживает ничерта! Сколько ты уже ходишь так? Ты вообще хоть чем-то мажешь? — Ангел, я взрослый мальчик, и на мне заживает все как на собаке. — Как тебя такого тупого вообще вожаком поставили? Да ты ноги лишишься такими темпами, дурья твоя башка! — Успокойся. — А если заражение крови? Ты же умереть можешь! — Я не умру — это раз, но даже если и так, меня здесь ничего не держит. Все равно, все мы уснём. — Да как ты… — обида, страх и какая-то щемящая нежность выжигала кислотой внутренности. Ангел сжал губы в тонкую линию и молча принялся обтирать рану каким-то медицинским раствором. Рана покрылась шипящей пеной, и оскалившийся гот звучно приложился затылком о стену. Мышцы на ноге напряглись, рисуя рельеф на упругом теле. — Хотя бы о Ките подумай, дебила кусок, если твоя семья — это пустой звук. — Они не… черт… — Потерпи. Неужели тебе в травмпункте не сказали, что делать с раной? — В каком… сука… в каком травмпункте? — Где тебе швы накладывали. — Я сам зашивался. — В смысле? — Ангел ошарашено уставился на парня перед собой, переводя взгляд с кривых стежков на играющее желваками лицо. — В прямом. Говорю же, шок был. Промыл и зашил. — Господи, Гроби, тебе же в больницу надо, вдруг что-то серьёзное! — Успокойся, — гот потянулся и накрыл тыльную сторону руки Ангела с ваткой, сжимая ее, — я в порядке. Не впервой, да и шрамы украшают мужчину. — Если ты не согнёшь чёртову ногу к концу месяца, я тебе все тело шрамами обрисую. Красавец, тоже мне. Гробовщик усмехнулся, снова откидываясь на холодную стену: — Но ты же считаешь меня привлекательным? — Ты сидишь без трусов, с вывернутой наружу коленкой, и крошки от кекса запутались в волосах на твоей груди. Не знаю, как держусь вообще. Гробовщик, сверкнув ямочками на щеках, звучно расхохотался, вынуждая уголки пухлых губ эмо также растянуться в улыбке. — Все, сиди ровно, я нормально перебинтую тебя. И тебе лучше поменьше ходить. Я все тебе сегодня организую, вечером приду гулять с Китом и сменю бинты на ночь. А завтра останусь на целый день, поесть приготовлю, приберусь, да ещё и днём поменяю повязку. Ангел размотал бинт, плотно стягивая больное колено так, чтобы у парня не осталось никаких шансов согнуть ногу. Гробовщик выпрямился, протянув руку, схватил ворот рубашки эмо и, дёрнув на себя, в благодарном поцелуе принялся сминать сладкие губы, напитанные горечью. Ангел судорожно выдохнул, поддаваясь ласке, но, увернувшись от попытки Гробовщика углубить поцелуй, прижался лбом к его, покрытому испариной, и прохрипел: — Гроби, так нельзя. У меня есть парень. — Мне плевать. — Гроби, не надо. Подумай о своей девушке. — Мы расстались. — Ты говоришь это только, чтобы переспать со мной. — Ангел. Парень крепко зажмурился и отпрянул, завершая манипуляции с ногой. Сердце безумной птицей трепыхалось под рёбрами обоих. Эмо-бой аккуратно завязал узелок на бинтах и бережно провёл рукой по повязке, распрямляя ее. — Что произошло, когда ты ушёл к сатанистам? Гробовщик потянулся к подоконнику и, стащив с него Диабло Россо, закурил вишнёвую сигарету, окутывая кухню сладковатым смогом. — Да ничего. Просто показал им своё место. — То есть ты, получив такую рану, ещё и вышел победителем? — Я не мог иначе, — хмыкнул гот, затягиваясь, пока эмо-бой переключился на обработку ссадин на теле. — Ты был на кону. — Я просто оказался не в том месте, не в то время. — Они знали, на кого посягнули, и сделали это преднамеренно. Ангел вздрогнул, испуганно вглядываясь в гота: — То есть как знали? — Ты связан со мной, и для ритуала на мою смерть им нужна была кровь или моя, или моего любовника. В любом случае, не переживай, больше они тебя не тронут. — Любовник? На твою смерть? — Ага. — Но ведь… Они ведь собрали кровь мою. Да и с чего они вообще решили, что мы любовники? — Сатана их знает, может, видели нас вместе. Я не уточнял. Занят был, знаешь ли, поединком с Гадесом. — Так это он тебя… так? — Ну, почти. Мы сцепились, и, когда я повалил его на землю, опустился коленом ровно на его кинжал и распорол ногу. — Но ты победил? — Как видишь. У меня слишком много всего на Гадеса, чтобы он не желал моей смерти, и ещё больше, чтобы признавал мою над ним власть. — А ты не боишься, что он может нанять кого-то, кто тебя убьёт? Ты же даже дверь не закрываешь. Вот так нагрянут к тебе посреди ночи, и все. — У меня дверь открыта не первый год, как и компромат на Гадеса при мне не первый день. Если со мной что-то случится, у моих братьев и сестёр есть заранее проработанный алгоритм действий. — Но чего может бояться сатанист? — Не поверишь, — усмехнулся гот, вкручивая остатки сигареты в пустую банку из-под кофе, — тюрьмы. У меня есть прямые доказательства его вины в смерти одной из его сатанисток. Ангел мгновенно округлил глаза, удивлённо уставившись на гота: — Смерть? Он убил свою же сатанистку? — Ага, — равнодушно пожал плечами Гробовщик, не без интереса изучая реакцию впечатлительного юноши. Эмо-бой выжидающе замер, в ответную сверля Владыку ночи шокированным взглядом, от чего брюнет, снова хмыкнув куда-то себе под нос, продолжил, — в общем, во время ритуала, для закрепления связи между сатаной и членами клана, необходимо смешать жертвенную кровь, чаще какого-то животного, с кровью каждого сатаниста. Вся эта кровь выливается в единый сосуд и распивается кланом. И вот в момент, когда необходимо было взять кровь той девушки, Гадес полоснул ей артерию на шее. Она скончалась прямо на месте. Толпа мурашек грубой проступью прошлась по крылатой спине. Ангел продолжал в оцепенении вглядываться в синие глаза, мгновенно вспоминая первый разговор с панками о Гробовщике и с трудом решаясь продолжать расспрос: — Значит, это про неё в газетах говорили? Про девушку, что на кладбище погибла? — Ага. — И что, и ты был там? Видел все это? — Нет, ты что, — отмахнулся гот, брезгливо поморщившись, — это религиозный психоз, я к такому отношения не имею. — Но… как тогда? Откуда ты все знаешь? Гробовщик откинулся на стену, вытаскивая из пачки вторую сигарету и нарочито медленно проводя сладкой никотиновой палочкой под носом, вдыхая запах незажженного табака с примесью вишневого ароматизатора: — Как-то имел честь сидеть с ним за одним столом и выпивать. Гадес, прилично так нахлебавшись, принялся втирать мне про учения Сатаны, их библию, в общем, всячески звал к себе. И, собственно, в доказательство всей серьезности в отношении своей веры, он и рассказал мне про это убийство. А я вот, как знал, с самого начала начал вести запись всего нашего общения на диктофон. Повисла напряженная тишина, в течение которой Ангел, вскинув брови, буравил парня шокированным взглядом. В его светлой голове совершенно не укладывался весь тот ужас, в котором изо дня в день варился парень, сидящий напротив него. — Тогда почему ты сейчас его не сдашь? — продолжил эмо, смаргивая минутное оцепенение, — Не отнесёшь запись властям, если он действительно виновен? — Сам подумай. Сейчас у меня есть рычаг управления сатанистами. Сдай я Гадеса, придёт другой, и, кто знает, насколько он будет страшнее Гадеса. Они приносят жертвы, малыш, и твоя рука — это ещё цветочки. И до того, как полиция подтянется, может умереть не один человек. Ангел мгновенно поежился, вникая в сказанное. — Так вот почему ты делишь территорию, — встрепенулся эмо, — ты контролируешь преступность? Таким вот образом? — Ну, почти. Только среду неформального течения. Наркотики, казино и проституция — это прям мимо. Но принесение жертв сатанистами — это то, чего действительно стоит бояться. Они не знают границ и пощады. Фанатики, сектанты. Называй как хочешь. — Господи… но почему тогда ты не расскажешь это Воле? Он бы мог помогать тебе. — Этот беспечный алкоголик? Боюсь, ему проще жить в своём розовом мире с постоянной жалостью к себе. — Воля не такой. — Ладно, твои друзья, я не полезу тебя переубеждать. Да и пока он не извинится перед Тодом, я из принципа не пойду с ним на контакт. — А что, кстати, у них произошло? Почему они так ссорятся? — Спроси у Воли сам. Не моя тайна.-@-
Не сползающая с лица улыбка слепила ярче июньского солнца. Ангел сидел на Адмиралтейской площади в окружении своей родной компании, слушая пение Барта под классическую гитару.Разбитые клавиши, сорванный строй Утро проснётся зажжется вместе с тобой рядом с тобой
Он плавно покачивал головой в ритм боя и скользил взглядом по шумной молодёжи, бросая беглый взгляд на экран телефона со всплывающими смс. Асти (15:45): Через полчаса буду на площади Пересечемся? Гроби (15:46): Мне скучно, и у меня закончились сигареты Асти (15:47): Можем сходить в кафе или в кино Гроби (15:48): Где мои ключи? Хочу спуститься в магазин Асти (15:49): Тебе уже есть 18? Можем сходить на триллер Гроби (15:50): А тебе уже есть 18? Купи мне пива и блок Diablo Rosso Асти (15:51): Жду встречи: -* Гроби (15:52): Кит наблевал на ковёр в комнате Не могу нормально наклониться Очень тебя ждём, чтоб ты понимал Ангел усмехнулся и поднял взгляд на уместившегося рядом Волю. — Я рад, что ты ожил, — кивнул панк, затягиваясь сигаретой, — мы уже боялись, что ты не вернёшься к нам. — Все хорошо, Воль, правда. — Ан, мы же друзья с тобой, верно? Ангел нахмурился, вопросительно вглядываясь в расслабленное лицо вожака, обращённое к водной глади Воронежского водохранилища. — Конечно, что за вопросы? — Тогда ответь мне честно, что у тебя с Гробовщиком? Серые глаза впиваются в ошарашенного эмо-боя, пока последний ловит ухнувшее сердце где-то в пятках. — Что? Что за странный вопрос, я… — Ты думаешь, я не понял, зачем Мол спросил у меня с нихуя домашний адрес Гробовщика? И тогда, в тот раз, когда якобы твой парень ответил мне на звонок. Это же он был? Гробовщик? — Воль, я просто… — Ан, он очень опасен, я тебя прошу, одумайся. Гроби (16:01): Зачем ты разобрал шкафы на кухне? Ничерта найти не могу И я доел твои шипучки Гадость та еще Купи апельсиновых побольше Ангел растянулся в нежной улыбке, быстро переворачивая мобильный экраном вниз. — Прости, Воль… — Это он тебе пишет? — Воль, он сильно повредил ногу по моей вине. Я обязан был помочь ему. Панк обреченно вздохнул, качая головой: — Ты даже не понимаешь, как он может промыть мозги. — Воль, он хороший. Он очень одинок и, может, от этого слегка странноват, но он не причинит мне вреда. — Сначала — конечно. Вотрется в доверие, а потом раз — ты и не заметишь, как утонешь в его этом кладбищенском мире. — Ты совсем не знаешь его, он… — Ты звучишь как она, — горько усмехнулся панк, вдыхая пары дешевых сигарет. — Твоя девушка, да? Она была готессой? — Эмили. Ангел тихо ждал, когда Воля сможет говорить дальше, пропитываясь безмолвным горем парня с тусклым серым взглядом. — Она была очень красивой. Такой, знаешь, звёздочкой. Я для неё набил это, — панк невесомо провёл пальцами по скуле, указывая на чёрные тату, — она говорила, что всегда будет освещать мой путь. Ангел положил руку на острое плечо парня и ободряюще начал поглаживать выцветшую жилетку. — Это я виноват. Я познакомил ее с готами. Мы раньше были все едины, ты знал? Как вот мы сейчас, только ещё и эти вампиры. Пели песни, бухали. А она не знала всех этих движений. Но, стоило только ей познакомиться с Гробовщиком, как все. Надела чёрное, прониклась ими… — Она дружила с Тодом, да? — Тод, — хмыкнул панк, — Тод был влюблён в неё. Безответно и бесповоротно. — И ты не ревновал? — Она была такой волшебной, знаешь. Ее невозможно было не любить. Да и он хороший парень, он сам мне сказал о своих чувствах. Эмо-бой удивленно вскинул брови, не понимая ситуацию: — Серьезно? Тогда почему сейчас вы… — Она покончила с собой. Вскрыла вены у нас в ванной. Все, что осталось — это записка. Записка, в которой она сказала, что тяжело больна. Что она не хочет быть обузой, а там ее ждут родные. — Больна? Но… — Она похудела сильно, сама была как смерть. Мы не знали, что с ней. — Но ведь готы здесь ни при чем. — Их философия, они промыли ей мозг, что со смертью может наступить избавление. Что вообще все решается смертью. — Но Гроби никогда так не говорил. Он говорит, что мы все умрем, но не толкает на суицид. И Тод… если он любил её, ты действительно думаешь, что он желал твоей девушке такое? — Ан, ты не понимаешь. Она была постоянно окружена этим духом смерти и поддалась ему. — Воль, им тоже очень тяжело. Гроби действительно переживает. — Гроби? — панк затушил бычок о резиновую подошву гриндера и откинул куда-то в сторону. — Ан, пойми, у Гробовщика вся жизнь соткана из чужих смертей. Для него это такая обыденность, что даже если что-то случится с его парнем, он просто это перешагнет. — Мы не встречаемся. — Вот и не начинай. — Воль, поговори с Тодом. Ты все равно не сможешь всю жизнь уходить от этого. Это горе, но оно ваше общее, и я уверен, что он тоже не может просто так это отпустить. Панк улыбнулся, поднимая полные туманной боли глаза, и взъерошил светлые волосы: — Иногда мне кажется, что ты действительно спустился с небес, Ангел.-@-
Высокий длинноволосый парень подпирал плечом фонарный столб у Кукольного театра и выискивал в толпе мельтешащих по улице людей светлую макушку. Он сжимал губами истлевшую наполовину сигарету, делая короткие затяжки, больше для образа, нежели для никотиновой встряски. Длинные пальцы с черным маникюром нервно ерошили густые чёрные волосы, изредка поправляя цепи на клепаном ремне. Вспышка в карих глазах, и улыбка обнажает белые зубы. — Асти! Привет! — высокий эмо-бой обнимает парня и дарит ему встречную улыбку, — прости, что так долго, еле отвязался от своих. — Да все в порядке, я только подошёл, — врет гот и кивает в сторону кинотеатра, — Ну так что, мы решили? Кино? — А что сейчас показывают? — Гарри Поттер есть, ещё Поворот не туда. — Любишь ужасы? — улыбается Ангел, щурясь на ярком солнце. — Очень. — Тогда идём на ужасы. Поттера я все равно уже видел. Гроби (16:36): По телеку твоих ранеток показывают Гроби (16:38): Ну, а что? Все в стиле эмо Гроби (16:39): А по мне так очень сопливо. И у них у всех чёлки Как у тебя — Ты попкорн будешь? Ангел быстро убирает телефон в карман и кивает, указывая пальцем на маленький стакан: — Давай сладкий. У меня от соленого пирсинг жжёт. Астарот усмехается и делает заказ, восхищённо стреляя взглядом в своего парня. Гроби (16:41) Ранетки — дно Я пойду посплю Ты через сколько будешь? — Какие у нас места? — оборачивается Ангел, протискиваясь в темный зал с рычащей из динамиков рекламой. — 12 и 13, последний ряд. Ангел смущенно закусывает губу, занимая своё место, и смотрит на гота, переплетающего с ним свои пальцы. В солнечном сплетении давит вакуум, но юноше плевать. Свет гаснет, и он тянет на себя Астарота, в абсолютном мраке находя его сухие губы. Гроби (16:43): Жду тебя.-@-
— Гроби, — позвал эмо счастливо набивающего пузо жареной с луком картошкой Владыку ночи. Гробовщик, разве что, как кот не урчал от внезапно свалившегося на его голову счастья. — Фто такое? — Слушай, все хотел спросить… А ты правда спал в гробу на кладбище? Гробовщик свёл чёрные брови к переносице, обводя Ангела непонимающим взглядом: — А, ты о посвящении? Да, было дело. — Что, прям в настоящем гробу? — Нет конечно, ты что. Ты видел цены на них? Да квартира в центре и то дешевле стоит, кто будет разбрасывать казенное имущество, тем более на пустующем кладбище. — А как тогда? — Ну, сатанисты выкопали какую-то могилу, разворотили захоронение, и я просто сложил не до конца отсыревшие доски от гроба возле этой могилы. Не спать же на холодной земле. — И тебе не было страшно? — вздрогнул Ангел, ярко представляя описанную готом картину, — там, совсем одному? — Нет, — пожал плечами Гробовщик, отправляя в рот очередную картофелину. — На тот момент я уже похоронил всех своих родных и, честно говоря, шел на этот обряд в надежде умереть. — Что? — Я слышал от своих, что главой братства невозможно стать, потому что ещё никто не возвращался с посвящения. Ну я и поверил, пошёл к сатанистам, а оказалось, что для них это была забава и проверка на нервы. — Тогда почему никто не возвращался? — Сбегали, а потом позорно было вернуться в клан. — Прости, но я все ещё не понимаю… почему? Зачем тебе умирать? — Не бери в голову. — Скажи мне, Гроби, — с нажимом произнес эмо, — я хочу знать о тебе все. — Это не лучшая тема. Ангел протянул руку и накрыл кисть Гробовщика, произнося совсем тихо: — Арс. Гробовщик вздрогнул, всматриваясь в преданные зеленые глаза, и тяжело вздохнул, откладывая приборы. Он потянулся к пачке на окне и, шумно щёлкнув зажигалкой, затянулся на все легкие. — Мой отец был связан с криминалом еще с 90-х. Он был псом какого-то авторитета, и этого авторитета поймали на торговле наркотиками. Отец взял вину на себя, чтобы наша семья получила протекцию, но отсидеть положенный срок он не смог. Мне было 16, когда его зарезали в камере, — Гробовщик шумно выдохнул тяжелый никотиновый смог, скрывая за пеленой серебристого облака горькую усмешку. — Через полгода, перед своим 17-летием я пришёл домой, но дверь была заперта. Я звонил, стучал, но изнутри был вставлен ключ, и я не мог попасть. Соседи вызвали спасателей только к утру, когда я чуть не сломал шею, пытаясь перелезть из форточки в подъезде на карниз фасада… В общем, когда я вошёл в эту кухню — в пене и собственной рвоте лежала мама. Она не справилась с горем и наглоталась таблеток. У меня больше никого не было. — Гроби я… — Потом — долгие разбирательства с опекой несовершеннолетних, хотя мне было почти 18, угрозы от бывшего отцовского авторитета, что хотел каких-то денег. И этот ад длится, пока за меня не вступается старая подруга моей мамы. Она помогает мне, ставит на ноги, и, как только все начинает разрешаться, она неожиданно умирает от рака. Гробовщик затихает, делая несколько тяжёлых затяжек, и переплетает пальцы с Ангелом: — Я бы тоже давно уже спрыгнул с крыши, если бы не был трусом. — Нет, Гроби, нет, самоубийство — не выход. Никогда даже не смей думать об этом. — Эмо-бой отговаривает меня от смерти? Интересно, — хмыкнул гот, прокручивая в пальцах тлеющую бордовую сигарету. — Мы против самоубийств, мы живём, чтобы любить. — Зато мы — не против. Это дело каждого и вопрос времени. — Нет, Гроби, ты не посмеешь, — Ангел от возмущения разве что ногами не топал, сверля парня недоумевающим взглядом. — Если с тобой хоть что-то случится, я… — Перестань. Я тебе никто, и даже воспоминанием твоим не останусь. — Да как ты… как ты смеешь так думать?! — Малыш, я мог умереть уже сотни раз, но, почему-то, все ещё здесь, — Гробовщик в успокаивающем жесте принялся поглаживать пальцами костяшки изящных рук Ангела, что до сих пор сжимал в ладони. — В любом случае, сегодня я сижу перед тобой, благодарный за твою заботу. У тебя своя жизнь, полная ярких вкраплений, у меня — простое выживание. — Я не оставлю тебя. И мне плевать на твоё мнение. — Ангел. — Плевать, я покажу тебе, что ты нужен здесь, — эмо-бой, не сдерживая клокочущих эмоций, шумно сдвинув табурет, дёрнулся к Гробовщику, обнимая того за торс и утыкаясь носом в чужую шею. — Ты — больше, чем мое воспоминание.