Двадцатый район Токио.
Аято вернулся ближе к трем часам ночи. Первая прогулка за время его реабилитации вылилось в неожиданный разговор с Это. Аято и сам прекрасно знал, что Тоука зашла слишком далеко, они и так уже шли по тонкому лезвию. Но глупая сестрица не слушала его, как всегда. Дом встретил его приветливой темнотой и душностью помещения. Тоука должна была быть давно дома, но одежды у входной двери, как и самой хозяйки не было. Аято не стал заострять на этом внимание, вместо этого поднялся к себе в комнату, рухнув на незастеленную постель и мгновенно уснул. Кролик пробуждается медленно и тяжело, словно выныривает из темного омута сновидений, что опутывает его липкими щупальцами прошлого и тянет на дно, лишая воздуха и света. Когда он пытается встать, то приходится ухватиться рукой за тумбочку чтобы не улететь на жёсткий пол. Ему бывало гораздо хуже, чем сейчас, но похоже, что вчерашняя прогулка была лишней. А вот что действительно плохо — пляска черных точек перед собой. С трудом заставил себя сдвинуться, толком не понимая зачем, побрел по коридору спускаясь на первый этаж дома. Киришима держался за стену, идти было трудно. Раны регенерировали не до конца, но хотя бы ночью удалось избавиться от боли, только благодаря обезболивающим. Перед его глазами все плыло, словно он проспал несколько недель, и теперь заново осваивался в этом чёртовом мире. Он неуверенно встал за барной стойкой и занялся делом, надо было сварить кофе. И как назло не было быстро растворимых, только зерна. Вспоминал, что кофе получается у него не очень и Тоука после его хозяйничества на кухне все время ругалась, что от него выходит больше проблем, чем пользы. Перемалывая горсть крепко-ароматных зёрен, Аято прокручивал в голове последний разговор с Это. Теперь его глупой сестре придется убить следователя. В этом Кролик не сомневался. Вдыхая запах кофе, гуль слушал радиовещателя. Ничего особенно интересного. Фальшивый аукцион вызвал массу шума. Аято закрыл глаза, прижал пальцы к пульсирующим вискам. Как же его все достало. От выживания в этом дерьмовом мире и до тихого тиканья часов. Зудящая мысль, что с сестрой что-то случилось не давало покоя, жужа как рой пчел в черепной коробке. Ее нет. Это уже был плохой знак. Плохое предчувствие все никак не покидало младшего Киришиму. Он, конечно, не параноик, но в связи с последними событиями нужно быть на чеку. Выключил плиту, и какое-то время рассматривал кофейную пену, которая немножко вылилась из турки на чистую газовую плиту. Тоука будет ругаться. Сделав первый глоток горячего кофе, тут же поморщился. Что-что, а кофе варить у него никогда не получалось. Поэтому не теряя ни минуты Киришима младший выпил залпом всю чашку не обращая на горьковатый привкус и пошел в кафе. Притворство с младшего Киришимы ушло, оставив привычное лицо: настороженные глаза, черствое выражение. Взгляд перепрыгивал по гостям и посетителям кафе, словно Кролик выслеживал добычу. — Йоу! Как твое состояние? — встречает Нишики, подходя к нему. — Где Тоука? — проигнорировав его, спрашивает Аято. Нишики округляет глаза, застыв на месте с заказным блокнотом в руках. — Ее сегодня не было. Вчера осталась закрывать кафе, — тут же осекается перед напряжённым взглядом. — Только не говори… — Надеюсь, что нет, — шепчет Аято, доставая мобильник из кармана куртки, быстрыми шагами направляется в подсобку. Хаотичными движениями пальцев набирает знакомый и заученный номер. Короткие гудки и трубку на другом конце кто-то сонно промычал. — Банджо, Тоука с вами? В трубке что-то зашуршало вместе с тяжелым сопением гуля. — Нет. Я не видел ее со вчерашнего д… Аято раздраженно сбрасывает звонок. Сердце в груди беснуется от волнения, но Кролик остаётся полон решимости, граничащей с безумием. Прохлада помещения помогает немного успокоится. За дверь слышаться шаги и на пороге появляются Змей и Ворон. Нишики тяжело вздыхает, опираясь об стол бедром. Берет стоящую фарфоровую белую чашку кофе и баюкает в руках. — Ты думаешь это он? — спустя несколько минут тишины, тихо спрашивает Нишио. Аято тяжело опирается двумя руками об стол. Рана все еще давала знать о себе, начиная отдавать пульсирующими болями по нервным окончаниям. Кролик нервно побарабанил по деревянной поверхности стола, пока не сказал: — Надо проверить. Змей слышит скрытый смысл сказанного сразу. Сужает глаза и рявкает: — Ты совсем сдурел?! — хватает Кролика за руку, не давая сделать и шага. — Собираешься пробраться прямо в их штаб?! — Если понадобиться, сделаю! — рычит сквозь зубы, вырывая руку с чужой хватки. — Стой! Если это не он? — уже более спокойнее, предполагает Нишики. Глаза Кролика угрожающе темнеют и сужаются и чуть ли не рыча Аято шипит: — Кто бы это ни был. Я найду его и убью… Путь до главного штаба голубей прошёл будто в тумане. — «Если это и вправду не он…» — думает младший Киришима, смотря на высокое здание CCG. Если бы это были голуби, то за ним бы пришли еще ночью, как и в кафе. Вывод напрашивался только один — это были не следователи. Другие гули? Для этого нужен очень сильный противник. Кролик не сомневался в своей сестре. Она была не слабая. — 《Что-то не сходится》, — мысленно подумал, разворачиваясь в противоположную сторону от штаб квартиры голубей. И тут же сталкивается с двумя следователями. — Аято? — удивленно спрашивает один из следователей, подходя к младшему Киришиме ближе. Черт. А ведь он забыл, что находится на их территории. И надо же было именно столкнуться с самими Богами смерти. Несколько мгновений они молча смотрели друг на друга. — Арима-сан, я зайду к вам позже. — 《Неужели ты действительно не помнишь? Или притворяешься? 》, — мысленно размышлял гуль. Киришима все никак не мог понять, хотя прошло достаточно много времени. Он не изменился внутренне оставаясь все таким же безхребетнным, кау и его отец. — Хорошо, Канеки, — кивает бог смерти. Когда следователь проходил мимо него, Киришима заметил, что тот смотрит на него. Слишком цепко и пристально. Взгляд льдисто-серых глаз пронзал на сквозь. Но было что-то еще. — 《Он…》, — другой голос отвлекает его, не давая возможность додумать. — Что-то случилось? — непринужденно спрашивает. Аято совсем забыл про него. Несколько раз моргнул прогоняя бредовую мысль. — Ты не видел мою сестру? Игнорируя ненавистный кейс в руке Повязки, спрашивает Аято. По резко назмурившемуся лицу беловолосового, гуль уже знает ответ. — Нет. Она… — Пропала… Подтверждает Киришима.***
Солнце скрылось за горизонтом, и его последний луч растаял, словно дым от погашенной свечи. На город и полоску леса опустилась тьма. Рядом с Аято, Канеки чувствует запах медикоментов и крови… Да и младший Киришима выглядел не очень хорошо с впалыми глазами, бледным оттенком кожи и измученным видом. — Вы нашли ее? — терпеливо задает вопрос Аято, стоило только зайти в закрытое кафе. Оба работника стояли около барной стойки в гнетущей тишине. — Нет. Но мы нашли это, — отстраненно говорит Нишики, кладя на стол открытку. — Что это? — задал вопрос следователь, подходя ближе. — Открытка, — тяжело говорит Ренджи, отдавая его Канеки. Аято успевает заметить на ней кровавую розу. — 《Цукияма! Урод! 》 — внутренне рычит Аято, стискивая руки в кулаки. Он делает несколько шагов назад в сторону двери. Нишики мертвой хваткой вцепляется ему в руку, оказавшись рядом с ним, напряженно и незаметно качяет головой из стороны в сторону. — 《Не твори глупостей, Аято. Ты еле стоишь на ногах》, — так и кричали его глаза. — Я пойду один, — заявляет Канеки, стискивая в руках бумагу. Киришима переглядывается с остальными членами кафе пока за следователем не закрывается дверь. — Мы нашли еще это, — Нишики кладет на стол пустую колбу RC-депрессанта. Аято берет колбу в руки и сдавливает его пальцами. Слышится сдавленный треск стекла. По сжатым кулакам мелкими ручейками течет кровь, капая уродливыми кляксами на чистый пол.***
Тоука только сейчас начинает приходить в себя не понимая, что происходит. Руки связаны крепко за спину, тело онемело от горизонтального лежания на прохладной твердой деревянной поверхности. Каждый шорох был слышен, и нельзя было беззвучно даже повернуться на месте, чтобы хоть как-то размять окаменевшее тело. Доски натужно скрипели под чужим весом. Тоука открывает глаза, но ничего не видит. Темнота. А еще жуткая слабость по всему телу из-за RC-депрессанта. Где-то на подсознании маячило последнее воспоминание, но оно то и дело уплывало. — Цукияма! — кричал кто-то. И голос какой-то знакомый… Приятный такой голос… На более глубокие мысли сил просто не осталось. Хоть Кролик все слышала, но осознавала как-то вяло, а уж действовать сама совсем не могла. — Канеки-кун ты пришел, — подал голос Гурман, совсем рядом с Кроликом. Хоть ее глаза были закрыты плотной повязкой, но Тоука ощутила, как скрипнула половица и неспешные короткие шаги остановились за ее спиной. — Цукияма, что ты творишь? — обессиленно шепчет Тоука, не до конца понимая происходящее. Кто-то хватает ее за плечо, заставляя перевернуться на другой бок и присесть. Потом повязка закрывающая глаза, резко кто-то сдирает. Непривычный свет в первые секунды ослепляет Тоуку, заставляя ту обратно закрыть глаза и поморщиться. Перед глазами тёмное плывущее помещение. Усталый голодный мозг отказывался чётко проектировать картинку, что была перед глазами. Вокруг обшарпанные деревянные стены из почти подгнивших досок, разворошенные длинные скамьи, помутневшие от времени стекла окон. Свет исходил только от свечей, все окна были заколочены досками. Киришима перевела взгляд левее и увидела грустную улыбку, полную боли и горечи, одновременно облегчения дрогнула на губах следователя. Они не могут быть двумя героями из какого-нибудь сопливого романа с трагическим концом. Выбор. Надо было сделать выбор. Еще давно, в том чертовом переулке. От всех этих мыслей у Тоуки загудела голова и мир начал плыть, точно, как в лодке во время сильного шторма. Если бы Цукияма не придерживал руками ее за плечи, то она бы свалилась на пол. — Что ты хочешь, — спрашивает Канеки. — Съесть тебя, — заявил Гурман, сильнее сдавливая одно плечо. — Отпусти ее, — велел следователь, вложив в короткое предложение столько требовательной властности, которую даже Кролик слышит впервые. В голосе пепельноволосового зазвенели металлические нотки. Недобро. Угрожающе. Но на Гурмана это, похоже, произвело обратный эффект. Цукияма ухмыляется. Сжал бледные щеки Киришимы пальцами поворачивая ее голову лицом к себе, словно хотел поцеловать. Но губы зависают в нескольких сантиметрах. Правая рука ложится на горло, готовое тут же переломать хрупкую и тонкую шею. Он сжал так сильно, что дыхание Тоуки перехватило. — Люди всегда были едой для нас, — говорит Цукияма, расстегивая четыре верхние пуговицы блузки на Тоуке, оголив плечо. — А вот гули — деликатес. Зубы с маленькими клыками впиваются в мягкое тело. Канеки ощутил, как у него пол под ногами покачнулся и все тело обдало морозным холодом, а потом резко сменилось жгучим жаром. Нога врезалась Канеки в челюсть, и его отбросило в стену. Удар выбил брызги крови. Кролик медленно встала и переползла в более безопасное место. От слабости кружилась голова, и по ощущениям живот приклеился к позвоночнику. Перед глазами заплясали черные мушки, и Киришима поняла, что еще чуть-чуть и свалиться в обморок. Схватилась за больное и все еще кровоточащее плечо. Не регенерирует. Она присмотрелась и заметила только следы зубов. И все. Он ее просто укусил, Цукияма не настолько глуп, чтобы съесть ее сейчас. Если бы он проглотил, то ослаб бы. Тоука не весело усмехнулась. Этому чертовому гулью нужен лишь следователь. А она всего лишь приманка. Следователь быстро пришел в себя, сделал ложный выпад правой рукой и нанес мощный удар в подбородок Гурмана, на мгновение оглушив его. Цукияма только улыбнулся, выпуская кагуне. Ни один из них не добился преимущества. Каждый получал жестокие удары и отвечал ударом на удар. Кровь сочилась с уголка рта Гурмана. Оба, окровавленные, покрытые синяками, продолжали драться. Ни один из них не хотел признать свое поражение. Тоуку потряхивало, ноги не держали, а тело вдруг сделалось немощным, словно ватным. Она дышала так, словно несколько раз сражалась с голубями. С каждой секундой становилось все хуже. Но о том, чтобы лечь на пыльный и холодный пол она и думать не могла. Сзади послышался тихое шипение. Секунда и Цукияма был грубо прижат к деревянному полу знакомыми укаку-снарядами. Через мгновение показался гуль. Следователь не сказал Тоуке ни слова, повернулся к врагам лицом. Распрямил плечи, ткань пальто натянулась между лопатками. До девушки не сразу дошло, что происходит, он закрыл ее от взгляда брата. Теперь оставалось только молиться, чтобы они не начали драться сейчас. — Что понадобилось члену Древа Аогири здесь? — напряженно спросил следователь. — Не волнуйся. Мне нужен только он, — Аято кивает в сторону Гурмана. Они все также стояли напряжённо следя друг за другом. Это пока что хрупкое перемирие мог разрушить всего один единственный шаг. — 《 Неужели нападешь? 》, — хотелось спросить Чёрному Кролику, но он молчал. Первым шаг назад все же сделал Аято, направляясь к все еще лежащему Цукияме. И скольких стоило ему не наброситься ему прямо сейчас на него. Канеки отступил следом. Подошел к Тоуке рухнув на колени рядом с ней. Следователь дышал ртом, словно эмоции на пределе, Тоука видела, что его глаза закрыты. Руки бродили по телу, словно он хотел убедиться, что с ней все в порядке, пока не заговорил прямо в ухо. — Прости меня… Тоука-чан… прости меня… Она запустила пальцы в светлые волосы, невесомо поцеловала висок. — Глупый Канеки… тебе не за что извиняться. Следователь вдруг резко обнял ее, прижав к своей груди. А она позволила, потому что сейчас, как никогда в жизни, хотелось ощутить его тепло исходившее от него. Хто была сродни глотку воздуха, необходима и бесценна. Полугуль зарылся лицом в ее волосы, которые пахли удивительно нежно и едва с различимым запахом RC-депресанта, но последнему он не предал особого значения. Канеки поднял ее на руки вынес из церкви, спустился по ступенькам и понес куда-то в темноту. Аято оставлось только смотреть им вслед. — Неужели ты отпустишь ее с голубем? — хрипит Гурман, улыбаясь окровавленным уголком рта. Пальцы Черного Кролика сжались в кулак. — Тц. Заткнись! — зарычал, выругался и разжал руки. Взъерошил темно-сливовые волосы, пропуская их между пальцами.***
— Твою рану надо обработать, — полугуль усадил ее на постель. В полумраке она выглядела почти нормально. Только несколько ссадин на лице и бледность. Он положил ладонь на ее лицо, рассматривая губы. — Я принесу аптечку, — кое-как заставив себя отойти от нее, прошептал следователь. Хозяин квартиры скрылся в недрах комнаты. Киришиме предоставился шанс осмотреть квартиру. Ничем не примечательная, без особых украшений для уюта. Одним словом место, куда можно вернуться поспать. — Извини, но у меня только бинт и обезораживающее, — с виноватой улыбкой заходит хозяин. — Ничего страшного. Он садится рядом с ней и аккуратно оттягивает край рубашки. — К счастью рана не глубокая, — проводя намоченной ваткой по следам от зубов, утешает следователь. Через несколько часов рана была аккуратно забинтована. — Спасибо… Преодолев разделявшее их расстояние Тоука притянула Канеки к себе за плечи. Пораженный, он обнял ее в ответ так крепко, что испугался: не задушить бы. Руки Киришимы нашли его затылок, потом щеки. Она повернула его голову к себе и поцеловала. Канеки прервал поцелуй только для того, чтобы вновь полюбоваться ею. — Тоука…— сказал он, и от этого все внутри нее затрепетало. — Люблю… Улыбнулся маленькой, застенчивой улыбкой. Затем положил руки на ее талию привлекая ближе к себе, наклоняя и целуя. Рубашка застегивалось на десять маленьких пуговок, и следователь принялся осторожно расстегивать их одну за другой. Киришима только наблюдала, как аккуратно его руки касаются хлопковой ткани. Канеки ненадолго прервался для того, чтобы потянуть рукав рубашки освобождая ее от них. Потом пришла очередь юбки. Тоука подняла на него глаза, и сердце мужчины сжалось, словно от укола. У нее были огромные яркие фиалковые глаза, в которых можно было увидеть весь мир. Его рука скользнула на ее талию, и уже в следующую секунду она оказалась прижатой к крепкой мужской груди. И тут же вновь поцеловал жарко и страстно, приникая всем телом, лаская, сжимая в объятиях. Кролик опустилась на постель, на ней был черный комплект кружевного белья и чулки. Следователь судорожно сзглотнул. Он наклонился и властно поцеловал ее, приподнимая и прижал к себе. Тоука снимает его чёрную рубашку через голову. Скользит пальцами по его белоснежной и с мелкими рубцами коже. Потянулась к его лицу и поцеловала щеку, погладила подушечками пальцев. Он приложился губами к тыльной стороне кисти и откровенно взглянул в глаза. Кролик застыла, в них отражалось любовь. Он склонился к ней, нежно целуя. Киришима откликнулась, обнимая его за шею и прильнув к его груди. Это было совершенно по другому, непохоже на другие поцелуи. Тогда они был приятными, а сейчас поцелуй становился все жарче. Выгнулась и застонала, когда его губы начали ласкать грудь, а рука медленно поднимала юбку, выписывая на ноге невесомые узоры. Вскоре за рубашками полетела и вся одежда. Ласки были долгими, ужасающе долгими, все внутри сводило от дикого напряжения. Дыхание вырывалось сдавленными полустонами, поцелуи обжигали живот, перед глазами темнело. А потом Кролик вздрогнула всем телом: низ живота пронзило резкой обжигающей болью. Первое движение отозвалось дергающей болью. Поцелуй больше напоминал укус, и она не стала сдерживаться. Рванулась в ответ, зубы стукнулись о зубы, впилась в его рот языком. А потом запрокинула голову, подставляя шею и грудь под обжигающие поцелуи. Тоука терзала его рот, а он ее, изматывающими, мучительно-сладкими рывками вбиваясь в ее тело. Накрывшее наслаждение накатило бегущим по венам огнем и спазмом. Тоука почувствовала себя лёгкой, будто она весила, как перышко. Мышцы еще продолжали сжиматься, сердце билось в бешеном стуке о ребра. Она уютно устроилась под боком Канеки. Одной рукой он обнимал свою девушку, вторую подложил под голову. Невидящими глазами он смотрел в потолок, подозревая, что даже самый невнимательный наблюдатель назвал бы его улыбку идиотской. Он испытывал восхитительное ощущение покоя и удовлетворения. Грудная клетка под щекой Кролика была теплой. Мерные удары сердца расслабляли. Тоука погладила его грудь рукой медленно спускаясь к животу, чувствуя, как мышцы непроизвольно напрягаются и вздрагивают, когда она ведет по ним пальцами. Кончики пальцев коснулись шелковистых волос внизу живота. Светлых и коротких. Канеки мягко перехватил ее руку стиснув в своей, приблизил к лицу и поцеловал.***
Невыносимая боль растекается по всему телу. Кровь оседает на ресницах, что заслоняют глаза красной вуалью. Тусклый свет висящей над головой лампочки только мешает попытке разглядеть серую металлическую дверь. По грудной клетке бьёт холодом от каменного пола, на котором простилается багровая дорожка. Дальше непроглядная тьма. Мутные болотистые глаза резко открываются. Воздух застыл где-то в груди, прожигая её холодом. Взгляд в страхе бегает по помещению, рассматривает детали, будто боясь что-то упустить. Но нет. Перед ней все та же грязная шахматная доска пола. Кости позвоночника упирались в жёсткий стул. Муцуки уже давно перестала ждать спасения. — 《Они не придут》, — столько раз про себя повторяла это, как молитву. Но надежда все же была. Маленький лучик света в глубине тьмы, все еще горел и теплился. Но надолго ли хватит её? Послышались ровные шаги. Страх снова закрался в груди и сжал в своих тонких, костлявых пальцах сердце. Джейсон с усердием шарит по карманам белого костюма, что-то выискивая. Наконец достает мятую пачку сигарет, вытащив одну прикусывает фильтр. Стиснув зубами сигарету гуль подкуривает, затягивается, и в воздухе тянет дешевым табаком. Но Тоору не ощущает ничего, ни холод добравшийся до костей или боль от отрезаных конечностей. Но Тоору не чувствует его едкий дым наполнивший лёгкие в одно мгновение, как холод и боль. Ничего. Вместо них пустота заполняющая душу. С каждым разом захватывающая каждую частичку ее тела и души все больше и больше. — Я уже рассказала все что знаю… — Этого недостаточно, — цедит сквозь зубы, выпуская никотиновый пар. Полугуль отстранённо смотрит в пол, уже зная, что скоро начнётся новая пытка. И поэтому она старается отстраниться от реальности и всего происходящего. Но резкая боль выдергивает из блаженного омута. — Тысяча минус семь? — вкрадчиво спрашивает хриплый голос. Приходится глотать рвущийся на ружу крик и отвечать сквозь стиснутые зубы: — Девятьсот… девяносто три… Муцуки правда пытается держаться. Отстраниться от этой боли подальше, но не получается. Она не может уйти в то спасительное полузабытье где ее ждет отряд куинксов и сенсей. — Минус семь? Но боль отрезвляет, заставляя ее впиваться пока что отрегенерировавшимися пальцами в кожу и прокусывать зубами губы, хрипя между ними: — Девятьсот восемьдесят… шесть… Неожиданно Джейсон отходит от нее на несколько шагов. И следователь может немножко выдохнуть. — Знаешь… Ты напоминаешь мне одного полугуля… — хищно улыбаясь, говорит Джейсон, внимательно следя за ней. Тоору поднимает затравленный взгляд. И гуль с садисткой улыбкой продолжает говорить. — О, он сопротивлялся, но это только доставляло мне большее удовольствие, — гуль облизывает губы, будто смакуя на вкус воспоминание. — Он корчился в муках, и я видела, как он умирает изнутри. Как отрубленные конечности падают на кафельный пол, как кровь не успевает течь, сворачиваясь в мгновение ока, а конечности заново отращивались. В конце концов, пару недель спустя, этот урод превратился во что-то прекрасное. Джейсон улыбается безумно, хрипло смеясь. — Как же его звали… — он откидывает голову назад, устремляя взгляд на темный потолок. — Вспомнил… Канеки…***
Ветер трепал фиалковые волосы и черный плащ с капюшоном. Подол скользил по ногам по прихоти зимнего ветра. На губах застыла улыбка, взгляд устремлен куда-то в пустоту ночного неба. Сзади послышались тихие шаги. — Следователь Канеки такой интересный, — насмешливо растягивает слова глава Древа. Тоука напряглась. — В чем же? — тихо интересуется, поворачиваясь к ней. — Тебе не интересно каков он на вкус? — тонкая ладонь касается подбородка, невзначай потрагивая заострённые клычки верхнего ряда зубов, которые Это обнажила, улыбаясь ей. — Нет. — А пахнет вкусно, — облизывая губы, хищно продолжает Это. — Говорят, что полугули вкуснее, — мелодично тянет глава Древа, хищно смотря на нее. — Ты пропахла им. От тебя несет его запахом. Она приближается к ней вплотную, втягивает воздух около шеи и шумно выдыхает. Тянется чуть выше и шепчет в ухо: — Чем ты пожертвуешь ради Древа? — Всем, — сразу же отвечает Кролик, не двигаясь и внимательно следя за ней. Это отстраняется, улыбаясь сквозь маску. — Тартара хочет чтобы ты устранила следователя Канеки Кена. Тоука сохранила на лице отчужденность стараясь делать вид, что ее это нисколько не забеспокоило, в то время, как внутри зародился страх.