Неизвестно, сколько минут, а может и часов, я плелся по Университетской набережной. Солнце палило нещадно, ветра не было, но воды Невы были неспокойны. Абсурд с точки зрения физики. Но что было самым странным и пугающим: за все то время, что я шел по набережной, я не увидел ни туристов, ни вообще людей. Болотный народец не в счет. Найти бы хоть кого, кто говорит по-русски или хотя бы по-английски, может подскажут, как выбраться из этого «ненастоящего Питера».
Наконец я добрался до возвышающегося над берегом громадного каменного кота с головой фараона. Должно быть, тот самый Сфинкс, которому нужно было почесать нос. Приглядевшись повнимательнее, я с удивлением заметил, что это мифическое существо то исчезает, то появляется вновь. Голограмма? Но как я тогда нос почешу? Решил проверить. Вскарабкался на постамент, протянул руку. Ничего не нащупал. Точно голограмма. Сфинкс лишь довольно улыбнулся ослепительной голливудской улыбкой.
— Не подскажете ли, куда тут можно пойти?
— Куда тебе нужно, мой мальчик?
— Да без разницы. Золотой карты у меня все равно уже нет. Кстати, не подскажете, какие-нибудь люди тут поблизости живут?
— Да, вон там вдалеке дом Алешки Бровкина, а через две линии — дворец Александра Меншикова. Все равно к кому ты попадешь: оба пьют, не просыхая, третьи сутки.
— На кой-хрен мне сейчас пьяницы? — возмутился я.
— Не горячись, чай, не в горячке. Сам, можно подумать, трезвенник. Ну-ка, дыхни?
Я с силой дунул в протянутую Сфинксом трубку, оттуда повалил зеленый дым. Тест провален, теперь еще и штраф выпишут. Стоп. Какой штраф? Я же не за рулем!
— Кстати, может быть вы знаете? — поинтересовался я. — Почему у глубокоуважаемых господ такие странные фамилии? Так, исторический интерес.
— Э, да ты ничего не знаешь. Александр Данилович в юности так долго убеждал Ампиратора, дескать, «пить надо меньше», что вскоре все его прозвали «Меншиков». Ну, а Бровкин… так тот уже приплыл «на бровях», — как мог, объяснил Сфинкс.
— Понятно, — покрутил я мысленно пальцем у виска.
— Ты идешь вечером на ассамблею к Ампиратору? — равнодушно поинтересовался Сфинкс, воспарив над Невой.
— Хотелось бы. Такое мероприятие пропустить нельзя. Вот только пустят ли меня?
— Притворись иностранным послом. Тогда точно пустят. Какой язык знаешь?
— Си-шарп, джаваскрипт, — начал перечислять я те языки, что использовал в работе.
— Отлично. Будешь представлен, как граф де Жабаскрип, — честно говоря, мне не очень понравилось мое новое имя, но важнее было попасть на ассамблею.
Поблагодарив Сфинкса, я потопал в сторону пятнадцатого дома, здраво рассудив, что из двух зол выбирают Меншикова. А вдруг он уже просох и даст автограф?
Подойдя вплотную к желтому дворцу с колоннами, отдаленно напоминающему разросшийся вширь голландский дом, я несколько струсил: дворец был огромен, а выражение лица у каменного бюста владельца было до того свирепым, что я даже собрался отсюда уходить. Нет, все-таки моаи — милые и симпатичные фигурки. Привет Острову Пасхи.
Но тут вдруг я неожиданно вспомнил о куске волшебного гриба в правом кармане. Этой порции вполне хватило бы, чтобы вырасти хотя бы на двадцатку сантиметров. Этого будет достаточно, чтобы не чувствовать себя карликом в присутствии Полудержавного Властелина.
Около дома под деревом стоял празднично накрытый стол, а за столом пили водку двое мужчин средних лет, в пышных завитых париках и роскошных мундирах, перевязанных лентой. Между ними, примостив голову в торт, спала незнакомая обнаженная блондинка с пышными формами — уже совсем хороша. Бровкина я вычислил мгновенно — по выступающим заячьим зубкам и потому, что он непрерывно отстукивал какой-то ритм по столу. Но вот Данилыча не сразу признал и, если честно, выражение лица его мне не понравилось: глаза сверкали безумием, а правый ус подергивался.
— Кто это? — гаркнул Меншиков, толкнув в бок барабанщика.
— А хрен его знает, — не переставая барабанить по столу, ответил собутыльник, воззрившись на меня окосевшим взглядом. — Тьфу, принесла нелегкая!
— Ба! Алексашка! — вдруг переменился в лице Меншиков. — Тезка, друг сердешный! — не знаю, каких нечеловеческих усилий стоило светлейшему подняться из-за стола, но потом он, видимо передумал и сел обратно.
— Простите, вы, кажись, перепутали. Я Амантий Буравсон, гость из Эст…ляндии, вот, — вежливо представился я, даже как-то изобразив поклон. Но Меншиков грубо мне возразил:
— Молчать! Мне лучше знать, Алексашка! Эй, девки! — свистнув, грянул князь. — В баню его! Веничком напарить да приласкать!
Из-под стола мгновенно выскочили две невероятнейшей красоты обнаженные девушки, которых я точно где-то уже видел. Девушки со смехом бросились ко мне и начали раздевать. Я с криком вырывался, но бесполезно, у них оказалась железная хватка:
— Да как вы смеете! Я, между прочим, тоже князь! Рытвины Неаполь, той, что на Миранде — спутнике Урана! — вопил я не своим голосом, чем еще больше насмешил девушек. Меншиков тот вообще от смеха чуть под стол не упал, и только Бровкин с невозмутимым видом продолжал барабанить какую-то ритуальную мелодию.
Меня не слушали. Раздели и, как тряпку, кинули в медный таз. Ну и что? Этот таз у них баней зовется? Однако, додумать мне не дали. Оставив меня мерзнуть во дворе Меншиковского дворца, девушки куда-то убежали, а потом с грохотом прикатили из дворца на тележке нечто, завернутое в полотенце. После чего воззрились на хозяина, и тот скомандовал:
— Задеплоить!
«Странно, — удивился я. — Откуда светлейший нахватался айтишной терминологии? А, наверное от англичан, когда в командировку с царем ездил».
Девушки моментально сняли полотенца, под которыми оказался довольно симпатичный домик-пряник. Затем они развернули этот домик так, что он занял почти весь двор. Вот теперь я знаю, что приводить в пример, когда буду объяснять далеким от IT людям, что значит «развернуть приложение».
Затем они подхватили меня под руки, отвели в домик и посадили на полок. Девушек звали Венера и Даная, как я сам же от них и узнал.
— Голову ему помыть не забудьте! — гаркнул из-за стола Меншиков, опрокинув стопку чего-то коричневого, но точно не чая. — А то как сосульки лохмы свисают.
Тут я уже вспылил:
— Не переходите на личности, это очень некультурно!
— Ага, сам ввалился без приглашения — это культурно, — заметил Бровкин, на что у меня не нашлось аргументов, чтобы возразить.
Тем временем античные красотки закончили пусть и приятную, но все же пытку и помогли мне переодеться в чистый костюм голландского кроя. Костюм был мне великоват и весь насквозь пропах табаком и еще какой-то дрянь-травой, название которой я не знал.
— Вы этот костюм вообще когда-нибудь стирали? — поинтересовался я, присаживаясь на табуретку за стол, рядом с Бровкиным.
— Ты еще спрашиваешь! — прогремел светлейший. — Ежели бы не стирал, в нем давно бы завелись баги!
«Точно привет из Великого Посольства», — вновь отметил я про себя.
— Но почему он так хорошо сохранился и пропах табаком? — я все-таки пытался докопаться до истины.
— Потому что я стираю с «Ариэль», — объяснил Меншиков. — Эй, Ариэль! — крикнул он куда-то в сторону набережной. Из воды показалась русалка с красными волосами и помахала нам хвостом.
— Понятно, — совсем не удивившись, ответил я. — А как зовут девушку, которая спит лицом в тортике? — поинтересовался я, изучая спящую Рубенсовскую красавицу.
— Аврора, — равнодушно ответил Бровкин, продолжая барабанить. — Отведай вина бургундского, — посоветовал барабанщик, махнув рукой на стол.
— Что-то я никакого вина не вижу. Только водка да рассол.
— А вина и нет, мы вчера его выпили, — грубо засмеялся Меншиков.
— Зачем тогда предлагаете? — разочарованно спросил я. — А так я от вина бы и не отказался.
— Есть кое-что получше, — с загадочным видом ответил князь и полез под стол что-то искать. Через минуту он с грохотом поставил на стол ящик, полный каких-то склянок.
— Моя коллекция редких настоек, — пояснил Меншиков. — По всем деревням собирал. Весьма рекомендую вот эту, — князь вытащил склянку, и я ужаснулся: в склянке плавала черная змея.
— Что это? — в ужасе спросил я.
— «Гадюковка», — невозмутимо ответил Меншиков, разливая эту жуть по стопкам.
«Эх, бедная Леся Никитюк! — с сожалением подумал я. — Надо же угораздило где-то на краю света такую гадость пробовать. Что ж, за здоровье твое, Лесенька!»
Поморщившись, я залпом опрокинул рюмку. Вкуса не понял, наверное гадюки безвкусные. Смотрю, хозяин мне уже другую рюмку наливает. На этот раз — «таракановку».
В общей сложности, мы выпили пять разных настоек на сомнительных ингредиентах, помню, была даже на слезах крокодила, солоноватая и с привкусом болота. Но последний шедевр коллекции меня доконал.
— Что это? — не понял я, увидев что-то шарообразное в склянке.
— Яйца белого слона, — невозмутимо отвечал князь. — Для потенции хорошо, — добавил он чуть позже.
— Ну уж нет! — разозлился я. — Такое я пить не буду, да и не поможет. Как слону дробина.
— Не горячись, не то как вздерну прямо здесь! — прогремел Данилыч. — Что, Лешка, поехали? — он толкнул в бок соседа и пересел на рядом стоящий стул слева. Бровкин кивнул и, подняв Аврору, пересадил на освободившееся место, а сам занял ее стул.
— Вы так целый день и «ездите»? — поинтересовался я, занимая табуретку, на которой ранее сидел Бровкин.
— Да, — угрюмо ответил Меншиков. — С тех пор, как я крупно проворовался. И теперь у нас все время сто рублей. И ни одного корабля, чтобы уплыть отсюда.
— Как же это случилось? — спросил я, наливая себе в рюмку водки.
— Тридцать первого мая месяца июня, — прикинул в уме светлейший. — Как раз перед тем, как вот этот (он показал вилкой на Бровкина) напился. Мин херц давал грандиозную ассамблею, приуроченную к взятию на абордаж «Гедана» и «Астрильда».
— Простите, что перебиваю, — осторожно вставил свои пять копеек я. — Почему вы называете императора «мин херц»?
— По масти, — кратко пояснил Меншиков, но я не был удовлетворен ответом, смысла которого не понял.
— В смысле, по масти? — переспросил я.
— Петр Алексеич — Червонный Царь, что неясного? — похоже, мое общество начало немного раздражать Данилыча.
— Ясно. А вы какой масти? — поинтересовался я.
— Никакой. Без масти. Джокер я, — горько усмехнулся князь. — Ты, кстати, тоже, Алексашка.
— Так что случилось на ассамблее?
— Эээ, брат. Я как раз должен был петь торжественный кант, повествующий о строительстве кораблей нового образца. Да вот только пьян был, сдуру частушки горланить начал. Знаешь такую?
Царь прислал нам сто рублей
На постройку кораблей…
— Что-то знакомое, — припомнил я. — Кажется, это питерский фольклор.
— А дальше дело было так:
Девяносто три рубли
Прокутили-пропили…
Тут Аврора подняла голову из торта и сонным голосом стала подпевать: «Пропили, пропили, пропили…»
— Только я кончил первый куплет, как Шафиров, морда жидовская, ухмыльнулся: «Конечно лучше б он помолчал, но зато мы все узнали, кто пропил казну!» И тут мин херц как закричит: «Пропил казну?! Данилыч, шельма, опять пропил все деньги?! Рубите ему голову!»
— Ну и жестокость, — присвистнул я, искренне пожалев провинившегося.
— С тех пор на меня время в обиде. Ведь, знаешь же, что такое время? Это деньги.
— И теперь у вас все время запой? — предположил я.
— Запой… Хорошая идея. Запевай! Эх, чоооорный вооорооон, что ты вьешься… — неожиданно заревел медведем светлейший, отчего у меня сразу душа ушла в пятки, и голос пропал.
— Простите, как-нибудь в другой раз, — сипло ответил я.
— Дурень! Тогда байку давай рассказывай, — разочарованно воззрился на меня хозяин.
— Боюсь, что мне и рассказать-то нечего. Вот вчера проект сдали. А больше новостей нет.
— Тогда пусть Аврора расскажет. Аврора, проснись! — предложил Бровкин и грубо ущипнул девушку за мягкое место. Та встрепенулась и сонным голосом произнесла:
— Я и не думала спать. Я слышала каждое ваше слово.
— Расскажи байку! — хором крикнули ей в уши оба деятеля, и я в очередной раз пожалел бедную девушку.
— Жили-были трое братьев. Аксентий, Акакий и Афоня. Жили они на дне колодца…
— Колоться? — переспросил Бровкин. — Уж как шведов-то мы шпагами кололи!
— Заткнись, — грубо оборвал его Меншиков. — И слушай дальше. Девка умная, врать не станет.
— Что же пили эти братья в колодце? — почему-то меня всегда очень волновала эта тема.
— Ликер, — немного подумав, отвечала Аврора.
— Все время один ликер? Так и одно место слипнется, — возразил я.
— У них и слиплось, — последовал неожиданный ответ от сказительницы.
— А почему они жили на дне колодца? — вновь развел занудство я.
— Выпей еще рассолу, — бросил мне барабанщик.
— Благодарю, — ответил я. — Только я «еще» его не пил.
— Больше рассолу он не хочет, — произнес Бровкин в пространство.
— Ты, верно, хочешь сказать, что меньше рассолу он не хочет: гораздо легче выпить больше, а не меньше, — философски изрек Меншиков.
— Поэтому вас и прозвали Меншиковым? — предположил я.
Светлейший ничего не ответил, сосредоточенно намазывая серебряным ножом масло на усы.
— Так почему же они жили на дне колодца?
Аврора опять задумалась и, наконец, сказала:
— Потому что в колодце был ликер.
— Таких колодцев не бывает, — вздохнул я.
Но Меншиков и Бровкин на меня зашикали, а Аврора угрюмо пробормотала:
— Если ты не умеешь себя вести, досказывай сам!
— Простите, — извинился я, ругая себя за то, что снова вмешался. — Пожалуйста, продолжайте, я больше не буду перебивать. Может, где-нибудь и есть один такой колодец.
— Сказал тоже — «один»! — фыркнула Аврора.
Впрочем, она согласилась продолжать рассказ.
— И надо вам сказать, эти три братцы жили припиваючи…
— Припеваючи? А что они пели?
— Не пели, а пили — ответила Аврора. — Ликер, конечно. Пили и рисовали.
— Что рисовали? — из этой барышни каждое слово клещами нужно вытаскивать.
— Все, что начинается на букву «М». Мышей, мухоморы, Меншикова…
— Мне нужна чистая рюмка, — хрипло перебил ее вышеупомянутый. — Поехали.
— Ну, вы как хотите, а я — поплыл, — откланялся я и поспешил прочь из этого рассадника безумия.
