Амантий в Стране Чудес

Доплыл я до какого-то противоположного берега. Судя по смутным очертаниям ростральных колонн, это и был Васильевский остров. Только выбрался я из воды, как услышал топот и причитания: — Ах, Шереметев! Шереметев! Бедные мои перья! Бедные мои лапки! Фельдмаршал же велит меня казнить! Как пить дать, велит! Где же я потерял их? Почему-то я тут же догадался, что он ищет салфетки для протирки монокля, и принялся их искать, желая по доброте сердечной ему помочь. Но салфеток нигде не было. Все вокруг изменилось — большой зал со стеклянным столиком и дверцей куда-то исчез, словно его и не бывало. Вскоре Чижик заметил меня и от неожиданности выронил из глаза монокль. «Дешевый спектакль», — с усмешкой подумал я и с вызовом воззрился на птичку. Которую ну ни капли не жалко. — Эй, Прошка, — сердито крикнул он, — а ты что здесь делаешь? Беги-ка скорей в поместье и принеси мне салфетки для монокля! Да поторопись! Я почему-то так испугался, что со всех ног бросился исполнять поручение, даже забыв про украденную у меня же золотую карту. Идиот. Поддался на провокацию, вот теперь огребай леща. — Эта мерзкая птица, видать, приняла меня за лакея, — думал я на бегу. Оно и неудивительно: в какой-то момент я обнаружил, что одет не в свои привычные футболку и джинсы, а в зеленый голландский костюм первой половины восемнадцатого века. Все равно, отнесу ему всю эту фигню, если только найду, конечно! Эх. Мир перевернулся. Программист на побегушках у какого-то чижика-пыжика. Который только и делает, что пыжится. Еще бы наш Вельвет начал мне приказывать и давать поручения! Я так и представил. Вот семь-тридцать утра, супруга с укором смотрит на меня и говорит: «Амантий-свет-мой-Буравсон. Уже пол-восьмого, а вы, светлейший, все еще валяетесь в кровати в своих семейных трусах!» А я в ответ: «Погоди, любимая, мне надо проследить за мышиным ковриком, пока господин Вельвет не вернется!» Правда, после такого, думаю, Вельвета бы точно выбросили на помойку. Размышляя таким образом, я доплелся до какого-то сада, напоминавшего Юсуповский в Питере. В глубине сада я увидел небольшой особняк в стиле, кажется, раннего классицизма, желтый, с ионическими колоннами. Охраны не было, и я беспрепятственно вошел внутрь. У окна стоял стол, а на нем, как и предполагалось, лежала упаковка салфеток. Схватив упаковку, я было направился к выходу, как вдруг обнаружил на подоконнике пузырек. На нем ничего не было написано, и я ради любопытства откупорил его. В нос ударило спиртом. «Стало быть, самогон», — решил я и сделал пару глотков. И опять начал расти, причем, с экспоненциальной скоростью. В конце-концов я уперся головой в потолок и отложил пузырек. — Хватит пить, а то сейчас шею себе сломаю. Надеюсь, на этом я остановлюсь. Я и так уже в дверь не пролезу. На кой-хрен выжрал полбутылки? Увы! было уже поздно, я все рос и рос, как не напичканный гормонами «виртуоз» (простите за неуместную рифму). Пришлось встать на колени, а через минуту и этого оказалось мало. Бедный Петр Первый! Как я теперь понимал его, когда ему приходилось наклонять голову при входе в помещение! Действие волшебного самогона прошло: я, вроде бы, перестал расти. Ну и вещи происходят, кому скажешь — не поверят. Скажут, опять допился Амантий до белочки. А что? Вы думаете, что настоящая жизнь — она в сомнительной реальности? Нет. Настоящая жизнь это и есть глюки, апофеоз мыслительной деятельности человека! Вернусь, обязательно напишу диссертацию на эту тему. Пожалуй, напишу об этом диссертацию, когда вернусь домой, в Эстонию. «Глюки как апофеоз мыслительной деятельности человека». Не знаю, сколько бы я еще грезил о предполагаемой диссертации и звании профессора нейролингвистического программирования, но вскоре мысли мои поменяли направление, и мною овладела тоска: — Ага, как же. Вернусь. А вдруг я здесь навсегда останусь? Пожалуй, это неплохо — не надо будет ходить в офис и слушать монотонное ворчание руководства. Ну что ж, если мне вдруг позвонят с работы — а мне обязательно позвонят — скажу, что сегодня и далее я работаю из дома. — Ну что за кретин ты, Амантий! — возразил я себе. — Как здесь работать? Куда я компьютер поставлю, сам еле помещаюсь! Так я и продолжал, как старый маразматик, дискутировать сам с собой, принимая то одну сторону, то другую. Беседа получилась очень интересная, но тут под окнами послышалось недовольное «чик-чирик!». Я замолчал и прислушался. — Чик-чирик! Эй, Прошка, дурья ты башка! — кричал Пыжик. — Неси-ка сюда салфетки! Да поторапливайся! Вслед за тем на лестнице послышался шум птичьих крылышек. Я сразу догадался, что это чиж меня ищет, и мною почему-то овладела паника. Хотя я мог теперь одним пальцем его расплющить. Чижик подлетел к двери и толкнул в нее клювом. Но дверь открывалась в комнату, а так как я уперся в нее локтем, она не поддавалась. — Что ж, обойду дом кругом и залезу в окно… — Хрена с два! — подумал я. — Сейчас ты у меня не так запоешь, птичка! За окнами послышалось недовольное «чик-чирик!», а в следующий момент капризный чиж уже на чем свет стоял, ругал нерадивого лакея Прошку. То бишь, меня. Вон, даже слуг своих-иностранцев — Патрика и Вилльяма — послал меня из дома выкорчевывать. — Патрик! Патрик! — кричал Чижик Пыжик. — Да где же ты? — Да я тут… Ик-к! Яблочки копаю, ваш-светлость! — Яблочки копаю! — рассердился Чиж. — Нашел время! Лучше помоги мне выбраться отсюда! Снова зазвенело разбитое стекло. — Скажи-ка, Патрик, что это там в окне? — Рука… конечно, ваш-светлость! — Дубина, какая ж это рука? Ты когда-нибудь видел такую руку? Она же в окно едва влезла! — Оно, конечно, так, вашсветлость! Только это рука! — Ей там во всяком случае не место! Иди и убери ее. Патрик! Наступило долгое молчание, лишь время от времени слышался шепот: — Вашсветлость, не лежит у меня сердце… Не надо, вашсветлость! Прошу вас… — Трус ты эдакий! Делай, что тебе говорят! Тут я не сдержался и показал обоим фигу. На этот раз послышалось два вопля. И снова посыпались стекла. — Какие большие у него теплицы! — подумал я. — Прямо Ботанический сад на Петроградке, не иначе! «Убери ее, Патрик!» Да я бы и сам давно убрался из этого дурдома! Хоть бы они мне помогли! Немного спустя послышался скрип колес и гул голосов. Их было много, и все говорили наперебой. — Так, они, кажется, собираются меня выкорчевать отсюда, — подумал я. — Значит, лезть приходится Вильяму? Все на него сваливают! Я бы ни за что не согласился быть на его месте. Камин здесь, конечно, невелик, особенно не размахнешься, а все же пнуть его я сумею! Я просунул ногу подальше в камин и стал ждать. Наконец, услышал, что в дымоходе прямо надо мной кто-то шуршит и скребется (что это был за тип, я так и не понял). — А вот и Вильям! — сообразил я и, подобно Криштиану Роналду, изо всех сил поддал ногой лакея. Вилли улетел. — Вилли! Вон летит Вилли! — Эй, там, у кустов! Ловите его! — Голову, голову держите! — Дайте ему водки! — Не в то горло… — Ну как, старина? — Что это было, старина? — Расскажи, что случилось, старина? Наконец, раздался пропитой, прокуренный голос лакея. Видимо, это и был Вилльям. — Понятия не имею… Чувствую, что-то меня снизу поддало — и я полетел. Давненько я столько не пил. — Вот уж точно! — подхватили остальные. — Нужно сжечь дом! — вдруг воскликнул Чижик. Я просто обалдел и как гаркнул не своим голосом из дома: — Только попробуйте — я натравлю на вас Вельвета! Мгновенно наступила мертвая тишина. — Что эти придурки намерены делать? — подумал я. — Если бы у них крыша была на месте, они бы додумались снять крышу. В следующую минуту в окно посыпался град мелких камешков. Некоторые попали мне прямо в лицо. — Да что творится! — возмутился я. — А ну сейчас же прекратили, супостаты! Тут я с удивлением заметил, что камешки, упав на пол, тотчас превращаются в пирожки. Меня осенило. — Если я съем пирожок, то с большой вероятностью сразу же уменьшусь. Ведь недаром пирожки в Москве в конце семнадцатого века продавал сам Меншиков! С этими словами я проглотил один из мини-пирожков и… тотчас же стал размером с муравья. Не теряя ни секунды, я выбежал из дома и пустился бежать, куда глаза глядят. Вон, уже и Адмиралтейство недалеко. Теперь-то я точно попаду в Летний сад, что, как выяснилось, и скрывался за той маленькой дверцей.